Про себя Никита улыбался. Господи, какой же она еще наивный ребенок. Скучно, устала, - сама непосредственность и простота. Легкое кокетство, так сказать проба пера, на грани с детской открытостью и откровенностью. И в то же время уже юная барышня, невозможно очаровательная во всем. И эта легкая походка, и хрупкая изящная фигурка, и манера держаться. Пожалуй, в этом сочетании детскости и юности и скрывался главный секрет Елизаветы, хотя сама она этого еще не осознавала.
- Что ж, сударыня, спасибо, за откровенный ответ. Знаете, после Ваших слов мне точно никогда не захочется удостоиться подобной чести, правда этого просто не может случиться.
- Можно теперь мне откровенный вопрос?
- Конечно.
- Вы рады, что против всех правил дворцовой этики, мы все же познакомились?
- Несомненно, сударыня, более чем. Со мной подобного еще не бывало. Вы прекрасная собеседница, но если быть до конца откровенным, я не понимаю, зачем судьба подарила нам эту встречу, ведь мы из разных миров и…
- Не говорите так, я просто уверена, мы обязательно встретимся. Теперь я буду часто бывать в Царскосельском дворце, с этого года я фрейлина Их Высочеств Великих княжон! Но, наверно, мне все же нужно вернуться, родители и так не поймут этой моей выходки. Благодарю Вас за приятную беседу, я действительно отдохнула здесь с Вами.
- Это я благодарен Вам, сударыня, что обратили на меня внимание.
- Знаете, возьмите на память от меня, в знак нашей будущей встречи, - она ловко вынула из прически шпильку с бриллиантовой головкой и протянула Никите, смущенно опустив глаза.
- Нет, я не могу этого принять.
- Но почему, больше ничего подходящего нет, возьмите, ну же или я обижусь, - ее взгляд исподлобья очень красноречиво подтверждал слова. И Никита сдался. С непонятно откуда взявшимся волнением он взял заколку из ее рук.
Девушка встала, она едва доставала ему до плеча, сделала легкий книксен, протянула тонкую руку для прощания. Никита склонился, трепетно не поддержал, а взял ее ладонь в свою, что также было против всех условностей. Такой жест могли ждать от жениха, близкого друга, но не мало знакомого мужчины. Но Елизавета не сопротивлялась, его губы нежно коснулись прохладной маленькой ручки, пожалуй, задержались дольше, чем следовало. От его прикосновения девушка вздрогнула, чуть смутилась, но справилась с собой, осторожно убрала руку.
- До свиданья, Никита Александрович, до встречи.
- До свиданья, Елизавета Николаевна.
Грациозной походкой она направилась к парадным дверям столовой, на миг обернулась, обдала Никиту волной теплой синевы своих глаз, улыбнулась, открыто, лучисто, чуть склонила головку в знак прощания и исчезла за тяжелыми дверьми.
Никита тяжело вздохнул, вернулся на пост, напарник что-то спрашивал, а он просто не слышал, не хотел слышать. Хотелось сохранить, навеки запечатлеть в сердце ее образ. В душе вдруг стало тяжело, сумрачно, они больше не увидятся, а даже если и встретятся, то к чему могут привести подобные встречи. Их разделяла огромная пропасть, пропасть, сотканная из ее происхождения, богатства, условностей света, в конце концов.
Их встреча, такая короткая и одновременно необыкновенная не имела продолжения. Он уже понимал это со всей очевидностью, она еще нет, но поймет, непременно, поймет, а может просто забудет о нем и все. Да и вообще, что собственно случилось, пятнадцать минут он провел в обществе этой девушки и все, мимолетная, несомненно, приятная встреча, не больше. Да, она волшебно хороша, да обворожительна и мила, но не более. В конце концов, он ничего о ней не знает. А сегодня после дежурства его ждет Мари, прелестница Мари, расположения которой он так настойчиво добивался последний месяц.
И все же, почему так неспокойно на душе, почему перед глазами упорно стоит ее, а не той же Марии образ. Вот они попрощались, она уходит, шлейф послушной левреткой бежит следом, вот повернулась к нему, улыбнулась и снова волшебство этого взгляда. Вдруг, что-то кольнуло руку, ее подарок, шпилька из прически. На молодого человека вдруг накатила злоба, да что он словно мальчишка, забыть и все. Нужно успокоиться, отвлечься, а завтра от сегодняшних волнений останутся лишь легкие приятные воспоминания.
Заставив себя, поверить этим мыслям, он лукаво улыбнулся напарнику и нарочито развязно сказал:
- Ты просто не представляешь, с кем я сейчас разговаривал!
* * * *
Прошло несколько дней, в течении которых наш герой навязчиво пытался убедить себя, что ему нет никакого дела до юной княжны Оболенской, что то, что произошло на приеме у Его Величества просто злая шутка, которую сыграла с ним судьба.
