Родни благословил ночь, подарившую ему шанс спасти корабль - сейчас только это имело значение. Корабль должен быть спасен! И пусть они бегут, но, сохранив жизни, можно будет все начать заново.
"Морской ястреб" уже несколько минут шел новым курсом, когда в темноте вспыхнул огонь и справа послышался всплеск примерно на расстоянии двух кабельтовых.
- Так держать.
- Есть так держать, сэр! - более охотно откликнулся на сей раз Барлоу. Он, кажется, понял, что пытается сделать капитан.
Ветер между тем усиливался, но не успел Родни вздохнуть с облегчением, как раздался оглушительный треск и корабль содрогнулся от носа до кормы. Родни едва устоял на ногах.
- Вас не задело, сэр? - воскликнул Барлоу.
- Нет. Полный вперед.
Это ядро зацепило корабль уже по чистой случайности. Интуиция подсказывала Родни, что он действует правильно, но, судя по всему, "Морской ястреб" получил серьезную пробоину в борту.
Следующий выстрел раздался уже в полумиле от них, затем еще и еще. Какая удача, что не пострадали мачты! "Морской ястреб" продолжал стремительно уходить от врага. Но последнее попадание нельзя было оставить без внимания, и Родни хотелось побыстрее спуститься вниз, чтобы оценить ущерб, но пока надлежало оставаться на палубе и корректировать курс, чтобы утро застало их на как можно более безопасном расстоянии от вражеских пушек.
Глава 6
Рассвет на Карибском море наступает внезапно, словно по мановению волшебной палочки. Только что кругом царила непроглядная тьма, но вот розовая рука стерла с неба мрак, и наступил ясный день. Усталый, с запавшими глазами Родни жадно оглядел горизонт, так же как и каждый офицер и матрос на судне, и вздох облегчения, вырвавшийся из каждой груди, гулом пронесся по кораблю и на секунду заглушил плеск волн, поскрипывание мачт и хлопанье паруса.
Море было пустынным. Родни услышал, как Барлоу глухо воскликнул:
- Хвала Господу!
Он и сам едва не произнес то же самое, но умудрился сохранить невозмутимое молчание, как ни хотелось ему закричать от радости и облегчения. Ночь прошла в нечеловеческом напряжении. С наступлением тьмы подул сильный юго-восточный ветер, Родни еще раз сменил направление, и "Морской ястреб" теперь двигался к побережью Америки, но в этих неисследованных морях, в Темноте и на большой скорости их подстерегали на пути бесчисленные опасности. Они могли наткнуться на риф, сесть на мель, которая не значилась на карте. На таком ходу они даже могли со всего маху упереться в берег.
Утром испанский корабль станет искать их повсюду, а по мере приближения к побережью возрастала опасность встречи с другими вражескими кораблями.
Этой ночью Родни почувствовал, как им овладевает уныние, подобное которому ему еще не приходилось испытывать. За минувшие десять лет он сотни раз видел смерть, терпел боль и думал в отчаянии, что никогда уже не увидит Англию. Но нынешнее угнетенное состояние духа, кажется, было послано ему самой преисподней.
Он снова и снова спрашивал себя: правильно ли поступил, обратившись в бегство? Он отчетливо вспоминал презрение в глазах Лизбет, изумленный взгляд Барлоу и нечто очень похожее на насмешку на лицах остальных офицеров. Да, "Морской ястреб" спасался бегством, но любой другой образ действия казался Родни полнейшим безумием, которое неминуемо привело бы их к гибели.
Наверное, было бы геройством погибнуть, приняв неравный бой, но Родни хотел остаться в живых, привести корабль в Плимут, а не похоронить его остов на дне Карибского моря. Упрямо сжимая зубы, он твердил себе что у него не было иного выхода. Конечно, его не могло не задеть молчаливое осуждение команды, и он хотел реабилитировать себя в их глазах, заново завоевать доверие. В последний предрассветный час Родни испытал такое неизбывное пронзительное одиночество, которого не знал прежде. Он понял отчетливо, как никогда, что ответственность за людей - дело далеко не всегда приятное. Матросы утомлены, корабль поврежден, а на заре, возможно, придется вступить в кровопролитную битву не на жизнь, а на смерть.
