- Так или иначе, - продолжал Джон, - Эйвери остался к девушке равнодушным, и когда шейх спросил его о причине, он ответил: "Из меня выйдет скверный муж. Я слишком ребячлив, беспомощен и безответствен. Более того, если верить одному весьма авторитетному источнику, а именно мисс Лилиан Бид из графства Девон, то, что я пытался представить в глазах читающей публики как исследование последних белых пятен на поверхности земного шара, на самом деле является не чем иным, как стремлением найти самого крупного из ныне живущих приматов, чтобы затем вызвать его на кулачный поединок!"
Джон снова разразился неудержимым хохотом, который длился целых пять минут, так что в конце концов ему пришлось утирать слезы краешком рукава.
- Видели бы вы лицо того шейха!
- И что, его это смутило? - холодно спросила Лили.
- Нет! - выпалил Джон. - Вот это-то и есть самое забавное. Он прекрасно все понял! Он с глубокомысленным видом кивнул, вздохнул и заявил, что не прочь взять вас в
Жены!
- Я рада, что мои слова доставили столько радости многим людям.
- О да, могу вас заверить! - Он ободряюще улыбнулся ей сквозь слезы. - Неудивительно, что Эйвери так дорожил вашими письмами.
Лили замерла.
Как раз в этот момент в комнате снова появилась Кэти, слегка согнувшись под тяжестью чайного сервиза из гравированного серебра. Джон тут же вскочил и, приняв у нее поднос, поставил его на стол.
- Мне трудно выразить словами, с каким нетерпением мы ожидали каждого следующего вашего обмена письмами, - продолжал он тем же беззаботным тоном. - Не знаю, кто из нас был более горячим их поклонником - Эйвери или все остальные в нашей группе.
- Ты можешь идти, Кэти, - обратилась к горничной Лили.
- Хорошо, вот только открою окна. Сегодня такая чудесная погода…
- Иди, Кэти.
Горничная обиженно поплелась к выходу. Как только она скрылась за дверью, Лили поднялась со своего места.
- Мистер Нейл, боюсь, вы…
- Прошу прощения, - отозвался Джон огорченно. - Пожалуй, манеры у меня не лучше, чем у Эйвери. Врываюсь в чужой дом и сразу же начинаю выкладывать всю вашу историю. Просто у меня сложилось такое впечатление, будто мы с вами давно знакомы, вроде как члены одной семьи. К тому же я стольким обязан Эйвери, что вряд ли когда-нибудь смогу вернуть ему долг, и, что еще важнее, мне по-настоящему нравится этот здоровый сук… здоровый малый. Я мог бы сказать вам, что Эйвери для меня все равно что брат, - добавил он, и в первый раз за все время их разговора на лице его проступила грусть, - но это было бы не правдой. Эйвери Торн - мой предводитель и был им с самого начала, несмотря на то что именно я затеял эту экспедицию. Будь я одним из ваших шотландских горцев, он мог бы стать моим лэрдом. Будь я индейцем, он мог бы стать моим вождем. На всем свете нет другого человека, с которым я без единого протеста согласился бы пойти навстречу любой опасности и которому я бы с большей охотой доверил свою жизнь - что я и делал, притом не один раз, - заверил он ее самым серьезным тоном. - И Эйвери еще никогда меня не подводил, хотя сам он думает иначе. - Он начал беспокойно теребить свою шляпу. - Знаете, а ведь вы спасли ему жизнь! Лили покачала головой:
- Я понятия не имею, о чем вы говорите.
- О гибели Карла. - Улыбка исчезла с лица гостя, уступив место глубокой скорби. - Эйвери медленно убивал себя угрызениями совести. Не то чтобы он говорил с нами об этом, нет! Тогда бы мы знали, что ему ответить. Просто он не хотел лишний раз обременять нас, как мы постоянно обременяли его своими проблемами.
Он тяжело вздохнул, как будто воспоминания о случившейся трагедии до сих пор давили на него своей тяжестью.
- Нам не следовало перекладывать так много на его плечи, возлагать на него столько ответственности, однако он так легко со всем справлялся, понимаете?
Лили молча кивнула.
