Она подошла к окну и открыла шторы, но все равно не смогла определить, рассвет сейчас или сумерки. В нескольких футах от земли повис густой туман. С площади доносились звуки, но они доносились всегда, независимо от времени суток; она слышала, как проехала машина, слышала голоса… Кто-то прошел мимо, и она увидела меньшую, чем обычно, часть человека, потому что колени закрывал туман. Услышала звон молочных бутылок. Должно быть, это утро, следовательно, она просидела всю ночь.
Пластинка, которую она ставила несчетное количество раз, опять умолкла. Наступившая тишина странным образом показалась Фло более оглушительной, чем музыка. Ей слышалось какое-то жужжание, словно вокруг кружились миллионы пчел. Пока Фло прислушивалась к тишине, ее разум освободился от всего и абсолютно опустел. Она села на комод, пытаясь понять, что делает в этой странной комнате, полной теней. Здесь слишком много мебели, слишком много украшений, слишком много цветов. Комната ей не понравилась. Память постепенно возвращалась, червем вползая в голову: она живет на Бернетт-стрит, с мамой и папой.
- Но что я делаю здесь? - спросила она у странной комнаты и у теней, проплывающих над головой.
Ответа не последовало. Может, она у кого-то в гостях? Чей это дом?
- Есть кто-нибудь? - По-прежнему никакого ответа. Фло в отчаянии сжала кулаки, стараясь решить, что ей делать. Очевидно, нужно выбираться отсюда, идти домой. А еще лучше - пораньше прийти на работу, заняться глажкой, оставшейся со вчерашнего дня. Мистер Фриц приятно удивится.
Она увидела пальто, висевшее за дверью, оно показалось ей смутно знакомым. Фло надела его и вышла. К ней бежал мужчина в странном красном облачении, прямо как Санта-Клаус. "Мистер Фриц!" - улыбнулась она.
Мужчина подбежал к ней.
- Фло, я Питер Максвелл, из соседней квартиры. Я бегал. А вы что здесь делаете в такую рань? Страшно сыро. Вы простудитесь.
- Мне нужно идти, - рассеянно сказала она.
- Может, пойти с вами? - забеспокоился мужчина.
- Нет, спасибо, не надо, - сказала она с улыбкой.
Фло быстрым шагом пошла в туман, по Верхней Парламентской улице на Смитдаун-роуд, мимо закрытых пустых магазинов, новых и старых зданий, на Клемент-стрит и Муллинер-стрит, - названия казались знакомыми, хотя она не могла вспомнить почему. Она искала магазин одежды, где в витрине висело это красивое лиловое платье - она видела его только вчера и хотела купить. Ничего, в обед она вернется и купит его. Но она нигде не могла найти магазин. Мешал туман - наверное, потому и трамваи не ходят, - Фло едва видела через дорогу. Хуже того, когда она свернула на Гейнсборо-роуд, она не нашла прачечной. На том месте, где должен был быть старый деревянный сарай, стояло кирпичное здание, больница с объявлениями в витрине: игровая группа, занятия по предродовой подготовке, группа матери и ребенка…
- О Боже! - застонала Фло.
В голове ее тоже сгустился туман, когда она прочла объявления и не поняла, как оказалась на Гейнсборо-роуд. И почему у нее так сильно бьется сердце? Почему ноги так ослабели? Она не осознавала, что прошла несколько миль с энергией молодой девушки. Туман в голове сгустился еще больше, притупляя боль.
"Мне надо увидеть маму и папу".
Она пошла в сторону Бернетт-стрит. Туман в голове на секунду рассеялся, когда она оказалась перед тремя стоящими в ряд стандартными домами в конце улицы и вспомнила, что их построили на том месте, где раньше стоял дом Клэнси и еще два соседних дома. Она постояла секунду, уставившись на черепичные крыши, маленькие окна. Дверь среднего дома открылась, и оттуда вышел мужчина в куртке и засаленных рабочих штанах.
- Вы кого-то ищите, миссис? - раздраженно спросил он, обнаружив пожилую женщину, стоящую буквально на пороге.
- Раньше я здесь жила, - сказала Фло.