Но вот, хвала Господу, кругом было пусто. Море, не спокойное после ночного ветра, отражало глубокое густо-синее небо. Несколько минут Родни выжидал, не закричит ли дозорный: "Вижу парус!" Но на топе мачты молчали, и тогда он огляделся по сторонам и понял, что дел сегодня будет невпроворот.
Ют пересекала глубокая борозда с зазубренными краями, полубак усеивали груды обломков и обрывки канатов. Хирург, мастер Добсон, лежал там, где его настигла смерть, только кто-то позаботился прикрыть его куском парусины. Родни слышал, как Барлоу отдает распоряжения двум матросам, поспешившим к распростертому телу.
Предстояло совершить обряд погребения. Родни невольно задумался, кто еще из его людей последует за судовым хирургом. Но прежде чем отдать последний долг мертвым, следовало позаботиться о живых. "Морской ястреб" шел тяжело и сидел в воде гораздо глубже, чем вчера.
Родни поискал глазами Барлоу и увидел, что тот спустился на нижнюю палубу. На первый взгляд могло показаться, что повреждения не такие уж значительные, но Родни хорошо помнил удар, который сотряс корпус "Морского ястреба". Ночью он то и дело гадал, какой урон нанесен этим последним ядром, но не решался покинуть палубу. Он верил, что первым услышит характерный плеск волн о рифы или почувствует иную опасность, что его слух и интуиция острее, чем у его подчиненных.
Но беспокойство снедало его, и когда через несколько минут он спустился на нижнюю палубу, то вид Барлоу подтвердил его худшие подозрения.
- Насколько глубоко? - спросил Родни прежде, чем Барлоу успел заговорить.
- Глубже семи футов, сэр.
- Где пробоина?
- На фут выше ватерлинии, сэр. При штиле она не доставила бы хлопот, но ночью море волновалось.
- Нельзя ли заделать отверстие просмоленной парусиной? - спросил Родни.
- Боюсь, оно слишком велико, к тому же вода в трюме помешает матросам работать. Можно, конечно, попробовать, я уже поставил людей к насосам, но дыра размером три фута в поперечине…
Ничего не оставалось, кроме как причалить к берегу и отремонтировать корабль должным образом. Весь вопрос был в том, как это сделать. Требовалось найти место, где можно остановиться на длительный срок, чтобы успешно провести необходимые работы, не опасаясь нападения.
И тут дозорный на мачте крикнул: "Вижу землю, сэр!"
Родни взглянул на Барлоу.
- Придется найти место поукромнее, - сказал он коротко. - Каковы наши потери?
- Кроме Добсона убиты трое и ранены двенадцать.
- Сделайте для них все, что можно, - сказал Родни. - А убитых приготовьте к погребению. Мы должны причалить к берегу. Ветер пока не собирается утихать.
Родни проговорил это бесстрастным тоном, но, встретившись взглядом, мужчины прекрасно поняли друг друга. Оба знали, что с каждой минутой корабль все глубже погружается в воду. Пенистые гребни волн, радостно бившиеся в борта, представляли сейчас для них угрозу не меньшую, чем испанские пушки. Ручные насосы, маленькие и маломощные, были бессильны против того количества воды, которая за ночь просочилась в трюмы и неудержимо продолжала просачиваться.
Только земля была сейчас для них спасением. Но до нее предстояло пройти миль пятнадцать - двадцать, и один Бог знает, сколько времени займут поиски надежной бухты. Ни Родни, ни Барлоу не высказали вслух терзавшие их опасения. Матросам велели очистить палубу, тела погибших завернули в саваны, крепко зашили и положили в ряд в ожидании, когда Родни сможет начать обряд похорон.
