Его сердце забилось учащенно. Такого давно не было с ним при виде девушек. Обычно наоборот: это у них сердце начинало колотиться в бешеном темпе, когда рядом оказывался Мишель, один из самых привлекательных парней на курсе.
Он относился к этому с пониманием, но всякий раз после двух-трех свиданий происходил разрыв. Причем вовсе не по его вине! Девушки никак не желали понять, что парень отказывает во встрече вовсе не потому, что появилась другая, а всего лишь по причине невероятной занятости! Конспекты, библиотека, подработка… И потом, почему он должен был залезать в скопленную с таким трудом на следующий семестр сумму ради того, чтобы сводить девушку в театр или купить ей подходящую к этому мероприятию сумочку? Глупое развлечение и пустая трата денег.
Поворот и девушка совсем близко. Удачные длинные ноги. Высокая. Легкие вьющиеся волосы. Симпатичная. Что ж такое с моим сердцем? - растерялся тогда Мишель. Далась она мне, эта симпатичная. Вот сейчас проеду мимо и больше не увижу ее никогда в жизни.
Он притормозил возле девушки и, облокотившись на борт "понтиака", спросил:
- Подвезти?
Девушка с сомнением смотрела прямо ему в глаза и напряженно покусывала нижнюю губку, словно умножала в уме пятизначные цифры и ее жизнь напрямую зависела от точности результата.
- Как хотите, - сказал Мишель, стараясь не смотреть на ее губы и злясь на себя за мальчишескую беспомощность. - Тогда я поехал.
Но не трогался с места.
- Ладно, - сказала девушка. - Сейчас светло и до Тура совсем близко.
Она подняла свою сумку, шагнула к машине, открыла дверцу, села на сиденье рядом, аккуратно поставила свой багаж на колени и закрыла дверцу. Двигалась его попутчица легко и уверенно, но почему-то как в замедленной съемке.
- Можно ехать. - Девушка опять посмотрела на него и улыбнулась.
Ровные зубы, десен не видно. Это хорошо, что не видно десен, подумал Мишель, противно, когда девушка улыбается и у нее видны десны.
- Но я еду в Марсель, - уточнил он. - А вам надо в Тур.
- Ничего, - сказала незнакомка. - Я скажу, где лучше всего высадить меня на дороге. Поймаю еще какую-нибудь попутную машину.
- Зачем?
Как интересно у нее двигаются губы, когда она говорит, удивился Мишель. Как два самостоятельных симпатичных существа. Верхнюю жалко - след от лихорадки. Где она умудрилась простудиться в такую жару?
- Что "зачем"? Я еду в Тур. - Губы девушки сложились в трубочку.
Как для поцелуя, подумал Мишель и механически повторил:
- В Тур.
Он чувствовал, как его губы готовятся к поцелую. А я не сделаю ей больно? - вдруг испугался он. Лихорадка еще не совсем прошла, корочка может лопнуть от напряжения…
- Эй! Ты уверен, что едешь в Марсель? - Девушка улыбнулась снова.
На ее щеках появились и исчезли ямочки. Как здорово! Странно, что я их не заметил, когда она улыбнулась в первый раз, подумал Мишель.
- Я бы поехала в Марсель по-другому.
- Ты была в Марселе?
- Нет. А ты?
- Я тоже. Хочешь поехать?
Девушка вздохнула, укоризненно покачала головой.
- Останови машину. Я никуда с тобой не поеду.
- Почему? Я не собираюсь останавливаться!
Она вдруг всплеснула руками - аккуратными, маленькими для ее роста руками - и захохотала.
- Что с тобой? - забеспокоился Мишель.
- Мы же до сих пор стоим на месте! Просто болтаем и никуда не едем! А оба уверены, что едем! А мы стоим!
- Правда, стоим, - обалдел Мишель. - С ума сойти!
Они смеялись, наверное, минут десять. Синее небо, зеленые террасы виноградников, ее заразительный смех, ямочки на щеках… Может быть, это были самые счастливые десять минут его жизни?
- Ладно, - вытирая пальцем выступившие от смеха слезы, произнесла наконец девушка. - Я пойду ловить другую машину. Счастливо добраться до Марселя! - Она повернулась, чтобы открыть дверцу.