В тот же вечер он встретился с милой фрейлиной Мари, прекрасно провел время в ее прелестном обществе и старался не вспоминать юную барышню. Как назло, раздеваясь вечером из кармана мундира выпала ее бриллиантовая шпилька, ярко сверкнула в свете ночника, и наваждение обрушилось на молодого человека вновь. Казалось, что это не камень блистает и переливается всеми цветами радуги, а сверкают нежные глаза княжны и ее тонкое запястье с едва уловимым цветочным запахом он вновь держит в своей ладони.
Никиту сжигало желание вновь видеть ее, говорить с ней. Он понимал, что это ни к чему не приведет, что это глупость, но ничего не мог поделать. Ни утро, ни вечер, ни следующая ночь не приносили облегчения.
Молодой человек начинал тихо ненавидеть себя. Пытался отвлечься всеми способами, пока через несколько дней судьба не сжалилась над ним, а может наоборот только посмеялась.
Возвращаясь с ночного дежурства в казарму ранним утром в Александровском парке, он вновь увидел свою мечту. Княжна шла под руку с отцом, генерал-майором, блестящим офицером и политическим деятелем.
На счастье Никиты, отец оставил дочь в парке одну, быстро удаляясь в противоположном от молодого человека направлении. И забыв все свои рассуждения, что они из разных миров и их знакомство это полное безрассудство, окрыленный Никита поспешил к девушке. Она сидела на краешке деревянной скамьи, изящно держа спину, с книгой в руках, в простом сером платье, с убранными в строгую прическу волосами на манер институтки. Так в окружении зелени, в этом простом одеянии она была для Никиты гораздо ближе, хоть немножко становясь из сказочной принцессы реальной девушкой.
Никита осторожно остановился напротив, боясь напугать ее, и тихо окликнул:
- Доброе утро, Елизавета Николаевна, я счастлив вновь видеть Вас.
- Ах, это Вы, сударь, - застигнутая врасплох она не могла скрыть эмоций, на прекрасном лице отразилась невольная радость, и яркий румянец залил щеки, - я рада видеть Вас, - прекрасные синие глаза скользнули в пол.
Пытаясь, скрыть свое невольное волнение, и в тоже время дать перевести дух девушке от этой неожиданной встречи, Никита тепло улыбнулся:
- Вы позволите, присесть рядом?
- О, да, что за глупый вопрос, - однако и без того сидя на краешке скамьи, княжна отодвинулась еще дальше, - сегодня ее смелость исчезла бесследно.
- Позвольте спросить, что привело Вас в столь ранний час в Царское село?
- Здесь дела у батюшки, сударь, Его Императорское Величество назначил ему встречу, а я же просто попросила взять меня с собой. Я так редко выхожу куда-либо. И здесь так красиво, я обожаю этот парк, - показалось ли Никите или голос барышни слегка дрожал от волнения. Всеми силами пытаясь скрыть летящее вскачь сердце, она хотела казаться спокойной. Нельзя показывать ему свою заинтересованность.
Елизавета не понимала, что происходит в ее душе, этот молодой человек с некоторых пор занимал все ее мысли, и если уж признаться честно, в такой ранний час она попросила князя взять ее с собой не только из-за красот Царскосельского парка и как оказалась, была права.
На несколько секунд в воздухе повисло молчание, Никита не мог оторваться глаз от девушки, пытаясь запечатлеть в памяти весь ее образ, строгую позу, тонкую белую руку на темном фоне платья, выбившуюся прядку каштановых волос нежным колечком обвившую маленькое ушко, тень от длинных ресниц на щеке. Чтобы прервать наваждение он перевел взгляд на книгу.
- Что Вы читаете, Елизавета Николаевна?
- Дюма.
- Приключения мушкетеров?
- Нет, графиню де Монсоро. Вы читали?
- Нет.
- А я не могу оторваться, здесь так красиво описана любовь, что просто дух захватывает, - воодушевленная яркими впечатлениями от книги, девушка подняла на Никиту свои невозможные синие глаза, - пообещайте мне, что прочитаете этот роман, - он свяжет нас крепче всяких слов, - уже про себя подумала девушка.
- С огромным удовольствием, сударыня, я сделаю все, что доставит Вам радость. А не хотели бы Вы прогуляться немного? Я не отвлеку Вас надолго.
- Благодарю, только уйдем с главной аллеи, если батюшка увидит, что я гуляю с незнакомым мужчиной… О, об этом лучше не думать, - и княжна игриво взглянула на молодого человека, вновь не переставляя удивлять его.
- Идем те же, безумствовать так безумствовать.
