И вся эта страсть, все чувства предназначались другому. Он хотел, чтобы все это принадлежало ему. Внутри бушевала примитивная потребность - прогнать прочь все мысли об этом другом. Дункан пытался взять себя в руки, сжимая кулаки. Он впился в Джинни взглядом, в котором горел вызов.
- И как ты собираешься меня остановить? Решительный отказ помочь ему, хотя бы предположить, что ее муж мог участвовать в том, что с ним случилось, бесил Дункана. Неприкосновенность имени мужа важнее, чем его свобода и даже жизнь! И плевать ей на восстановление справедливости.
А чего он ожидал? Ничего за десять лет не изменилось. Ее преданность семье по-прежнему выше всего.
Снова была проведена черта, и Джинни опять оказалась не на его стороне. Чтобы доказать свою невиновность, ему придется потревожить членов ее семьи, возможно, раскрыть неприглядную правду, а она сделает все, что в ее силах, лишь бы не допустить этого. Похоже, ее интересы всегда буду: противоречить его.
- Я могу позвать стражу, - угрожающе произнесла Джинни. И выглядела достаточно разозленной, чтобы так и поступить.
- Но ты этого не сделаешь, - сказал Дункан куда более уверенно, чем чувствовал. Она посмотрела на него долгим взглядом, и он подумал, не просчитался ли?.. Когда-то он с легкостью понимал ее, но теперь она стала такой хладнокровной и сдержанной. А ее равнодушие к его судьбе возмущало Дункана. Но больше всего его выводила из себя преданность чертову мужу.
Он сделал шаг к Джинни, нависнув над ней, заставляя ее признать, что их отношения тоже для нее что-то значили, что вспоминает о том, что их связывало, не он один. Он видел, как она напряглась, как все быстрее пульсирует жилка у нее на шее, как чувства ее воспламеняются. Она хотела отступить, но гордость не позволила ей сделать это.
- И не важно, что ты тут говоришь, Джинни. Я думаю, ты все еще помнишь, как нам было хорошо вместе.
- Юношеское баловство? Ты забыл, что я была замужем десять лет и знаю, в чем разница.
Внутри вспыхнула жаркая ярость. Она зашла слишком далеко! Только подумать - представить себе! - Джинни с другим мужчиной, и он сходит с ума.
Дункан сжал ее в объятиях, притиснул к себе. Услышал, как она ахнула, почувствовал дрожь ее тела и едва не взревел от удовлетворения, ощутив, как твердеют прижатые к его груди соски.
Дункан впился в ее губы и поцеловал Джинни со всем пылом, который она разбудила в нем своими насмешками. И застонал, едва ощутив на губах ее вкус. Ту самую медовую сладость, которую так и не смог забыть.
Ее губы оказались мягче, чем он помнил, кожа и волосы то же ароматны.
Своим поцелуем он наказывал ее. Целовал сильно и жестко. Дункан просто оголодал. Одна его рука скользнула ей на шею, нырнув под шелковистые волосы, другая опустилась на округлые ягодицы, приподнимая Джинни вверх.
Дункан шагнул к ней. Вожделение и гнев свернулись в нем пружиной, готовой в любой миг развернуться. Глаза Джинни расширились.
Его остановил плеснувшийся в них страх.
Она испугалась не Дункана, а того, с какой легкостью он мог доказать ей, что она ошибается. Но все равно это был страх.
Дункан отступил назад, усилием воли заставив себя успокоиться. Да что за чертовщина с ним творится? Чуть ощутил ее вкус и едва не обезумел. А ведь ему всегда легко удавалось сдерживать свои порывы, если дело не касалось Джинни.
Он провел зрелые годы жизни, пытаясь смыть с себя пятно измены и незаконного происхождения, добиваясь славы и состояния как Черный Горец. Честь, благородство, долг - вот во что он верил. Но один день рядом с Джинни, и он ведет себя, как чертов варвар, и готов добиваться своего, лишь бы удовлетворить проклятую мужскую гордость.
Он не притронется к ней - на этот раз. Но если она снова его вынудит…
Вероятно, поняв, что чудом избежала опасности, Джинни произнесла:
- Еще один день, Дункан. И это все. Я хочу, чтобы утром ты покинул замок.
