Анна пребывала в отчаянии. Ужасные дни следовали один за другим. С ней день и ночь находились две женщины, которых она ненавидела, зная, что они ее враги. Они были подосланы по приказу короля и выполняли роль служанок. Это были миссис Козинс, шпионка и сплетница, и ее тетка, леди Болейн, жена дяди Анны, сэра Эдварда. Она всегда завидовала своей племяннице, с самого рождения Анны, когда все говорили, какая она хорошенькая и умненькая девочка. Эти двое, по приказу Кромвеля, утомляли ее своими постоянными вопросами, стараясь заставить признаться в том, что у нее были любовники и что она изменяла королю. Они были некрасивыми женщинами с лживыми глазами, которым очень нравилось то, что им было поручено, и которые получали удовольствие, видя страдания королевы. Каждое замечание, сказанное королевой, передавалось в искаженном виде, чтобы показать, что она виновата. Именно этого и хотел Кромвель, поэтому эти две женщины его вполне устраивали. Те же леди, которых Анна хотела бы видеть рядом с собой, к ней не допускались. Ей хотелось бы поговорить с Маргаритой Ли и Марией Уайатт, со своей сестрой Марией, с Мэдж. Так нет же, за ней следовали по пятам, куда бы она ни направлялась, эти две отвратительные фурии или леди Кингстон, такая же холодная, как и ее муж, и не испытывавшая к королеве ни капли жалости. Дело в том, что жена констебля Тауэра видела много горя и привыкла к нему. У нее не осталось жалости для той, которая до того, как судьба ее так сильно ударила, получала от жизни много удовольствий.
Но кое-какие слухи все-таки доходили до Анны. Ее брат был арестован. За что? Его обвинили в кровосмешении! Но это возмутительно! Как они могут говорить такое! Это чепуха! Шутка! Они не смогут сделать Джорджу ничего плохого. Он ни в чем не виноват перед королем.
– Я была глупой, беззаботной и любила лесть. Я была тщеславной и безрассудной… Но мой любимый брат, что ты сделал? Ты только помогал мне! Пусть я умру, но ты не должен из-за меня страдать.
Лицемерки, находившиеся с ней, кивали, запоминая, что она говорила. Выбросив слово здесь, фразу там, они передавали Кромвелю сведения, которые его устраивали.
– И Уайатт здесь, в Тауэре! – возмущенно восклицала Анна. Она плакала, называя его милым Томасом, и вспоминала прекрасные дни детства, проведенные вместе.
– А Норрис! Говорят, он обвинил меня… Я никогда этому не поверю! Норрис не предаст меня!
Она не могла поверить, что Норрис ее предал! И Кромвель рассуждал, что если она не может поверить в это, значит, признает себя в чем-то виноватой.
Когда она была очень расстроена, они делали вид, что успокаивают ее, стараясь завлечь в западню.
– А как же джентльмены, сидящие в Тауэре? Кто-нибудь заботится о них, стелет им постель? – спрашивала она.
– Нет, постели им не стелет никто, – отвечали ей эти женщины, а потом передавали Кромвелю, что она очень печется о своих любовниках.
– Обо мне будут писать баллады, – сказала она однажды и неожиданно улыбнулась. – Но никто не может так хорошо писать стихи, как Уайатт.
– Она восхищалась Томасом Уайаттом, – доносили Кромвелю его шпионки.
Она горько плакала, жалея свою дочь.
– Что станет с ней? Кто будет о ней заботиться? Я чувствую, что смерть моя близка, потому что знаю, кого король посадит на мое место. А он не может взять себе новую королеву, пока жива старая. Что станет с моей девочкой? Ей еще нет и трех лет, она такая маленькая. Смогу ли я увидеться с ней? Пожалуйста, попросите об этом. Разве вы не понимаете, как хочется матери увидеть своего ребенка в последний раз?.. Но нет, не делайте этого. Я не хочу, чтобы ее сюда приводили. Что она подумает обо мне! Я буду плакать и испугаю ее. А я не смогу не плакать, потому что судьба ее меня беспокоит. Она еще такая маленькая. Как она будет жить одна в этом жестоком мире! Не говорите никому, что я хочу видеть свою девочку.