- Эйвери всегда делал то, что от него требовалось, всегда умудрялся найти выход, шла ли речь о переправе через реку, или о дипломатических переговорах с правительствами враждебных стран, или о чем-либо еще. Но после гибели Карла… Даже со стороны можно было заметить, что в нем что-то надломилось. Он стал вдруг замкнутым и молчаливым, нерешительным в мелочах и опрометчивым во всем, что касалось его личной безопасности. А потом пришло ваше письмо. - Джон, не удержавшись, дружески потрепал ее по руке. - Да благословит вас Бог! Я не знаю, что вы там ему написали, потому что Эйвери никогда не читал его нам вслух - да мы его об этом и не просили, - зато я не раз замечал, как он перечитывал его тайком, когда думал, что рядом никого нет, особенно после того, как нам случалось попасть в очередную крупную переделку, и тогда он буквально оживал на глазах. Ваше письмо сняло бремя с его души, понимаете?
Она молчала, и тут Джон, похоже, вспомнил о правилах приличия, равно как и о том, что они были, по сути, совершенно посторонними друг другу людьми. Его смуглое лицо покраснело, и он принялся смущенно вертеть в руках шляпу.
- Впрочем, я приехал сюда вовсе не затем, чтобы портить вам настроение своими рассказами. Сегодня у меня знаменательный день - наконец-то я встретил женщину, которой удалось женить на себе Эйвери Торна.
- Что?! - Новое известие сломило ее окончательно.
- Где же он сам? - осведомился Джон. - Прокладывает новое русло для реки? У этого малого куда больше энергии, чем необходимо для здоровья. - Тут он заметил ее полные муки глаза и понял свою ошибку. - Разве вы не женаты?
- Нет! - вырвалось у нее. Это слово разбило тишину между ними на тысячу маленьких осколков. - Нет, мы не женаты.
- Извините, - с трудом выдавил гость, совершенно подавленный. - Просто… видите ли, я думал, именно этого следовало ожидать после всех ваших писем. Со стороны казалось очевидным, что вы оба… добивались расположения друг друга. И когда мне сообщили адрес Эйвери и оказалось, что он совпадает с вашим, я решил… Что ж, такой поступок был бы вполне в духе Эйвери, да и в вашем тоже, судя по тому, что я о вас знаю, - просто взять и пожениться, отбросив все условности! Мне очень жаль, если мои слова заставили вас страдать. Честное слово, мне очень жаль, - закончил он грустно.
- Все в порядке. Просто я не ожидала подобного вопроса, - ответила Лили, мысли которой вращались вокруг невольной ошибки, допущенной Джоном, - вероятно, потому, что на самом деле он не так уж и ошибался. Эти письма действительно были для них формой ухаживания. - Мистер Торн сейчас в трактире "Собака и заяц" в Литтл-Хенти.
- Понятно. - Смущенный взгляд американца был сосредоточен на кончиках его ботинок. - Что ж, в таком случае, полагаю, мне лучше отправиться туда и разыскать его. Благодарю вас за чай и за несказанное удовольствие увидеть вас воочию. Вы еще прекраснее, чем я предполагал, - добавил он, улыбнувшись, - и намного спокойнее.
Улыбка исчезла с его лица.
- Хотя в этом есть и моя вина, не так ли? Я просто не могу выразить словами, как я сожалею о том, что позволил себе сболтнуть лишнее. Я…
- Нет-нет, что вы! Пожалуйста, не думайте об этом!
- Тогда позвольте мне пожелать вам всего хорошего, мисс Бид.
Джон поднялся с кресла, хлопнув своей огромной шляпой по бедру, и направился к двери. Уже на пороге он обернулся и отвесил ей низкий поклон. Когда он выпрямился, на губах его снова появилась веселая усмешка, а в глазах вспыхнул лукавый огонек.
- Раз уж вы отказали Эйвери, мисс Бид, может быть, моя кандидатура покажется вам более приемлемой?
О душевном состоянии Лили можно было судить уже по тому, что она не стала отвечать на это нелепое предложение. Она как будто вовсе не расслышала его слов.
- Всего вам хорошего, мистер Нейл.