- Не могли вы здесь жить. - Он нахмурился. - Мы с женой здесь поселились, как только построили этот дом, сорок лет назад.
Туман опустился снова, заволакивая мозг.
- Раньше здесь в стене был выступ с окном, и еще ступеньки до двери. - Она приложила дрожащую руку ко лбу. - Что произошло? Его разбомбили?
- Послушайте, милочка, - грубый голос мужчины смягчился. - Вы вроде как немного не в себе. Может, зайдете, жена сделает вам чашку чая, а потом отведет домой. Вы живете где-то рядом?
- Я думала, что живу здесь. - Фло хотелось плакать. Она сказала нетерпеливо: - Скажите, а "Мистери" еще здесь?
- Здесь, конечно, куда ж он денется. Но сейчас не совсем подходящее время для прогулок в парке.
Но Фло, девятнадцатилетняя девушка с красной лентой в волосах, уже шла к воротам парка на свою первую встречу с Томми О'Мара. Она чувствовала, что идет навстречу судьбе, что после этого уже ничего не будет как раньше.
Томми там не оказалось. Наверное, он в парке, ожидает ее под деревом, укрытым саваном тумана. Мокрая трава быстро пропитала ее туфли влагой. Когда она увидела парковую аллею и спортивную площадку, тускло светящуюся сквозь мглу, на мгновение ощущение реальности вернулось, - раньше ничего такого здесь не было.
Был 1996 год, а не 1939.
- Фло Клэнси, - выдохнула она, - этим утром ты ведешь себя, как полная дура.
Ей нужно сесть в автобус и поехать домой, пока у нее еще хватает разума сделать это. Но она не взяла с собой сумочку - значит, у нее нет денег. Она громко заплакала.
- Я слишком устала, чтобы идти назад пешком!
Фло побрела назад. Нужно бы вытащить красную ленту из волос. Должно быть, она выглядит по-идиотски на старухе. Фло удивленно заморгала, обнаружив, что ленты в волосах нет. Наверное, Марта стащила ее перед тем, как Фло вышла из дому.
Бедная Марта! Никогда раньше Фло не испытывала такого сочувствия к сестре, у которой не было счастья в жизни. "Пришло время простить и забыть". За все эти годы Салли сказала эти слова, должно быть, сотни раз.
- Завтра я пойду к ней, - поклялась Фло. - Понесу букет цветов. - Она точно не помнила, где живет Марта, но ничего, вспомнит потом. Туман в голове опускался и поднимался, время бросало ее назад и вперед, и настоящее смешивалось с прошлым. Фло уже выходила из ворот, когда услышала крик:
- Фло!
Фло обернулась. Ее лицо расцвело в улыбке, на морщинистом лице появились ямочки. Фло почувствовала, как засветились ее глаза, когда Томми О'Мара возник из белого тумана, кружившегося по парку "Мистери", и пошел к ней. Она стояла как вкопанная, ожидая, когда он обнимет ее.
Фло помахала ему рукой. О, вот это парень - важная походка, красный платок, небрежно повязанный на шее, старая твидовая кепка на каштановых кудрявых волосах, лихо сдвинутая на затылок. Она никогда не переставала любить его. И никогда не перестанет.
- Фло, девочка моя! - позвал он снова.
- Томми! - Фло протянула руки, чтобы обнять своего прекрасного возлюбленного, который никогда не лгал, который женился бы на ней, если бы не пошел ко дну вместе с "Тетисом", и они жили бы счастливо вместе со своим ребенком. Потом откуда-то из туманных облаков она услышала оркестр, исполнявший "Танцующих в темноте". Ее усталое старое тело раскачивалось туда и сюда в такт музыке, нараставшей и трепещущей в тишине туманного росистого утра.
Фло не слышала, как грузовик медленно сдает назад и въезжает сквозь туман в ворота "Мистери". Он ударил ее, отбросив в сторону, и призрак Томми О'Мара - это последнее, что увидела Фло перед смертью.
Грузовик уехал, и водитель даже не заметил, что он кого-то сбил.
Тело нашел молодой парень, разносчик, который шел домой. Он увидел старую женщину, лежащую лицом вниз на тропинке. Может, она умерла - или просто потеряла сознание?
