- Пастор Мейерс? - Голос, который она так и не смогла забыть, прервал тишину. - Можно вас на пару слов?
Она смотрела на него, не сводя глаз, - на большее была неспособна. Раньше она видела его только в строгих деловых костюмах, выбритым и лощеным. Теперь он был другим: облегающая тюремная форма позволяла разглядеть широкие плечи, хорошо развитую грудную клетку, под брюками угадывались мускулистые ноги.
Естественный запах, исходивший от него, нельзя было назвать неприятным, усики над верхней губой и бородка, скрывающая твердую нижнюю челюсть, придавали ему некоторый шарм. Взгляд ее скользнул по волосам: несколько отросшие теперь, они чуть вились на концах, падая на лоб и спускаясь с затылка.
Гастингс тоже разглядывал девушку, ее стройную фигуру и длинные ноги. Восхищенный взгляд не спеша переместился на аппетитные округлости под белым полотняным платьем, которые не смог скрыть даже синий жакет. Пока он так смотрел, ее бросало то в жар, то в холод.
Но вот его взгляд наткнулся на ее пасторский воротник, темные глаза сузились и стали черными как ночь. Красивое лицо превратилось в застывшую маску - таким она его видела, когда судья произносил приговор.
- Так это в самом деле вы, - сказал он ледяным тоном.
- Да, мистер Гастингс, - только и смогла она выдавить. Значит, узнал. Андреа попятилась назад и наткнулась на стул.
- За время фарса, который они назвали судом, я выучил наизусть вашу внешность, запомнил каждую черточку. Но этого воротника не было. Значит, пока я гнил в тюрьме, вам вручили символ святости?
Растерявшись, она глотала воздух, не зная, что сказать.
- Меня посвятили в сан священника более двух лет назад, но я не надевала этот "символ" в суд, так как дело было гражданское.
- А может, и стоило надевать. - Лицо его помрачнело. - Может, это помогло бы вам получить прозрение свыше. Бог мой, как мне нужна была ваша помощь!
Он сложил руки на груди, короткие рукава рубашки позволили увидеть, какие они мускулистые. Еще раньше она заметила поросль черных волос на груди, там, где была расстегнута верхняя пуговица.
- Что же привело вас в этот модный загородный клуб? Или, напротив, вы решили посетить трущобы и познакомиться с тем, как живут бесчестные, порочные типы?
Теперь Андреа изо всех сил сдерживала злость.
- Раз в неделю Духовная коллегия проводит здесь богослужения, - ответила она. - Сегодня была очередь нашей церкви.
Он нагло рассматривал ее лицо и фигуру, приводя ее в замешательство.
- Ну что ж, желая приумножить число верующих, ваша церковь поступила гениально - бросила вас в это скопище мужиков. Они могли бы разорвать вас на куски. Странно, что до этого не дошло.
Андреа не была готова с ним спорить, и теперь его злые нападки выбивали ее из колеи. За какие-то считанные секунды он проник за воздвигнутую ею защиту, даже разгадал ее страх перед этой поездкой в тюрьму, можно сказать - разоблачил ее.
- Собственно говоря, я здесь вместо Пола Ейтса, старшего священника, он ненадолго уехал из страны, - оправдывалась она.
Откинув голову назад, Гастингс разразился злорадным смехом. Часовой, успевший за это время подвинуться к исповедальне, повернул к ним голову, но Лукас Гастингс не обращал на это внимания.
- Бьюсь об заклад, вы не умеете врать. С тех пор как я здесь, ни одна женщина-священник не проникала в эту тюрьму. А давайте поиграем в "правду"! Вы слышали мой приговор, знали, куда меня упекли. Льщу себя надеждой, что вы решили навестить меня, увидеть своими глазами, какой причинили вред. Может, хотели узнать, жив ли я? Если жив - ваша совесть была бы спокойна, не так ли? Это что же - первое в вашей жизни знакомство с матерым преступником?
- Вы себе льстите, мистер Гастингс. Да, я знала, что вы здесь, но не думала, что вы появитесь на богослужении. А приехала я затем, чтобы приблизить заключенных к Богу и слегка облегчить их страдания.