Не сказав больше ни слова, она повернулась и вышли Джинни права: нужно убираться отсюда. Это место слишком опасно для него. И тревожили его не угрозы позвать стражей, а воспоминания - слишком живые и яркие.
Глава 12
Джинни обливалась потом, ворочаясь в постели. Прохладные льняные простыни немилосердно натирали чувствительную кожу. Она так распалилась. Была уже на грани. Ее расслабленное тело трепетало и пульсировало.
Она ощущала его губы на своих губах, на своей шее. Ощущала, как обнимают ее его крепкие руки.
Его язык был у нее во рту, пробовал, исследовал, переплетался с ее языком. Она чувствовала на своих губах его вкус. Чувствовала, как щетина царапает кожу. Чувствовала вес его мускулистого тела, вжимавшего ее в матрац.
Тело ее напряглось, груди потяжелели.
Его рука скользнула ей между ног. Сердце заколотилось. Дыхание перехватило… Она предвкушала. При его первом прикосновении Джинни чуть не закричала от наслаждения. Скользнувший внутрь палец доставил ей невероятное облегчение. Ее бедра приподнимались навстречу его руке, сжимали ее. Она чувствовала, как нарастает напряжение…
Негромкий стук в дверь резко разбудил ее. Джинни в темноте открыла глаза. Тело ее едва не вопило от разочарования. Это всего лишь сон! С тяжелой головой Джинни снова закрыла глаза, перевернулась на бок и натянула на голову подушку. Этот поцелуй не только нарушил ее покой, он проник в ее сны, вызвав чувства, о которых она вроде бы давно забыла.
Кожа все еще горела, сделавшись очень чувствительной. Тело томилось, требуя облегчения.
Она и забыла, каково это - испытывать страсть. Каково это - целовать мужчину и чувствовать, что тело, подобно цветку, распускается от наслаждения, такого сильного, что захватывает дыхание. Но воспоминания вернулись, и Джинни ощутила разницу. Теперь в его движениях появились уверенность и сила, которых не было раньше. Он больше не юноша, но мужчина. Очень крупный, очень сильный, очень требовательный. Не привыкший к отказу.
Она так долго обходилась без страсти, но стоило провести единственный день в его обществе - и все мгновенно вернулось.
Что, если?..
Нет, это нелепо. Она все еще грезит, а в жизни больше нет места девичьим мечтам. У нее есть обязательства, так что ни о каких интимных отношениях не может быть и речи. Нужно отправить его еще до зари.
В дверь снова постучали, на этот раз настойчивее.
Встревоженная и мгновенно проснувшаяся Джинни встала с постели и на цыпочках прошла к двери, стараясь не задеть тюфяк, на котором (к счастью) спал еще один обитатель комнаты.
Упершись рукой в стену, Джинни чуть-чуть приоткрыла дверь. Снаружи стояла Мэргрид, держа в руке свечу. Даже в полумраке Джинни сразу поняла - что-то случилось.
- Простите, что разбудила вас, миледи, но вы велели тотчас же дать вам знать. Тот страж. - Сердце Джинни гулко забилось. - Ему стало хуже.
На мгновение Джинни забыла про свой гнев.
- Горячка?
Старушка кивнула.
По спине пополз страх. В точности как Френсис. Какой то крохотный порез - случайно соскользнувшее лезвие во время тренировки с мечом - но он загноился. И за неделю мужа не стало.
Джинни показалось, что пол уходит из-под ног. Как это случилось? Всего несколько часов назад он ее целовал. Они чувствовала его силу, его страсть, чувствовала, как в нем бурлит жизнь.
- Я сейчас приду, - сказала Джинни, схватила плед чтобы прикрыть ночную рубашку, и сунула босые ноги и мягкие кожаные тапочки.
Вернувшись в комнату, она опустилась на колени рядом с маленьким тюфяком и поцеловала бархатную щечку, вдыхая сладкий младенческий аромат. Элла уже не младенец, но запах детский, молочный. Ей приснился очередной кошмар, и Джинни позволила ей спать в своей комнате, понимая, что девочка все еще переживает смерть отца. Кроки того, когда маленькая озорница находилась рядом, Джинни было проще за ней присматривать.
