Трудно было не уступить этой мольбе. Хотя Нона и хорохорилась перед миссис Херриард, ей было страшновато одной оставаться в Лондоне. А что, если она не так уж блестяще играет на кроте? Что тогда? И всегда в глубине души она будет вспоминать то прекрасное утро, когда Джулиан с невысказанной любовью взглянул на нее… Она даже самой себе боялась признаться в чувстве, которое не имело права на существование! Не лучше ли вернуться в Пенгорран, забыть о Лондоне, забыть о Джулиане?
- Да, я поеду с тобой домой, - сказала Нона, довольная принятым решением, но грустя о разлуке с Джулианом.
- Теперь ты будешь хозяйкой дома, - заявил отец и вложил ей в руку пачку денег.
- Купи себе что-нибудь из одежды, какие-нибудь дамские побрякушки, которые вы, женщины, так любите!
Через несколько дней после похорон Нона открыла сундуки матери. Она рассматривала богатые шелковые платья, тонкое белье с монограммами, бесценный фарфор, старинную прекрасную скрипку из редкой породы дерева, на которой играла мать. Не удержавшись, она провела смычком по струнам, вслушиваясь в глухие звуки, эхом разлетевшиеся по дому. Неужели все это надо предать огню? Все, кроме кольца… Последнюю волю матери она выполнит! Нона сложила все вещи обратно в сундуки и распорядилась отвезти их на вокзал.
За день до их с отцом отъезда миссис Херриард предложила Ноне пройтись по магазинам. Они снова посетили Маршалла и Снелгроува, где Нона купила крепдешин, который ей так понравился, бархатные ленты и кружева.
- Ханна, наша домоправительница, сумеет сшить мне костюм, но я ума не приложу, куда я его надену, - вздохнула Нона, купившая еще и шляпку из тонкого тюля. - Это, конечно, ужасное мотовство, и я никогда не полюблю ее так, как люблю шляпку с вишенками!
Миссис Херриард вопросительно подняла брови, но Нона ничего не стала ей объяснять. Она с неприязнью оглядела свое темное платье, которое носила со дня похорон.
- Я не буду долго носить его, - заявила она миссис Херриард. - Уверена, маме не понравилось бы это. Цыгане считают, что слезы обжигают души умерших и тревожат их покой. Мне кажется, цыганские обычаи иногда бывают очень мудрыми!
- Возможно. - Миссис Херриард разгладила перчатки и с чуть заметной усмешкой взглянула на Нону.
Потом они пили чай в уютном ресторанчике с нежно-розовыми стенами и безупречно чистыми камчатными занавесками.
Миссис Херриард казалась не столь решительной, как обычно.
- Вы помирились с отцом, Нона? - наконец спросила она. - Вы будете счастливы дома?
Нона удивленно взглянула на нее:
- О да! Отец больше не ожесточен, но он печален и нуждается во мне. Мы будем утешать друг друга.
- Вы вероятно, выйдете замуж… за фермера?
Смуглые щеки Ноны залились румянцем.
- Не знаю. Прежде всего я должна быть дочерью фермера! А о замужестве… я не думала…
Она уставилась в тарелку, избегая проницательного взгляда миссис Херриард.
- Возможно, когда-нибудь вам захочется… навестить нас?
Нона подняла на нее глаза. На мгновение их взгляды встретились, и Нона поразилась, увидев сострадание на лице собеседницы.
- Очень любезно с вашей стороны! Возможно, когда-нибудь я приеду!
Миссис Херриард поправила шляпку, взяла зонтик, и они с Ноной вышли на освещенную осенним солнцем улицу.
Вернувшись на Харли-стрит, Нона поднялась наверх, чтобы уложить чемоданы. Она остановилась на лестничной площадке и взглянула на ступеньки, ведущие в кабинет Джулиана. Он говорил, что когда-то это была его классная комната. Держась рукой за перила, она внимательно прислушалась. Нона знала, что Джулиана сейчас нет дома. Разумеется, не будет ничего плохого, если она просто заглянет туда, посмотрит, где он работает, чтобы запечатлеть в памяти окружающую его обстановку. Подхватив юбки, она быстро взбежала по ступенькам.
