- Едемте, господа, едем! Нам надо уже давно быть на месте. - Она подошла к своей любимой лошади и, показывая пример остальным, вскочила в седло.
Рассаживались без суеты, потому что каждый заранее знал своего коня. Большинство придворных в седле держались ловко. Правда, тучный обер‑шталмейстер Лев Александрович Нарышкин, известный шутник, подвел свою полукровку к ступенькам лестницы и, подпрыгнув, лег животом на седло. Все засмеялись. Но и он вскоре угнездился и принял правильную посадку.
Анна протянула коню приготовленный заранее ломтик хлеба, натертый солью, и без посторонней помощи поднялась в седло. Она бывала с Екатериной в манеже и хорошо знала своего добродушного гентера - невысокого, спокойного коня доброго нрава, подобранного ей самим Хвостовым… Конь имел крепкие ноги, позволял садиться и не был ни ленивым, ни тугоуздым.
Наконец старший ловчий махнул платком, и вся кавалькада поскакала, вытянувшись пестрой лентой по дороге к Старой мызе, возле которой на озере собирались перелетные птицы.
16
Дорога заняла около часа. Солнце, скрытое до той поры за облаками, выглянуло, когда пестрая кавалькада доскакала до озера. Небольшая стайка гусей, опустившихся на кормежку, с тревожным гоготом отплыла на середину.
- Сокола, - крикнула Екатерина.
Старший сокольничий снял с "клетки" крупного полярного кречета, отстегнул ногавку и посадил птицу на правую руку императрицы. Лицо государыни раскраснелось, глаза блестели азартом.
- Поднимайте, - приказала она.
Один из ловчих выстрелил из ружья. Гуси шарахнулись и стали подыматься на крыло.
- Пускай! - закричал старший сокольничий.
"Пускайте, пускайте", - загомонили придворные.
- Пусть поднимутся. У каждого должен быть свой шанс, - ответила Екатерина, придерживая левой рукой беспокоящуюся птицу.
- Пускай в нагон, уйдут!.. - волновался сокольничий.
Гуси с каждой минутой набирали скорость, поднимаясь все выше и выше.
- Гей‑гей, - крикнула императрица. Быстрым движением она ловко сняла клобучок с кречета и подбросила правую руку вверх, как бы давая ему направление полета.
- Гей‑гей, - закричали окружающие, словно подбадривая крылатого охотника.
Кречет, ослепленный на мгновение светом, прянул в сторону, но после нескольких взмахов острых крыльев был уже в воздухе и увидел цель!
- Гей‑гей, - кричали уже все. Но он и не нуждался в подбадривании. Опытный охотник, кречет, часто взмахивая крыльями и набирая скорость, понесся вслед за гусями. Тяжелые птицы успели уже за это время подняться и, построившись клином, найдя подходящее воздушное течение, быстро удалялись в сторону.
Анну также захватил азарт, и она кричала вместе со всеми, не спуская глаз со стаи.
- Неужели не догонит? - невольно вырвалось у нее.
- Ну что вы, ваше высокоблагородие, обязательно возьмет. Птица опытная, вона "ставка" какая, да и "верх" у него хорош…
Анна оглянулась. Рядом с ней, чуть приотстав, сидел на рыжем коне широкоплечий офицер охраны с румяным лицом и, запрокинув голову, следил за гонкой.
- Вы хорошо разбираетесь в том, что происходит? - спросила она молодого человека. - Много охотились?
- Да не то чтобы много, но случалось. У нас в степях кречетов нет, но с беркутами и ястребами я мальчишкой езживал…
- Ну, поскольку это было не так давно, вы, конечно, должны помнить, - уколола его фрейлина.
Он поклонился и, смутившись, ответил:
- Прошу вас меня извинить. Почему вы сердитесь?