Они гуляли не более получаса, то разговаривая о пустяках, то молча, осторожно поглядывая друг на друга. Никита с ужасом понимал, что пропал окончательно. Каждая минута с ней рядом была исполнена блаженства, еще никогда не испытанного им. При этом не нужно было ничего, только видеть ее рядом, слушать голос, аккуратно поддерживать, когда это необходимо.
Елизавета тоже была своя не своя, то она смело смотрела на молодого человека, смеялась и пыталась, что называется строить глазки, то смущалась и отворачивалась, боясь взглянуть на него.
Но время было неумолимо к молодым людям. Они гуляли вокруг главной аллеи парка, боясь не упустить из виду князя. И вскоре он показался вдалеке.
- Мне пора, Никита Александрович, я благодарна Вам за это утро.
- Ну что Вы, это я должен благодарить.
И снова повисла напряженная тишина.
- До свидания, - на этот раз княжна не подала ему руки, и уже почти убегая, вдруг обернулась, - я постараюсь вновь приехать сюда с отцом, до встречи.
Никита пылко поклонился, - До свидания, Елизавета Николаевна, я буду жить надеждой на нашу будущую встречу.
Особняк на Английской набережной
- Никита, смотри, он цел и невредим наш особняк. И эта улица почти не изменилась, если, конечно, не считать названия, - какая нелепость.
- Согласен, Английская набережная звучала гораздо эффектнее, чем Проспект Маклина. Кто он вообще такой этот Маклин?
- Кажется это британский социалист, так они сохранили связь с Великобританией - женщина не сдержала злой усмешки.
- Для меня Английская набережная тогда звучала как музыка.
- Здесь табличка. Какой ужас в моем доме теперь проходят партийные сборища. Это же памятник архитектуры 18 века, здесь жили мои предки почти со времен основания Петербурга. Эти стены помнят их всех, а теперь вынуждены слушать… Нет, я даже думать об этом не могу.
Елизавета с болью смотрела на старинный особняк. Никита чувствовал, что ее слегка пошатывает от воспоминаний и обиды. Да, это было непросто мериться с тем, что дом, где ты родился и вырос теперь принадлежит народу, а на самом деле никому и медленно, но верно разрушается. При ближайшем рассмотрении стало видно, что стены потрескались, краска облупилась и ремонт здесь явно не проводили очень давно, если вообще проводили когда-то.
- Никита, я хочу зайти туда, пожалуйста, давай попробуем.
- Милая, нас не пустят, это же ведомственный объект. Ну что ты им скажешь, что была здесь хозяйкой?
- Я не знаю, но я хочу зайти, - он чувствовал, что ее трясет мелкой дрожью. Нет, все-таки это поездка в Россию дорого им обойдется. Как он отговаривал, просил, но жена была непреклонна. Никита знал, что этим все кончится, нервами, слезами и переживаниями. Путешествовать по годам собственной юности очень непросто, а особенно в стране, которую они совсем не знали и не понимали. Он был более готов к тому, что увидит, она нет, по-прежнему его обожаемая супруга смотрела на мир сквозь розовые очки, и надеялась.
- Елизавета, милая, не нужно туда ходить. Нас не пустят, ты только расстроишься, и потом внутри ничего нет от твоей юности, поверь мне, все давно в музеях или утрачено, только стены и то наверняка перекрашены и скорее всего была перепланировка.
- Да, наверное, Бог мой, Никита, я не думала, что это будет так тяжело.
- Пойдем, посидим в скверике у Адмиралтейства. Не переживай, прошлого не вернешь, жизнь и так преподнесла нам столько подарков. У нас замечательный дом во Франции, дети, внуки, любимая работа, что еще нужно.
- Конечно, и все же, я бы очень хотела посмотреть, что стало с нашей уютной буфетной, где мы так неожиданно встретились той страшной зимой 1917 г.
* * * *
Парадный обед в Александровском дворце в честь череды блестящих побед на Юго-западном фронте генерала Брусилова, вошедший в историю, как "Брусиловский прорыв", стал последним торжеством в жизни не только царской семьи и ее ближайшего окружения, но и страны в целом. Военные действия вновь завязли, прорыв Брусилова вселил надежду, но запала хватило ненадолго, наступление захлебнулось и остановилось, союзники и не думали помогать, словом война затягивалась на неопределенное время. Ужасали бесконечные сводки убитых и раненых, поступающие в столицу.
В Петербурге начались перебои с продовольствием, все чаще собирались спонтанные митинги и демонстрации, участились случаи дезертирства. В Государственной думе уже четвертой по счету царил хаос, в правительстве то и дело менялись министры и премьер-министры. Этот период не случайно вошел в историю как "министерская чахорда". Его Величество находился в Ставке Северного фронта, пытаясь управлять страной оттуда. Ситуация ухудшалась с каждым месяцем.
Убийство Распутина в декабре 1916 г. еще больше усугубило плачевную ситуацию. Многие родственники императора открыто высказывались против него и его семьи, особую ненависть в высших кругах вызывала императрица, ее обвиняли в шпионаже и пособничестве Германии.