Приказав Бакстеру немедленно позвать его, если вдруг возникнет трудность с рулем, покажется парус или случится еще что-то непредвиденное, Родни спустился вниз. Хотелось помыться и перекусить, поскольку со вчерашнего вечера, когда они увидели испанскую каракку, у него во рту не было и маковой росинки. Но Родни знал - от него ждут, что прежде он навестит раненых.
В сопровождении Барлоу Родни спустился в кубрик. Здесь было темно и, кроме того, очень жарко, мерцавшие под потолком масляные лампы отбрасывали длинные черные тени. Даже Родни, привыкшему к тяжелым корабельным запахам и спертому воздуху, духота показалась невыносимой. Раненые лежали в ряд. Когда качка усиливалась, кое-кто извергал страшные богохульства. Только сейчас Родни спохватился, что должен был сразу после гибели Добсона назначить человека на его место, и теперь вспоминал, кто на корабле хоть что-то смыслит в медицине.
Родни испытывал неприязнь к Добсону и не мог делать вид, что очень уж скорбит об этом человеке, но смерть хирурга повлекла за собой серьезные проблемы. В экспедиции, подобной этой, хирург на борту был жизненно необходим. И пусть судовые врачи губили не меньше людей, чем спасали, они обладали, по крайней мере, хоть какими-то знаниями, пусть и далеко не достаточными.
Сейчас, пробираясь в полумраке по кубрику и страдая от запаха тухлой воды и немытых тел, Родни пытался вспомнить, как поступал в подобных случаях Дрейк. Этот удивительный человек сам обладал немалыми познаниями в медицине. Однажды он изучил действие лекарственных трав, и люди, которые ходили с ним под парусами, с большей готовностью доверяли свои жизни ему, а не врачу, пусть даже самому искусному.
Но лихорадочно вспоминая то, что когда-то ему приходилось наблюдать, Родни почувствовал свое бессилие. Он сомневался, что сможет положиться на свою память, Он был настолько же несведущ в целительстве, как самый обыкновенный юнга.
В этот момент в зыбком свете фонаря он разглядел рядом с одним из раненых фигуру стоявшего на коленях человека. Тут же на полу поблескивал раскрытый докторский сундучок, наполненный бутылками, корпией и прочими причиндалами. Подвешенный к балке фонарь качнулся и осветил золотисто-рыжие волосы, и Родни моментально узнал того, кто стоял на коленях.
Лизбет бинтовала предплечье матросу, а тот громко и забористо ругался.
- Спокойно! - твердым повелительным голосом произнес Родни, и матрос моментально смолк, а Родни уставился на Лизбет, не находя слов. Он был потрясен, увидев, что она оказывает помощь полуголому мужчине. Ни одна порядочная, благовоспитанная барышня не занималась таким грязным делом, как уход за больным. Акушерками, как правило, были старухи, любящие пропустить стаканчик джина, сиделками нанимались женщины из простонародья, не имеющие специальных знаний, чтобы добыть средства к существованию. Но, как правило, о больных заботились мужчины, и на море, и на суше. На кораблях к этой черновой работе приставляли самых слабых и никчемных.
Сейчас Родни затруднялся дать поступку Лизбет какую-либо оценку. Первым его побуждением было приказать ей оставить матроса в покое и немедленно покинуть кубрик. Слова уже вертелись на его языке, когда он понял, что не сможет произнести их. Кому-то предстояло взять на себя обязанности Добсона, и Родни намеревался доверить раненых попечению какого-нибудь наименее опытного матроса.
Но раз труд позаботиться о раненых взял на себя его "почетный гость", сделать это не представлялось возможным.
- У вас на корабле найдется aqua vitae? - спросила Лизбет, глядя на Родни снизу вверх.
- Aqua vitae? - непонимающе переспросил он.
Лизбет указала на человека, лежавшего рядом с раненым, которого она в данный момент перевязывала. Ему сильно зацепило плечо, рана была большая, кровоточащая, с рваными краями, черная от пороха.
- Если нет лауданума, дайте ему глотнуть спирту, - сказал Родни, зная, что существуют два лекарства для раненых, которые больше не в силах терпеть боль.