Он натянул поводья и пропустил Анну вперед. А та вдруг пожалела о своей грубости. Хотела было оглянуться и, может быть, улыбкой загладить свою неловкость, но в этот момент общий вопль: "Догнал! Догнал!" - заставил ее сосредоточиться на охоте. Кречет уже выбрал жертву и отколол ее от клина. Вот он взмыл над ней и неуловимым движением ударил когтями. Жалобно загоготал раненый гусь, неряшливо размахивая широкими крыльями. Был момент, когда он как будто собрался с силами и устремился вслед за улетающей стаей. Но в тот же миг кречет снова нанес удар и, кувыркнувшись в воздухе, словно потеряв напряжение в обмякших крыльях, большая птица стала падать. И когда коснулась земли, кречет с победным криком пал на нее, заглушив предсмертный стон побежденного.
- Вперед, скорее к кречет! - закричала Екатерина, давая шпоры коню.
Все кинулись за ней, чья‑то лошадь в толчее задела боком Анну, заставив ее резко подать правое плечо вперед. "Господи, да я сейчас свалюсь", - подумала она. Увлеченный общим порывом, ее конь тоже рванулся вперед, и тут ей пригодились уроки в манеже: Аннета успела освободить правую ногу из верхней луки седла и сбросить стремя. Поводья она никогда не наматывала на руку, а вот подобрать левой рукой юбку, как учил ее берейтор манежа, она не успела и оказалась на земле в весьма пикантной позе.
Она бы наверняка расшиблась, хотя верный гентер сразу же остановился, почувствовав падение седока. Но чья‑то сильная рука поддержала ее за спину при падении. Выпутавшись из завернувшихся одежек, Анна встретилась взглядом с тем самым молодым офицером, которого перед тем беспричинно обидела.
- Вы? - она оглядела себя и покраснела. - Вы как раз вовремя. Merci bien.
Молодой человек убрал руку и деликатно отвернулся.
- Я боялся, что вы ушибетесь.
Она быстро поправила одежду.
- Je vous sais gré beaucoup.
- Я плохо говорю по‑французски… Но должен сказать, что, несмотря на падение, был восхищен вашим самообладанием и тем, как были выполнены все правила соскока. Если бы ваша лошадь после рывка вперед сразу же не остановилась, вам бы удалось спокойно спрыгнуть.
- Однако вы льстец…
- Да нет, я правду говорю, вы сами это знаете. Вы отличная наездница.
- После всего случившегося такой комплимент звучит двусмысленно, вы не находите?
Она уже полностью пришла в себя и готова была встать на ноги, чтобы сесть в седло и догнать ускакавшую кавалькаду.
- Я и не думал делать вам комплимента.
- Вы также не подумали и о том, чтобы помочь даме подняться с земли.
- О простите, простите ради бога!
Молодой человек подсунул Анне руку под спину и в мгновение ока поставил ее на ноги.
- О, да вы Геркулес!.. Как жаль, что я не Омфала…
Конец фразы она произнесла почти про себя, но ее спаситель, видимо, что‑то разобрал. Она поймала его несколько удивленный взгляд, но промолчала и позволила помочь ей взобраться на лошадь. Упрочившись в седле, Анна ударила коня левым шенкелем, пуская его в галоп.
Когда они догнали свиту, охота уже закончилась, и все собирались в обратный путь. Анна подъехала к императрице.
- Извините, ваше величество, я оказалась плохой наездницей.
- Не стоит извиняться, мне сказали, что вы упадали с лошадь. Но вы не ушибались?
- Нет‑нет, все в порядке, меня поддержал офицер свиты.
- О, он должен быть сильный человек. Кто он?..
Анна сначала хотела представить императрице своего спасителя, но вдруг почувствовала, что не хочет этого делать. Это нежелание мелькнуло в ней настолько неожиданно, что она даже не успела разобраться в его причине. Ее губы и голос уже говорили что‑то, что диктовалось этим нежеланием, а вовсе не разумом.
