Многие из командиров отводили глаза. Наверняка они поняли, что Ричард догадывается, насколько им претят его победы, но в стане крестоносцев мало кто понимал, чем вызвана нынешняя задержка. Воины и рыцари Креста пока могли только молиться, готовить оружие, окапывать лагерь и ждать приказа. И постепенно в войске крестоносцев стало нарастать глухое раздражение против короля.
- Он постоянно говорит "да", а потом вдруг заявляет "нет"! Такое и дадим ему прозвище - "Да и Нет"!
До Ричарда доходили слухи, как его называют. Уже не наш Львиное Сердце, а "Да и Нет". Для так гордившегося твердостью своего слова Ричарда это было унизительно. Он сдерживался, но на деле был близок к срыву. Его душило отчаяние, хотелось кричать, выть, рыдать, свернувшись клубком, а то и умчаться невесть куда - и пусть сами думают, как поступить в дальнейшем. Но он был королем, главой крестового похода и не мог позволить себе подобной слабости. Уж лучше в который раз перечитывать "Записки о Галльской войне".
Сегодня пришло новое письмо от Элеоноры Аквитанской, которое Ричард даже не решился прочесть. А Толуорт все недоумевает:
- Так вы прочтете письмо от королевы-матери или нет?
Ричард рывком схватил Адама за шею и несколько раз ткнул лицом в стопку вновь выложенных на столе свитков.
- Не докучай мне, шорник, не докучай!
- Сэр шорник, - задыхаясь в груде пергаментов, отозвался этот горожанин из Кентербери, возведенный королем в рыцарский сан за свою отвагу и сообразительность.
Ричард оставил его, набросил накидку с капюшоном и вышел. Адам отряхнулся, как мокрый пес, и последовал за королем.
- Прикажете вас сопровождать?
- Убирайся к дьяволу!
Снаружи стояла прекрасная южная ночь. С темного бархата неба сиял полумесяц, мириады звезд сверкали острыми белыми огоньками. По окрестным холмам, будто отражая небо, светилось множество желтых костров. Десять тысяч крестоносцев стояли лагерем так близко от Иерусалима, что дозорные Саладина, наблюдавшие за противником, наверняка ужасались такому количеству огней и в страхе представляли, какая сила готовится идти на них. Если и впрямь готовится…
Один из костров горел неподалеку от темной громады башни Бетнобля. Там на телегах или просто на земле, расстелив попоны, сидели рыцари из ближайшего окружения короля Ричарда - молодой граф Лестер, француз Роббэр де Бретейль, англичанин Хью де Невил, анжуец Рауль де Молеон, Андре де Шовиньи из графства Мэн и несколько других, кто из уважения и любви к Ричарду готов был идти за ним куда угодно.
- Наш Львиное Сердце нынче совсем не в духе? - спросил Хью де Невил, протягивая обескураженному Адаму вино.
- Как и все последние дни, - ответил тот, одним глотком осушив чашу.
- Он стал таким после очередного совета, - вздохнул де Бретейль. - И, признаться, я порой не понимаю, отчего он тянет с началом штурма? А ведь как решительно повел нас, как хорошо и без потерь мы пришли сюда. Ну ничего, начнем осаду Иерусалима, и ему сразу полегчает.
- А ты видел Святой Град, Бретейль? - криво усмехнулся в курчавую белокурую бороду Рауль де Молеон. Анжуец оттачивал клинок меча точильным камнем, и этот лязгающий звук странно контрастировал с его спокойным голосом. - Видел ли ты окружающие его огромные двойные стены, глубокие, утыканные шипами рвы, видел, что вокруг града не осталось ни единого дерева, холма или укрытия, где мы могли бы защититься от стрел, пущенных со стен Иерусалима? А источники с водой? Местность там пустынная - где мы будем брать воду для войска?
- Ну знаешь, Рауль, с такими мыслями тебе нечего делать в окружении Львиного Сердца, - заметил красавчик граф Лестер, тряхнув длинными русыми кудрями. - Клянусь гербом предков, если уж мы пришли сюда, то лучше что-то начать, а не маяться от жары в полдень или напиваться соком винной лозы к полуночи.