- Это так же вероятно, как то, что вы станете Римским папой.
- Бывают случаи, когда человеку нужна помощь свыше. - Андреа продолжала настаивать, хотя едва держалась на ногах. Она говорила, а он жадно смотрел на ее губы, и ей казалось, что смысл ее слов его не интересует.
- Из ваших уст так гладко текут прописные истины, словно вы родились в воротничке священника. Давайте говорить начистоту, пастор, - последнее слово он произнес иронически. - Если бы Бог существовал, я бы не сидел здесь!
В свое время Андреа тоже так думала. Ей было немногим более двадцати, когда она очнулась в больничной палате, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой. Но излагать свое прошлое этому человеку сейчас - бесполезно, он слишком враждебно настроен. Видимо, он ничего не станет слушать и не поверит ей.
Он пробормотал проклятие, которое заставило ее напрячься.
- Как! Вы не читаете мне мораль? Вы не осуждаете меня за богохульство? - воскликнул он.
- Разве это поможет? - возразила Андреа и тут же пожалела о сказанном.
- Вы отлично знаете, что не поможет! - взорвался Гастингс.
- Зачем же вы пришли на проповедь?
- Пусть думают, что я хорошо себя веду. Только для этого.
Понимая, что она безнадежно проигрывает спор, Андреа сказала:
- Простите, мистер Гастингс, мне нужно собрать свои материалы в часовне.
- Что такое? Испугались настоящего, живого зека?
- Никогда не думала о вас как о зеке.
- Ага! Значит, вы все же думали обо мне. - Глаза его опасно сверкнули.
- Думаю, о вас думает каждый из двенадцати присяжных. Не каждый день бывает, что...
- Невинного сажают в тюрьму? - перебил он.
Андреа не нашлась, что ответить; он продолжает настаивать на своей правоте. Сейчас это потрясло ее больше, чем три месяца назад, в суде.
- Но заседатели тщательно взвесили каждую улику против вас.
- И что, мне сразу стало легче? - Он подошел вплотную, но она не отодвинулась, словно окаменела. - К чему была вся эта комедия?
Снова в душе девушки возникло горькое сожаление о том, что она не нашла себе замену и сама приехала в эту чертову тюрьму.
- Послушайте, мистер Гастингс, когда вас осудили, меня очень мучила совесть. Вы, конечно, не поверите...
- Ну ясно, вы мучились. Целых четыре часа, насколько я помню.
- Вы меня перебили. - Она не смогла закончить фразу, потому что он обхватил руками ее голову, притянул к себе и впился взглядом в глаза. У нее не было никаких ощущений, лишь боль от его пальцев, сжимающих виски. Она видела только его губы рядом со своими собственными. Эта близость отняла у нее всякую способность соображать.
- Скажите мне, пастор, - теперь это слово прозвучало как ругательство, - неужели у вас в душе не было страшных сомнений? Адского раскаяния? Чувства, что вы не сможете жить спокойно? Не было желания рухнуть и не подняться?
Терпя поражение в этой войне нервов, Андреа хотела крикнуть: "Да! Я испытывала раскаяние, и, возможно, гораздо дольше, чем вы могли представить!" Но почему-то язык ее присох к гортани. Может, потому, что его лицо тоже побелело от напряжения.
- Молчите? - Одной рукой он схватил ее за плечо и как следует тряхнул. Она знала: это жест бессознательный, Гастингс только стремится дать выход своему гневу. Но часовой у двери снова насторожился, он даже положил руку на кобуру.
Андреа мгновенно поняла, чем может грозить заключенному такая сцена. Это она довела его до исступления, а часовой может расценить увиденное как нападение. Значит, ей самой и следует выкручиваться.
- Люк, дорогой! - закричала она. - Ты не хотел, чтобы я здесь появлялась, я знаю! Но я должна была приехать!
С этими словами она впилась в его рот поцелуем, обвила шею руками, потом обняла за плечи - все это ради часового. Только бы Гастингс понял и подыграл ей...
