Но сейчас, глядя на графиню, герцог не испытывал былых чувств, зато осознал свое намерение - выпроводить ее из дома, пока Онора не узнала о ее приезде. Ему живо припомнилось, что она поставила бедную девушку перед ужасным выбором - либо замужество, либо монастырь. Он и представить себе не мог, что женщина способна на такую жестокость, особенно та, которая что-то значила в его жизни.
До сих пор в ушах у него звучал вопрос, который Онора задала ему совсем недавно: "А тетя хорошая или плохая женщина?" Теперь-то он со всей уверенностью мог ей ответить, что тетя ее человек мерзкий и отвратительный. Впрочем, он это и раньше понимал умом, а теперь понял и сердцем.
Отступив на шаг, герцог произнес ледяным тоном, который, когда он этого желал, действовал на собеседника как ушат холодной воды:
- Полагаю, ты очень спешишь, Элин, посему не приглашаю тебя остаться с нами отужинать.
Графиня уставилась на герцога в полном недоумении, ее руки все еще были протянуты к нему, так как она не ожидала, что он внезапно отпрянет от нее.
- Следует ли понимать, Ульрих, что твои чувства ко мне переменились? - наконец недоверчиво спросила она.
- К чему обсуждать прошлое, моя дорогая Элин? - бросил герцог. - Ты прекрасно знаешь, я теперь человек женатый, и было бы крупной ошибкой портить дружеские отношения между мной и родственниками моей жены.
- Да о чем ты говоришь?! - голос Элин поднялся до визга. - Тебя что, околдовали? Что могло случиться за какие-то несколько дней, чтобы ты забыл о чувствах, которые мы испытывали, и о счастье, которое друг другу дарили?
- Помнится, я уже благодарил тебя за это, как ты его называешь, "счастье", - медленно проговорил герцог. - А теперь, Элин, позволь проводить тебя к карете. До Стиллингтонов еще долгий путь.
Обойдя ее, герцог направился к двери.
Некоторое время графиня стояла, застыв словно каменное изваяние, потом, опомнившись, протянула руку и умоляющим голосом позвала:
- Ульрих! Ульрих!
Ее голос эхом пронесся по комнате, и герцог даже испугался, что ее могут услышать, хотя это и было маловероятно.
Он обернулся и, холодно глядя на нее, бросил:
- Возьми себя в руки, Элин. Мы оба прекрасно знаем, что слуги любят так же болтать, как и те, кто находится на службе ее величества.
Когда смысл его слов дошел до графини, краска бросилась ей в лицо, глаза заметали громы и молнии, и, едва разжимая губы, она выдохнула:
- Я тебя прекрасно поняла, Ульрих. Так знай же, что я тебя ненавижу! Слышишь? Ненавижу!
Но, видимо, помня о том, что он ей только что сказал, она проговорила это почти шепотом.
Герцог молча распахнул дверь и вышел в холл.
Графине ничего не оставалось, как последовать за ним. Обернувшись, герцог учтиво и громко, чтобы услышали стоящие у входной двери слуги, проговорил:
- С вашей стороны было чрезвычайно любезно привезти эти свадебные подарки. Для нас с Онорой они представляют огромную ценность, и я тотчас же отправлю джентльмену, приславшему их, благодарственное письмо.
В это время графиня подошла к нему, и дальше они уже пошли рядом.
- Единственное, о чем я весьма сожалею, - продолжал герцог, - что у вас нет времени увидеться с Онорой. Мы только что вернулись с прогулки верхом, и она отдыхает. Боюсь, моя жена будет крайне огорчена, что вы не смогли ее дождаться.
Они вышли из дома и стали спускаться по ступенькам.
- Прошу передать мои наилучшие пожелания вашему мужу, - не умолкал герцог. - Мы с Онорой непременно письменно поблагодарим его и вас за тот великолепный прием, который вы устроили в честь нашей свадьбы.
Закончив свою речь, герцог небрежно поднес к губам руку графини и отошел в сторону, предоставив лакею помочь ей сесть в карету.
Дверца захлопнулась, кучер вскочил на козлы, и лошади тронулись.
Герцог не стал дожидаться, пока бывшая любовница уедет, быстро поднялся по ступенькам и исчез в доме.
На пути в библиотеку он понял, что выиграл тяжелую битву, понеся лишь незначительные потери.