- Напиваться не стоит, - заметил, поправляя пояс с мечом, Хью де Невил. - Пойду-ка я лучше проверю посты вокруг лагеря.
- Сарацины в последнее время не осмеливаются нападать, - бросил жгучий брюнет Андре де Шовиньи, рыцарь, казавшийся толстым и объемным, но на деле его мелкокольчатая кольчуга покрывала только литые мышцы, и в бою он был скор и подвижен не хуже любого другого. - Да и лагерь мы укрепили знатно, - добавил он со значением.
Действительно, за прошедшие недели вокруг башни замка Бетнобль крестоносцы окопались по всем правилам военной тактики: их раскинувшийся по всей цепи окрестных холмов лагерь был обнесен рвами и высоким частоколом. Казалось, они были в безопасности…
- Сарацин никогда не стоит недооценивать, - поднявшись со своего места, сказал граф Лестер, тоже решивший проверить, как несут охрану стражи у частоколов. Но, уже повернувшись, чтобы уйти, он задержался и обратился к Адаму Телуорту: - Адам, я слышал, что к нашему Ричарду сегодня намеревается прийти магистр ордена госпитальеров. Знаешь зачем?
- Гарнье де Неблус вроде как говорил о некоем святом отшельнике-предсказателе.
- О предсказателе? - прозвучало сразу несколько удивленных голосов.
Адам отступил.
- Я ничего точно не знаю, просто слышал обрывки разговора с посланцем Гарнье.
Но об этом упомянутом предсказателе размышлял и Ричард, когда проходил по стану крестоносцев. Когда магистр госпитальеров поведал ему об этом отшельнике, Ричард был удивлен: откуда тут, в краю, где уже прочно засели сарацины, возьмется человек его веры, да еще и святой? На это Гарнье ответил:
- Коран учит, что не следует убивать священников другой веры. А упомянутый мною отец Маврикий действительно необычный человек. Это даже почитатели Мухаммада признают. Святой отшельник и правда умеет предсказывать будущее. Я сам порой в этом убеждался… И думаю, что настало время вам с ним встретиться.
- Давно надо было, - рыкнул Ричард. - Какого дьявола вы так долго тянули?
- Святой Маврикий мало кого соглашается принять. И еще реже приглашает к себе. Но на днях он прислал ко мне своего слугу-послушника с сообщением, что хочет переговорить с английским королем.
"И теперь я, будто невежественный деревенский простак, готов идти к какому-то полубезумному фанатику", - думал Ричард, проходя между палаток и телег, мимо коновязей и стоек с оружием.
Ночь была теплой, и если Ричард и кутался в накидку, то только из желания остаться незамеченным. Но тщетно - его узнавали. Крестоносцам уже было известно, что их великий предводитель имеет привычку пройтись по лагерю, а его рослую статную фигуру они давно научились узнавать. Но радовались ли они ему, как ранее? Ведь, что бы ни решалось на совете, для простых крестоносцев вся ответственность лежала на главе похода - Ричарде Львиное Сердце.
Обычно простые воины устраивались стряпать у костров. Над огнем на перекладинах, опиравшихся на скрещенные копья, воткнутые острием в землю, подвешивали котлы, и так получались треножники, на которых готовилась пища. Здесь же забивали быков, баранов, овец, мясо которых разделывали на большие куски и жарили, насадив на длинные вертела. По крайней мере люди не голодали: Обри де Ринель справлялся с задачей поставки продовольствия, и от Яффы до Бетнобля по Дороге Паломников то и дело гнали целые стада, да и окрестные жители уже не бросали свои жилища при приближении войска, так что было откуда пополнить провиант.
У одного из костров узнали проходившего мимо короля Англии. Он услышал, как кто-то громко сказал на французском:
- Выпьем же за главу нашего похода - за короля Ричарда Львиное Сердце! И за отвагу, какая когда-то жила в этом сердце.
Слова хлестнули, будто кнутом. Они упрекали его в нерешительности! Едва ли не в трусости!
Ричард резко повернулся и, выйдя на свет, сорвал с головы капюшон. Кого он думал так поразить? Произнесший тост крестоносец только осклабился.
