Она как родного сына полюбила Андрея, сына Юлии и Федора, была почетной гостьей на его свадьбе, была счастлива, когда у молодых появился ребенок. Мальчика назвали Дмитрием.
Юлия Казимировна и Федор Михайлович обожали внука, панна Магдалена от них не отставала. Дмитрию было пять лет, когда его родители погибли в перевернувшейся на дороге карете и мальчик остался единственной отрадой и сокровищем трех немолодых людей. В тот год панна Магдалена задержалась в поместье на три лишних месяца, а когда все же собралась уезжать, Федор Михайлович предложил свояченице остаться во России насовсем. Но она не согласилась, опасаясь, что через какое-то время почувствует себя лишней и предпочла оставаться желанной гостьей по два месяца в году.
Девять лет этот распорядок строго выдерживался, ко всеобщему удовлетворению, а потом разразилась катастрофа в семье Сашеньки. Дохода, достаточного для скромной жизни с ежегодными дальними поездками, для одинокой пожилой женщины, с появлением в доме девочки стало хватать только на очень скромную жизнь, а о поездках пришлось забыть.
В последнее время, у Федора Михайловича начало сдавать здоровье и Юлия Казимировна не могла оставить их с внуком одних, даже ради того, чтобы навестить сестру. Одним словом общение с родственниками пришлось ограничить письмами. Девять лет российская почтовая служба соединяла сестер и каждый раз при виде письма Сашенька чувствовала неловкость – она прекрасно понимала, что именно ее появление в этом доме сделало невозможным привычные ежегодные встречи семьи. Осенью прошлого года Федор Михайлович скончался, но тетушка Магдалена не смогла приехать даже на похороны.
После смерти Федора Михайловича, письма от Юлии Казимировны стали приходить чаще, в них проскальзывали намеки на ожидание близкой встречи и, наконец, пришло это, столь круто изменившее жизнь в маленьком домике. Прочитав его тетушка Магдалена молча поднялась с кресла и удалилась вместе с письмом в свою спальню. Это было так непохоже на ее обычное поведение, что Сашенька растерялась. Как правило, тетушка Магдалена зачитывала девушке отрывки, сопровождая их своими комментариями, потом обязательно рассказывала "к случаю" несколько историй, так что для Сашеньки и покойный пан граф, и пани Юлия, и их маленький внук, казались если не дальними родственниками, то вполне знакомыми людьми.
Затворничество тетушки Магдалены продолжалось до вечера. За это время Сашенька успела перепугаться почти до истерики. Не в силах представить себе, что в этом письме так необъяснимо подействовало на ее опекуншу, она попробовала послать Малгожату, горничную тетушки, разузнать в чем дело. Но даже та, прожившая с хозяйкой больше сорока лет и пользовавшаяся ее неограниченным доверием, была выдворена из комнаты со строжайшим приказом никого не впускать, не приставать и дать спокойно подумать. Поскольку Сашенька обходилась без горничной, Малгожата предложила пойти на кухню, посоветоваться с поварихой, пани Пластицкой. Дородная, неторопливая повариха имела репутацию женщины весьма рассудительной.
Пани Пластицкая, учитывая неординарность ситуации, сочла что будет уместно отреагировать на события ореховым пирогом с изюмом и тут же загрузила обеих работой, пока она обдумает новости. Когда под воздействием мелкой рутинной работы, как-то – чистка орехов и изюма, взбивание яиц, просеивание муки и тому подобное, добровольные помощницы почти успокоились, повариха поделилась с ними итогами своих размышлений. Она предложила на выбор несколько вариантов развития событий – от пожара и смерча, пронесшегося по отдельно взятому имению Сотниковых, до землетрясения и гибели в бушующих волнах океана Уральских гор. А заодно и Сибири. Рассудительная пани Пластицкая была не слишком сильна в географии – она предполагала, что Москва, это как раз где-то посреди Урала. И Сибирь там же, только чуть-чуть правее.