После ужина герцог вместе с Онорой перешел в гостиную. Дворецкий налил в широкий стакан немного коньяку и подал его герцогу на серебряном подносике.
Герцог подождал, пока слуга выйдет из комнаты, и, поставив поднос на маленький столик, обратился к жене:
- Я хочу вам кое-что предложить, Онора.
Онора как раз подошла к роялю, собираясь, как и вчера вечером, что-нибудь сыграть мужу.
Вчера ее выбор пал на Шопена и Шуберта. Герцог внимательно слушал и, когда она закончила, попросил:
- А теперь сыграйте мне что-нибудь свое.
- Мне… мне как-то неловко играть после композиторов-классиков свои сочинения. Боюсь, они покажутся вам… дилетантскими.
- А по-моему, они расскажут мне о вас то, что вы стесняетесь рассказать сами, - неожиданно сказал герцог.
Онора с удивлением взглянула на него.
- Тогда этого тем более не стоит делать.
- Но почему? Я считал, что между нами не должно быть тайн.
- Есть вещи, которые… не следует знать никому.
- А вот я бы о них с удовольствием узнал.
- Почему?
Секунду поколебавшись, герцог ответил:
- Сыграйте мне, потом скажу.
- Ну теперь придется играть как можно осторожнее, чтобы своей игрой не сказать вам ничего лишнего, - улыбнулась Онора.
Герцог сидел и внимательно слушал, но Онора не стала играть долго.
- Я сегодня немного устала. Пожалуй, пойду спать.
- Да, конечно, - проговорил герцог каким-то отрешенным голосом.
Оноре показалось, что он думает о чем-то другом. Она постеснялась спросить, о чем именно, но мысли об этом не давали ей покоя еще вчера вечером.
Сегодня, услышав, что герцог собирается ей что-то предложить, Онора встала из-за рояля и, направившись к нему, сказала:
- Вы сегодня что-то очень серьезны.
- Так оно и есть, - отозвался герцог, глядя на жену.
Она была необыкновенно хороша собой, хотя и не осознавала этого. Платье из нежно-голубого шелка - цвета весеннего неба - было украшено не обычными розовыми розочками, а маленькими бутончиками белых полураспустившихся роз.
Герцогу пришло в голову, что и саму Онору можно сравнить с девственно-белой розой.
За эти несколько дней, проведенных вместе, герцог удостоверился в том, что понял еще в ночь после свадьбы - Онора не только юна и абсолютно неопытна, но и не умеет распознавать зло, хотя инстинктивно чувствует его.
Именно эта трогательная наивность вызывала в нем желание защитить ее от таких женщин, как Элин Лэнгстоун. Герцог хотел как можно осторожнее приоткрыть ей завесу над темными сторонами жизни, с которыми ей рано или поздно придется столкнуться.
Молчание затянулось, и Онора робким голоском переспросила:
- Так почему… вы так серьезны? Я что-нибудь не так… сделала?
- Ну что вы, конечно, нет, - ответил герцог и, взяв ее за руку, усадил рядом с собой на софу.
Почувствовав, как дрожь пробежала по ее телу, он еще крепче сжал ее пальцы.
- Мы были так счастливы, Онора, с тех пор, как приехали сюда, - заметил он. - И поэтому я предлагаю, если вы, конечно, не против, поехать куда-нибудь, где нас никто не смог бы побеспокоить.
Заметив на ее лице недоуменное выражение, он добавил:
- Боюсь, что, пока мы будем здесь, к нам то и дело будут наезжать с визитами.
Щеки Оноры окрасил слабый румянец, и, отвернувшись от герцога, она проговорила:
- Я слышала… сегодня вечером сюда приезжала тетя Элин, но… быстро уехала.
- Она привезла кое-какие свадебные подарки, и нам необходимо как можно скорее написать благодарственные письма дарителям, - бесстрастно проговорил герцог.
- А почему она… не захотела встретиться со мной?
- У нее не было времени.
- Как… я рада! - вырвалось у Оноры. Она немного помолчала и добавила: - Может быть, вы считаете, что мне не следовало этого говорить, но… я так счастлива здесь… что побоялась… как бы тетя не омрачила этого счастья.