Через несколько минут она уже шла следом за знахаркой по узкому коридору к лестничному пролету и дальше, к винтовой каменной лестнице, что вела в мансарду.
Мэргрид уже разбудила Бет, юную служанку, спавшую в соседней комнатке, чтобы та приглядывала за больным. Похоже, бедняжке Бет здорово доставалось при этом, так что Мэргрид спешила ей на помощь.
Дункан сбил с кровати простыни и ворочался с боку на бок, пока служанка пыталась удержать у него на лбу влажную тряпицу. При его росте и силе две женщины сдержать его не могли, поэтому Джинни следовало помочь, но она застыла.
Не от холода. В комнате было жарко, даже душно, хотя горела всего одна свеча. Жар исходил от Дункана, а застыла она от страха. Стараясь взять себя в руки, Джинни сделала несколько шагов вперед.
"О Боже! - Она сдавленно охнула и прижала кулак ко рту. - Я не могу".
Свеча отбрасывала достаточно света, чтобы разглядеть болезненный предательский багрянец на его щеках. Губы уже побелели, а скоро, Джинни это знала, они потрескаются от жажды, которую невозможно утолить.
Она невольно отпрянула.
Мэргрид заметила потрясенное лицо Джинни. Их понимающие взгляды встретились. Старушка знала, как отчаянно госпожа боролась за жизнь мужа и как тяжело переживала свое поражение.
На глаза Джинни навернулись слезы. "Будь счастлива, Джинни. Прости меня". Это были последние слова, сказанные ей Френсисом, словно во всем был виноват он, а не она.
Она не хотела об этом думать. Господи, ну зачем он вернулся?
Тело Дункана свело судорогой. Он громко закричал - демоны лихорадки завладели им, сжимая в своей свирепой хватке.
Можно просто дать ему умереть, и беды кончатся.
Мысль исчезла так же быстро, как появилась, но злобный порыв потряс Джинни. Боже милостивый, откуда это в ней? Значит, гнев кроется глубже, чем она думала до сих пор. Раны скрыты, но не исцелились.
Она должна уйти отсюда… Однако ноги ее словно вросли в пол.
- Миледи? - окликнула ее Бет, широко распахнув встревоженные глаза.
Джинни сделала глубокий вдох и оторвала взгляд от мужчины, распростертого на кровати.
- Все в порядке, - заявила она. Ужас внезапно отпустил ее. Сознание прояснилось. Пусть он ее бросил, она с ним так не поступит. Она просто не может позволить ему умереть и даже не сделать попытки его спасти. Это будет ее вина.
Может быть, она не в силах помочь ему восстановить доброе имя, но должна спасти ему жизнь.
Расправив плечи, Джинни приготовилась к борьбе. Быстрыми, решительными шагами она подошла к кровати и заняла место Бет. Намочив ткань в миске с холодной водой, она отжала ее и положила на лоб Дункану, бормоча успокаивающие слова, пока Мэргрид обрабатывала воспалившуюся рану.
Услышав ее голос, он слегка успокоился. Его глаза открылись, на мгновение задержались на лице Джинни и снова закрылись. Жар лихорадки ослепил его, но Джинни почему-то казалось, что Дункан ее узнал.
Два долгих дня и две бесконечных ночи она оставалась у его постели, сражаясь с преисподней, пытавшейся его поглотить, и не зная, будет он жить или умрет. Она не отходила от Дункана. Ни Мэргрид, ни свекровь, ни даже встревоженная дочь не могли выманить ее из комнаты. "Я сделала бы то же самое для любого, - твердила себе Джинни. - Это мой долг!"
Но это вовсе не походило на долг, скорее, на изгнание бесов. Чем сильнее лихорадило Дункана, тем больше терзалась Джинни. Чувства, так давно похороненные, кипели, стремясь вырваться на поверхность, как вулкан, готовый извержению. Джинни то проклинала его, посылая ко всем чертям, то молилась, заклиная всем, что у нее имелось в жизни.