Глаза ее были полны страха. Они могут мучить ее, используя для этого ее дочь. Но нет! Только не это! Только не Елизавета!
– Сейчас она играет в своей детской. Что будет с ней? Ведь она – дочь короля!
Вдруг она начинала громко смеяться, и смех ее переходил в рыдания. Она думала о том, что теперь ее дочь будут считать незаконнорожденной…
– Это мне в наказание за то, что я не была добра к дочери Катарины Марии. О Катарина! Прости меня! Я тогда не понимала, что значит иметь дочь. А что если король…
Но она не осмеливалась даже думать об этом. Однако она хорошо знала его, холодного, неугомонного и расчетливого. Он захочет освободиться от нее, обязательно захочет. Уже сейчас ее обвиняют в том, что она изменяла ему с пятью любовниками, один из которых ее собственный брат, горячо, но по-братски ее любивший. Что если король скажет, что Елизавета не его дочь? Он ненавидит ее мать, и судьба дочери может быть ему безразлична. И если он женится на Джейн Сеймур… если она станет королевой, будет ли она добра к Елизавете?
– А я, я была добра к Марии?.. О Господи, прости меня. Я была злой. Я была не права. И теперь Бог наказывает меня за это. Со мной произойдет то же, что произошло с Катариной. И некому будет позаботиться о моей дочери, как некому было позаботиться о Марии.
Она рыдала, думая обо всем этом. Потом она вспомнила, что, став женой Генриха, она объявила себя счастливейшей из женщин. Эта мысль вызвала у нее горький смех.
– Как она рыдает! Как она смеется! – шептались ее прислужницы. – Она не в себе… Она истеричка и очень боится. Ее поведение указывает на то, что она действительно виновна в том, в чем ее обвиняют.
Анна много говорила, очень мало спала, лежала в темноте, вспоминая прошлое, стараясь представить будущее. Ее охватило отчаяние. Король был холоден и жесток, и он всегда найдет оправдание самому жестокому своему поступку, если захочет. Со мной все кончено, думала она. Теперь никто не может меня спасти! Иногда к ней возвращалась надежда. Но ведь он любил меня когда-то. Ни в чем мне не отказывал… И даже в самое последнее время ему было интересно со мной. Я старалась… Он восхищался мной. Но я стала пренебрегать им. Возможно, он сделал это, чтобы испытать меня. Скоро он вернется ко мне, и все будет хорошо.
Но нет! Я здесь, в Тауэре. И обо мне говорят ужасные вещи. Здесь все мои друзья. Мой дорогой и любимый брат Джордж, единственный в мире человек, которому я могу доверять. И они знают это. Поэтому они и посадили его в Тауэр. Поэтому они арестовали тебя, Джордж, чтобы ты не мог мне помочь…
Она попросила принести ей письменные принадлежности. Она напишет ему. Постарается забыть, какие у него жестокие глаза, постарается забыть, каким он стал, и будет вспоминать, каким он был, когда говорил ей, что имя Анна Болейн звучит в его ушах как самая сладкая, самая прекрасная музыка.
Слова импульсивно ложились на бумагу.
"Недовольство вашей милости и мой арест кажутся мне настолько непонятными, что я даже не знаю, что и писать, в чем извиняться…"
Писала она быстро. Взявшись за перо, она почувствовала, что надежда вернулась к ней.
"Никогда ни у одного принца не было такой верной во всех отношениях жены, верной своему долгу и любви, как Анна Болейн. Я была бы довольна оставаться Анной Болейн и быть тем, кем была, если бы Бог и ваша милость хотели этого, а не пожелали для меня другой судьбы. Но я никогда не была спокойна за свою судьбу и за трон, который получила, я всегда считала, что со мной может произойти то, что произошло. Потому что судьба моя, ваша милость, зависела от вашего настроения, а ваше внимание, я это знала, было привлечено к другому предмету".
Она остановилась. Не слишком ли смело она выражается? Но она чувствовала, что смерть подстерегает ее, и ей было все равно.
