История любви, где далекое прошлое и современность переплетаются и находят точки соединения.
XVI век, Стамбул. Представитель Левантийской компании, секретарь посла английской королевы Пол Пиндар живет в Стамбуле, не предполагая, что рядом, в гареме великого султана, томится его невеста, которую все считают погибшей.
Наше время, Оксфорд, Англия. Элизабет Стейвли, разыскивая в архивах документы по истории пиратства на Средиземном море, обнаруживает старинный пергамент с рассказом о захваченной в плен турками англичанке Селии Лампри.
Восстанавливая историю жизни Селии, Элизабет находит странные пересечения судеб, ее собственной и похищенной женщины, и это открытие коренным образом меняет ее судьбу.
Содержание:
Список действующих лиц 1
Пролог 1
Глава 1 1
Глава 2 5
Глава 3 7
Глава 4 9
Глава 5 10
Глава 6 12
Глава 7 13
Глава 8 15
Глава 9 16
Глава 10 20
Глава 11 21
Глава 12 24
Глава 13 27
Глава 14 31
Глава 15 32
Глава 16 34
Глава 17 38
Глава 18 40
Глава 19 42
Глава 20 44
Глава 21 46
Глава 22 47
Глава 23 50
Глава 24 52
Глава 25 57
Глава 26 59
Глава 27 61
Глава 28 62
Глава 29 66
Глава 30 68
Глава 31 71
Глава 32 72
Глава 33 75
Глава 34 77
Глава 35 78
Глава 36 80
Эпилог 81
Благодарности 84
Примечания 84
Кэти Хикман
Гарем
Эту книгу - моему сыну, Люку
Nur 'Aynayya, что означает "свет моих очей", который был там с самого начала
Эхо шагов в памяти
Вдоль тропы, что нам было не одолеть,
К двери в розовый сад, что не удалось открыть.
И эхо моих слов,
Которых ты не услышала.
Томас Стернз Элиот. Четыре квартета
Список действующих лиц
(имена, выделенные курсивом, указывают на то, что данный персонаж является реальным лицом)
Пол Пиндар - представитель Левантийской торговой компании; секретарь посольства Великобритании.
Джон Керью, его слуга и главный повар посольства.
Сэр Генри Лелло - английский посол.
Леди Лелло - его супруга.
Томас Даллем - механик, органных дел мастер.
Томас Гловер - представитель Левантийской торговой компании; секретарь посольства Великобритании.
Джонас и Уильям Олдридж - торговцы, английские консулы на островах Хиос и Патрос.
Джон Сандерсон - представитель той же торговой компании.
Джон Хэнгер - его ученик.
Мистер Шарп и мистер Лэмбет - представители той же торговой компании в Алеппо.
Преподобный Мей - пастор посольства Великобритании в Стамбуле.
Кутберт Булл - повар в посольстве Великобритании.
Томас Лампри - капитан торгового судна.
Селия Лампри - его дочь.
Аннетта - ее подруга.
Валиде Сафие, владетельная султанша - мать султана Мехмеда III.
Эсперанца Мальхи - кира, доверенное лицо владетельной Сафие.
Гюльбахар, Айше, Фатима и Тюрхан - доверенные служанки валиде.
Гюляе, хасеки султана - любимая наложница султана.
Хайде - наложница султана, мать принца Ахмета.
Ханзэ - молодая женщина в гареме.
Хассан-ага, известный по прозвищу Маленький Соловей, - глава стражи черных евнухов.
Гиацинт - евнух.
Сулейман-ага - старший евнух.
Карие Лейла - прислужница в купальнях гарема.
Карие Тата и карие Туса - прислужницы в гареме.
Султан Мехмед III - правитель Оттоманской империи в 1595–1603 гг.
Валиде Нурбанэ - мать предыдущего султана, старая владетельная султанша.
Янфреда-ханум - бывшая управительница гарема.
Джамаль аль-андалусиец - ученый, астроном.
Де Бреве - посол Франции при дворе султана.
Байло-венецианец - посол Венеции при дворе султана.
Пролог
Оксфорд, нынешнее время
Пергамент, когда Элизабет впервые взяла его в руки, имел янтарный оттенок настоявшегося чая и был хрупким, как высохший лист дерева.
