Она разлила кофе, а миссис Хейл подала нам чашки. Не сводя с меня пытливого взгляда желтовато-карих глаз, эта молодая, темноволосая женщина медленно протянула мне красивую смуглую руку, предлагая сахар. Я тоже поглядел на нее и, превратившись в ясновидца, такой уж это был дом, ясно представил изгибы ее тела, редкие волоски на смуглых сильных бедрах. Ей было лет тридцать и, вероятно, она очень боялась, что никогда не выйдет замуж. А теперь жила, как под гипнозом.
- Чем вы обычно занимаетесь по вечерам? - спросил я.
Она вздрогнула, словно испугалась, и так было почти всегда, когда к ней обращались.
- Ничем особенным. Разговариваем. Иногда леди Латкилл читает вслух.
- Что читает?
- О спиритизме.
- Тоска, наверное.
Миссис Хейл опять посмотрела на меня, но ничего не сказала. От нее трудно было чего-то добиться. Она смирилась, оставив за собой право лишь на темное, пассивное, безрезультатное сопротивление. Вдруг мне пришло в голову, что ни один мужчина еще не прикасался к ней, и я уже не сомневался, что так оно и было. Ведь современные молодые люди привыкли к тому, что их стараются завлечь, прельстить, заинтересовать; они ждут от девушек неких усилий. А миссис Хейл ничего не делала, наверное, не знала, что нужно делать. Для меня это было загадкой. Пассивная, статичная, она казалась запертой в своей пассивности, хотя в ней чувствовался подспудный огонь.
Подошел лорд Латкилл и сел рядом. На него произвела впечатление исповедь полковника.
- Боюсь, вам тут скучно, - сказал он миссис Хейл.
- Почему? - спросила она.
- Ну, какие у нас развлечения? А вы любите танцевать?
- Да.
- Ну, тогда пойдемте вниз и потанцуем под "виктролу". Нас четверо. Надеюсь, вы согласны? - спросил он, обращаясь ко мне.
Потом повернулся к матери.
- Мама, мы потанцуем в малой гостиной. Ты с нами? А вы, полковник?
Вдова пристально посмотрела на сына.
- Я приду посмотреть.
- А я, если хотите, сыграю на пианоле, - предложил полковник. Мы пошли вниз, сдвинули в сторону обитые коленкором стулья и ковры. Леди Латкилл устроилась в кресле, а полковник сел за пианолу. Я танцевал с Карлоттой, лорд Латкилл - с миссис Хейл.
На меня снизошло умиротворение, пока я танцевал с Карлоттой. Но она сохраняла молчаливую отчужденность и едва на меня смотрела. Однако прикасаться к ней было чудесно, словно к цветку, который завянет под утро. Ее теплая шелковистая спина была нежной и благодарной под моей ладонью, словно она помнила мою руку с детства. Такие воспоминания редко возвращается к взрослым людям. Словно мы с Карлоттой близко знали друг друга в детстве и теперь, встретившись уже как мужчина и женщина, сразу обрели полное согласие. Наверное, в наше время надо пережить настоящее страдание, даже крушение, чтобы между мужчиной и женщиной возникло интуитивное понимание друг друга.
Я почувствовал тогда, что она сбросила с себя напряжение и усталость прожитых лет, что ей спокойно и хорошо в моих объятиях. А я только и хотел, что быть с нею, прикасаться к ней.
Однако после второго танца она внимательно посмотрела на меня и сказала, что будет танцевать с мужем. Итак, под моей ладонью оказалась сильная прямая спина миссис Хейл, и ее тяжелая рука лежала в моей руке, а я все смотрел на ее смуглую, словно бы испачканную шею - ей хватало ума не пользоваться пудрой. Эта смуглость как будто загипнотизированного тела побуждала меня воображать темный блеск ее бедер с редкими черными волосками. Как будто этот блеск проникал сквозь шелк ее розовато-лилового платья, под которым скрывались лоснистые ноги полудикого зверя, запертого в собственной немой холодности и ставшего ее узником.