"Я была девушкой скромного происхождения, но вы выбрали меня, чтобы сделать своей королевой и супругой, хоть я и не заслуживала этого, да и не особенно хотела. Но если тогда вы нашли меня достойной такой чести, то не позволяйте же вашему мимолетному желанию или злому совету моих врагов лишить меня вашей благосклонности и не давайте возможности замарать меня незаслуженно подозрением в том, что я неверна Вашему Величеству, что запятнает меня и маленькую принцессу, вашу дочь Елизавету.
Судите меня, мой добрый король, но судите по справедливости. Пусть моими обвинителями и судьями будут не мои злейшие враги, ненавидящие меня. Пусть суд надо мной будет открытым, потому что я не боюсь правды, мне нечего стыдиться. И тогда вы поймете, виновна ли я, а я невиновна, и все ваши подозрения будут рассеяны, и совесть ваша будет чиста, а всяческие обвинения и ложь прекратятся. Или же моя вина будет доказана открыто. И тогда в зависимости от того, к какому выводу придет Бог и вы, ваша милость, вы сможете жить со спокойной совестью. И если мои преступления будут законно доказаны, вы, ваша милость, будете вольны перед людьми и Богом не только достойно наказать меня, как неверную жену, но и продолжать оказывать свое внимание и проявлять нежные чувства к той, кого вы уже выбрали, по вине которой я нахожусь сейчас в таком ужасном положении и имя которой, как известно вашей милости, я могла бы назвать вам уже давно".
Она писала это, а щеки ее пылали от гнева.
"Но если вы уже решили мою судьбу и моя смерть и незаслуженный позор помогут вам достичь желаемого вами счастья, то я попрошу Бога, чтобы он простил вам ваш великий грех, а также простил моих врагов, явившихся инструментом в достижении вашей цели. Я попрошу его, чтобы он не заставил вас отчитываться за ваше, не достойное принца поведение и жестокое отношение ко мне на Страшном суде, где мы с вами вдвоем скоро окажемся. Я не сомневаюсь, что на этом справедливом Суде моя невиновность будет доказана, что бы обо мне ни думали при этой жизни, и я буду оправдана".
Она положила перо, и горькая улыбка появилась на ее лице. Это тронет его. Она знала, как можно его разжалобить, как повлиять на него. Она часто это делала, несмотря на все его окружение, противящееся ей. У нее хватало на это смелости. Она была бесстрашной, не заботилась о своем будущем, хотя иногда действовала глупо, была тщеславной, не желая проявлять трусости. Если он прочтет это письмо, в котором она ссылалась на Божий суд, он испугается, ужасно испугается. И как бы он ни договаривался со своей совестью, она будет мучить его до конца его дней. Он будет думать об этом, лежа в постели с Джейн Сеймур, а она, Анна, будет осуществлять над ним свою власть даже лежа в могиле. Она была уверена, что он хочет ее убить. Он хладнокровно все это запланировал, как это сделал бы любой простой человек, решивший освободиться от своей жены, которая ему надоела, забив ее до смерти или зарезав ножом и бросив ее тело в глубокую реку. Она была в ужасе, испытывая чувство, которое испытывает женщина, знающая, что убийца ее следует за ней в темноте, ожидая удобного момента для исполнения своего намерения. Но простые женщины, знающие, что их ожидает, могут обратиться за помощью. К ней же никто не придет на помощь, потому что ее убийца – самый могущественный человек в Англии, гнев которого умерить не может никто и преступления которого не могут предотвратить даже архиепископы. Напротив, они будут подыскивать оправдание этим преступлениям.
Она заплакала, и мысли ее от собственных несчастий перекинулись на ужасную судьбу тех, кому придется вместе с ней пролить свою кровь. Она обвиняла себя, потому что ее любовь к лести заставила их открыто выражать свое восхищение ею. Разве не ее желание доказать королю, что, несмотря на то, что он предпочитает других, есть мужчины, которым она очень нравится, привели к этой трагедии?..
Она вновь взялась за перо.