Нона бесшумно отворила дверь, вошла, на цыпочках подошла к столу, наполовину заваленному книгами. С улыбкой провела пальцем по его инициалам, давным-давно вырезанным школьным перочинным ножом, и, подойдя к окну, посмотрела направо, потом налево. При звуке шагов на лестнице она обернулась. Секунду спустя в комнату вошел Джулиан.
- Нона! Как я рад вас видеть! В эти дни мы почти не разговаривали. Вы пришли специально ко мне?
Она покачала головой:
- Я… я… - Она не находила объяснения своему поступку. - Это была ваша классная комната?
Джулиан кивнул.
- Но сначала здесь была моя детская. Смотрите! Еще стоят оловянные солдатики… Здесь моя няня рассказывала мне на ночь сказки!
Нона присела на край стола.
- Ваша няня была добра к вам?
- Очень! Только она была помешана на хороших манерах! "Скажите спасибо, мистер Джулиан! Передайте бутерброд вашему гостю, мистер Джулиан! Не хватайте со стола, мистер Джулиан!"
Нона весело рассмеялась.
- Вам бы она понравилась! - воскликнул Джулиан. - Она приехала из деревни. Там у нее остались многочисленные братья и сестры. Я знал их всех по именам. Ее семья была очень бедной. Няня обычно отправляла в деревню посылки с одеждой, которую ей отдавала мама. Она жила у нас до самой старости и умерла в прошлом году. Мы все скучаем по ней. Ваша Ханна немного напоминает мне ее… Нона! Вы завтра уезжаете домой…
- Да.
- Ах, Нона! - прошептал он и обнял ее. - Моя дорогая, моя маленькая Нона! - Он целовал ее, а она страстно отвечала на его поцелуи.
- Я должна уехать, - дрожащими губами произнесла она наконец.
- Нона! Не уезжай! - взмолился он. - Оставайся в Лондоне! Неужели нельзя…
Она покачала головой:
- Нет… Джулиан… нет. Нельзя… никак нельзя!
Она выскочила из комнаты, и он лишь услышал ее торопливые шаги по лестнице.
В тот вечер Нона ужинала с отцом и не виделась с Джулианом до отъезда утром, когда мистер Талларн приехал за ней в кебе. Накануне она попрощалась с четой Херриард и со всеми в доме, кроме Джулиана, который так и не показался. Однако, когда она ожидала отца, стоя у открытого окна, Джулиан сбежал по лестнице, чтобы усадить ее в кеб.
- Нона! Я никогда не забуду… - прошептал он. - Никогда…
Джулиан поздоровался с мистером Талларном и уже собирался помочь Ноне сесть в кеб, как к дому подкатила карета. Нона увидела Кору с матерью. Кора побагровела от досады и что-то пробормотала матери, разговаривавшей со своим лакеем. Мгновенно карета развернулась и двинулась в обратный путь. Нона изумленно посмотрела вслед уезжающим дамам.
- Вы сможете объяснить им… рассказать обо мне все? - обратилась она к Джулиану.
Он кивнул.
Кеб тронулся, и, пока он не свернул за угол, Нона смотрела на одинокую фигуру на ступеньках крыльца. Порыв ветра подхватил опавшие листья и швырнул их прямо под ноги лошади. Нона вздрогнула и прижалась к отцу.
Гриффит Талларн с дочерью приехали в Пенгорран в сумерках, когда в окне кухни уже приветливо горел теплый свет. Спустившись с повозки, Нона ощутила мертвую тишину. Над головой возвышался мрачный силуэт утеса, освещенного восходящей луной.
Если первая ночь, дома показалась Ноне странной, то последующие недели оказались еще более странными. Ноне пришлось заново устанавливать отношения с отцом и с Ханной. Роль хозяйки Пенгоррана она приняла вполне естественно, а стареющая и быстро устающая Ханна только радовалась такому повороту событий. Гриффит Талларн, утративший свой злобный нрав, казался чужим, к чьим повадкам и привычкам пришлось привыкать обеим женщинам. Похоже, он считал само собой разумеющимся, что однажды его дочь станет полновластной хозяйкой фермы. Он начал учить ее управлять хозяйством и, всегда весьма расчетливый в тратах, отказывал себе во всем, чтобы оставить ей хорошее наследство.