Лили поднялась наверх, в спальню Эйвери. Целый поток воспоминаний и ощущений обрушился на нее, пока она стояла на пороге, чувствуя, как пол уходит у нее из-под ног. Вот здесь он поднял ее на руки. Тут он осыпал ее поцелуями - бесчисленным множеством мягких, нежных, страстных поцелуев. А вот сюда он ее отнес…
Она пригладила волосы и осторожно вошла в комнату. Все здесь хранило его запах. Слабый привкус дорогого табака, аромат сандалового мыла, свежесть чистых льняных простыней и едва уловимый запах хвои, исходивший от его старых дорожных костюмов, висевших в шкафу.
Краешком глаза Лили заметила книгу, брошенную на пол, и наклонилась, чтобы ее подобрать, но тут ее внимание привлек лист бумаги, валявшийся на ковре рядом с креслом. Края его стерлись от времени и от того, что его слишком часто держали в руках. Она подняла его и, развернув, осторожно разгладила складки, чтобы бумага не порвалась.
Это было ее письмо.
Мой дражайший враг!
Я очень озабочена.
Ваше последнее письмо не пестрело, как обычно, комплиментами и лестными замечаниями, оно оказалось предельно кратким. Что я должна об этом думать? И неужели я брошу своего самого главного соперника в его горе? О нет. Вы просто не вправе позволять вашей утрате перенестись через моря и континенты, чтобы она стала и моей тоже. Это было бы недостойно джентльмена.
Разрешите мне хотя бы на минуту снять с ваших плеч то бремя, которое вы сами на них взвалили. Вам не следует обвинять себя в гибели вашего друга. Даже для вас это было бы уже слишком.
Неужели вы хотите навечно остаться в ладье Харона, вырвав весла у него из рук, чтобы не дать вашим друзьям покинуть мир живых? А кто тогда окажет ту же самую услугу вам, Эйвери? И согласитесь ли с этим вы сами? Или же вы обрушитесь в праведном негодовании на любого, кто помешает вам сделать хотя бы один-единственный шаг по той дороге, которую вы для себя избрали? Осмелюсь предположить, что нам обоим уже известен ответ.
Вы пишете, что Карл Дерман погиб, не имея ни дома, ни родины, ни близких, но я-то знаю, что это не правда. Вы были рядом с ним, Эйвери. Карлу Дерману пришлось вынести в жизни много утрат: его дом был сожжен, семья убита, страна разорена. Однако в вашем обществе он сумел найти не только замену всем этим вещам, но и выход из одиночества. Разве вы сами не называли его братом? И кто может лучше нас с вами понять, как тесно это слово связано со словом "дом" ?
В своем письме вы упомянули о том, что Карл не раз выражал желание жениться на мне. Так вот, я не желаю лишаться сразу поклонника и соперника. У меня и без того слишком мало знакомств, чтобы пренебрегать хотя бы одним из них, тем более если учесть, каких больших умственных затрат требует наша с вами переписка.
Поэтому позвольте мне взять на себя роль его вдовы и сказать вам то, в чем охотно заверила бы вас на моем месте любая любящая жена. Карл погиб в результате несчастного случая, который никто не в силах был предотвратить. Он умер в расцвете лет, живя той жизнью, которую сам для себя выбрал, а не убегая от нее, и оставил после себя друзей, которые оплакали его кончину. Дай Бог, чтобы обо всех нас после смерти можно было сказать то же самое.
Итак, мой дражайший враг, я сделала нечто большее, чем просто улыбнулась. Я почтила его память своими слезами. Полагаю, вам сейчас самая пора утереть ваши.
Искренне ваша, Лилиан Бид.
То самое письмо, о котором упоминал Джон Нейл. Те злополучные, чудесные, непостижимые письма… Почему, о Господи, почему они не могли и дальше продолжать в том же духе?
Лили положила письмо на стол и зарыдала.
Глава 27
Они вернулись вчера вечером.
Лилиан Бид.