"Мое последнее и единственное желание заключается в том, чтобы я одна стала жертвой недовольства мной Вашего Величества и чтобы оно не коснулось невинных душ, тех джентльменов, которые, насколько мне известно, из-за меня находятся в заключении.
И если когда-либо вы испытывали ко мне добрые чувства и имя Анны Болейн услаждало ваш слух, выполните эту мою просьбу, и я больше не буду вас беспокоить и буду просить Бога Отца, Сына и Святого духа, чтобы они заботились о вас и направляли все ваши действия по правильному пути.
Из ужасной тюрьмы Тауэр, 6 мая, Анна Болейн".
Написав это письмо, она почувствовала себя лучше. Она оставила у себя письменные принадлежности, чтобы, если захочется, снова воспользоваться ими. Однако она была расстроена, не зная, каким образом сделать так, чтобы письмо дошло до короля. Она представила себе, что оно попадет к Кромвелю, что было вполне вероятно, потому что его шпионами кишело ее окружение. Вряд ли можно надеяться, что письмо попадет в руки королю. Но если ей повезет и король сможет прочесть его, она была уверена, он не останется равнодушным. Он, раньше сердившийся на нее за то, что она редко ему пишет, обязательно прочтет это письмо.
Но она была полна опасений и мрачных предчувствий, ибо слишком хорошо знала своего мужа, его могущество и то, что он всегда сможет найти способ жениться на Джейн Сеймур и успокоить свою совесть. И все эти мысли рассеяли слабую надежду, появившуюся у нее, когда она писала это письмо.
Смитон лежал в своей камере. Он больше не выглядел красивым юношей. Его черные кудри, залитые кровью и потом, спутались. Лицо распухло от ран. Ему казалось, что человек способен ощущать лишь два чувства: боль и отсутствие боли. Одно из них – агония, другое – благодать.
Он почти не воспринимал торжественной атмосферы в зале суда, не видел мужчин, которых судили вместе с ним. Он механически отвечал на вопросы, которые ему задавали, отвечал так, как от него требовали, ибо прекрасно знал, что иные ответы снова вызовут боль, которой он так боялся.
– Виновен! Виновен! Виновен! – выкрикивал он. И перед глазами его представали не судья и присяжные, а темная комната, пахнувшая кровью и смертью. Его преследовал запах уксусной кислоты. Он видел слабый свет, дыбу, чувствовал, как рвутся его жилы.
Он медленно прошел на место, предназначенное ему, каждый шаг был для него агонией. Он не мог стоять прямо. Он никогда этого не сможет, никогда у него больше не будет легкой походки, никогда пальцы его не коснутся музыкальных инструментов, пробуждая музыку, которую он так любит.
В камеру вошел здоровенный бородатый мужчина. В руках у него был листок бумаги. Он сказал, что Марк должен поставить на нем свою подпись.
– Ты ведь знаешь, Марк, что предатели всегда получают по заслугам, – сказал ему на ухо этот человек.
Нет! Он ничего не знает! Он не в состоянии думать! Боль лишила его возможности не только двигаться, но и думать.
Могут подвесить за шею, но не удавить окончательно. Могут выпотрошить все внутренности. Так что же, Марк этого хочет? Разве он не знает, как погибли монахи монастыря Чартерхауз? Они умерли смертью предателей, а Марк такой же предатель, как и они.
Боль! Он закричал при одной мысли о боли, будто бы каждый нерв в его теле пытался выразить этим криком свой протест. Опять пытки, которые он испытал в темнице? Нет! Нет! Только не это!
Он зарыдал, и Фицуильям, наклонившись над ним, прошептал:
– Но это не обязательно, Марк. Вовсе нет! Просто подпишись под этой бумагой, и все будет в порядке. С тобой ничего дурного не произойдет. Бояться тебе нечего.
– Бумага? Где бумага? – спросил Марк. Он не спросил, что за бумага. Он побоялся спросить, что в ней написано, хотя прекрасные глаза королевы возникли перед его мысленным взором. Он не знал, где он находится, в темнице или в своих покоях. Он пытался объяснить ей: "Мадам, вы не испытали пыток, вы не можете понять, что человек не в состоянии их вынести".