Сундуки, прибывшие с ними, были доставлены в Пенгорран багажной службой дороги. Открыв их в спальне, Нона показала содержимое Ханне.
- Сжечь такое добро?! - возмутилась старушка, проведя ладонью по красному шелковому платью, отделанному серовато-бежевым кружевом. - Это же просто причуда больной женщины!
- Нет, Ханна. Это нечто большее! Если не исполнить ее волю, ее душа никогда не успокоится! Помню, мне рассказывал Бенджи, цыганский юноша из табора, что они сжигают кибитки умерших и все остальное уничтожают! Таков цыганский обычай. Все это мы обязаны сжечь! - Нона не без страха оглянулась. - Я должна сказать об этом отцу. Он поймет и выполнит все так, как она хотела…
- Это какие-то языческие предрассудки! - помутилась Ханна. - Я очень любила вашу маму, но некоторые цыганские обычаи мне не по душе…
Ханна ахнула, когда, склонившись над одним из сундуков, вытащила белую фарфоровую статуэтку всадника и собаки между ног вздыбившейся лошади.
- А вот это я помню! Ваша мама поставила ее на каминной полке в гостиной на старой ферме. Я буду не я, если не оставлю ее себе! - Ханна погладила коня по голове.
Нона задумалась. Ведь мама отдала ей кольцо, так почему бы, не оставить статуэтку Ханне? Не успела она подумать об этом, как ей показалось, будто по комнате пронесся шепот. Нет, ни для мамы, ни для них не будет покоя, пока все вещи не будут уничтожены! Она взяла из рук Ханны белую статуэтку, положила в сундук и закрыла его.
Вечером Нона с отцом погрузили сундуки на повозку и отправилась к полю у реки, где Гриффит Талларн когда-то с ожесточением рыл канаву. В нее они бросили все содержимое сундуков, кроме фарфора, который выбросили несколько дальше. На груду одежды, белья и на скрипку Гриффит выплеснул консервную банку парафина и бросил зажженный факел. Золотистые языки пламени поднялись к небу, а отец с дочерью молча смотрели на огонь. От костра в небо спиралью поднимался дым, напоминая фантастичные, призрачные фигуры. Неподалеку в отблесках огня сверкала груда фарфора и фаянсовой посуды. Побуждаемая каким-то первобытным чувством, Нона бросилась туда и начала топтать бесценный фарфор, дробя его на мелкие осколки.
Костер постепенно угасал, тени деревьев становились короче. Нона как бы чувствовала облегченные вздохи души ее матери, цыганки Фенеллы, увидевшей исполнение ее последней воли.
Когда все было кончено, она взяла отца за руку, и они вместе пошли в Пенгорран.
Осень окрасила в рыжевато-коричневые тона холмы и поля, горный ясень сбросил последние листья, а стремительные горные ручьи покрылись бежевой пеной.
В Пенгорране шла подготовка к осенним торгам, когда фермеры продают свой товар и подсчитывают годовой доход. Целыми днями Гвион с хозяином сновали по горам, переводя овец на низинные пастбища.
Нона с Ханной трудились на кухне, пропитанной пряными запахами. Они готовили угощение для многочисленных покупателей, ожидаемых завтра. На улице слышалось блеяние овец. Нона перестала шинковать яблоки для начинки пирогов и сказала:
- Если погода будет хорошей, нам потребуется еды не менее чем на сто человек, а если пойдет дождь, то всего лишь для небольшой горстки людей. Что сказал отец? Погода продержится?
- Он считает, что продержится, - ответила Ханна, месившая тесто.
- Отец хочет, чтобы я поехала с ним завтра на аукцион. Надо навести справки о ценах. Сегодня он покажет мне, как сортировать овец на лоты и как маркировать их в соответствии с их качеством.