- Не знаю даже… Все произошло так быстро, что я и не разглядела его как следует… Но по‑моему - ничего выдающегося, comme les autres…
- Но вы, надеюсь, его поблагодарили?
- Конечно, ваше величество, я даже хотела… - Она приподнялась на стремени, вглядываясь в группу сопровождающих офицеров. - Хотела взять на себя смелость представить его вам.
- И что же?.. - Екатерина внимательно смотрела на свою фрейлину.
- Да вот… не вижу его. Или путаю… - Впервые Анна солгала императрице. Она прекрасно разглядела молодого человека среди других офицеров, но не могла себя заставить указать на него. - Найдется. Не сейчас, так позже, никуда не денется. - Она поймала себя на том, что, будучи взволнованной, говорит тем не менее нарочито небрежно, спокойным тоном. "Что со мною?" - подумала она и по тому, как забилось сердце, поняла, что "знает", знает, что с ней, но не хочет признаться и лукавит, теперь уже сама перед собой.
Екатерина что‑то говорила ей еще, Анна не слышала, поглощенная неожиданным и никогда ранее не испытанным состоянием души, и только кивала головой, повторяя: "Конечно, конечно, ваше величество". А что "конечно"?.. Выручили охотники, поднесшие трофей, - убитого гуся с расклеванной головой - и кречета, уже накормленного и снова с клобучком на голове.
После недолгих восторгов императрица повернула коня, и все заспешили в обратный путь. Анна ехала, не смея оглянуться. А когда миновали решетку парадного двора, сопровождающие отстали. Здесь их сменила другая охрана.
Во дворце Екатерину встретил запыхавшийся граф Панин.
- Ваше величество, с викторией вас. Внял Господь вседержитель молитвам нашим и помог сокрушить неверных… - Глаза Никиты Ивановича наполнились слезами…
- Погоди, Никита Иванович, об чем ты толкуешь, о какой виктории да еще со слезами?
Панин молча протянул императрице немецкие газеты. В них сухо, но обстоятельно рассказывалось о русско‑турецком морском сражении в Хиосском проливе Эгейского моря, произошедшем 24–26 июня 1770 года.
- Спасибо Бог, голубчик! Уже уведомлена. Господин Орлов постарался…
Это была действительно Победа! Та самая столь необходимая всей русской армии в этой затянувшейся войне и еще более необходимая дипломатам в их весьма осложнившихся за последнее время сношениях с европейскими державами. Екатерина опустила газеты и обняла канцлера…
17
Анна разбранила себя в душе за то, что не была откровенна с императрицей и не представила ей офицера, лишив его благодарности из уст государыни… Все равно ведь они расстались. Она не знает даже, как его зовут, а он, возможно, не знает ее… Последнее обстоятельство не так уж и плохо, поскольку относительно своей славы при Дворе она не заблуждалась. Но, скорее всего, они никогда больше не увидятся. Да и мало ли офицеров вокруг… Анна понимала, что пытается обмануть себя, чтобы избавиться от непривычного чувства, от небывалой доселе горечи какой‑то утраты… Наконец, перед тем как идти на вечернее дежурство, она вдруг остановилась и сказала: "Господи, да уж не влюбилась ли я? Только этого мне не хватало…" И как всегда - мысль изреченная освободила душу. Выговорив вслух, что скрывала даже от себя, она вздохнула свободнее и решила выбросить глупости прочь из головы.
Прошло несколько дней, подпоручик на глаза не попадался, и Аннета стала забывать о мимолетном эпизоде на охоте. И вдруг однажды, торопясь в бани, она встретила его в парке. Молодой человек сидел на скамейке и, заметив ее, вскочил, а дождавшись, поклонился, пряча левую руку за спину. Когда он выпрямился, лицо его осветилось застенчивой улыбкой. "Ему идет, когда он улыбается, - отметила про себя фрейлина, отвечая на приветствие. - Сущий Кандид". Продолжая смущаться, молодой человек выпростал из‑за спины спрятанную руку, в которой оказался маленький букетик поздних цветов. "Был в оранжерее, купил или выпросил. Стало быть, готовился заранее". Мозг Анны помимо ее желания хладнокровно отмечал детали возникающего флирта. Но, тем не менее, ей было приятно, что эта встреча - не случайность. Значит, подпоручик помнил о ней, хотел видеть.