Она понимала интуитивно, что я вижу ее наготу, словно мелькающую между веток кустов, и ощущаю ее привлекательность. Но взгляд ее желтых глаз был устремлен поверх моего плеча на лорда Латкилла.
Я или он - вопрос заключался в том, кто окажется первым. Но она предпочитала его. И ее почти не влекло ко мне.
Люк изменился на глазах. Его тело как будто ожило под темной тканью смокинга, в глазах появилась бесшабашность, длинное лицо порозовело, и прядь черных волос своевольно упала на лоб. В нем опять ожило ощущение здоровья и притязание на все лучшее в этой жизни, гвардейская лихость, которую я видел в нашу первую встречу. Но теперь в этом было чуть больше вычурности, дерзости, и даже появился налет безумия.
Он смотрел на Карлотту несказанно добрым, любящим взглядом. И все же с радостью перепоручил ее мне. Он боялся ее, словно это из-за нее проявляло себя его невезение. Чисто животным инстинктом он чувствовал, что с молодой темноволосой миссис Хейл ему ничего плохого не грозит. Итак, он с облегчением отделался от Карлотты, как будто я мог защитить ее от его гибельного невезения. Тогда как он, с другой женщиной, тоже рассчитывал на безопасность. Потому что другая женщина была вне рокового круга.
Я же с радостью принял Карлотту, испытывая невыразимо совершенный, хрупкий покой оттого, что мы были вместе, и впуская в сердце умиротворение, как физическое, так и духовное. Прежде моему сердцу вечно не хватало или того или другого. А тогда, во всяком случае в ту минуту, единение наше было полным: сама нежность и блаженство… гармония куда более глубокая, чем в нашей юности.
Танцуя, Карлотта едва заметно дрожала, и мне казалось, что я дышу морозным воздухом. У полковника никак не ладилось с ритмом.
- Стало холоднее? - спросил я.
- Не знаю, - ответила Карлотта тягуче и как будто просительно. О чем она просила меня? Я прижал ее к себе немного крепче, и ее маленькие груди ответили вместо нее. Полковник вновь поймал ритм.
Однако, когда танец заканчивался, Карлотта опять задрожала, да и я, вроде бы, замерз.
- Почему вдруг похолодало? - спросил я и подошел к батарее. Она оказалась горячей.
- Мне тоже показалось, что стало холоднее, - странным голосом подтвердил лорд Латкилл.
Полковник смиренно сидел на крутящемся стуле, словно был совсем разбит.
- Может быть, попробуем другой танец? Например, танго? - предложил лорд Латкилл. - Посмотрим, что получится.
- Я… я… - пролепетал пожелтевший полковник, поворачиваясь вместе со стулом. - Я не уверен…
Карлотта дрожала. Холод уже пробирал меня до костей. Не сводя взгляда с мужа, миссис Хейл застыла на месте, как темный соляной столб.
- Пожалуй, пора уходить, - пробормотала, вставая, леди Латкилл.
Потом она совершила нечто невероятное. Подняла голову и, отвернувшись от нас, неожиданно спросила звонко и безжалостно:
- Люси, ты здесь?
Она обращалась к духам. Я еле сдерживал себя, чтобы не рассмеяться. Мне хотелось хохотать во все горло. А потом мной опять овладела вялость. Холод и уныние царили в комнате, властвуя над людьми. Съежившись, сидел на стуле желтый полковник с ужасным, собачьим, виноватым выражением на лице. Стояла тишина, в которой как будто слышалось потрескивание мороза. И опять прозвучал голос леди Латкилл, напоминавший звонкий колокольчик:
- Ты здесь? Чего ты хочешь?
Нас словно приковала к месту мертвая отвратительная тишина. Потом откуда-то дважды донесся глухой звук, послышалось шуршание штор. Полковник с безумными от страха глазами обернулся к незанавешенным окнам и сгорбился.
- Пора уходить, - сказала леди Латкилл.
- Знаешь что, мама, - вдруг заявил лорд Латкилл, - ты с полковником иди наверх, а мы потанцуем под "виктролу".