И в предрассветные часы второй ночи он очнулся. В горячечном бреду выкрикнул ее имя и обмяк. Замер как мертвый. В точности как Френсис.
Сердце панически сжалось.
- Нет! - закричала Джинни, тряся его. - Будь ты проклят, Дункан! Ты не имеешь права умирать! Я не хочу! - Она еще не успела сказать ему, как больно он ей сделал. Как страшно ей было остаться беременной - и одной. Как сердце ее разбилось, как она хотела только одного - свернуться клубочком и плакать, плакать, а приходилось быть сильной. Как ей пришлось выйти замуж за нелюбимого мужчину, чтобы уберечь ребенка от последствий собственной неосмотрительности.
Джинни трясла его снова и снова, но он не подавал признаков жизни. Услышав ее голос, проснулась знахарка и кинулась на помощь. Мэргрид положила руку ему на сердце и приблизила щеку к губам. Когда старушка выпрямилась, Джинни поняла по ее лицу, что дела плохи.
- Мне очень жаль, миледи. Горячка ослабила его сердце и легкие.
Джинни упрямо замотала головой, отказываясь поверить, что этот несокрушимый мужчина может потерпеть поражение в битве за жизнь. Глубоко в душе она знала - он не умрет. Он не может ее бросить. Она ему этого не позволит.
"Господи, как я люблю тебя!" Тогда она прикипела к нему всем своим девичьим сердцем. И сейчас думала только об этом. Положив голову ему на плечо, на то самое памятное теплое местечко, она всхлипывала, горюя по той девушке и по той любви. Она оплакивала предательские обстоятельства, оторвавшие их друг от друга, свою утраченную невинность, свои утраченные мечты и сына, никогда не знавшего отца. Она плакала до тех пор, пока не выплакала все слезы.
- Ты уже ничего не сможешь для него сделать, девочка, - ласково сказала знахарка.
Может, и нет, но она попытается. Дункан сильный - сильнее всех известных ей мужчин. Горячка, обрушившаяся на него с такой мощью, лишила его сил, но Джинни знала: если кто-нибудь и может выдержать такую хворь, так это Дункан.
Мэргрид ушла, оставив Джинни нести свою одинокую вахту. И утром третьего дня она была вознаграждена за свою веру. Когда над горизонтом забрезжили первые лучи рассвета, Дункан открыл глаза - синие, ясные и живые, какими она их помнила.
Он впился в нее взглядом - слабым и немного растерянным, но вполне осознанным.
- Как ты могла выйти за него замуж, Джинни? Как ты могла выйти за другого?
Чувство, прозвучавшее в его голосе, растревожило ее сердце. Конечно, он не понимает, что говорит, но это не умаляет его искренности.
Значит, Дункану не все равно. Может быть, этого недостаточно, чтобы доверять ему, но не одна она страдала, когда им пришлось расстаться. Горло сжалось. Джинни по-настоящему тронуло это неожиданное откровение.
- У меня не было выбора.
Но Дункан уже не слышал ее, он провалился в целительный сон.
Джинни долго смотрела на него, пытаясь понять, что же это значит.
Потом, измученная, она встала. Ноги дрожали, но она медленно прошлась по комнате.
Все кончилось. Она чувствовала себя так, словно после десяти лет страданий наконец-то стала свободной. Дункан будет жить, а она все-таки хоть как-то примирится с прошлым.
Может быть, теперь у нее есть надежда на будущее.
На следующее утро Дункан проснулся, чувствуя себя так, словно его несколько раз прогнали сквозь строй. Все тело болело, он ощущал слабость, но был жив.
У него не в первый раз начиналась горячка после ранения, но если верить самочувствию, он еще никогда не был так близок к смерти.
- Ты очнулся. - Старая знахарка, сидевшая в углу, должно быть, услышала, как он пошевелился.
Дункан нахмурился, ощутив странный укол разочарования. Он думал…
Неужели Джинни у его постели ему только примерещилась?
- Должно быть, ты хочешь пить? - сказала старушка, протягивая ему кубок с водой.