- Это мужская работа. Место женщины здесь, на кухне! - Ханна поставила тесто на полку и накрыла его тряпкой. - Ваш отец теперь обращается с вами прямо как с сыном!
- Ну что ты, Ханна! Вот увидишь, я смогу помогать отцу, когда он совсем состарится, а потом и вовсе заменю его.
- Что за разговоры для молодой девицы! Вы выйдете замуж…
Нона покачала головой.
- Завтра вы не только будете единственной женщиной среди мужчин, что само по себе уже странно, но люди говорят…
- И что же они говорят?
Нона никогда не переставала удивляться, как Ханне, по горло занятой на ферме, удается узнавать все местные пересуды! Может быть, их собирает Гвион, а потом откровенничает с Ханной?
- Люди говорят, что вы то исчезаете, то появляетесь. Ваш отец вдруг уезжает в Лондон и привозит вас обратно. Всем это кажется странным. Огонь, который все видели издалека… перемены в вашем отце… А теперь вы хотите заняться мужским делом… Люди говорят, это чудачество…
- Да не обращай ты внимания на эти разговоры, Ханна! Ведь никто не знает, что недавно умерла мама. Пусть себе болтают… А что касается меня, - Нона вскинула голову, - я им докажу, что хозяйка тоже может быть хозяином!
- Нет, в этом доме происходит что-то странное! - проворчала Ханна, сильно хлопнув ладонью по сдобному тесту.
На следующее утро Нона помогала Ханне накрывать большой стол в кухне. Они резали огромный кусок запеченной филейной говядины и готовили бутерброды.
Когда стол был готов, Нона сбегала наверх и через несколько минут вернулась в вязаном крючком костюме теплого коричневого цвета, оттеняющем ее темные волосы и смуглую кожу.
- Разве можно в таком виде появляться на грязном иоле! - воскликнула Ханна, грохнув на стол стопку тарелок.
- А почему нет? Если я учусь управлять фермой, так что, я должна выглядеть кое-как? Я все-таки женщина!
Ханна покачала головой, а Нона, выйдя из дому, свистнула молодой овчарке по кличке Софи, дрессировкой которой она занималась последнее время.
Прямо держа голову, в струящейся юбке с Софи, бегущей за ней по пятам, Нона смело подошла к группе мужчин, собравшихся вокруг аукциониста. До нее донеслись обрывки разговора.
- Какую цену вы предлагаете? Вы, сэр… только взгляните на породу… таких прекрасных овец можно купить лишь в Уэльсе!
Все были поглощены торговлей, аукцион шел своим чередом. Результаты его были легко предсказуемы. Нона глазами поискала отца и встала рядом с ним. Когда толпа мужчин перешла к следующему загону, она заметила на себе любопытные взгляды и услышала тихий шепот. Ханна оказалась права. Ее появление действительно вызвало недоумение фермеров. Она решила не обращать на это внимания и подозвала Софи к ноге.
Когда она услышала голос аукциониста, ее охватило беспокойство.
- Итак, продолжим! Какую цену мне предлагают?
Шумный аукцион продолжался, все остальное было забыто.
Однако на торгах в Пенгорране в этот день произошло еще одно событие. В разгар торгов из задних рядов толпы раздался молодой, уверенный голос. Мужчины обернулись и уставились на Мэттью Риса, предложившего свою цену.
- Мэттью Рис! - зашептались фермеры. - Ну и дела!
Кое-кто вспомнил старые торги, когда молодой человек только что появился в здешних краях. Тогда Гриффит Талларн пришел в неописуемое бешенство при виде его и отказался продавать Мэттью выставленное на торги поле. После того случая Мэттью не появлялся на торгах в Пенгорране вплоть до сегодняшнего дня! Мужчины переглядывались, ожидая очередной вспышки, вражды. Даже аукционист потерял боевой запал. Смущенный, он стоял, забыв о публике, не зная, принимать ли ему цену, назначенную Мэттью. Но тот снова повторил свое предложение, и теперь толпа уставилась на притихшего и неподвижного Гриффита Талларна.
- Отец! - Нона нервно сжала ему руку. - Отец!