- Здравствуйте, поручик. Вот неожиданная встреча. Она дает мне приятную возможность еще раз поблагодарить вас за спасение…
- Полноте, ваше высокоблагородие, какое там "спасение"… Мне довольно, чтобы вы не серчали на мою смелость.
"Ну, при такой решительности, любезный, крепости тебе не взять", - подумала про себя Анна и протянула руку к цветам.
- Это мне?
- Да, конечно. Только я хотел еще… - он вынул сложенный листок бумаги. - Еще вот, письмо вам. Коли вы сделаете милость и прочтете…
- Письмо мне?.. Но раз уж мы встретились, то не проще ли вам передать все на словах?
Подпоручик покраснел, опустил глаза и смешался…
- Annete! - раздался голос Екатерины со стороны мраморных терм. - Annete, где вы! Мы уже заждалися.
- Впрочем, ладно, давайте. И не взыщите. Сегодня не очень удачный день для свидания, меня ждут.
Она взяла записку, помахала подпоручику рукой и побежала по дорожке, раздумывая, куда бы пристроить до конца бани неуместный букет…
Воротившись, она поставила цветы в вазочку на камине рядом с часами, разыскала среди белья записку и, пока горничная расчесывала ей волосы, углубилась в чтение. Закончив читать, она посмеялась, но записку не выбросила, рассудив, что теперь, по крайней мере, знает имя своего спасителя - Александр Васильчиков. Она решила рассказать государыне о смешном молодом офицере и напомнить о разрешении представить его. Анна прикинула: рост подходящий, повыше среднего, лицо чистое, с простодушным выражением, все остальное узнается потом… Взгляд ее упал на трогательный букетик на каминной полке, и вдруг на какое‑то мгновение ей стали противны ее мысли. Анна мотнула головой, скомкала письмо и швырнула в угол, решив не отвечать.
Однако выбросить из головы подпоручика ей уже не удавалось. Тем более что через день Серж Наскоков, юный камер‑паж малого двора, подкараулил ее у фрейлинского флигеля и вручил еще одно письмо. На этот раз записка была написана по‑французски и состояла всего из трех строк: "Вы не ответили, не пожелали встретиться. Я это понимаю так, что вам неинтересен. Значит, такова моя судьба. Но я все равно вас люблю. А."
Анна улыбнулась, представив, каких трудностей стоило подпоручику составить это нехитрое послание на языке, которым он владел весьма слабо, и решила подшутить, - написать длинный ответ по‑французски со сложными оборотами и туманным смыслом. Но передумала.
В Царском пошли дожди, певица итальянской труппы, которая должна была давать оперу в Эрмитаже, простудилась и была не в голосе, императрица скучала, проводя много времени в манеже. Скучали и приближенные. Несколько вечеров спустя Анна нашла у себя под дверью третье послание. Подпоручик писал: "Я все решил и клянусь, что более вы никогда не увидите меня и не услышите ни слова. Но прежде чем сие произойдет, я вас умоляю, сделайте для меня такую милость, дайте возможность увидеть и поговорить с вами. Видит бог, я не прошу и не надеюсь на большее. Искренне почитающий вас, Александр Васильчиков".
"Так, значит, он уже знает, где я живу. Что ж, тем лучше. Но что ему ответить? Завтра, кажется, день занят, послезавтра тоже… Нет, зачем тянуть? Завтра - перед Эрмитажем и, будь что будет!"