- Да, - ответил он. - И принять ванну, если это возможно.
Старушка фыркнула.
- Не терпится помыться, да?
- Это еще мягко сказано.
- Леди так и предположила, поэтому, не дожидаясь твоей просьбы, велела принести сюда ванну, когда ты очнешься. Бет о тебе позаботится.
- А леди Гордон? - неожиданно для самого себя спросил Дункан.
- Которая? - Дункан вопросительно вскинул бровь, и старушка объяснила: - Маркиза гостит в замке после смерти лэрда.
Жена Хантли… здесь? Черт! Они когда-то встречались, много лет назад. И хотя она вряд ли запомнила внебрачного сына Кэмпбелла, лучше всячески избегать ее. Эта бой-баба такая же грозная, как и ее муж, и расправляется с врагами беспощадно.
- Мистрис? - поинтересовался Дункан. Знахарка прищурилась.
- Наслаждается заслуженным сном. Она три дня не отходила от твоей постели. И я не позволю тебе ее беспокоить…
- Нет-нет, - перебил старушку Дункан. - Я и не собирался. - Он с трудом скрыл радость, значит, это ему не померещилось в бреду. Джинни действительно была здесь.
Конечно, он не собирался придавать этому слишком большое значение, но, может быть, она не настолько бездушна, как он думал. Почему-то это казалось важным.
Знахарка внимательно посмотрела на него и, словно прочитав его мысли, заметила:
- Ничего тут такого нет. Она сделала бы это для любого.
Дункан услышал в ее словах предостережение, полностью отвечавшее его мыслям, - не стоит придавать большого значения такому самопожертвованию.
Старушка нахмурилась.
- Хотя для нее это было нелегко после недавней смерти мужа.
Дункан напрягся. Он не хотел думать о Френсисе Гордоне, но не удержался и спросил:
- А как он умер?
В своем письме Лиззи не сообщила никаких подробностей.
- Горячка, - напрямик ответила знахарка. - Он слегка поранил руку, когда тренировался с мечом, и рана загноилась. Леди чуть не умерла вслед за ним, так отчаянно она боролась за его жизнь.
В груди все сжалось. Должно быть, Джинни очень сильно любила мужа, раз выказала ему такую преданность.
Он нахмурился. По какой-то странной причине Дункан не мог не думать, что здесь что-то не так. Его вновь начали обуревать сомнения. До сих пор он ни разу не позволил себе задаться вопросом: а вдруг он ошибался? Слишком ужасны были последствия, чтобы о них думать. "Ты меня бросил". Эхо ее голоса и сейчас отдавалось в его ушах, и по спине пополз холодок.
Но если его предала не Джинни, то кто?
Джинни услышала голоса, поднимаясь вверх по лестнице. Кожаный мешок с пожитками Дункана висел у нее на плече. Джинни удивлялась тому, как легко у нее на сердце. Горячка Дункана заставила ее признать кое-какие суровые истины. Она вовсе не преодолела свои чувства к нему, как думала раньше, просто долго загоняла их внутрь. Никогда не пыталась разобраться в боли, которую он ей причинил, подавляла гнев и горечь - все ради ребенка, которого носила. Но вид Дункана, такого близкого к смерти, словно он спустил все эти чувства с поводка, причем с силой, поразившей Джинни, потряс ее.
Джинни уже добралась до верхней площадки, как вдруг услышала его низкий рокочущий смех и застыла на месте. В груди защемило. Она ведь забыла этот смех. Забыла, как он на нее действовал. Как заставлял чувствовать себя единственной женщиной на земле.
Она закусила губу. Интересно, что заставило его так смеяться?..
Джинни сделала еще несколько шагов, и ответ сделался до боли очевиден. Джинни судорожно вздохнула. Боль оказалась столь же сильной, сколь и неожиданной.
Посреди комнаты стояла ванна, в ней по колено в воде Дункан, совершенно голый, только бедра обмотаны влажным полотенцем, а к его груди припала юная нянька, Бет. Его мускулистые руки обнимали девушку. Они хохотали, и щеки хорошенькой белокурой девицы порозовели, что очень ей шло.