Могла бы и не сомневаться. В тот же миг руки его скользнули ей под пиджак, обхватили ее спину, прижали к твердой, мускулистой груди. Ее "ах!" лишь послужило ему сигналом: он впился в ее губы еще крепче.
Боясь выйти из образа, она отдавалась поцелуям страстно, почти до самозабвения: ей было все равно, где она и как сюда попала. Вкус его губ, легкое покалывание щетины наполняли все ее существо каким-то радостным возбуждением. Но, испугавшись вольностей, которые допускал Гастингс, и главное - своей чувственности, Андреа прервала поцелуй и украдкой взглянула на часового. Он убрал руку с кобуры (что было очень кстати) и наблюдал за парочкой с большим интересом.
Ослабев от бурных чувств и слегка успокоившись за его судьбу, Андреа прошептала:
- Можно больше так не прижиматься.
- А мне понравилось, - ответил он с дьявольской усмешкой и снова заглянул ей в глаза. - Еще немножко. Вы должны мне рассказать, ради чего вы разработали хитроумный план посещения тюрьмы. И еще - зачем вы стали этим "живым щитом", неужели вам хотелось выгородить меня?
- Я вам уже объясняла: я приехала вместо старшего священника, - пробормотала Андреа едва слышно. Ей мешали не только противоречия, раздирающие душу, - она все еще ощущала его тело, прижатое к ней, слышала удары его сердца сквозь рубашку хаки, его ладони все еще прижимались к ее спине. - Теперь я понимаю, что не стоило этого делать.
- Мое поведение вас шокирует? - спросил он с кривой улыбочкой. - Я же мужик, хоть и преступник. И женщину давно не видел. А вы себя сами преподнесли, на тарелочке с голубой каемочкой. - Потом продолжал: - Должен признаться, что, едва вдохнув запах ваших духов, почувствовав ваши губы, я не только забыл ваш духовный сан - я представил вас вообще без всяких этих украшений.
- Как вы смеете?!
- Смею. Вы сами бросились ко мне в объятия. - Его усмешка снова стала дьявольской, и не успела Андреа ахнуть, как его рот снова впился в нее. Теперь он целовал медленно, не торопясь, словно стремясь возбуждать ее до тех пор, пока она не лишится всякой воли. Андреа старалась не загораться, оставаться жесткой и отстраненной, но он лишь хмыкал в ответ на ее жалкие попытки.
Хуже всего было то, что ее охватывало желание, горячая волна разливалась по всему телу, чего не случалось раньше никогда, даже с Марком. Андреа боролась со страстью и не могла ее унять, не могла вырваться из плена тесно прижавшегося к ней его тела.
Наконец ей удалось отстраниться, но он снова приник к ее лицу, касался его своей щекой и шептал:
- Значит, меня не стоит спасать? Даже во имя твоего возлюбленного Бога? Ну что ж, скажи часовому, что мы притворяемся. Уж он сделает все для того, чтобы я больше не нападал на беспомощных женщин. Да к тому же пасторов. Этих дурочек, забредающих в мужскую тюрьму.
- Время истекло, Гастингс! - закричал часовой, словно подслушав. - Назад, в камеру!
В последний раз он охватил ее голову ладонями и приподнял, глядя ей прямо в глаза:
- Спасибо за визит. Может, вы не были готовы к такому. Но теперь мне есть о чем мечтать. Ну, в последний раз, на дорожку. - И снова впился в нее губами.
Хриплый стон вырвался из ее горла. Гастингс понимающе улыбнулся.
- Вот, вот. Ты чувствуешь то же самое, что и я. - Он провел большим пальцем по ее губам. - Совершенно то же самое. А теперь - прочь отсюда. Беги домой, спасайся от большого серого волка.
Сверкнув на прощанье разбойничьей улыбкой, Гастингс бегом выскочил из часовни.
Андреа была как выжатый лимон. Не в силах держаться на ногах, она оперлась на спинку стула. Через пару минут, придя в себя, она зашла в часовню, побросала в чемодан свои вещи и пошла вон из тюрьмы.