- Поскольку и у меня нет никакого желания, чтобы она или кто-то другой это делал, - заметил герцог, - может быть, мы с вами, Онора, поедем в Шотландию?
На лице Оноры появилось неподдельное удивление.
- У меня есть дом на севере Сазерленда, где я обычно провожу август или сентябрь, - продолжал герцог. - Он очень уютный, хотя небольшой, и расположен в укромном уголке. В это время года река там кишмя кишит лососем и только-только начинает распускаться вереск.
Выражение удивления сменилось на лице Оноры полным восторгом.
- Больше всего на свете мне хотелось бы поехать с вами в Шотландию и увидеть все эти красоты! - воскликнула она. - Папа часто рассказывал мне, как ему там понравилось. Было бы просто замечательно поехать туда… вместе с вами.
- Тогда не будем откладывать нашу поездку, - сказал герцог. - Удобнее и быстрее всего туда можно добраться по морю.
- Это было бы великолепно, - согласилась Онора. - Не знаю, как мне благодарить вас за такой щедрый подарок!
Герцог, не выпуская ее руки из своей, взял ее за другую руку.
- Скажите мне, Онора, вы и вправду хотели бы поехать в Шотландию именно со мной? Значит, и я являюсь причиной вашего счастья?
- Ну конечно! - воскликнула Онора. - Вы были так добры ко мне… в эти… последние несколько дней, что я чувствую…
Она замолчала, словно боясь сказать лишнего, и герцог тихонько сказал:
- Прошу вас, договаривайте.
Онора покачала головой. Тогда он, по-прежнему не повышая голоса, попросил:
- Взгляните на меня, Онора.
Секунду поколебавшись, она послушно подняла к нему лицо.
Одного взгляда на нее герцогу было достаточно, чтобы понять - Онора явно смущена. Но в этот момент легкая дрожь прошла по ее телу, и герцог почувствовал, что небезразличен ей.
- Хотите я кое-что вам скажу? - спросил он проникновенным голосом.
Она молча смотрела на него, не отводя взгляда, а он между тем продолжал:
- Вы только что сказали мне, что в эти несколько дней были как никогда счастливы. У меня точно такое же чувство. Мне кажется, то, что мы оба ощущаем, есть не что иное, как начало любви.
Онора по-прежнему не отрывала от него взгляда, только на щеках у нее мало-помалу появлялся румянец - так рассвет окрашивает краешек неба в розовый цвет. Герцогу показалось, что краше своей жены он никого никогда в жизни не видел.
Пальцы ее дрожали, грудь порывисто вздымалась. Ласково глядя на нее, герцог проговорил:
- Я люблю вас, дорогая, но я боялся признаться вам в этом, чтобы не напугать.
- Я… я не боюсь, - прошептала Онора. - Но… вы и вправду уверены… что любите меня?
- А какие чувства вы сами ко мне испытываете?
Онора, потупив взор, проговорила дрожащим голоском:
- Все, что… мы делаем… так замечательно… так чудесно… Мне кажется… такого со мной еще никогда не было.
- А почему вам так кажется?
Секунду ему казалось, что она никогда не осмелится признаться.
- Потому что… вы рядом, - наконец тихонько прошептала она.
- Моя радость, то же самое и я чувствую по отношению к вам.
Герцог осторожно обнял ее и притянул к себе.
Почувствовав, как трепещет ее тело, он понял, что такого с ним еще никогда не бывало. Ни разу в жизни ни одна женщина не была ему настолько дорога, что хотелось защищать ее и беречь.
Прижав ее к себе еще крепче, герцог проговорил:
- А вы и вправду уверены, абсолютно уверены, что больше не боитесь меня?
- Я люблю вас, - сказала Онора. - Но я… не знала, что любовь может быть… такой.
- Какой же? - спросил герцог, чуть ли не касаясь губами ее губ.
- Как солнце и музыка… цветы и небо… - прошептала Онора.
Последние слова она произнесла невнятно, и герцог понял - она ждет, когда он ее поцелует. Его губы коснулись ее мягких и нежных губ, и герцога пронзило острое ощущение счастья. Такого с ним еще никогда не бывало, да он и не представлял себе, что можно испытывать подобное.
Он целовал ее со всей нежностью, на какую только был способен, словно она была какое-то бесценное сокровище.