- Нет! Я отвезу тебя в Тур!
- Знаешь, ты смешной парень. - Ее кулачок медлил повернуть ручку. - Но я не сажусь в машину к парням, когда езжу автостопом. Только к женщинам или к семьям.
- Автостопом? Ты? Ты не похожа на тех, кто ездит автостопом…
- Не волнуйся, я уже почти приехала. Мои родители живут в Туре. Я еду к ним на каникулы.
- Ты учишься? Где? - Мишель был готов расспрашивать о чем угодно, лишь бы она не уходила как можно дольше. А тут такая богатая тема!
- В Сорбонне.
- В Сорбонне? И твои родители не могут дать тебе денег на автобусный билет?
- Могут, конечно. У меня были деньги на дорогу. Но я опять кое-что купила себе.
- Духи? Колечко?
- Балда! Ой, извини, я случайно. Хочешь, покажу, что купила? Только обещай, что не будешь смеяться.
- Покажи. Не буду. - Хорошо бы это был купальник, помечтал Мишель.
- Вот. - Она раскрыла сумку, вытащила из нее коробку, открыла. Там лежал миксер.
- Что это? - глупо спросил Мишель.
- Миксер. Разве ты никогда не видел электромиксер?
- Видел. Но зачем тебе тратить деньги на миксер?
- Я люблю готовить.
- Поехали. - Мишель наконец-то тронул машину с места. - К которому часу родители ждут тебя?
- Ни к которому. Просто они знают, что я приеду сегодня. Мама жарит утку и печет миндальный пирог. Ты любишь миндальный пирог?
- Люблю. Меня зовут Мишель.
- А я - Полин.
Ее мама оказалась полной дамой, учительницей французского. А папа был сухощавый, подтянутый, немногословный, с аккуратно подстриженными усиками и очками в золотой оправе человек. Он больше смахивал на отставного военного, чем на учителя биологии, и больше всего на свете любил разгадывать кроссворды.
- Мама, папа, это Мишель, - сообщила Полин.
Он снял комнату в ближайшей гостинице. Из окна была видна площадь с облезлым фонтаном. На рассвете Полин постучалась в его дверь. На ее плече была та же самая спортивная сумка, а в ней, как выяснилось несколько позже: джемпер, блузка, кое-какое белье в пакете, горстка косметики, а остальное - коробки с посудой и кухонными принадлежностями.
Они уселись в "понтиак" и направились якобы в Марсель.
- Зачем ты таскаешь с собой все это? - поинтересовался Мишель.
- Разве я не говорила? Люблю готовить.
Виноградники под синим небом и маленькие гостиницы со старинными ваннами на чугунных звериных лапах… В деревенских лавочках они покупали всякие продукты - творог, молоко, яйца, ранние овощи, хлеб, ягоды - и без конца устраивали пикники. На полянках, на сеновалах, на берегу Шера, на кроватях в этих самых гостиницах.
Особенно по утрам. Мишель просыпался от звуков миксера - Полин обязательно взбивала для него что-то воздушное, утреннее и необычное, как это турское небо, как залитые солнцем виноградники, или похожие на картинки из детской книжки старинные замки, мельницы, домики и деревушки…
Они никогда не рассказывали друг другу о своем прошлом, хотя, собственно говоря, какое такое особенное может быть у двух студентов прошлое? Не строили планов на будущее, не размышляли о том, что было бы, если бы они не встретились, а просто радовались. Утром - новому дню, днем - солнцу, лету, мелькающим в окнах "понтиака" пейзажам, а также ветру, вину, блюдам придорожных ресторанчиков, вечером - предчувствию радостной ночи. Мишель никогда не встречал никого, кто бы умел радоваться так, как Полин. Искренне и заразительно.
Они вернулись в Париж и уже к вечеру сняли квартиру. Полин стерла пыль с кухонных полок, расставила на них свои сокровища и предложила:
- Сходим за продуктами?
- Я должен повидаться с родителями. Сходи без меня. - Мишель вытащил из кармана оставшиеся деньги. Их было до смешного мало.