- Силы небесные! Сам Плантагенет! Кто бы мог подумать!
Говоривший был здоровенным детиной, длинным, белобрысым; его маленькие глазки сидели у самого перебитого носа, лицо от загара казалось темным, да еще со следами оспин на лице. Красавцем явно не назовешь, но тело сильное, доспехи - добротная кожаная куртка с нашитыми плоскими кольцами.
- Как твое имя, воин? - спросил Ричард.
- Тибо. Я парижанин.
При этом он приосанился и даже не подумал встать и поклониться коронованной особе.
Но парижане - они такие. Богатый город, где всегда можно заработать, и его жители ценили себя высоко. А после того как Филипп Французский значительно расширил и перестроил Париж - возвел новые мощные стены, вымостил площади и позаботился о крытых рынках, - парижане вообще стали считать себя лучшими людьми во Франции и знатные господа были им не пример. И вот один такой, подбоченившись, смотрел прямо на короля и широко улыбался, не смущаясь гнилых зубов.
- Следуй за мной, Тибо-парижанин, - кивнул ему Ричард. - Хочу тебя кое с кем познакомить.
От подобного предложения тот явно опешил, улыбка стала сползать с лица. Но Львиное Сердце уже пошел прочь, и окружавшие парижанина крестоносцы стали подзуживать товарища: ну же, иди, иди, сам король Англии оказал тебе честь.
Правда, у входа в башню Бетнобля Тибо пришлось подождать. К королю как раз прошел магистр ордена госпитальеров Гарнье де Неблус в своем темном с белым крестом плаще и ставшем уже привычным белом тюрбане, какой он предпочитал стальному шлему. И Тибо, находясь среди расположившихся тут же лучших рыцарей короля Львиное Сердце, уже не чувствовал себя таким самоуверенным и молча сидел на каменной ступеньке у входа, поджав длинные ноги и угрюмо поглядывая из-под обода шлема.
Ричард появился довольно скоро в сопровождении магистра Гарнье.
- Со мной поедут трое - ты, Лестер, ты, Хью… и ты, Тибо парижанин.
Тибо молча пошел за королем, магистром и указанными рыцарями. Ему даже подвели коня - рослого, серого в яблоках жеребца. Тибо с важностью произнес, что ему не впервой ездить верхом, но потом у него возникли некоторые проблемы: жеребчик оказался норовистый, все время забирал вбок, круто изгибал шею и пару раз попытался укусить седока за коленку. Парижанину пришлось сильно натянуть поводья, а затем и стегнуть злобное животное по ушам - не балуй, когда на тебе сидит свободный человек из столицы Франции!
Но потом они миновали частокол вокруг лагеря и Тибо как-то притих. Ради всех святых, куда это его везут среди ночи?
Король Ричард и магистр ехали впереди, рыцари следом, а Тибо замыкал кавалькаду. Парижанину все больше не нравилась эта поездка. В лагере, среди своих, было как-то спокойнее, надежнее, а вот за пределами лагеря… Ему ведь рассказывали, что все подступы к Иерусалиму охраняются отборными отрядами Саладина из Хеврона и Неблуса. Не ровен час, кто-то из них заметит группу крестоносцев и пошлет шальную стрелу - говорят, эти нехристи и в темноте видят, как кошки.
Немного, правда, успокаивало то, что время от времени из придорожных зарослей выходили укрывавшиеся там дозорные крестоносцев. Король порой переговаривался с ними, порой просто поднимал руку в приветственном жесте и ехал дальше. Но потом отряд повел госпитальер Гарнье. Причем отнюдь не по дороге, а свернул куда-то между покрытых лесом холмов. Тибо стал тихо читать молитву Святой Деве: в таком пути без небесного покровительства ох как не по себе!
Сверху струился мягкий лунный свет, и местность вокруг была достаточно хорошо освещена, чтобы… пустить в них стрелу, и Тибо все еще вздрагивал при каждом шорохе. Деревьев становилось все меньше, вскоре исчезла и трава, впереди во всю ширь открылась голая каменистая местность. Дорога, петляя по склонам, постепенно сужалась.