- Он уже получил лауданум, - ответила Лизбет. - Но я не собираюсь поить его спиртным, оно необходимо мне, чтобы полить на рану.
- О боже! Зачем? - изумился Родни. На борту было несколько бутылок дорогого бренди, которому отдавал должное сам Родни, и он решил на секунду, что Лизбет сошла с ума, обращаясь к нему с просьбой пожертвовать любимым напитком для подобной цели. Лизбет заметила его замешательство и терпеливо разъяснила:
- Видите, какая грязная рана? Когда в этого матроса попало испанское ядро, он как раз нес порох, который просыпался прямо на него. Рана загрязнена настолько, что может начаться гангрена, если ее не промыть. Если бы со мной были мои травы, они бы очень сейчас пригодились. Например, чеснок или клевер. Но чего нет, того нет. Я думаю, что с помощью aqua vitae смогу обработать рану не менее тщательно.
- Кто вас научил этим вещам? - спросил Родни.
- Мне с детства приходилось слышать, как мужчины обсуждают свои раны - у отца эта тема была излюбленной за столом. Еще я кое-что знаю о целебных свойствах трав и очищающей способности спирта. Так могу я получить aqua vitae?
Родни не нашел слов, чтобы отказать ей, и послал юнгу в свою каюту за бутылкой. Матрос страшно ругался, пока Лизбет обрабатывала рану, но, когда плечо было забинтовано, он сердечно поблагодарил ее. Осталось перевязать еще троих. Родни остался ждать, пока Лизбет закончит. У одного из матросов пришлось извлечь из груди осколок с помощью примитивных инструментов Добсона. Второму матросу раздробило ногу, и Лизбет понимала, что ничего не сможет поделать с изуродованной конечностью, которую осталось только ампутировать. Поскольку Добсон погиб, Родни решил, что эту операцию проделает мясник, но только после того, как они бросят якорь в бухте.
Последний человек был уже мертв. Рядом на полу темнела большая лужа крови, кровь вязкой струйкой вытекала и из его рта. Он смотрел в потолок широко открытыми неподвижными глазами. Родни хрипло распорядился, чтобы его вынесли на палубу к тем погибшим, чьи тела ожидали погребения. Он хорошо знал последнего матроса. Этот большой, крепкий мужчина родом из Девона по имени Клерихью участвовал в знаменитом рейде с Дрейком на "Золотой лани", в результате которого был захвачен "Какафуэго" с богатейшей добычей.
И вот Клерихью мертв. Родни испытал такое чувство, словно потерял старого друга. Горько было сознавать, что матрос погиб бесславно. Они не успели ничего достичь, они спасались бегством, что само по себе тяжело и горько.
Лизбет закончила свое дело, встала, оглядела раненых и попросила здорового матроса присмотреть за ними.
- Здесь очень душно, - проговорила она нерешительно, чувствуя, как у нее самой стекает пот со лба. - Может быть, вынести их на воздух?
- Их поднимут на палубу немного погодя, - пообещал Родни. Он сейчас пообещал бы что угодно, лишь бы удалить ее отсюда. С каждой минутой ему становилось все больше не по себе оттого, что она находилась рядом с ранеными.
- Спасибо. Я не сомневаюсь, что тогда им сразу станет легче, - сказала Лизбет. Она снова повернулась к помогавшему ей матросу и попросила отнести докторский сундучок в ее каюту, потом они с Родни направились по нижней палубе к трапу.
- Лучше не оставлять лекарства рядом с ними. Вдруг им захочется полечиться на свой страх и риск, - заметила она. - А там есть лекарства, которые могут оказаться смертельным ядом.
Родни молчал, но, когда они поднялись на верхнюю палубу, жадно втянул в легкие свежий воздух и произнес:
- Благодарю вас за то, что вы помогли раненым, но больше вам нет нужды беспокоиться. Я собираюсь назначить человека, который заменит покойного Добсона.