Позже она не могла вспомнить, как ей удалось пересечь приемную для посетителей, сесть в машину и добраться до Альбукерке. Остались только ощущения - греха, того, что она преступила грань и, главное, убедилась в том, что Лукас Гастингс получил свой срок не зря. Решение присяжных, в том числе и ее собственное, казалось ей теперь правильным.
Как же она не разгадала эту натуру еще во время суда? Не поняла, сколько в его характере неукротимой наглости, презрения к закону?
Видимо, эти вопросы навсегда останутся без ответа. И слава Богу, больше она с ним не встретится.
Чтобы забыть его, нужно выбросить из головы все с ним связанное, главное - не рассказывать об инциденте в Ред Блаф ни одной живой душе, даже отцу Полу. Со временем все потускнеет и уйдет в прошлое.
А пока что придется изменить свое восприятие жизни. В дальнейшем отец Пол не сможет упрекнуть ее в том, что она живет скорее сердцем, чем головой. Отныне с этим покончено.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
- Извини меня, Анди, но мяч надо брать вот так. - Ричи демонстрировал высокий класс игры в спортзале при церкви. Две команды подростков, собравшись по обе стороны волейбольной сетки, смотрели и слушали.
- Может, мальчики будут стоять в первом ряду, а мы с Лизой прикроем тыл? - предложила Анди, подмигнув застенчивой старшекласснице, которой точно так же "везло", как и Анди, когда нужно было отбить мяч.
Ричи весьма серьезно относился к своим обязанностям временного тренера и капитана команды. Андреа честно пыталась следовать его указаниям, но каждый раз, когда мяч летел на нее, она принимала его неудачно. Хорошей игрой в волейбол она никогда не могла похвастаться, но сейчас решила лечь костьми, но овладеть этим видом спорта.
В конце февраля должен был состояться матч между командами разных религиозных конфессий, входящих в Молодежный церковный союз. До матча оставалось меньше двух месяцев. Видимо, чтобы привлечь к соревнованию больше зрителей, церковное начальство Западного района ввело новое правило: в каждой приходской команде должно играть одно духовное лицо. Поскольку отцу Полу такая сверхспортивная деятельность была явно не по возрасту, защищать честь команды выпало на долю его заместительницы. Прослышав об этом, Андреа застонала как от зубной боли, и все же пришлось согласиться.
Сейчас, поправив косу, уложенную на макушке, Андреа заняла свое место - там, где указал Ричи. Видя мяч, летящий с сильной подачи прямо на нее, она сжалась как пружина, чтобы изо всех сил отбить его назад. Но, к ужасу ее и всей команды, мяч описал плавную дугу и упал на той же площадке.
Расхохотались обе команды по обе стороны сетки. Ричи упал на пол, изображая отчаяние; он дрыгал ногами и колотил руками по свеженатертому паркету.
Красная от возбуждения и стыда, в белой футболке, которая намокла и прилипла к телу, четко описывая ее фигуру, Андреа смущенно разглаживала на себе розовые шорты.
- Я знаю, Ричи, мне нужно долго учиться, но не считай меня безнадежной.
- Это нужно доказать, - сказал Мэт Гаранза, ослепив ее улыбкой, за которую его прозвали в школе "красавчиком".
- Благодарю за доверие, - съязвила Андреа, - в следующий раз, когда тебе понадобится моя помощь, вспомни, что произошло здесь сегодня. - Подмигнув ему, она побежала на свое место.
- Ребята по-своему правы, - услышала Андреа, поднимая с пола мяч.
Мяч выпал у нее из рук.
Она узнала голос, произнесший эту фразу.
Он принадлежал человеку, которого три месяца назад она поклялась забыть, этот голос нельзя было спутать ни с чьим другим. Когда его освободили? Как он меня нашел? - изумленно подумала она.
В кровь девушки стал поступать адреналин, повергая ее в панику, взбудораживая психику. Когда она решилась поднять голову, ее взгляд встретился с глазами Гастингса, который смотрел на нее в упор. Андреа приросла к месту.
В голове ее понеслись воспоминания, словно кадры из цветного кинофильма. На лице проступили пятна.