Невероятное геройство с его стороны! Даже меня парализовала волна холода, которым повеяло от всех этих людей. Но я взял себя в руки, осознав, что лорд Латкилл в здравом уме, что сумасшедшие на самом деле все остальные.
Опять откуда-то донеслись два глухих замедленных удара.
- Нам надо покинуть комнату, - проговорила леди Латкилл.
- Хорошо, мама. Ты иди, а я включу "виктролу".
Лорд Латкилл пересек комнату, и в следующую минуту нас оглушило чудовищное завывание джаза, куда более обескураживающее, чем глухие удары, ведь оно исходило из неподвижного предмета под названием "виктрола".
Леди Латкилл молча покинула комнату. Полковник поднялся со стула.
- На вашем месте, полковник, я бы остался, - сказал я. - Почему бы вам не потанцевать? А я побуду зрителем.
Мне казалось, что я сражаюсь со стремительным холодным черным потоком.
Лорд Латкилл уже танцевал с миссис Хейл, изящно скользя по комнате - с упрямой, но едва заметной и взволнованной улыбкой, освещавшей его лицо. Карлотта молча подошла к полковнику и положила руку на его широкое плечо. Он подчинился ей, но без всякого энтузиазма.
Издалека донесся грохот. Полковник замер на месте… и почти тотчас рухнул на колени. У него ужасно изменилось лицо. Очевидно, он и вправду ощущал присутствие потусторонней силы, способной нас уничтожить. В комнате повеяло леденящей стужей. Вытерпеть это было нелегко.
У полковника шевелились губы, однако с них не слетало ни звука. Потом, не обращая на нас внимания, он ушел.
"Виктрола" остановилась. Лорд Латкилл пошел ее завести, проговорив:
- Думаю, мама опрокинула что-нибудь из мебели.
Однако мы все были охвачены унынием, жалким унынием.
- Ну, разве не ужасно! - воскликнула Карлотта, умоляюще глядя на меня.
- Отвратительно!
- И что ты думаешь?
- Бог его знает. Но в любом случае надо это остановить, как истерику. Ведь это и есть своего рода истерика.
- Ты прав.
Лорд Латкилл, танцуя, странно улыбался, не сводя взгляда с лица партнерши. "Виктрола" орала во всю мочь.
Мы с Карлоттой переглянулись - нам больше не хотелось танцевать. Казалось, дом стал пустым и мрачным. Хотелось удрать подальше от холода, от жуткого света, наполнявшего его.
- Ну же, поддержите нас! - позвал лорд Латкилл.
- Пойдем, - сказал я Карлотте.
Но она отпрянула от меня. Если бы не выпавшие на ее долю страдания и потери, она бы тотчас помчалась наверх и сразилась в безмолвном поединке воль со своей свекровью. Даже теперь ее почти неодолимо тянуло пойти следом за леди Латкилл, но я взял ее за руку.
- Пойдем, - попросил я. - Потанцуем. Попробуем справиться по-другому.
Карлотта танцевала со мной, но рассеянно, даже как будто через силу. Мрачная пустота в доме, ощущение холода и гнета потусторонней силы давили на нас. Я оглядывался на свою жизнь и думал о том, как бестелесный дух своим холодом медленно уничтожает все живое, теплое. Вот и Карлотта вновь оцепенела, стала холодной и отчужденной даже по отношению ко мне. Похоже, она окончательно сдалась.
- Пока живешь, надо жить, - сказал я, не переставая танцевать.
Но я был бессилен. Мужчине не справиться с женщиной, если она ослабела духом. Мне казалось, что и мои жизненные силы испаряются.
- Этот дом наводит жуткое уныние, - проговорил я, пока мы механически переставляли ноги. - Почему ты ничего не сделаешь? Почему не вырвешься отсюда? Почему не разрубишь узел?
- Как?
Я поглядел на нее, не понимая, чем вызвал ее враждебность.
- Не надо сражаться. Тебе незачем сражаться. Но не вязни в здешней неразберихе. Сделай шаг в сторону, встань на твердую землю.
Раздраженно помолчав, она произнесла:
- Я не знаю, где эта твердая земля.