Впечатлительная Малгожата, услышав про возможность таких ужасов, упала в обморок. Точнее говоря, упала бы, если бы дружный визг Сашеньки и поварихи, увидевших, что она собирается опуститься на корзинку со свежими яйцами, не поднял ее на ноги. Возможный ущерб домашнему хозяйству взволновал трех женщин гораздо больше, чем беды, грозящие Уралу вместе с Сибирью, и они решили смирно посидеть в гостиной, пока панна Магдалена не сочтет возможным прояснить ситуацию.
Наконец, уже в восьмом часу, одним величественным жестом удалив прислугу, в гостиной появилась тетушка Магдалена. Малгожата и пани Пластицкая испарились из комнаты, оставаясь, тем не менее вблизи от двери, которую чисто случайно, просто от излишней поспешности забыли за собой закрыть. Не обращая внимания на эти мелочи, тетушка Магдалена села напротив Сашеньки и, явно сильно волнуясь, заговорила:
– Сашенька, дитя мое! Много лет назад я дала обещание твоей матери позаботится о тебе. Я с радостью это делала и буду счастлива, если ты согласишься принимать мою опеку и впредь, но если раньше это решали мы с твоей матерью, то сегодня решать тебе. Юлия зовет меня приехать к ней. Переехать насовсем. – Сашенька ахнула, из-за приоткрытых дверей тоже послышался непонятный звук.
– Подожди, не перебивай меня, – тетушка Магдалена подняла руку ладонью вперед, словно отгораживаясь от девушки. – Ты знаешь наши отношения с Юлией, знаешь, как я люблю ее. Ей сейчас очень тяжело, после смерти Федора и я нужна своей сестре, Сашенька, понимаешь? Я нужна ей так же, как была нужна тебе девять лет назад. Юлия пишет, что с радостью примет всех, кого я привезу с собой, – из-за дверей снова послышалась возня, но девушка сидела не шевелясь, как зачарованная глядя на тетушку Магдалену. – И если ты поедешь со мной, я буду счастлива. Если ты решишь иначе, мне будет очень тяжело с тобой расстаться, я буду страдать, Сашенька, но я приму твое решение. Девочка моя, пойми, ты уже достаточно взрослая, чтобы самой выбирать дорогу в жизни. Если ты захочешь ехать, но беспокоишься из-за Юлии и Митеньки, могу тебя заверить, что они прекрасные люди! Не забывай, что я с ними – одна семья, и относиться они к тебе будут с соответствующим уважением, – тетушка Магдалена нежно посмотрела на Сашеньку и впервые улыбнулась, – вернее я уверена, что они полюбят тебя, так же, как я. Если же ты решишь не покидать Польшу, – она вздохнула, – что ж, я обещаю, что не тронусь с места, пока не устрою тебя в приличный дом, к хорошим людям. Тетушка Магдалена замолчала и с минуту в комнате было тихо. Потом она взяла Сашеньку за руку и снова ласково заговорила:
– Я хочу, чтобы ты правильно поняла меня дитя мое. Мы обе знаем, что я имею над тобой достаточную власть, чтобы просто сказать – "ты едешь со мной". И ты поедешь, потому что любишь, уважаешь меня, доверяешь мне. Но если ты просто послушаешься меня, со временем я могу потерять все это – и твою любовь и доверие и уважение. Если в глубине души ты не хочешь уезжать, но подчинишься, потом ты мне этого не простишь. Поэтому не надо мне сейчас ничего говорить. Иди к себе в комнату, обдумай все хорошо, если захочешь у меня что-то спросить – спрашивай, разумеется я отвечу на все вопросы. Если захочешь с кем то посоветоваться, прекрасно! Но думай и решай, пожалуйста, сама.
И Сашенька отправилась к себе в комнату думать и решать. Невольно она вспомнила мадмуазель Клотильду, которая требовала от нее, всегда рассуждать логически.