- Хорошо, - сказала она. - Сварю луковый суп…
- Я снял квартиру, - сказал он дома.
- Дорого? - спросил отец.
- Нет. Студия на рю Пердонне.
- Я должен посмотреть. - Отец поднялся из-за стола. Родители и сестра ужинали. - Поехали, Мишо.
- Папа, может быть, не сегодня?
- Завтра я занят.
- Подождите, мы поедем с вами! - заторопилась Адель, а матушка Анжели застенчиво посмотрела на мужа. - Нам тоже интересно!
- Еще чего! Не бабье дело. - Отец впервые отказал своей любимице. - У нас мужской разговор. - И спросил уже в машине: - Ну и как она?
- Квартира?
- Дурень! Твоя подружка.
- Папа, как ты догадался?
- Ты же не совсем идиот, сынок, чтобы после отпуска снять квартиру для одного себя.
Отец молча ел луковый суп. Мишель и Полин молчали тоже.
- Значит, студентка, - наконец произнес старший Сарди. - Ты, часом, не беременна?
- Нет, наверное…
Сегодня Полин впервые накрасила глаза, и они казались двумя испуганными рыбками.
- Ладно. Женитесь. Но денег на свадьбу не дам!
- Папа, мы знакомы две недели. Мы пока не думали…
- Завел бабу - женись! - Отец хлопнул ладонью по столу. - Я не потерплю ублюдков!
На прощание отец пожелал "счастливых сновидений", хмыкнул и как бы случайно подмигнул Полин.
- Я его боюсь, - сказала она уже в постели. - Вы внешне так похожи, значит, ты тоже внутри такой же зверский?
- Не знаю, - честно ответил Мишель. - Я как-то никогда не думал об этом.
Полин вздохнула. Он поцеловал ее губы. Осторожно, хотя лихорадка давно уже прошла. На Полин была смешная коротенькая рубашечка с какими-то детскими зайчиками. Прежде чем лечь, она всегда надевала эту ночную рубашку и заплетала волосы в косу.
Мишель вдруг очень отчетливо вспомнил эту рубашку и самостоятельные завитки на шее Полин. Они тут же выбивались из-под косы. Как же это было давно: девочка Полин, всего девятнадцать! Но и сейчас ее волосы на шее пахнут так же фантастически…
Назавтра он вышел на работу и весь день не мог сосредоточиться над делами, размышляя, где бы раздобыть денег. Но так и не придумал ничего лучше, чем вместе с Полин отправиться ужинать к родителям, а потом незаметно одолжить до получки у матушки Анжели.
Полин открыла дверь. В квартире пахло чем-то необыкновенно вкусным.
- Привет! Я соскучилась. У меня сегодня день рождения.
- Почему ты не сказала вчера? - спросил он, целуя. К запаху Полин примешивался запах специй и жареного лука. - Поздравляю, но у меня нет подарка.
- Зато есть у меня. Смотри!
На столе стояла бутылка дешевого вина и яблочный пирог на сковородке. На плите под крышкой кастрюли что-то аппетитно побулькивало. Мишель уставился на сковороду. Полин проследила за его взглядом.
- У меня нет блюда, - сказала она. - Пришлось подать на стол вместе со сковородкой.
- Я когда-нибудь подарю тебе блюдо из серебра! Но… но где ты раздобыла деньги?
- Нигде. В одной лавке мне верят в долг. Я ведь жила раньше в этом квартале. Хозяин меня знает.
- Сколько ему лет?
- Кому?
- Хозяину лавки.
Она растерянно пожала плечами.
- Семьдесят, наверное. Может, восемьдесят. А может, все сто. Мы с подругой снимали квартиру тут, неподалеку. Вернее, она снимает ее и сейчас. Я ходила к ней сегодня, забрала свои книги и зимнюю одежду. А она отдала мне перевод от родителей! Они ведь пока не знают мой новый адрес. Вот, смотри. - В руках Полин вдруг появилась сотенная купюра. - Мы теперь богачи! Родители прислали на день рождения. До твоей получки дотянем!