Он стоял, прислонившись к дверному косяку, - гладко выбритый, в белых джинсах и синей спортивной рубашке - и казался еще выше, чем раньше. Она вспомнила, каким неуправляемым он был в крошечной исповедальне. Поглядев на нее долгим оценивающим взглядом, он сказал:
- Приятно, что вы меня помните. Есть вещи, которые не забываются, правда?
Ей казалось, что судьба не преподнесет ей большего унижения, чем тогда, в тюрьме. Видимо, это не так. Гастингс, кажется, наслаждается, напоминая ей о том эпизоде, который она тщательно старается стереть из своей памяти. Он знал уже тогда, что она потеряла голову, едва он к ней прикоснулся, и, видимо, получает от этого воспоминания море удовольствия.
Наконец она выпрямилась, окончательно забыв про мяч, и стала говорить, что его никто не приглашал сюда, в церковный спортзал, и тем более лично к ней. Он не стал слушать; подняв мяч, он направился к подросткам, собравшимся у сетки.
- Куда вы? - закричала Андреа, устремившись вслед за ним. Он ее проигнорировал.
- Привет, ребята, - сказал он. - Меня зовут Лукас Гастингс, но друзья зовут меня Люк. - Его глаза встретились со злыми глазами девушки и на мгновение задержались: он словно напоминал ей тот момент, когда она воскликнула: "Люк, дорогой!" И снова ее обдало жаром и холодом. - Преподобный Ейтс сказал мне, что у вас нет тренера с самого Дня благодарения. А поскольку, учась в колледже, я сильно увлекался волейболом, я решил попробовать себя в этой роли.
Анди казалось, что ей все это снится. Но дети совершенно не заметили ее замешательства. Им сразу понравился этот атлетически сложенный красавец, их новый тренер, а ее поразило то, как быстро он их завоевал.
Подростки закричали, захлопали в ладоши, стали задавать Гастингсу уйму вопросов, причем все сразу. Знает ли он, что у них соревнования через месяц? Смогут ли они положить на лопатки своих соперников - может, он знает какие-то приемчики? Сможет ли он провести столько тренировок, сколько надо? Научит ли он пастора Мейерс брать мяч?
Последний вопрос снова поверг всех в бурное веселье, дети повернулись к незадачливой спортсменке, желая увидеть ее реакцию. Однако Андреа еще не пришла в себя от неожиданного появления Лукаса. Половину ее существа охватила бурная радость, в другой нарастал протест против его беспардонного появления в ее епархии - в буквальном смысле.
Почему отец Пол ни словом не обмолвился об этом со мной?
Горя желанием объясниться со старшим священником, она выбежала из спортзала. И пока за ней не захлопнулась тяжелая двойная дверь, она чувствовала на себе пристальный взгляд Гастингса, следящий за движением ее длинных голых ног.
Отца Пола она нашла в боковом приделе, где он показывал ненадежные вентили стоящим рядом слесарям. Увидев заместительницу, он пошел ей навстречу.
- Что случилось, Анди? У тебя очень недовольный вид.
- Да, я недовольна. Несколько минут назад Лукас Гастингс свалился как снег на голову и объявил, что он наш новый тренер. Я совершенно забыла, что ему уже пора выйти из тюрьмы. А главное - я понятия не имела, что вы с ним договорились. Хотелось бы знать - где, когда и как? Я думала, что вы обсудите вопрос о новом тренере со мной, прежде чем его брать. - Она говорила все это, пытаясь успокоиться.
- Давай пройдем в мой кабинет и поговорим наедине, - ответил отец Пол. Сказав рабочим, что он скоро вернется, он повел ее через холл. Андреа не помнила случая, чтобы старый священник когда-нибудь ее огорчил. Однако появление Лукаса Гастингса не предвещало ничего хорошего. - Присядь, - сказал отец Пол, закрыв дверь кабинета.
- Не могу, я слишком взбудоражена. - Действительно, грудь ее вздымалась от сильного волнения.
Священник примостился на краешке письменного стола.
- Я сам увидел Гастингса полчаса назад. Впервые в жизни.