Малого формата, он был сложен втрое и прекрасно уместился между страницами книги. Вдоль той, что оказалась наружной из этих сложенных сторон, бежало водяное пятно, повредившее текст. Элизабет бросила быстрый взгляд на строку в каталоге - "Opus astronomicus quaorum prima de sphaera planetarium" - и снова обратилась к сложенному листу.
"Я отыскала его".
От волнения горло так сильно перехватило, что стало трудно дышать, и некоторое время она сидела, боясь даже шелохнуться. Библиотекарь не глядел в ее сторону, он занимался книжками, разложенными на тележке, стоя к ней спиной. Девушка перевела взгляд на циферблат часов, висевших на противоположной стене, - без пяти минут семь.
До закрытия библиотеки оставалось совсем мало времени. Колокольчик уже прозвонил, и большинство читателей начали пробираться к выходу, но она по-прежнему оставалась на месте, не в силах заставить себя развернуть пергамент. Вместо этого взяла в руки книгу, в которой он находился, и, осторожно раскрыв ее таким образом, чтобы корешок покоился на сложенных вместе ладонях, поднесла к лицу.
"Осторожней, сейчас как можно осторожней", - приказала она себе.
Прикрыв глаза, чуть потянула носом, как пугливая кошка. И сразу уловила в запахе старой книжной пыли слабую струю камфары. Потом вдруг повеяло морем - да, определенно, эта книга хранила запах моря. Затем еще чем-то. Что же это было? Она снова принюхалась, на этот раз еще более осторожно.
Розы. Печальный аромат роз.
Когда Элизабет отложила книгу, руки ее дрожали.
Глава 1
Стамбул, в ночь на 1 сентября 1599 года
- Они мертвы?
- Девушка - да, мертва.
Хрупкая фигурка, две тонкие золотые цепочки едва заметны на узких лодыжках, ничком лежала среди подушек, разбросанных по полу.
- Он тоже?
Кира владетельной султанши, еврейка Эсперанца Мальхи, поднесла фонарь к другому телу, неловко распластавшемуся на диване, и осветила его. Из кармана своей туники она достала крохотное, в драгоценной оправе зеркальце и поднесла к ноздрям лежащего. Тонкая, почти неразличимая пленка затуманила его гладкую поверхность.
- Нет, госпожа. Еще нет.
В глубоком сумраке, у самой двери, ведшей в небольшую спальню, стояла Сафие, госпожа валиде, мать Тени Аллаха на Земле. Несмотря на то что ночь выдалась безветренной и тихой, она вздрогнула и поправила на плечах тонкую шаль. При этом движении на ее пальце коротко сверкнул огромный, размером с голубиное яйцо, изумруд, своим острым блеском напомнив кошачий взгляд.
- Ему долго не протянуть. Как ты считаешь?
- Да, госпожа, он умрет совсем скоро. Мне позвать врача?
Ответ прозвучал резко и категорично:
- Нет! Врача не надо. Пока не надо.
Обе женщины обернулись к умирающему - в полутемной комнате этот человек казался лишь массивной грудой бесформенной черной плоти, громоздившейся на диване. На полу рядом с помостом валялся опрокинутый поднос, блюда с угощениями были рассыпаны по всей комнате. Застывшие темные струйки вина, а может быть, рвоты тонкой сеткой поблескивали на подушках. Ручеек неизвестной жидкости вытекал из правого уха мужчины.
- Яд?
- Да, госпожа. - Эсперанца коротко кивнула. - Взгляните…
С этими словами она наклонилась и подобрала с пола какой-то предмет, валявшийся среди осколков разбитого фарфора.
- Что это?
- Не совсем понимаю. Какая-то детская игрушка, что ли. Кажется… кораблик.
- Не похоже на игрушку.
Эсперанца пристальнее всмотрелась в то, что сжимали ее пальцы, и, когда они сжались чуть посильнее, раздался внезапный хруст.
- Нет, - недоумевающе протянула она. - Это сварено из сахара. Какое-то лакомство.
Она поднесла таинственный предмет к губам, будто намереваясь надкусить его.
- Не вздумай пробовать! - Сафие резким движением чуть не выбила кораблик из руки прислужницы. - Отдай это мне, Эсперанца. Немедленно!
Диван располагался подле стены, отделявшей спальню евнуха от наружного коридора, уставленного горшками с жасмином, и неожиданно за этой стеной, выложенной белым и зеленым фаянсом и еще хранившей благоуханный покой ночи, послышался легкий шум.