Эйвери сложил записку. Под словом "они", без сомнения, подразумевались Эвелин, Бернард и мисс Мейкпис. Одной короткой фразой Лили выполнила свое обещание. Пожалуй, от женщины, которая даже из новой ливреи для кучера извлекала тему для объемистого письма, можно было ожидать большего - какого-нибудь намека или предостережения… Боже правый, подумал Эйвери, скомкав записку, еще совсем недавно они делили ложе, так неужели ей нечего было сказать ему в этой записке, кроме каких-то четырех слов?
Он швырнул листок на узкую кушетку, которую снимал за шесть шиллингов в сутки в трактире "Собака и заяц". Ему не хватало Милл-Хауса - вернее, того, что Лили сделала из Милл-Хауса: его спокойной, непринужденной атмосферы, полной домашнего тепла и уюта.
И еще ему не хватало Лили. Той самой незаурядной, поразительно прекрасной женщины, которая не оставила камня на камне от его предубеждений и сумела завоевать его полное и безоговорочное уважение. Его привлекало в ней все - ее острый язык, ее чисто хозяйская скупость в делах, ее нелепая кампания по спасению скаковых лошадей и даже то искреннее смущение, которое вызывала в ней юношеская влюбленность Бернарда. Он уже не представлял себе, как сможет жить без нее дальше.
В любом случае ему казалось немыслимым жить в Милл-Хаусе без Лили. Этот дом принадлежал ей. Все в нем, от дешевой копии севрской вазы и до удобной гостиной на первом этаже, носило на себе отпечаток ее индивидуальности. Даже эти проклятые портреты в до смешного претенциозной фамильной галерее почему-то связывались в его сознании с нею. Милл-Хаус мог оставаться его домом лишь до тех пор, пока Лили была в нем хозяйкой.
Эйвери нагнулся и, достав из-под примятого матраса потрепанный саквояж, вынул оттуда туго перевязанный сверток. По крайней мере он еще мог найти достойный выход из того переплета, в который угодил не по своей вине.
Затем он сорвал с вешалки пиджак и покинул трактир, кивнув мимоходом раскрасневшейся служанке, которая мыла выбеленные известью ступеньки. Путь его лежал в Милл-Xayc.
- Вот, возьми. Этого вполне достаточно, чтобы восстановить конюшню и снова сделать поместье доходным. - С этими словами Эйвери швырнул на стол толстую пачку купюр.
Вид у Лили был холодным и неприступным. Похоже, она уже успела взять себя в руки. Ее безупречно чистые штаны и накрахмаленная рубашка были жесткими, словно одежда китайского мандарина. Она посмотрела на сверток:
- Это еще что такое?
- Твои деньги.
Она подняла голову, и он поймал на себе ее спокойный, настороженный взгляд.
- У меня нет никаких денег.
- Нет, есть. Это те самые деньги, которые ты высылала мне в течение пяти лет. Мое содержание. Я не истратил ни пенни.
На какой-то миг в ее потухших глазах вспыхнули искорки интереса. В данную минуту у него оставалось лишь одно, что он мог ей предложить, единственный дар, который она еще могла от него принять, однако ему придется действовать крайне осторожно, иначе даже такая ничтожная, с его точки зрения, мелочь будет ею отвергнута.
- Я тебе не верю, - ответила она.
- Мне ровным счетом наплевать, веришь ты мне или нет, - солгал он. - Перестань строить из себя оскорбленную в своих лучших чувствах дебютантку и подумай хорошенько.
Его слова возымели желаемое действие. Выражение боли и настороженности исчезло с лица Лили.
- Я вовсе не считаю себя оскорбленной в своих лучших чувствах, - произнесла она громко. - Уверена, что ты предложил мне свои деньги из самых благородных побуждений…
- Послушай, Лили, - перебил он ее, вытащив из кармана портсигар и задумчиво уставившись на его содержимое. - Я сделал ставку на тебя - и проиграл. Возможно, я эгоист, но надеюсь, что это не мешает мне оставаться джентльменом.
- О да, - донесся до него чуть слышный ответ. - Никто и не спорит с тем, что ты джентльмен.
Эйвери взял наконец сигару, не спеша откусил ее кончик, зажал между зубами и лишь после этого поднял на нее глаза.
Она не шевельнулась.