Она набросала несколько слов на листке без подписи. Позвала горничную и велела передать записку подпоручику Васильчикову.
На следующий день вечером бледный Александр Семенович Васильчиков стоял на пороге ее комнаты. Анна пригласила войти, ласково поздоровалась и спросила, чем могла бы ему служить.
- Я хочу только спросить, почему вы меня избегаете?
Анна улыбнулась и отвела глаза.
- Как видите, нет.
- Но вы что‑то скрываете? - продолжал допытываться подпоручик.
- Я полагаю, что даже вам должно быть известно, что у каждой женщины есть свои маленькие тайны, которые касаются только ее.
Васильчиков опустил голову.
- Ну вот опять: "даже вам"… Конечно, я простой офицер и не так образован, как вы - фрейлина просвещенной государыни, но разве это благородно - постоянно напоминать о том человеку, который вас боготворит.
- Простите, Александр, простите, пожалуйста, je n’ai pas voulu vous vexer <Я не хотела вас обидеть (франц.).>. - Она увидела, как молодой человек напрягся, чтобы уловить точный смысл фразы. Он даже невольно пошевелил губами, повторяя про себя забытые правила. Анна тут же перешла на русский язык. - Я прошу прощения, и не сердитесь на меня. Это не со зла. Просто при дворе приходится постоянно быть начеку, чтобы отличить шутку от злословия и вовремя парировать. Это входит в привычку. Начинаешь сама говорить язвительно, даже с теми, кто того вовсе не заслуживает.
- А я не заслуживаю?
- Нет. Раз я согласилась встретиться с вами после вашего письма.
- Трех писем.
- Ну, неважно. Я хочу сказать, что и вы мне небезразличны.
- Боже, значит, я могу надеяться…
- На что?
- Заслужить вашу любовь.
- Это будет зависеть от вас.
- Ах, Анна Степановна, если бы вы меня научили… Почему одних любят, а других нет?
- Вы задаете мне вопрос, на который не ответил никто со времен Овидия. Тысячи лет философы бьются над разрешением этой загадки. И потому никогда не спрашивайте женщину, за что она вас любит. Довольствуйтесь ответом на вопрос: "Любите ли вы меня?".
- Мне, наверное, никогда не заслужить право задать этот вопрос вам.
- Кто предскажет полет стрелы Амура? Дерзайте… - Она хотела добавить: "Просите и дастся вам, толцети и отверзется", но не стала, ибо Васильчиков мог ее не так понять. Он уже и так, осмелев, положил руку на ее локоть и, тихонько поглаживая теплую атласную кожу, потянулся к ней губами. Господи, как ей хотелось, чтобы он проявил себя чуточку более решительно, чтобы остался у нее на ночь и она отдалась ему не по службе, а по своему желанию, которое горячило ей кровь, заставляло сильнее биться сердце и стесняло дыхание. Но тогда, она это прекрасно понимала, все будет как обычно… А этого Анна не хотела. Она взглянула на каминные часы и высвободила руку.
- Разве вы нынче не в карауле, поручик?
Васильчиков поднял на нее затуманенный взор.
- В карауле, а что?
- Но тогда вам давно пора пойти проверить посты.
- Вы меня гоните?
- Я забочусь о вашей карьере. Да и мне пора переодеться, чтобы идти в Эрмитаж.
- Аннушка, Анна Степановна, я вас умоляю, окажите мне милость и позвольте присутствовать при вашем переодевании.
Анна встала. Она чувствовала, что еще немного и она сдастся, и тогда не будет продолжения чистой любви, о которой мечталось, а все покатится по наезженной дорожке. Сдерживая себя, она сказала с иронией:
- У меня осталось десять минут. Если вам этого достаточно, то оставайтесь. Но я была бы очень разочарована… - Она подошла к молодому офицеру, положила ему руки на плечи и, прижавшись на мгновение, шепнула: - Мы встретимся, когда у меня будет свободный вечер.