– Давайте рассмотрим ваше поведение, мадмуазель Александрин, с точки зрения логики, – так, обычно, начинала она свои рассуждения. – Вы хотели сорвать именно этот цветок для вашей матушки, потому что сочли его особенно красивым. Вы не прибегли к услугам Юзефа, так как вам приятно было сорвать его самой. Кроме того, вы считаете, что цветок, сорванный лично вами, вашей матушке получить приятнее, чем тот же цветок, аккуратно срезанный по вашему указанию Юзефом. До сих пор ваши логические построения были, хотя и небезупречными, но в целом верными. Однако, в этих рассуждениях вы не учли, что выбранный цветок отделяет от вас довольно широкая полоса мокрой и грязной травы. Кроме того вы не подумали, что поскольку данный цветок относится к семейству – к какому семейству мадмуазель Александрин? Мы говорили об этом на уроках ботаники.
– Розоцветных! Данный цветок, – Сашенька гордо взмахнула зажатым в исцарапанном кулачке стеблем, – относится к семейству розоцветных. Это пунцовая роза, сорт "Королева Виктория", мамин любимый!
– Но некоторые розоцветные обладают общей особенностью, а именно – наличием шипов. – Гувернантка была терпелива настолько же, насколько неумолима. – И этими шипами, извольте обратить внимание, не только исцарапаны ваши руки, что само по себе недопустимо для приличной девицы, но и порвана оборка вашего милого платьица. Итак, сделаем выводы. Имея с одной стороны ваше, несомненно похвальное желание доставить удовольствие вашей матушке, а с другой стороны плачевный результат в виде испачканных туфелек, порванного платья и исцарапанных рук, как вы оцените свое поведение?
– Я больше не буду! – жизнерадостно заверила Сашенька, снова взмахнув цветком. Мадмуазель Клотильде оставалось только поднять глаза к небу.
Впрочем, несмотря на любовь к логическим рассуждениям и несколько утомительную манеру выражаться, девочка вполне ладила с гувернанткой. И сейчас, вспомнив ее наставления она принялась добросовестно рассуждать.
"Итак, что хорошего ждет меня, если я уеду? Ну, во первых, новые места, во вторых, новые люди, в третьих, новый дом и новая жизнь. А что меня пугает? Во первых – новые места, во вторых – новый дом и в третьих – в третьих – новая жизнь. М-да… Что-то с логикой сегодня не очень хорошо выходит."
Сашенька встала, откусила большой кусок того самого орехового пирога, слегка пригоревшего в общей суматохе и начала шагать по комнате. Правда в крохотной комнатушке это не слишком хорошо удавалось, поэтому было похоже, что она кружится на месте, но с детства Сашеньке лучше думалось во время движения. А если при этом удавалось что-то жевать, то мыслительный процесс становился на удивление эффективным. Девушка снова вспомнила гувернантку и улыбнулась.
Бедная женщина приходила в настоящее отчаяние, когда Сашенька, промучившись над какой-нибудь сложной задачей два часа, старательно пытаясь "сосредоточиться и, призвав на помощь логику, тщательно обдумать", вскакивала, хватала яблоко, и, побегав по комнате пару минут и швырнув огрызок в мусорную корзинку, выпаливала ответ.
"Попробуем еще раз. Что будет, если я уеду, а мне там не понравится? Тетушка Магдалена либо устроит меня где-нибудь в России, либо поможет вернуться в Польшу и договорится, чтобы меня приняли в какую-нибудь семью здесь.
Собственно то же ожидает меня и если я не захочу уезжать. Придется перейти жить в другую семью, привыкать к новым людям. Результат тот же, что при переезде, только рядом не будет тетушки Магдалены… Ну хорошо, а в каком качестве я могу где-либо устроится? Девушка моего возраста, со скромным домашним образованием и при отсутствии денег имеет не слишком богатый выбор – гувернантка, няня, экономка, компаньонка при пожилой леди – пожалуй и все.