- Лампу! Быстро погаси лампу.
Эсперанца мгновенно задула фонарь. Несколько мгновений женщины стояли не шевелясь.
- Это кошка, - тихо проговорил из темноты чей-то голос. Он принадлежал стоявшей позади них служанке, закутанной, как и госпожа, до самых глаз, так что Эсперанца даже не видела ее лица.
- Сколько сейчас времени, Гюльбахар?
- До рассвета осталось всего несколько часов, госпожа.
- Так поздно?
В окне коридора виднелся краешек ночного темного неба, и стоило разойтись тучам, как поток лунного света, более яркого, чем свет от фонаря Эсперанцы, внезапно залил комнату. Драгоценные изразцы на стенах спаленки, словно вздрогнув, вспыхнули сине-зеленым серебряным огнем, каким, бывает, вспыхивает вода в пруду, в который глядится луна. Свет пал и на неподвижно распростертое тело: за исключением едва прикрытого лоскутом тонкого муслина паха, оно было полностью обнажено. Теперь Сафие могла лучше разглядеть умирающего. Эти дородные телеса, тучные, лишенные волосяного покрова, казалось, принадлежали женщине: полные тяжелые бедра, огромный мягкий живот, над ним круглились груди с темными, цвета черной патоки, сосками. Монументальная статуя обильной плоти. Кожа, при свете дня такая черная и лоснящаяся, теперь казалась матовой, словно припорошенной пылью, будто яд высосал из живой прежде ткани всю глубину цвета. В уголках губ, темно-красных и так отвратительно выпяченных, что они напоминали цветок гибискуса, скопились пузырьки пены.
- Госпожа… - Еврейка вопросительно смотрела на валиде. - Скажите нам, что надо делать, госпожа, - попросила она.
Но Сафие словно не слышала ее. Вместо ответа она сделала шаг в комнату.
- Маленький Соловей, мой старый друг… - тихим шепотом прозвучали ее слова.
Бедра обеих ног были бесстыдно, как у рожающей женщины, раскинуты на подушках. Кошка, только что обнюхивавшая на полу осколки разбитой посуды, вдруг вспрыгнула на диван, и это резкое движение заставило лоскут муслина сдвинуться и обнажить плоть, прятавшуюся под ним. Эсперанца потянулась, чтобы снова прикрыть срамное место, но ее остановил быстрый взмах руки.
- Нет. Дай я взгляну. Мне интересно.
И валиде-султанша сделала еще шаг в комнату. Со стороны двери, оттуда, где стояла Гюльбахар, донесся тихий, похожий на подавленный вздох, едва различимый звук в тишине ночной комнаты.
Как и все тело, пах был совершенно безволосым. Там, где смыкались тяжелые бедра и глаз ожидал видеть женское лоно, не было ничего. Вместо раздвоенного холма взгляд натыкался на гладкую голую поверхность, шрам на которой - одинокий яростный рубец, багровый и узловатый, будто от ожога - свидетельствовал о том единственном ударе ножа, что когда-то, в невообразимо далекие времена его бесконечно долгой жизни, отсек пенис и тестикулы Хассан-аги, главы стражи черных евнухов.
Уплывая на облаке боли, Хассан-ага, Маленький Соловей, краем своего гаснущего сознания понимал, что валиде-султанша находится поблизости от него. Шепот женщин был едва различим, не громче, чем жужжание комара подле уха, но ее запах, запах мирры и амбры, которыми она душила нижнее платье и роскошные бедра, живот, лоно, этот запах никогда не мог бы обмануть его. Даже сейчас, на своем смертном одре, он ощущал присутствие Сафие.
И снова мысли евнуха стали расплываться. Боль, подобно демону, грызшая его внутренности, понемногу утихала, как будто измученное тело теряло чувствительность. Сознание ускользало все дальше и дальше. Бодрствует он или просто дремлет? Боль, что ж, он знавал ее и прежде. Образ того мальчишки, каким он был когда-то, возник перед его мысленным взором. Маленького, но уже тогда упорного и крепкого, с колючей щетинкой коротко стриженных волос, черная шапка которых начиналась необычно низко, почти у самых бровей. Откуда-то из глубины сна донесся до него крик женщины, затем послышался мужской голос. Это его отец? Но как это может быть? У Хассан-аги, главы черных евнухов, родителей не было. А если они и были, то страшно давно, в той жизни, когда нож еще не искалечил его тела.