Онора доверчиво прильнула к нему, и герцог понял, что она испытывает те же чувства, что и он. Он принялся целовать ее еще более страстно.
Наконец оторвавшись от ее губ, он тихо проговорил:
- Я люблю, я обожаю тебя, моя родная, желанная. А ты меня любишь?
- Я люблю… тебя, - ответила Онора. - Мне кажется… на свете есть… только ты.
Герцог снова поцеловал ее.
- А когда ты… впервые понял… что любишь меня? - спросила Онора, когда вновь обрела способность говорить.
- Когда я нес тебя наверх, после того как ты упала в обморок, я уже знал, что всегда буду защищать тебя и больше не позволю, чтобы ты подвергалась опасности.
- И ты был тогда… так добр ко мне… и так хорошо меня понимал.
- Я думал, что ты во мне нуждаешься, моя радость.
- Так… оно и было.
- А потом, - продолжал герцог, - с каждой минутой я влюблялся в тебя все сильнее и сильнее, пока уже не смог этого скрывать.
- Неужели ты и вправду меня любишь? Прошу тебя, скажи мне об этом еще раз.
Герцог вновь прильнул к ее губам и, немного погодя отстранившись, потянул ее за руку.
- Может быть, поднимемся наверх, моя хорошая?
Она затаила дыхание, и он быстро прибавил:
- Обещаю, я не сделаю ничего против твоей воли. Но, моя радость, хотя целовать тебя доставляет мне несказанное наслаждение, поцелуи - это лишь начало любви, и мне еще многому нужно будет тебя научить.
Спрятав лицо у него на груди, Онора прошептала:
- Я хочу… чтобы ты научил меня… И теперь, когда я знаю… что ты меня любишь… я хочу… чтобы у нас с тобой… был ребенок.
- Ну, с этим еще успеется, - улыбнулся герцог. - И тем не менее, моя любовь, мне кажется, что это будет красивый ребенок, поскольку дети любви не могут быть иными.
- Очень, очень красивый! - воскликнула Онора. - Ведь все, что я чувствую и что чувствуешь ты, так чудесно, словно сам Господь благословил нас.
Герцог понимал, что Онора права, и, не в силах больше сдерживать переполнявшую его радость, закрыл ей рот поцелуем.
Он и раньше испытывал безудержное желание, которое охватило его сейчас. Но где-то в глубине души чувствовал, что это еще не настоящая любовь, в честь которой поэты слагают стихи, а композиторы пишут песни.
И вот теперь наконец-то и ему довелось обрести свою любовь. И как это ни странно, она предстала ему в образе хрупкой молоденькой девушки, почти ребенка, которой были пока неведомы чувства зрелой женщины. Герцог был уверен - превратить нежный бутон в пышный цветок будет самым увлекательным занятием, которым ему когда-либо приходилось заниматься.
Сейчас ему казалось, что иметь такую жену - юную, нежную, не испорченную ни мужчинами, ни женщинами - счел бы за счастье любой мужчина.
Она принадлежала ему, ему одному, чистая, словно нетронутый лист бумаги, который ему предстоит заполнить. И от того, чем он заполнит его, зависит вся дальнейшая жизнь Оноры - хорошей она будет или плохой.
Осознав это, герцог на секунду почувствовал нечто вроде страха.
Перед его мысленным взором промелькнула вся его прошлая жизнь, и герцог внезапно устыдился многих своих поступков - они были недостойны его и несовместимы с его собственными идеалами. Он решил, что Онора никогда не должна узнать о его былых заблуждениях.
Целуя ее сейчас, герцог поклялся, как не клялся еще никогда в жизни, что будет достоин своей чистой, нежной жены.
- Я люблю тебя! - воскликнула Онора, когда он наконец оторвался от ее губ. - Люблю тебя! Люблю! Ты для меня все, о чем я мечтала и думала, что потеряла навсегда… когда мне пришлось выйти за тебя… замуж.
- Ты рада или огорчена? - шутливо спросил герцог.
Онора рассмеялась звонким смехом, который он так любил.
- Как ты можешь задавать такой… нелепый вопрос! Очень, очень рада!
И вдруг испуганно вскрикнула:
- Что было бы, если бы я отказалась стать твоей женой и приняла бы… постриг?
Герцог не ответил, лишь крепче поцеловал ее - ему страшно было вспоминать, что он мог ее потерять.