- Знаешь. Совсем недавно ты была страстной, открытой, доброжелательной. А теперь ты холодная, колючая, молчаливая. Не надо быть такой. Почему бы тебе не стать прежней?
- У меня не получится, - обреченно проговорила Карлотта.
- Получится. Стань прежней для меня. Я здесь. Зачем тебе сражаться с леди Латкилл?
- Я сражаюсь со своей свекровью?
- А то ты не знаешь.
Она посмотрела на меня виновато, умоляюще, но и с moue холодного упорства.
- Ну все, - сказал я.
В скорбном молчании мы сели рядышком на кушетку.
Лорд Латкилл и миссис Хейл продолжали танцевать. По крайней мере, хоть они были довольны друг другом. Да они этого и не скрывали. Желто-карий взгляд миссис Хейл останавливался на мне каждый раз, когда она поворачивалась в нашу сторону.
- Почему она смотрит на меня?
- Понятия не имею, - ответила Карлотта. У нее словно одеревенело лицо. - Пожалуй, пойду наверх, посмотрю, что там происходит, - сказала она, вставая с кушетки и исчезая в дверях.
Почему она ушла? Почему побежала сражаться со свекровью? В таком сражении обязательно потеряешь, если есть что терять. Добиться ничего нельзя, и самое лучшее - уйти от ненавистных конфликтов.
Музыка стихла. Лорд Латкилл выключил "виктролу".
- Карлотта ушла? - спросил он.
- Как видите.
- Почему вы не остановили ее?
- Ее бы и дикие кони не остановили.
Он всплеснул руками, словно иронизируя над собственной беспомощностью.
- Она своенравна. Хотите потанцевать?
Я посмотрел на миссис Хейл.
- Нет. Не хочу встревать. Лучше поиграю на пианоле. У "виктролы" нет души.
Время летело незаметно. Танцевал лорд Латкилл или нет, мне было все равно, я подключал разные мелодии и забывал обо всем. Посреди очередной потрясающей пьесы лорд Латкилл коснулся моего плеча.
- Послушайте Карлотту. Она говорит, пора заканчивать, - произнес он мелодичным голосом, в котором теперь слышался печальный звон необъявленной войны.
Карлотта стояла, опустив руки, в позе провинившейся школьницы.
- Полковник пошел спать. Ему не удалось помириться с Люси. Моя свекровь считает, что нельзя ему мешать.
Карлотта остановила на мне вопрошающий, виноватый - или мне так показалось? - загадочный, как у сфинкса, взгляд.
- Ну, конечно, - проговорил лорд Латкилл. - Я желаю ему самого крепкого сна.
Миссис Хейл промолчала.
- Мама тоже пошла спать? - спросил Люк.
- Наверно.
- А! Тогда, может быть, поглядим, что нам оставили на ужин?
Леди Латкилл мы застали за приготовлением на спиртовке какого-то варева: молочного и безупречно диетического. Она стояла возле буфета и, помешивая в кастрюльке, делала вид, будто не замечает нас. Закончив, уселась за стол и поставила перед собой дымящуюся чашку.
- Мама, полковнику Хейлу лучше? - спросил Люк, глядя на нее через стол.
Вдовствующая леди ответила ему взглядом из-под шлема седых волос. Несколько мгновений они так и сидели, скрестив взгляды, но Люку удалось сохранить лукавую галантную непринужденность, приправленную легким безумием.
- Нет. Ему очень плохо.
- А! Очень жаль, что мы ничего не можем для него сделать. Если живым тут не справиться, то мне нечего лезть. А может быть, он не против наших танцев? Это было бы здорово! Мама, мы забыли, что состоим из плоти и крови.
Он налил еще виски с содовой и подал мне стакан. В парализующей тишине леди Латкилл глотала свое варево. Мы с Люком пили виски, молодая миссис Хейл ела маленький сэндвич. Все мы держались с невероятной самоуверенностью и упорно молчали.
Тишину нарушила леди Латкилл. Казалось, она тонет в себе, съеживается, как прячущийся от посторонних глаз зверь.
- Полагаю, - проговорила она, - нам всем пора спать.