Он обращался к Лизбет, но глаза его тревожно озирали водную поверхность. Берег был виден уже отчетливо, и ни одного корабля на горизонте! "Сейчас самое время встать на якорь", - подумал Родни. Он не хотел никого пугать, но, наблюдая, как Лизбет перевязывает раненых, отчетливо слышал звуки, которые показались бы зловещими каждому опытному моряку. Под нижней палубой журчала вода, и этот чмокающий звук нисколько не походил на обычный плеск трюмной воды. Он слышал и ритмичное постукивание насосов, и хорошо сознавал их беспомощность.
Затонуть для такого корабля, как "Морской ястреб", было нелегко, но все же возможно, а от берега их отделяли миль восемь-десять.
Лизбет сказала что-то, и Родни не сразу понял, о чем идет речь.
- Есть на корабле человек, который по-настоящему разбирается в медицине? - настойчиво спрашивала Лизбет.
- Понятия не имею, - ответил Родни. - Придется навести справки.
- Если такого не найдется, как я подозреваю, - сказала Лизбет, - тогда я продолжу делать для раненых то, что смогу. Я не боюсь крови, как некоторые женщины, и я, по крайней мере, буду с ними осторожнее, чем тот матрос, который волочил их, словно бревна, когда я спустилась вниз.
- Я запрещаю вам, - быстро произнес Родни.
- В этом случае я отказываюсь подчиниться, - ответила Лизбет. - Да, вы командуете кораблем, но нельзя допустить, чтобы люди умерли потому, что о них некому позаботиться.
- Я уже сказал свое решение, и это не женское дело, коли на то пошло, - процедил Родни.
- А я все равно буду помогать им, и никакие ваши слова меня не остановят! - фыркнула Лизбет.
Родни гневно повернулся к ней. Он устал, его одолевали тревожные мысли, и ее упрямство так его разозлило, что он чуть было не схватил ее за плечи, чтобы как следует встряхнуть. На миг он почти забыл, что перед ним женщина. Она превратилась для него в некий бесполый объект, который вышел из повиновения. Родни не привык к тому, чтобы ему перечили.
- Вы сделаете, как я сказал, или я закую вас в кандалы!
Она расхохоталась, запрокинув голову, и солнце вспыхнуло в ее рыжих волосах.
- Не посмеете, - заявила она дерзко.
Он вспомнил ее слова, сказанные накануне, вспомнил, с каким презрением она отнеслась к тому, что он отступил перед испанцами.
- Ступайте в свою каюту! - воскликнул он яростно. - Или клянусь, вас уведут туда силой.
Она не двинулась с места, зеленые глаза под темными ресницами ярко вспыхнули. Оба застыли в напряженных позах, кипя от гнева, переполняемые бурным негодованием, заставившим их забыть обо всем на свете.
Но уже в следующую секунду действительность властно заявила о себе.
- Простите, сэр, - прозвучал рядом голос Барлоу. - Но прямо по курсу лодка, а в ней три человека. Прикажете поднять их на борт?
Родни оглядел горизонт и не увидел ничего, кроме небольшой рыбацкой лодки.
- Да, возьмите их на борт, мастер Барлоу, - сказал он, - только постарайтесь не сбавлять хода.
Барлоу, кажется, хорошо его понял. Забыв о Лизбет, Родни прошел на ют и принялся наблюдать за разворачивавшимися внизу событиями. Рыбацкая лодка, к которой подгребла спущенная с корабля шлюпка, была вынуждена лечь в дрейф, и в считаные минуты трех ее пассажиров втащили на корабль.
Один из них оказался индейцем, двое других были темнокожие, скуластые, с большими губами и черной курчавой шевелюрой. С первого взгляда Родни признал в них камерунцев. Заклятые враги испанцев, камерунцы, черные рабы, убегали от жестоких хозяев и селились вместе с индейцами. За время испанского владычества их бежало такое количество, что теперь в лесах панамского перешейка обитал уже целый народ. У них был свой король, объединявший несколько племен, но еще больше их объединяла ненависть к угнетателям.