Он опустился на колени и осторожно перевернул старушку. Теперь стало ясно: она мертва, но, о Господи, за всю свою жизнь он никогда не видел такой сияющей улыбки.
МИЛЛИ
1
Зал церкви оказался настоящей пещерой Аладдина: лотки с самодельными ювелирными изделиями, узорчатыми футболками, жилетами с вышивкой, лоскутными подушками, керамикой, картинами, свечами замысловатой формы, слишком изысканными, чтобы их жечь. Но уверена, что я не была пристрастной, полагая, что лоток нашей Труди самый заметный - и самый дешевый.
Колин приделал к боковине складного стола полку, чтобы выставлять стеклянные изделия на двух уровнях. Разрисованные бокалы и стаканы с поблескивающими внутри свечами были расставлены между высокими бутылками, чтобы огонь просвечивал сквозь стекло цвета драгоценных камней и подчеркивал узоры, изящно очерченные золотом и серебром. Лоток блескал красками, которые только можно вообразить - "как огненная радуга", сказала я и удовлетворенно вздохнула. Я пришла пораньше, чтобы помочь Труди все расставить.
Труди дрожала так, будто собиралась исполнять главную роль в своей первой пьесе.
- Что будет, если я не сумею ничего продать?
- Не говори глупостей. Я сама положила глаз на пять бутылок для рождественских подарков.
- Я не могу брать деньги с родной сестры!
- Что за чепуха! Теперь, когда ты стала бизнесменом, никаких сантиментов, Труди!
- О, Милли! - Труди взглянула направо и налево на других лоточников, большинство из которых уже все подготовили и с нетерпением ждали одиннадцати часов, когда откроют двери. - Я слишком бросаюсь в глаза.
- По-моему, все замечательно. Хочешь чашку чаю?
- С удовольствием. Только не уходи надолго, сестренка. Я не смогу это сделать сама, - нервно крикнула она вслед. Я пошла в комнату за помостом, где продавали кофе и чай.
Позже я поняла, что в этот день семья Камеронов наконец-то стала настоящей семьей. Мы были похожи на любую другую семью. Джеймс пришел ровно в половине двенадцатого, как и обещал. Деклан явился чуть раньше и проявил глубокий интерес к процессу нанесения узоров на футболки. Мама явилась ровно в полдень с красным и обеспокоенным лицом. Капли пота блестели на ее лбу, хотя был холодный ноябрьский день. Я вышла ей навстречу.
- Отец так рассердился, когда узнал, что я собираюсь уехать, - сказала она, тяжело дыша. - Он требовал, чтобы я сначала приготовила ему обед. Я поставила еду в духовку на маленький огонь, чтобы она была готова, когда он вернется из паба, но боюсь и думать, что с ним будет к тому времени. - Она уронила свою сумочку, наклонилась ее поднять, потом уронила ключи от машины и перчатки. - Как дела у Труди?
- Ее бутылки идут нарасхват. Половина уже продана. Она слишком мало просит.
Труди даже не заметила, что я отошла. Набравшись уверенности, она уже самостоятельно управлялась со своим лотком, возле которого толпились покупатели. Я схватила мать за руку.
- Мам, ты можешь поехать со мной на квартиру Фло, когда все закончится? Я хочу тебе кое-что показать.
- Что там такое?
- Не скажу. Сама увидишь.
Она покачала головой.
- Никак не могу, Миллисент. У отца ужасное настроение. Уж лучше я поеду сразу домой.
- В таком случае я заеду вечером и заберу тебя, - сказала я твердо. - Тебе нужно кое-что увидеть.
Джеймса уже представили Труди. Теперь пора было познакомить его с матерью. Как могла я стыдиться, думала я с комком в горле, этой сердечной, доброй женщины, чье лицо засветилось от удовольствия.
- Очень приятно познакомиться с вами, Джеймс. Ваша мама называет вас Джим или Джимми?
Когда после обеда приехал Колин с Мелани и Джейком, лоток Труди уже практически опустел. Глаза Труди торжествующе сияли - она заработала более двухсот фунтов.