Но поскольку у меня совсем нет такого опыта, то к детям меня вряд ли подпустят. Для экономки я пожалуй тоже слишком молода – будет очень сложно вызывать должное уважение у хозяев и у прислуги, хотя с чисто технической стороной дела я бы, пожалуй справилась", – Сашенька подумала и честно добавила, – "если, конечно дом не слишком большой и не устраиваются все эти балы и приемы. Хотя, ведь и этому всему можно научиться. Но в любом случае, самым реальным остается вариант стать компаньонкой.
Правда тогда совсем непонятно, зачем искать приятную пожилую даму, с которой мы должны еще понравится друг другу, если у меня уже есть дама, с которой мы прожили много лет, уже нравимся друг другу, и с которой я совершенно не хочу расставаться. Кроме того, тетушке Магдалене просто будет очень сложно свернуть все дела здесь и добраться до своей сестры. Конечно, она уверена, что раз решение принято, она за пару дней соберет сундуки и будет готова ехать!"
Сашенька фыркнула. При всей нежности, которую она испытывала к своей опекунше, девушка давно пришла к выводу, что все практические вопросы лучше решать самой. Она потянулась за бухгалтерской книгой, раскрыла ее и забормотала, делая пометки:
– Так, кому мы должны? Ага, и не забыть, что должен еще прийти счет от аптекаря… И надо присмотреть подарки… Узнать расписание поездов… интересно, сколько времени ехать от Варшавы до Москвы?.. Так, дом надо выставить на торги вместе с меблировкой…
Когда панна Магдалена утром спустилась к завтраку, Сашенька ждала ее с готовым "Планом ликвидации всех финансовых дел панны Домбрович в Польше и переезда ее в Россию".
Подготовка к отъезду заняла почти три недели и все это время прошло в страшной суматохе. Двери, не только комнат, но и шкафов, стояли нараспашку. Самые неожиданные вещи оказывались в самых неожиданных местах. Платья, снятые с вешалок и разложенные по постелям – это еще был не беспорядок, это выглядело почти нормально. Но на пороге спальни вдруг могли обнаружиться сваленные кучей башмаки, большинство из которых были безнадежно изношены, а шагнув в гостиную, непременно надо было посмотреть себе под ноги, чтобы не наступить на какую-нибудь из книг или безделушек, в изобилии валяющихся по полу. Казалось, что по всем углам, составленные одна на другую, громоздятся шляпные коробки, грозя обрушиться на неосторожного человека. Раскрытые сундуки словно нарочно были поставлены так, чтобы об них, как можно больнее, ударилось как можно больше народа. И, надо сказать, что ни один из посетителей, пришедших засвидетельствовать свое почтение панне Домбрович и пожелать ей доброго пути, не ушел без синяка. Тех, кто умудрялся увернуться от чудовищ, выставленных в коридоре и на узкой лестнице, на входе в гостиную поджидал маленький сундучок, высунувший свой обитый железом край так коварно, что гость, пока не налетал на него, даже и представить себе не мог, какой опасности подвергается. Тем не менее, все знакомые панны Магдалены сочли своим долгом навестить ее перед отъездом. Это было очень трогательно и приятно, но абсолютно исключало участие старшей хозяйки в сборах.
Впрочем, Сашенька прекрасно справлялась со всем сама. Она придирчиво перебирала вещи, которые охапками приносила растрепанная Малгося, и укладывала то, что признавала достойным. На случай, если упакованная вещь вдруг понадобится, все сундуки были пронумерованы и составлена полная опись содержимого каждого. То же, что решено было оставить, сразу забирала добрейшая пани Рокоцкая. Вдова адвоката охотно взяла на себя организацию раздачи вещей нуждающимся.
Кроме того, Сашенька занималась оформлением документов и оплатой счетов; необходимо было так же позаботиться о билетах, об удобствах в дороге и еще о миллионе разных мелких дел.