И потом так будет всегда. В самые безденежные времена у Полин всегда чудесным образом появлялась какая-то заначка. То подруга отдала долг, то родители прислали, то она обнаружила забытую горсть монет в кармане плаща или пальто.
Всегда будет вкусная и обильная еда. И сама Полин к его возвращению всегда будет дома. Ну, не всегда, конечно. В первые годы они учились оба, и для Полин было своего рода трагедией, если она задерживалась, например, в библиотеке, и не успевала приготовить ужин. Тогда они готовили вместе. Вернее, все равно готовила она, а Мишель завороженно следил за движениями ее рук. Вот она режет овощи, вот разделывает курицу, вот - мясо, вот ее маленькие пальцы держат ложку, которую она протягивает ему и просит:
- Попробуй. Я не знаю, достаточно ли соли?
Все ее движения и жесты волновали, как и раскрасневшиеся от жара плиты щеки, пряди волос на лбу и на шее, моментально превращавшиеся в упрямые колечки.
О, этот запах ее волос на шее! Вкус мягких мочек ее маленьких продолговатых ушей… Ее губы, когда она радостно произносила с закрытыми глазами:
- Мишель! Мишель! Как хорошо… Еще! Еще!
Они поженились, когда Полин окончила университет. И практически одновременно оказалось, что, несмотря на всю их предосторожность, она беременна, и это было здорово!
Свадьба состоялась в Туре, у родителей Полин. Мишель впервые увидел ее подруг. Это было немного странно: в Париже он знал о них лишь понаслышке. Они с Полин почти никогда не ходили ни в какие компании. За редким исключением, всегда были только вдвоем. Как-то не нуждались в посторонних. Может быть, потому что были оба чересчур заняты? Или их интересы вне стен дома не совпадали?
Он работал и учился. Она только училась, но дома создавала ему такой комфорт, что Мишель не замечал более ничего вокруг. И все же в Париже Полин встречалась с подругами не только в университете. Например, ходила с ними в театр или в консерваторию. Без него. Только однажды ей пришло в голову предложить Мишелю провести свободный вечер таким образом.
- Пойдем пораньше и купим билеты с рук. Я так люблю "Волшебную флейту"! - предложила она.
- А если не купим? - предположил Мишель.
За окном в темноте сыпал мокрый снег, и выходить из дому хотелось меньше всего.
- Ты не любишь оперу? - в лоб спросила она.
Она всегда спрашивала прямо, и это было хорошо, потому что можно было отвечать также, без обиняков, тем самым раз и навсегда расставляя все по своим местам. Например, Мишель не выносит, когда бесцельно включают телевизор и перещелкивают каналы. Он всегда покупал самую подробную программу и заранее прорабатывал ее, отмечая кружочком, что ему интересно. И еще он терпеть не мог ручек, которые пишут синим или зеленым. А Полин раздражали перекрученные и выдавленные, как попало, тюбики зубной пасты. И они прямо сказали друг другу об этом. Что такого? Почему надо что-то скрывать или стесняться?
Вот и в тот раз Мишель ответил честно по поводу оперы:
- Не люблю. Зачем ходить куда-то? Можно посмотреть по телевизору. Я запомнил: "Волшебная флейта". Отмечу, когда будет в программе, чтобы ты не пропустила, если покажут.
- По телевизору не то, - расстроилась Полин. - И дело даже не в самой опере. Просто в театре особая атмосфера, публика.
- Публика точно такая же, как в метро или в зале суда, - сказал Мишель. Это была их первая размолвка.
- Пойдем! Тебе понравится!
- Слушай, я же не тащу тебя в боулинг.
- А я бы сходила. Папа учил меня играть в кегли.
- Может, у вас в провинции и не видят в этом ничего особенного, но у нас в Париже в кегельбан ходят только шлюхи. - Мишель нес полную чушь, но представить себе, как он войдет в боулинг с Полин и на нее будут пялиться все мужчины, а то, что будут пялиться, - очевидно, было выше его сил. - Если хочешь, сходи с какой-нибудь подругой.
Во всяком случае, мужчины в театре будут пялиться не только на Полин, но и на ее подругу. Это несколько утешало, как и то обстоятельство, что его самого при этом не будет.