- Ты иди, мама. Мы немного задержимся.
Она ушла, и некоторое время мы, все четверо, просидели в молчании. Комната как будто стала поприветливей, словно что-то изменилось в воздухе.
- Скажите, - произнес в конце концов лорд Латкилл. - Что вы думаете о наших привидениях?
- Я? Мне не нравится, что из-за них тут стоит такой холод. Но, в принципе, почему бы нет? Всем этим призракам и прочей нечисти тоже надо где-то жить, и здесь для них идеальное место. Мне они не очень мешают. А вам?
- Ну, собственно, если говорить о чем-то конкретном, то нет. А, так сказать, косвенно…
- Мне кажется, занятия спиритизмом создают отвратительно унылую атмосферу. Так и хочется подраться.
- Правда? А надо? - спросил лорд Латкилл, опять поразив меня редкостным здравомыслием.
Я рассмеялся. Мне было понятно, что он надумал.
- Не знаю, что вы имеете в виду под "надо", - сказал я. - Если мне хочется подраться, если я чувствую, что не могу чего-то стерпеть, я дерусь. Почему я должен ждать чьего-то позволения и не делать то, что я хочу?
- Понятно, - произнес лорд Латкилл, внимательно посмотрев на меня совиным взглядом.
- Знаете, за обедом мне пришло в голову, что мы все, вяло поедающие свой обед, напоминаем сборище трупов. Это мысль посетила меня, когда я увидел, как вы смотрите на маленькие иерусалимские артишоки в белом соусе. Меня вдруг осенило… Вы живой, искритесь жизнью, а мы мертвецы, самые настоящие… Наша плоть мертва, понимаете? Во всем остальном, может быть, мы и живые, вот только телом мертвые. И едим мы овощи или мясо, не имеет значения. Главное, что физически мы мертвецы.
- И лишь получив пощечину, мы оживаем! - подхватил я его мысль. - Вы, я, кто угодно.
- Я понимаю бедняжку Люси. А вы? Она еще при жизни забыла, что значит быть живой, и теперь не может этого простить ни себе, ни полковнику. Наверно, неприятно, знаете ли, прозреть, только покинув этот мир, когда уже ничего больше не поправить. Я говорю о том, что очень важно быть живым при жизни.
Лорд Латкилл с такой торжественностью посмотрел на нас, что мы, все трое, неловко засмеялись.
- Нет, я серьезно, - продолжал он. - Я только сейчас осознал, до чего замечательно быть живым человеком. Быть мертвецом, всего лишь духом, в сравнении с этим кажется ужасной банальностью. Это так обыденно. Но до чего же чудесно иметь живое лицо, руки, ноги. О, господи, я счастлив, что вовремя это понял!
Он схватил смуглую руку миссис Хейл и прижал ее к своей груди.
- Ведь я мог умереть, не поняв этого! - воскликнул лорд Латкилл. - Представляете, как страшно было Иисусу, когда Он вознесся и стал неприкасаемым! До чего ужасно, когда приходится всем говорить Noli me tangere! Нет уж, трогай меня, прикасайся ко мне, пока я жив!
Он крепче прижал ладонь миссис Хейл к своей груди. На глазах Карлотты появились слезы и закапали ей на руки, сложенные на коленях.
- Не плачь, Карлотта, - сказал он. - Правда, не надо. Мы же не убили друг друга. Мы благовоспитанные люди. А ведь, воюя, мы чуть не стали привидениями, ненужными друг другу. Нет, я хочу, чтобы ты ожила, даже если не я помогу тебе в этом. Я тоже хочу вернуться к жизни, Карлотта, я хочу, чтобы ты снова обрела плоть и кровь. Мы слишком много с тобой выстрадали, будучи не совсем живыми. Вот и дети, наверно, там им лучше, чем на земле. Они родились от наших воль, от нашей бестелесности. Ах, я сегодня словно ходячая Библия. Скажу словами Иова. Я хочу, чтобы Бог "снова кожею и плотию одел меня, костями и жилами скрепил меня…" И пусть во мне опять потечет кровь. Мой дух словно обнаженный нерв на ветру.