Рука об руку они направились к двери и поднялись по лестнице - им не было нужды выяснять, что им предстоит делать дальше, они и так без слов поняли друг друга.
У дверей спальни Оноры они с улыбкой глянули друг другу в глаза - и им опять все стало ясно.
Герцог пошел в свою комнату, где его уже ждал камердинер, а Онора в свою. Эмили, решив, что хозяйка устала и потому не хочет разговаривать, проворно и молча раздела ее.
Когда горничная вышла, Онора откинулась на подушки и стала ждать, когда откроется смежная дверь.
Ею овладело странное, но приятное возбуждение - тело налилось блаженным теплом, вокруг чудились чарующие звуки музыки. Это была та самая музыка, которую она уже сочинила, но сейчас в ней появился новый лейтмотив, пронизанный счастьем и радостью.
Дверь отворилась, и вошел герцог. Онора сразу почувствовала, как страстно он ее желает, как сильно любит, но и боится напугать.
Ей захотелось его успокоить, приободрить, и, протянув к нему руки, она проговорила:
- Я… ждала… тебя.
Герцог закрыл дверь и подошел к постели.
- Я так надеялся, что ты это скажешь, моя дорогая. Вчера вечером, после того как ты сыграла мне на рояле, я так страдал, что не могу войти в эту дверь и сказать тебе, как я тебя хочу.
- Но почему… ты этого… не сделал?
- Мне показалось, что еще рано. Ты могла бы посчитать, что мы чересчур быстро перешли от ненависти к этому восхитительному чувству - любви.
- Да… для меня оно и вправду… восхитительное.
Присев на краешек кровати, герцог взглянул на жену.
- О чем ты… сейчас думаешь? - застенчиво спросила Онора.
- Все ломаю себе голову, почему ты так не похожа на тех женщин, которых я знал раньше, - ответил герцог. - Ты красива, удивительно красива, но дело не только в этом.
- А в чем же?
- Ты очень чистая и добрая. Таких, как ты, я еще не встречал.
Онора взволнованно прошептала:
- Я очень рада, что ты обо мне такого мнения. Обещаю, я буду стараться… очень стараться… остаться такой же, чтобы тебе… не пришлось меня стыдиться.
Герцог обнял ее, но не стал целовать, как она ожидала, а просто прижался щекой к ее щеке.
- Если ты хочешь сделать это ради меня, то и мне нужно вести себя так, чтобы ты мной гордилась. Но тебе придется мне в этом помочь.
- Ну это будет нетрудно, - заметила Онора. - Ведь любовь дается самим Господом.
- Да, - согласился герцог. - Однако мы живем на земле, моя бесценная, и всегда есть соблазн совершить какой-нибудь неблаговидный поступок.
Проговорив эти слова, герцог удивился, почему раньше эта мысль, такая очевидная, никогда не приходила ему в голову. Видимо, он слишком много времени проводил с женщинами, порочными до глубины души. Теперь, когда, словно дар небес, в его жизнь вошла Онора, такая чистая и невинная, герцог испугался, что прошлое может каким-то образом повлиять на их счастливую совместную жизнь.
Онора, словно прочитав его мысли, обняла его за шею и прошептала:
- Я люблю тебя и знаю… о чем ты сейчас думаешь… Но ведь… ты мне кажешься… самым лучшим человеком на свете.
У герцога перехватило дыхание. Наклонившись, он коснулся губами ее губ.
Он целовал ее бережно и нежно, пока не почувствовал, что желание, уже бушевавшее в нем, охватило и Онору. Тогда он скинул халат и лег в постель рядом с ней. Онора доверчиво скользнула в его объятия, герцог крепко прижал ее к себе и в тот же момент понял - их любовь настолько сильна, что преодолеет все трудности и очистит их самих, смыв все плохое, мелочное и злое. Потому что эта любовь, которую Онора считает даром Божиим, и в самом деле является таковой и останется с ними навсегда.
- Я люблю тебя, моя драгоценная, ненаглядная, единственная, - прошептал он срывающимся голосом.
Сердца их сладостно замерли в груди, мир вокруг окутал яркий свет, зазвучала нежная музыка, и любовь, заключив герцога с Онорой в свои трепетные объятия, понесла их высоко в небеса.