Как же все это не нравилось Тибо! И кто его за язык тянул упрекнуть короля Ричарда в нерешительности? Вон Львиное Сердце едет себе впереди, словно не опасаясь засады сарацин, да и его рыцари тоже держатся спокойно, только достали мечи и положили их поперек седла. Тибо, вынув свой тесак, все думал: вот спал бы он сейчас где-нибудь под телегой, горя бы не знал…
Дорога стала круче, они преодолели подъем на голую вершину, похожую на шишак шлема, и их обдало ветром. Звезды вверху сияли, будто омытые небесными водами, луна светилась половинкой ясного лика. В этой местности засаду можно было устроить множество раз. Но пока все было тихо.
Еще через час путь пошел в низину. Вновь появилась трава и даже оливы. И чем ниже они спускались, тем гуще становилась зелень. Вскоре путники услышали журчание ручья и остановились возле каменистых перекатов, по которым бежала вода.
- Здесь, - произнес магистр Гарнье. - Я дважды бывал ранее тут, поэтому не могу ошибиться. - И повернулся к Тибо: - Ты везешь факел, зажги его.
- Зачем это? - удивился парижанин. - Чтобы нас сарацины заметили?
- Где же твоя гордость, Тибо из Парижа? - хмыкнув, сказал король Ричард. - Или свою дерзость ты оставил у костра с похлебкой?
"Чистое безумие", - думал Тибо, чиркая кресалом об огниво у обмотанного просмоленной паклей факела. Вспыхнувший свет показался ослепительно-ярким. Тибо рассмотрел лица сидевших рядом рыцарей и почти с облегчением заметил, что им тоже не по себе. А вот магистр держался невозмутимо: приняв из рук Тибо факел, он несколько раз взмахнул им и тут же опустил огонь в воду, загасив.
Но сигнал был замечен: вскоре в лунном свете появился силуэт быстро пробегавшего по скалистому склону человека. Он был в светлом бурнусе и чалме.
- Сарацин! - заволновался граф Лестер и хотел пришпорить коня, но Гарнье его удержал.
- Это араб-христианин, прислуживающий святому Маврикию. Он проводит нас в пещеру к отшельнику.
Действительно, первое, что произнес щуплый сарацин, приблизившийся к ним, было "Слава Иисусу Христу".
- Во веки веков, - сделав крестное знамение, отозвался Гарнье. - Святой отшельник звал нас.
- Он сказал, что к нему могут пройти только двое. Тот, кого он ждет, и еще один сопровождающий.
К удивлению Тибо, Ричард указал на него.
- Окажешь честь королю Англии, парижанин?
И опять Тибо мысленно сокрушался, что не остался в лагере. Этот Львиное Сердце готов лезть хоть самому дьяволу в глотку, а он-то тут при чем? Вот окажутся они в ловушке, попадут, как кур в ощип, а у него в суме лежат мешочки с пряностями и пара крупных жемчужин, какие он забрал у какого-то сарацина в Акре. Это уже целое состояние, которое Тибо надеялся привезти домой и продать с выгодой для себя…
Сарацин-христианин повел их вдоль каменистой гряды, а потом свернул в узкий проход. Тут в загородке блеяла коза, был и закут, где, нахохлившись, сидели куры, впереди же виднелись выдолбленные в камне ступени, которые вели под тень искривленной смоковницы, - там открывался лаз в пещеру. Внутри тускло мерцал свет.
Ричард вошел первым, огляделся. Первое, что он заметил, это чисто выметенный пол. Потом король обратил внимание на занимавший одну из стен каменного углубления алтарь и висевшее на стене распятие, которое освещалось одинокой свечей. Король благоговейно преклонил колено и перекрестился. В пещере витал запах сухих трав, пучками развешанных по стенам, а дальше, в глубине, в небольшой плошке на каменной приступке горел огонь. Рядом на покрытом овчинами ложе лежал седобородый человек, изможденный и бледный, с опущенными веками в запавших глазницах. Огонек плошки освещал его, но у короля создалось странное впечатление, что свет исходит не столько от огня, сколько от самого отшельника.