И пока сознание плыло над реальностью, новые картины из прошлого являлись и снова ускользали прочь, повинуясь приливам и отливам мыслей. Сейчас перед ним расстилался огромный горизонт, нескончаемый синий горизонт пустыни. Мальчуган с коротко остриженными волосами все брел куда-то и брел, и не было конца его пути. Иногда, чтобы не ослабеть вконец, он напевал что-нибудь про себя, но чаще просто шагал молча, минуя на своем пути леса и джунгли, реки и высохшие пустыни. Однажды ночью он слышал рев льва. В другой раз видел стаю птиц, ярко-синих и красных, подобно пожару вырвавшихся из чащи леса.
Был кто рядом с ним? Да, его окружало много людей, по большей части детей, таких же, как он сам. Все они были скованы друг с другом цепями, стягивавшими их шеи и ноги. Часто кто-нибудь из них валился на землю, но никого это не заботило и упавший оставался лежать там, где рухнул.
Хассан-ага попытался поднести руку к горлу, но конечности потеряли чувствительность. Где его руки? Куда исчезли его ноги? Где, в конце концов, его горло? Первоначально недоумение было лишь безучастным любопытством, которое затем сменилось чувством потери себя, таким огромным и головокружительно сильным, что евнуху показалось, будто все части его тела разлетелись друг от друга и стали такими же далекими, как звезды и луна.
Но страшно ему не было. Такое он тоже знавал когда-то. Песок. Что-то произошло с песком. И он больше никуда не брел, а стоял на месте, и теперь в лицо ему смотрел незнакомый горизонт, безжалостный и такой ослепительно золотой, что причинял боль глазам.
Когда за ним пришли, уже спустилась ночь и похолодало. Он стоял в какой-то хижине, и мужчины, сидевшие вокруг, дали ему что-то в чашке. Он сначала выплюнул эту жидкость, но они заставили его выпить. Пел ли он для них? Он смутно помнил, как поблескивали их глаза в свете костра, когда они сидели на корточках перед огнем, помнил, какой противный вкус был во рту и как он, когда ему позволили лечь рядом с костром, обрадовался, потому что у него невыносимо кружилась голова. Затем послышался скрежет металла, какой бывает, когда железное лезвие затачивают на камне, пришло ощущение страшного жара. Чья-то мужская рука, мягкая и неторопливая, задрала ему рубашку выше пояса, обнажив гениталии. Даже когда его заставили прикусить толстую деревянную щепку, чтобы было не так больно, он все равно не понимал, что с ним происходит.
- Есть три способа делать это, - говорил тот, что отличался от них всех. Голова у этого человека была повязана тюрбаном из скрученной несколько раз ткани, как требовал того обычай людей из далекой северной страны песков. - Первые два велят удалить или раздавить тестикулы, но пенис не трогать. Он останется, но мужчина станет бесплодным. Эти два пути болезненны и опасны, можно заразиться и умереть, но большинство обычно выживает. Особенно молодые. - Словно сквозь туман мальчик видел глаза, устремленные прямо на него. - Третий путь велит удалить гениталии целиком. Риск, конечно, намного больше, вы можете вообще потерять этого мальчика, но и спрос на таких очень велик. Особенно если они уродливы… - Тут этот человек тихонько рассмеялся про себя. - Ваш уродлив как гиппопотам.
- Третий путь очень опасен? - произнес тот, кто приподнимал рубашку мальчика.
- Выживают немногие. Почти все после этой операции погибают, особенно если ее делает неумелая рука. Если его не сведет с ума боль, то прикончит лихорадка, которая приходит следом. А если и она не справится, есть опасность, что разрез сомкнётся, когда станет затягиваться рана. Нужно позаботиться, чтобы одна из труб выходила наружу и пациент мог мочиться. Если об этом заранее не подумать, то смерть неизбежна. Самая постыдная и болезненная из всех, и спасения от нее нет. Но если возьмусь за операцию я, а я опытен в этом искусстве, то шансы не малы: половина моих пациентов выжила. Что же касается этого… - Мальчик снова увидел, как склоняется над ним голова в тюрбане. - Ну, на вид он довольно крепкий паренек. Может, еще будет управлять гаремом самого великого повелителя.
Люди, сидевшие вокруг костра, тихо заспорили о чем-то между собой, потом снова заговорил тот, первый. Он казался главным среди них.