Словом покоя не было ни в верхах, ни в низах. Императрица с дочерьми не выезжала из Царского села, зимой поползли слухи о тяжелой болезни великих княжон.
Никита все это время оставался в Царском селе в Александровском дворце для охраны Императорской семьи. На сердце его было тревожно. Он помнил страшное кровавое воскресенье 1905 г., его первого учебного года в Пажеском корпусе. Бегущие по центру города люди, кровь на снегу, крики, стоны. Он боялся повторения тех событий и не хотел этого, хотя чувствовал неизбежность катастрофы.
Мало этого, последние полгода он не понимал сам себя, спрашивал, что происходит с ним, и не мог найти ответа. С ним происходило что-то странное, не умещающееся в его сознании, то, что он не в силах был преодолеть. Этим немым вопросом, мучавшим его, была Елизавета, так просто, без громких титулов про себя, он называл девушку. Ее образ, ее голос, ее взгляд вот уже скоро 6 месяцев неотступно следовал за молодым человеком.
К его огромному сожалению после той неожиданно прекрасной встречи в парке, они не виделись. По мере того, как ухудшалась ситуация вокруг, Никита со всей очевидностью понимал, что здесь в Царском селе они более не увидятся. Беспорядки в городе, забастовки рабочих, первые мародерские грабежи, все это никак не способствовала появлению здесь княжны, к тому же Никита знал, что ее отец князь Николай Сергеевич в Ставке Северного фронта вместе с императором.
Никите оставались лишь постепенно размывающиеся в его сознании, воспоминания. Каждую девушку он непроизвольно сравнивал с ней, и сравнение всегда бесспорно выигрывала юная княжна. Умом молодой человек понимал, что он должен справиться с собой, как говорят время лечит, но сердце.
Он сдержал слово данное княжне и за неделю прочитал роман Дюма. И сейчас, он как и отважный граф де Бюсси готов был тысячу раз умереть за свою прекрасную "Диану". Это была любовь, роковая и нежная, благородная и к сожалению безответная. Никита терзался, помнит ли она его еще, ведь прошло уже долгих шесть месяцев с их последней встречи.
Что она хотела сказать ему посредством этой книги, неужели же и она была небезразлична, эти мысли сводили с ума, ах если бы только знать была ли у него хотя бы крошечная надежда. И тут же он сам мучил себя о какой надежде может идти речь, если она принадлежит другому миру, он только поручик, она же наследница громкой и благороднейшей из фамилий.
А между тем в столице становилось все более неспокойно, сам петербургский воздух был наполнен тревогой и напряженным ожиданием чего-то непоправимо страшного.
23 февраля началась массовая демонстрация женщин с требованием возвращения мужей с фронта и хлеба. В Ставку к императору было направлено срочное сообщение, но он не придал такой серьезности этому событию. Правда в Царское был спешно отправлен один из вернейших его приближенных князь Оболенский-Нелединский-Мелецкий. Он должен был успокоить императрицу и выяснить все на месте.
Уже по дороге Его Высокопревосходительство князь Николай Сергеевич оценил всю опасность происходящих событий, у него в Петербурге оставались жена с дочерью, их следовало немедленно отправить в одно из удаленных от столицы усадеб под Курском.
Там можно какое-то время переждать, посмотреть, что будет, и если все пойдет прахом, а князь практически в этом не сомневался, оттуда легче будет перевезти семью в Крым, а с полуострова за границу. Сам же Николай Сергеевич, оценив обстановку лично, должен был вернуться к Его Величеству и все доложить. Долг, честь, воспитанная веками не давали думать о себе. Монархическая верность до конца, так князь решил для себя, решил твердо и неоспоримо, что бы ни случилось.
При этом спасти собственную семью пока было в его силах. В петербуржском дворце надежная охрана, верные слуги, нужно попробовать связаться с сыном, война проиграна, это дело времени. Андрэ должен уехать, правда уговорить его будет нелегко, но под предлогом защиты матери и сестры он не устоит.
Поэтому, как только Его Высокопревосходительство прибыл в Александровский дворец, он первым делом написал письмо супруге в Петербург. Оставалось найти гонца. Совершенно случайно на глаза ему попался Никита, только что сменившийся с ночного дежурства. Князь быстро объяснил молодому человеку, что от него требуется, и присовокупил к письму свой перстень, чтобы супруга не сомневалась в его подлинности.
Через пять минут Никита уже сидел в седле, пошатываясь то ли от бессонной ночи, то ли от встречи с отцом Елизаветы. Это было так нереально, мечтать о ней столько времени и вдруг везти послание к ним на Английскую набережную. В этом совпадении молодой человек увидел знак судьбы, и в его душе загорелась надежда.