Ричард медленно приблизился к лежавшему. Чуть звякнули шпоры о каменистый пол, и отшельник открыл глаза, которые оказались неожиданно темными под густыми, абсолютно седыми бровями; его длинные волосы тоже были седыми до белизны, но даже в этом бедном жилище казались холеными и расчесанными, как и длинная, простиравшаяся на груди борода. Его тело до пояса покрывал белый холщовый бурнус, руки были сложены на груди; старик был раздет, и Ричард отметил про себя, какой он худой, но, однако, вовсе не грязный.
- Это вы отец Маврикий? - спросил Ричард и тут же умолк, осознав нелепость вопроса, да и голос его в этой пещере прозвучал неожиданно громко, как походная труба в келье монаха.
Отшельник улыбнулся, и в уголках его глаз появились лучики морщин.
- Слава Всевышнему, что ты не отказался прийти ко мне, король Англии. Я так давно ждал этой встречи. Я так долго разговаривал с тобой…
На лице короля появилось недоуменное выражение: разговаривал с ним? Ах, ну да, эти живущие в стороне от людей провидцы часто кажутся странными… сумасшедшими. Наверное, образ жизни делает их такими, или же, наоборот, они сами уходят от людей, чтобы те не третировали их за безумства.
- Если ждали меня, преподобный, то могли бы позвать и раньше, - проворчал Ричард, опускаясь подле ложа Маврикия на одно колено. И уже мягче добавил: - Я добрый христианин и всегда с почтением относился к святым людям.
На какой-то миг наступило молчание. Темные глаза Маврикия будто ощупывали короля, скользя по его сильным, обтянутым кольчугой плечам, по темной котте поверх доспеха, безо всяких опознавательных знаков и гербов; наконец взгляд отшельника остановился на лице короля под открытым шлемом, породистом и исполненном глубокой важности даже сейчас, когда Ричард хотел казаться смиренным.
Король как будто принюхался. Обычно от таких отшельников разит, как от старой головки сыра. Здесь же он ощущал только запах трав и ладана. Словно отвечая на его вопрос, отшельник сказал:
- Я мало заботился о своей телесной оболочке, но ныне, когда настал мой черед покинуть земную юдоль, я помылся в ручье, ибо готовился к смерти. Я хочу предстать перед Творцом достойно, насколько бы ни была грешна моя плоть.
- Аминь, - только и ответил Ричард.
Старик по-прежнему улыбался.
- Завтра к полудню душа моя отлетит, но перед этим я должен кое-что сообщить тебе, Ричард Английский. Ты многое сделал для отвоевания у неверных Святого Града, ты шел по этому пути, несмотря на все трудности и козни врагов, и Господь ценит твой подвиг. Однако в трудах моих, молитве и посте было дано мне откровение, что час, когда Иерусалим вернется в руки христиан, еще не настал. Не пришло еще время, когда Бог счел бы людей своих достаточно чистыми и освятившимися, чтобы Святая земля и Храм Гроба Господнего были переданы в их руки. Христиане расколоты, ссоры и недоразумения разъединяют их, гордыня заставляет порицать друг друга. А разве затем Спаситель пожертвовал собой, чтобы почитающие Его обвиняли друг друга, обличали и клеймили еретиками, хотя каждый из них в душе несет любовь к Господу, но отнюдь не к Его подобию в лице своих единоверцев. Грех живет в сердцах людей, даже среди лучших из них. И если Господь прощает их и любит такими, все равно Святой Град они не могут получить. Поэтому смирись, Ричард Английский, умерь свою гордыню и уезжай туда, где ты более сможешь проявить себя по воле Божьей.
Ричард нахмурил брови. Ответил бы он этому старцу… при всем почтении. Но что бы он сказал? Что сам понимает, что Иерусалим им не взять? А если и возьмут… то не имеют сил удержать. И все же за ним стоит целое войско, перед которым он в ответе.
- Но как же мои люди - они поверили мне и пошли за мной, - произнес он глухо. - Я всего лишь орудие в руках Всевышнего, я готов смириться, но что я скажу своим воинам, которые шли за мной с верой в душе?