- Не могу поверить, что люди действительно готовы платить за мои бутылки. Только представьте, они будут стоять на подоконниках по всему Ливерпулю. - Она пообещала раскрасить для меня еще несколько в ближайшие дни.
Мама была в своей стихии. Она ходила вокруг и говорила:
- Вижу, вы купили одну из бутылок моей дочери. Они прелестные, правда?
Если люди были расположены остановиться и поболтать, она начинала рассказывать им и про другую свою дочь.
- Вон она, - слышала я не раз. - Это наша Миллисент. Она работает в агентстве недвижимости в центре Ливерпуля. А это мой сын - вон тот парень в коричневом свитере. В следующем году он идет в колледж.
К всеобщему удивлению, приехала бабушка и купила последнюю бутылку Труди.
- Как я могла не приехать? - проворчала она. - Меня подвезли. Надеюсь, Кейт приехала на машине и отвезет меня домой.
Я внимательно рассматривала бабушку. Эта женщина отдала ребенка Фло Нэнси О'Мара. О, как бы хотела я знать точно, что же произошло. Но время было неподходящее - а будет ли когда-нибудь подходящее время, чтобы затронуть столь щекотливую тему?
Мы все вместе пошли в комнату за помостом, чтобы выпить чаю. Труди сложила свой лоток и присоединилась к нам. Собрались трое Камеронов, четверо Дейли, Марта Колквитт и Джеймс. У нас неожиданно завязался оживленный разговор о футболе. Не хватало только отца, этим, вероятно, и объяснялось всеобщее оживление.
- Никогда не думал, что буду свидетелем такого, - прошептал мне Колин.
- Свидетелем чего?
- Ну, это почти классический вариант "счастливого семейства", разве не так? Так должна вести себя любая нормальная семья. Все прекрасно провели день, включая и детей.
Когда подошло время уезжать, я договорилась с мамой, что заеду за ней в семь и отвезу ее на квартиру Фло. К тому времени отец должен был снова уйти.
- Сказала бы ты, в чем дело, - вздохнула мама.
- А в чем, собственно, дело? - спросил Джеймс позже. В город мы ехали порознь на своих машинах и встретились в ресторане, чтобы поужинать. - Я надеялся, что остаток дня мы проведем вместе.
Последнее замечание я пропустила мимо ушей.
- Это что-то по-настоящему удивительное и потрясающее, - сказала я счастливо. - Тетя Фло оставила маме свою квартиру и деньги, почти двадцать четыре тысячи фунтов. Я только вчера ночью нашла копию завещания. Я хочу, чтобы мама сама съездила к Фло и прочитала.
Когда я заехала за мамой, дом был погружен в темноту. Удивившись, я обошла вокруг. Дверь кухни оказалась не заперта, значит, кто-то все-таки был дома.
- Мама? - крикнула я. - Деклан? Есть кто дома? Это я.
Сверху донесся слабый звук, похожий на хныканье. Взволнованная, я включила свет на лестнице и пошла наверх.
- Мама? - позвала я.
- Я здесь, милая. - Голос, чуть громче шепота, доносился из передней спальни. Я толчком открыла дверь и стала нащупывать выключатель.
- Не включай свет, Миллисент.
Я не послушала ее. В тусклом свете лампы я увидела, что мама полусидит, полулежит на кровати. Ее правый глаз распух, губа разбита и кровоточила. На обеих руках были синяки. Она выглядела совершенно разбитой, но, несмотря ни на что, ее глаза смотрели все так же бодро, будто она самая неунывающая жертва на свете, которая выживет, что бы ни выпало ей на пути. Я не сомневалась, что, даже если ее переедет танк, она все равно поднимется и пойдет дальше, как ни в чем не бывало.
- Мама! О, мама что он с тобой сделал? - Ярость накрыла меня волной, я едва могла говорить. Если бы отец оказался здесь, думаю, я могла бы его убить.
- Закрой шторы. Не хочу, чтобы люди заглядывали.
Я задернула их резким движением и села на кровать. Мама сморщилась от боли.
- Все не так плохо, как выглядит, - сказала она. - Я хотела позвонить тебе, сказать, чтобы ты не ехала, но все время отвечал твой автоответчик.