- В общем, - продолжал он, не вынимая изо рта сигары, - если ты поразмыслишь над моими словами хотя бы минуту, то поймешь, что перед тобой действительно те самые деньги, которые ты мне присылала. Вспомни хотя бы о моей гордости, Лили. Ты всегда всеми силами стремилась показать, что я наделен ею даже сверх меры. Можно ли представить себе более подходящий жест для такого человека, как я, со склонностью - как ты там однажды выразилась? - к "мелодрамам в духе Дюма"?
- Я написала это потому, что была на тебя сердита, - отозвалась Лили, обворожительно покраснев. Он отвернулся, чтобы не видеть этого зрелища. - Я не хотела, чтобы с тобой что-нибудь случилось, а ты всегда бросался очертя голову из одной опасности в другую…
Ему хотелось заткнуть уши. Ему просто невыносимо было слышать, что она с самого начала была к нему неравнодушна и переживала за него.
- Ты же сама знаешь, что я никогда бы не принял от тебя никаких денег, - сказал Эйвери. - И мне ничего другого не остается, как только вернуть их тебе.
Он щелчком подтолкнул к ней пачку купюр и улыбнулся. Лили инстинктивно отшатнулась, а потом брезгливо, двумя пальчиками приподняла сверток с деньгами с таким видом, будто они были замараны грязью.
- И что мне с ними делать? - спросила она.
- Построй новую конюшню. Подведи баланс в твоих книгах. Ты победила, Лили. Возьми себе Милл-Хаус.
- Почему ты мне его отдаешь?
- Потому, что он твой, - невозмутимо ответил он. - Ты трудилась ради него, принесла себя в жертву ради него, боролась за него до последнего. Ты его заслужила.
- И не забудь о том, - добавила она, высоко вздернув подбородок, - что я отдала ради него свое тело.
Кровь отхлынула от его лица, руки похолодели. Он молча смотрел на нее, не в силах даже шевельнуться.
- Теперь я поняла! - Голос Лили был полон невыразимой боли. - Ты предложил мне эти деньга как плату за услуги - или для очистки совести?
Она подняла тяжелую пачку купюр и, пересчитав их, отложила в сторону.
- Видно, твои угрызения совести и впрямь не давали тебе покоя. Но это не мои деньги, Эйвери, а твои. Пусть я потеряла Милл-Хаус, но мне бы хотелось уехать отсюда, зная, что я честно выполнила все взятые на себя обязательства, одно из которых состояло в том, чтобы ты своевременно получал свое содержание. Как ты поступишь с этими деньгами, меня не касается. Построй себе новую конюшню, купи акции, швырни их в печку, если тебе угодно, но я их от тебя не приму.
- Не будь дурочкой, - огрызнулся он.
- Не надо меня уговаривать.
- Тебе же так нужен Милл-Хаус! Я просто предлагаю тебе средства, чтобы добиться желаемого.
- Мне больше не нужен Милл-Хаус.
- Не правда.
Сигара разломилась между его пальцами, и два окурка незамеченными упали на пол. Он внимательно посмотрел на нее.
- И куда ты отправишься? Что ты будешь делать? - спросил он.
- Это не должно тебя волновать,
- Черта с два! - не сдержавшись, вскричал он. - Меня волнует все, что касается тебя.
Лили открыла рот, собираясь что-то возразить, однако его вид остановил ее. В течение долгого, томительного мгновения Эйвери смотрел ей в глаза, и когда он заговорил снова, голос его был полон ярости и страстной тоски:
- Даже если ты никогда не разделишь со мной ни имени, ни ложа, ни крова - все равно ты остаешься предметом моей заботы. Ты можешь уехать отсюда, исчезнуть навсегда из моей жизни, но ты не можешь избавить себя от моей… моей заботы. По крайней мере этого вам у меня никогда не отнять, мисс Бид, и тут я вовсе не обязан просить вашего согласия.
Его слова глубоко потрясли ее. Она мысленно заглянула на десятилетия вперед и увидела перед собой бледный призрак того, что будет преследовать ее каждый миг, шаг за шагом, до последнего дня ее жизни.
- Твоя забота неуместна.
- Об этом предоставь судить мне, - ответил он спокойно.