- Правда, сходи, Полин, а я посплю впрок, надо же с пользой провести свободный вечер.
На месте его жены любая другая бы завелась, мол, что, я мешаю тебе спать? Так и скажи! И хлопнула бы дверью. Или же, наоборот, разобиделась и никуда не пошла.
Но это была Полин, и она с улыбкой сказала:
- Конечно, Мишель, поспи. Я схожу с подругой. Если мы не достанем билеты, вернусь скоро, а если повезет, ты успеешь хорошенько отдохнуть до моего прихода.
Больше она никогда не приглашала его в театр и ходила только с подругой. В театр, на концерт, в музей. Но Мишель никогда не видел этой подруги. Не было ее и в числе гостей на свадьбе. Поэтому, когда через много лет вдруг всплыла ее бывшая однокурсница, которая к тому времени работала в Лувре, Мишель сразу понял, что это и есть та самая подруга-театралка, которой по каким-то неведомым ему причинам не было на свадьбе. Он почувствовал, догадался, что это она. Как?
Трудно сказать. Как болезненный укол ревности, как предчувствие потери Полин.
В тот вечер он вернулся с работы немного раньше, а его домоседки-жены вопреки всем привычкам и логике не оказалось дома. Неужели у нее появился другой мужчина?
- Где мама? - Мишель влетел в комнату сына.
- Привет, пап! - встрепенулся тот ему навстречу. - Здорово! Ты сегодня рано, па!
- Мама где?
- Ты чего, пап? Голова болит? - Сын сочувственно смотрел на него снизу вверх ее глазами. У Селестена только ее глаза с длинными густыми ресницами, остальное все от него, Мишеля. - Хочешь, я дам тебе аспирин? Я умею растворять таблетку.
- Ты оглох? Я тебя в третий раз спрашиваю: где твоя мать?
Сын захлопал ресницами и шмыгнул моментально покрасневшим носом. Его собственным, мишелевским, детским, покрасневшим носом… А он наорал на него! Отец - родной, большой и сильный. И это было ужасно.
- Прости, сынок! - Мишель присел на корточки и положил на маленькие плечи свои руки. Теперь он сам смотрел на сына снизу вверх. - Правда, голова разболелась.
- Так бы сразу и сказал. - Селестен потер нос. Пальцы были перепачканы чем-то, как у всех десятилетних мальчишек. - Я не знаю, где мама. Я думал, ты знаешь.
И тут голова Мишеля разболелась на самом деле!
В первые годы их совместной жизни Полин выходила из дома без него. Не часто, но посещала театр, музей, консерваторию. Мишель не имел ничего против: во-первых, один билет стоит дешевле, чем два, во-вторых, никуда не надо идти самому, а в-третьих, Полин не ревновала его к боулингу и приятелям. Зато на каток они ходили вместе и ни на минуту не расставались во время отпуска.
Потом родился Селестен, а года через полтора они купили этот дом в районе Булонского леса - Мишель работал тогда уже у мэтра Ванве и пересел из лихого "понтиака" в степенный новенький "рено" синего цвета, - и Полин наслаждалась обустройством семейного гнездышка. Она всегда умела очень ловко распоряжаться деньгами, и скоро их дом стал выглядеть так, как если бы они получили его в наследство, имея вдобавок немереные капиталы.
Полин и прежде никогда не водила в дом своих друзей и подруг, а теперь ее общение с внешним миром и вовсе состояло из редких приемов семейных пар коллег и нужных знакомых Мишеля. Да и то, как правило, подобные встречи чаще происходили в ресторане. На Рождество из Тура приезжали родители Полин, а Новый год они встречали у его родителей, если не отправлялись в Альпы кататься на лыжах.
Полин, похоже, нравилось замкнутое существование: муж, сын и дом. Хотя, сказать по правде, Мишель как-то и не задумывался над тем, нравится ли ей такое положение или нет. Жизнь текла привычно и естественно, Мишель и думать забыл о ее прежних "музыкально-культурных" отлучках с какой-то там подругой: Полин всегда дома и всегда рада его приходу.
И вдруг ее нет! И сын не знает, где она…