- Я была в городе с Джеймсом. - Я заставляла себя говорить спокойно.
- Миссис Брэдли намазала меня мазью, промыла глаз. И я слегка пьяна. Она дала мне большой фужер бренди. Хотела вызвать полицию, но я ей не разрешила. - На протяжении многих лет миссис Брэдли часто угрожала заявить на Нормана Камерона в полицию, но мама всегда останавливала ее. - Я сказала ей, что он ударил меня в первый раз за много лет, и это чистая правда, клянусь Богом.
- За что, мама?
Она пожала плечами, потом снова поморщилась.
- Обед сгорел. Я знала, что он сгорит - все это время в духовке простоял.
- Ты хочешь сказать, все это… - Я махнула рукой в сторону черного глаза, разбитой губы, синяков, - только из-за сгоревшего обеда?
- Только частично. Меня долго не было дома, Миллисент, почти четыре часа. Да, какой чудесный день. - Ее глаза светились, когда она думала о прошедшем дне. - Я такое удовольствие получила и так рада, что у Труди все получилось, что Колин привез детей, бабушка приехала, ты и Деклан. Джеймс такой чудный парень, так мне понравился. - Она заставила себя засмеяться. - Я даже купила себе пару сережек, чтоб надеть на твою свадьбу - маленькие такие, с красными цветочками, как раз под мое лучшее пальто.
- Ах, мама! - Я слегка коснулась ее поблекших волос.
Она вздохнула.
- Он всегда не выносил, если я счастлива. Я никогда не осмеливалась зайти домой с улыбкой, это всегда выводило его из себя. Он себя чувствовал так, будто от него отгородились, и взрывался. А сегодня я просто не думала об этом. Хотела, чтобы он порадовался за Труди и вообще за все. Вместо этого он на меня накинулся. Пока меня не было, он заводился все больше и больше.
- Он всегда был мерзким выродком, - сказала я злобно.
Последовало долгое молчание. Мама, кажется, ушла в свой собственный мир. Снаружи прорычал и затих мотоцикл. Я встала и посмотрела сквозь шторы. Из дома напротив вышла девушка, села на заднее сидение, и мотоцикл умчался прочь. Я стояла у окна, хотя смотреть было больше не на что, разве что на оранжевые фонари, затихшие дома, на случайную машину. Прошла группа мальчишек, пинавших футбольный мяч. И тут мама заговорила тихим, отстраненным голосом:
- Помню, я была еще совсем маленькой, два или три года. Мы уходили куда-то на целый день, бабушка и я. Когда вернулись домой, было уже поздно. Я тебе говорила когда-нибудь, что мы довольно долго жили у Эльзы Камерон? Так вот. Эльзы не было дома, и мы услышали шум из шкафа за лестницей - ужасные рыдания. Бедный мальчишка сидел там, запертый в темноте, уже несколько часов. Ты никогда не видела таких глаз, какие были у него, - лихорадочные и яркие, такие, будто он сошел бы с ума, если бы просидел там еще чуть-чуть. А ему было всего шесть лет.
- Ты про кого говоришь, мама? - спросила я, сбитая с толку.
- Про твоего отца, милая. После этого бабушка больше никогда не оставляла его одного с Эльзой. У его матери была эта болезнь… Сейчас она называется родильная депрессия, что-то в этом роде. Ей нельзя было воспитывать ребенка.
Я почувствовала, как холодею. Вспомнила фотографию в квартире Фло - женщина деспотичного вида с прелестным ребенком на коленях, ребенком, который стал моим отцом. Я попыталась представить себе чудовище, установившее над нами в детстве власть страха, охваченным ужасом шестилетним мальчиком. Это было сложно.
- Почему ты нам этого никогда не рассказывала, мама? - спросила я дрогнувшим голосом.
- Твой отец заставил меня поклясться, что я не скажу ни слова, ни единой душе. Думаю, ему стыдно. Ты уж, пожалуйста, не обмолвись об этом.
- Но мы могли бы понять.
- Возможно. А может, и нет.
- Думаю, все было бы по-другому, если бы я не подвела его, - сказала она скорее себе, чем мне.
- Как, мама?