– Подпиши здесь, Марк. Скорее. Я помогу тебе.
– А что потом? Что потом? – закричал Марк. – Больше никаких пыток?..
– Никаких пыток, Марк. Тебе только нужно поставить свое имя. Подпиши, Марк, и тогда узнаешь, что будет потом.
С помощью Фицуильяма он поставил свою подпись под документом, составленным за него.
Сэр Фрэнсис Вестон, красивый и богатый юноша, жена и мать которого предложили королю очень большой выкуп за то, чтобы тот его освободил, более достойно встретил смерть. То же самое произошло и с Бриртоном. Красивые, веселые, ищущие приключений, они решили служить при дворе. Они видели, как другие попадали на дыбу за малейшие прегрешения. Но это был жестокий век, и они поняли, что их приговорят к смертной казни, как только попали в Тауэр. Они невиновны, но что из этого? Их присяжные были подобраны специально, так же, как и судьи. Результат известен заранее. Суд оказался фарсом, и они были достаточно умны, чтобы понимать это. Они помнили Бекингема, которого приговорили к плахе за предательство, измену королю, но на самом деле его казнили за то, что он был слишком близким родственником короля. Теперь на плаху взойдут они, пришел их черед быть обвиненными в измене, хотя настоящая причина их смерти заключалась в том, что король хотел освободиться от своей королевы и жениться на женщине, которая ждала ребенка. И это нужно было сделать как можно скорее, пока ребенок еще не родился. Это жестоко, но очень просто. Законы, которыми руководствовался суд, были законами джунглей, а король в этих джунглях был львом-людоедом, который не жалел ни мужчин ни женщин.
Они помнили, что они джентльмены, и молились за то, чтобы при любых обстоятельствах у них хватило сил не забывать об этом. Марк Смитон предал свою душу и запятнал свою честь. Но они верили, что никакие жестокие пытки не заставят их пасть так низко. Они следовали по пути своих старших товарищей, в частности Норриса, который вел себя стоически перед судьями.
– Невиновен! – заявил Норрис.
– Невиновен! – эхом откликнулись Вестон и Бриртон.
Это, конечно, не имело никакого значения, и они были признаны виновными и приговорены к смерти, все четверо: трое к плахе, а четвертый, Марк, к повешению, принимая во внимание его неблагородное происхождение.
Король был возмущен этими тремя придворными. Как они смели позволить вести себя столь героически в зале суда и громко заявлять, что они невиновны! Его народ сентиментален, и он благодарил Бога за то, что англичанам Анна никогда не нравилась. Они не сказали ни слова в ее защиту, они были довольны, что с ней наконец будет покончено, с этой ведьмой, отравительницей, чернобровой колдуньей, шлюхой. Он благодарил Бога, что никто не выступил в ее защиту. Ее отец? Томас, граф Вилшайер не показывался в эти дни на глаза. Он был болен, очень сожалел, что все так получилось, и готов был подчиниться своему королю, боясь, что в противном случае ему придется предстать перед судом вместе со своими безнравственными дочерью и сыном. Норфолк? Никто так не был доволен, как Норфолк, что Анна предстала перед судом. Они ссорились много лет. Саффолк, ее старый враг, потирал руки от удовольствия. Нортамберленд? Этот Нортамберленд! Он болен! Прекрасный друг! Его должны были назначить одним из ее судей, и он представил себе, что произойдет с ним, если он выступит против короля. У него уже были неприятности из-за Анны Болейн раньше, и теперь они тоже могут возникнуть. Бояться некого. Милорд Рочфорд, это дикое чудовище, сидит под крепким замком. Да и что у него есть для того, чтобы защитить себя и свою сестру, кроме злого языка? Анна должна увидеть, какую цену ей придется заплатить за то, что она смеялась над королем, вначале околдовав его, а потом обманув. Никто другой, девочка, не будет целовать твои прекрасные губы, зло подумал король, пока они еще теплые. Пусть целуют, если им нравится целовать мертвые губы! Но им не удастся найти твоей очаровательной головки, которая будет отрублена!