Гриффит Талларн взглянул на аукциониста и твердым голосом произнес:
- Продолжайте торги! Нечего останавливаться!
Фермеры с облегчением вздохнули и удивленно переглянулись.
Нона пребывала в смятении. Очевидно, вражда кончилась, но знает ли об этом Мэттью? С чего бы он вдруг появился именно сегодня?
Перебить цену Мэттью никто не решился, торг почти закончился, и Нона вернулась домой, чтобы помочь Ханне.
В домашней суете у нее не было времени подумать об утреннем событии. Разговоры за столом в основном шли об овцах и доходах от них. Однако снова и снова все вспоминали о появлении Мэттью. Утром вся округа только и будет трезвонить о нем! Но где же он сам? Нона осмотрела длинный стол, потом вышла за дверь, где следующая группа приглашенных дожидалась своей очереди. Мэттью среди них не было. Неужели он ушел домой?
Она оглянулась. Сегодня на помощь приглашены две деревенские девушки, и, пожалуй, она может ненадолго отлучиться.
Нона поспешила в поле и там увидела одинокую фигуру Мэттью у одного из загонов. Она подбежала к нему:
- Почему ты не пришел? Ты же знаешь, в день торгов у нас всегда угощают гостей!
Парень улыбнулся и взял ее за руку:
- Нона! Ты вернулась! Говорят, тебя видели с отцом, но я не поверил, пока сам не убедился сегодня в этом!
- Сейчас мне некогда объяснять! Нужно помогать Ханне! Пойдем со мной!
Мэттью покачал головой:
- Нет! Я войду в ваш дом, только когда твой отец сам пригласит меня! Я не могу забыть прошлое, его постоянные оскорбления…
Нона покраснела.
- Но ты же пришел сюда на торги!
Мэттью нахмурился:
- Да. Гвион принес мне письмо от твоего отца. Коротенькую записочку, где он извиняется и признается, что ненависть к Рисам была вызвана какой-то ошибкой. Твой отец выяснил, что, оказывается, он тогда был не прав. Больше он ничего не объяснил, только написал, что теперь с враждой покончено. Поэтому я и рискнул прийти на торги. Я уже много лет не покупал овец. Но в дом я не пойду! Нона мы сможем увидеться снова?
Девушка пристально посмотрела на него:
- Возможно… когда-нибудь. А теперь мне пора. Я нужна Ханне!
Она свистнула Софи, и они вместе побежали на ферму.
Постепенно жизнь Ноны на ферме изменилась к лучшему. Она стала часто бывать по рыночным дням в Эйбере, начала общаться с женами фермеров и даже завоевала уважение их мужей за умелое участие в торгах.
Однажды в ноябре, когда холодные щупальца тумана захватили Эйбер, она шла по мощеной мостовой к магазину тканей, чтобы купить Ханне фланель для нижних юбок. Вдруг кто-то окликнул ее. Нона обернулась и лицом к лицу столкнулась с Бенджи и молодой цыганкой.
- Бенджи! Вот уж не думала снова встретиться с тобой!
Цыганка с корзиной на плече оглядела Нону.
- Нона, знакомься - это Риченда. Мы весной собираемся пожениться! - сообщил Бенджи Ноне.
Нона приветливо улыбнулась:
- Это просто замечательно! Рада за вас. Вы обвенчаетесь в церкви?
Бенджи покачал головой:
- На рассвете мы перепрыгнем через ракитник! Таков наш обычай.
- Ах, как бы мне хотелось… - Нона осеклась. Бесполезно. Она не сможет пойти на их свадьбу. Но она все же наполовину цыганка, и ее всегда будет тянуть к развлечениям людей, чья кровь течет в ее жилах!
- Биби… в порядке?
- Да, Биби в порядке, но она уже слишком стара, ей все время нездоровится, так что деревянные гвозди и цветы она больше не продает.
А ведь она оказалась права, Бенджи! Моя мама была цыганкой… знаменитой танцовщицей, выступавшей на сцене в Лондоне!
Бенджи широко раскрыл глаза.
- Биби всегда права, - произнес он после небольшой паузы. - Она все знает, ей все известно.