Единственное, о чем ей не пришлось задумываться, это о провизии. Пани Пластицкая не выходила с кухни, заготавливая "паненкам" в дорогу такое количество жареных цыплят, различных паштетов, пирогов, копченого мяса, домашнего хлеба и специальных, по особому рецепту сделанных "нечерствеющих" пряничков, что этой еды хватило бы, соберись они пару раз обогнуть землю по экватору.
При всем этом, самый сложный вопрос – с домом, к счастью решился сам простым и выгодным способом. В одном из соседних семейств как раз ждали приезда пожилой родственницы, выразившей желание обосноваться в этих краях, поближе к родне, но на достаточном удалении, чтобы не утомлять их и не утомляться самой. Небольшой, но аккуратный, в хорошем состоянии домик панны Домбрович, вполне отвечал всем выдвинутым условиям, а полная меблировка только увеличивала его удобство. Кроме того, при доме оставался небольшой штат прислуги – повариха и ее муж, объединявший в своем лице сторожа, дворника, садовника и чернорабочего на кухне. Своей горничной панна Домбрович предложила свободу выбора, ехать или оставаться, но та с негодованием отвергла даже возможность обсуждения перехода к другой хозяйке.
– Я сорок лет присматриваю за вами, панна Магдалена, – твердо сказала Малгося, – и не думайте, что я отпущу вас одну, скитаться по России без присмотра!
Наконец настал день, когда большие сундуки отправлены на станцию и сданы в багаж, маленький сундучок и два больших саквояжа заполнены вещами, которые должны быть в дороге под рукой, большая корзина с крышкой, стараниями поварихи набита вкусной едой, одним словом, к отъезду все готово. Тетушка Магдалена, Сашенька и Малгожата, распрощались с немногочисленными друзьями и отбыли в свое путешествие, провожаемые слезами и добрыми пожеланиями пани Пластицкой.
Эти три недели Сашенька была слишком занята, чтобы задумываться о чем либо. Она собирала вещи, но в голове девушки не задерживалась мысль, для чего, собственно, она их собирает. Продажа дома и покупка билетов на поезд, отправка багажа на вокзал – Сашенька занималась всем этим, но механически, не вспоминая, что вся эта работа делается с определенной целью. Словно, когда все нужное будет упаковано, а лишнее вывезено из дома, она сядет, оглядит с удовлетворением запертые сундуки и скажет себе:
– Да, эта работа сделана хорошо.
О том, что цель была, девушка вспомнила только в наемной карете, по дороге на вокзал. Она уезжает. Теперь, каждый шаг запряженных в карету лошадей, удалял ее от места, где она выросла, где была счастлива, где похоронены ее родители. Неторопливо ступающие лошади уносили ее от пани и пана Пластицких, которые всегда были так добры к ней, от пани Рокоцкой, от остальных знакомых… Право же, у нее их совсем не много, но там, куда она едет, там она ведь и вовсе никого не знает! Сашенька даже не воспользовалась возможностью полюбоваться напоследок прекрасными улицами Варшавы, города в котором она выросла и которого практически не знала. Вместо того, чтобы не отрываясь, смотреть в окна кареты, как это делали тетушка Магдалена и Малгожата и стараться запомнить, как можно больше, она расслабилась, откинувшись на жесткую спинку диванчика и прикрыла глаза. Ее спутницам показалось, что девушка задремала и они, оживленно обменивавшиеся впечатлениями (и панна Домбрович и ее горничная тоже давно не покидали домика на окраине, так что теперь обе с большим интересом разглядывали новой постройки дома), перешли на шепот. Но Сашенька не спала, она просто была в панике и, как кролик замирает перед удавом, замерла перед начинающейся для нее новой, непредсказуемой жизнью.
Впрочем Варшавский вокзал, с его обычной сутолокой, привел ее в чувство. Боишься ли ты чего-то и чего именно, это никому не интересно, тут кипит своя жизнь. И если ты собираешься забиться в уголок и зажмуриться… что ж, дело твое. Но далеко ты, таким образом, не уедешь.