Мари ничего не сказала мне, но я знала, что она ждет в Марселе. Ждет моего письма. И на другой же день после нашей помолвки я написала ей коротенькое письмо: "Я стала невестой генерала Б., о котором я тебе рассказывала, того, кто был на мосту. Мы поженимся, как только он найдет подходящий дом. Насколько я его знаю, он сделает это в двадцать четыре часа… Когда ты сможешь приехать ко мне?"
Я не получила ответа на это письмо. Неделю спустя Мари была в Париже.
- Надеюсь, что твоя Мари и мой Фернан достигнут взаимопонимания, - сказал Жан-Батист.
- Кто такой твой Фернан? - спросила я со страхом. Оказалось, что Фернан - уроженец того же города, что и Жан-Батист, - города По в Гасконии. Он был призван в армию одновременно с Бернадоттом. Но в то время как Жан-Батист быстро продвигался вверх по служебной лестнице, Фернан постоянно был на волосок от того, что его могут выгнать из армии. Фернан слишком толст и грузен, и у него болят ноги, если приходится много маршировать. Каждый раз, когда объявляли боевую тревогу, у Фернана страшно болел живот. Он ничего не мог с этим поделать. Однако он хотел остаться в армии, чтобы быть всегда возле Жана-Батиста. Ему доставляло удовольствие чистить сапоги, снимать пятна и пыль с мундира. Два года тому назад Фернан был отчислен из армии и занимался исключительно сапогами, выведением пятен и прочими насущными нуждами Жана-Батиста.
- Я камердинер генерала и его школьный товарищ, - сообщил мне Фернан, когда я впервые познакомилась с ним.
Фернан и Мари сразу же начали ссориться. Мари заявила, что Фернан таскает еду из буфета, а Фернан обвинил Мари в том, что она посмела трогать щетки (у него их 24 штуки) и белье генерала. Мари действительно хотела постирать белье Жана-Батиста и не догадалась испросить разрешения у Фернана…
Когда я впервые осматривала наш дом, я сказала Жану-Батисту:
- Я написала Этьену, чтобы он поскорее выслал деньги, оставленные папой мне в приданое.
Жан-Батист поднял брови:
- За кого ты меня принимаешь! Неужели ты думаешь, что я буду обставлять наш дом на деньги моей невесты?
- Но Жозеф поступил именно так!
- Прошу тебя, не сравнивай меня с Бонапартами, - сказал он решительно. Потом он обнял меня за плечи и закружил по комнате.
- Девчурка, девчурка, сегодня Бернадотт может купить только кукольный домик в Соо, но если ты захочешь дворец…
Я закричала:
- Во имя господа, только не это! Обещай мне, что мы никогда не будем жить во дворцах! Обещаешь? - Я вспомнила о долгих месяцах, проведенных в итальянских палаццо, потом подумала, что о Бернадотте говорят: "Человек, подающий надежды". Его эполеты блестели таким беспокойным блеском…
- Обещай мне! Никогда никаких дворцов! - повторила я.
Он посмотрел на меня. Улыбка осветила его лицо.
- Мы одинаково думаем, Дезире, - сказал он. - Однако в Вене я жил во дворце в стиле барокко. Завтра я могу быть отправлен на фронт и поставлю мою походную кровать в палатке, Бог знает где, может быть в чистом поле. Послезавтра я вновь смогу расположить мой штаб в каком-нибудь замке и попрошу тебя приехать ко мне. Разве ты откажешься?
Мы остановились под большим каштаном в нашем будущем саду. Мы скоро поженимся, и я постараюсь быть хорошей хозяйкой дома, красиво обставить комнаты и содержать их в порядке. Здесь, в этом крошечном доме, в этом саду со старыми каштанами я найду подобающее мне положение. И меня перестанут преследовать воспоминания о залах с невероятно высокими потолками и звоном сабель по мраморным полам, воспоминания о лакеях, которые путаются у вас под ногами во всех комнатах и залах.
- Скажи, разве ты откажешься? - повторил Жан-Батист.
- Мы будем очень счастливы здесь, - ответила я.
- Разве ты откажешься? - повторил он настойчиво. Я прижалась к нему. Я уже привыкла, что мою щеку царапают его эполеты.
- Я не откажусь, но не буду счастлива, - сказала я.
Утром в день свадьбы, когда я, стоя на коленях, убирала в буфет сервиз из белого фарфора с маленькими цветочками, сервиз, который мы с Жаном-Батистом выбирали вместе, Мари спросила меня:
- Ты разве не волнуешься, Эжени?
Несколькими часами позже, когда горничная Жюли завивала мои волосы, Жюли заметила:
- Удивительно, мне кажется, ты ничуть не взволнована! Правда, дорогая?
Я покачала головой. Взволнована? С того момента, когда в темноте коляски рука Жана-Батиста была единственным теплом в моей жизни, я поняла, что принадлежу ему. Через несколько часов я поставлю мою подпись на листе бумаги в зале бракосочетаний мэрии Соо и этой подписью скреплю то, что знала давно. Нет, я не взволнована!
После церемонии, как я уже писала, был банкет у Жюли, на котором я очень скучала. После тоста дяди Соми и пламенного приветствия Люсьена, заговорили о Египетской кампании Наполеона. Жозеф забрал в голову, что сможет убедить Жана-Батиста в том, что завоевание Египта доказательство гениальности Наполеона. Его поддерживал Люсьен, который был убежден, что его брат Наполеон будет насаждать Права человека на всей земле.
- Я не думаю, что мы сможем долго удержаться в Египте. Англичане это понимают, поэтому они и не начинают против нас колониальной войны, - заявил Жан-Батист.
- Но Наполеон уже захватил Александрию и Каир и выиграл битву при пирамидах, - вмешался Жозеф.
- Для англичан это второстепенный вопрос. Египет, на первый взгляд, находится под турецким владычеством. Англичане смотрят на наши войска возле Нила, как на временную неприятность. И…
- Неприятель потерял двадцать тысяч убитыми в битве при пирамидах, - сказал Жюно. - А мы - только пятьдесят человек.
- Грандиозно! - прошептал Жозеф. Жан-Батист пожал плечами.
- Грандиозно? Победоносная французская армия под командованием генерала Бонапарта истребила с помощью современных крупнокалиберных пушек двадцать тысяч африканцев, полуголых, босых. Не могу удержаться и не сказать: это грандиозная победа пушек над копьями, луками и стрелами.
Люсьен открыл рот, чтобы возразить, но промолчал. Его голубые, широко раскрытые глаза потемнели.
- Истреблены с помощью пушек во имя Прав человека, - сказал Бернадотт грустно.
- Наполеон продолжит наступление и прогонит англичан со Средиземного моря, - упрямо продолжал Жозеф.
- Англичане не будут воевать с нами на суше. У них есть флот, и мы не знаем, чей флот сильнее. Они могут уничтожить флот, доставивший Бонапарта в Египет, - Жан-Батист обвел всех взглядом. - Да… неужели вы не понимаете этой игры? Французская армия может с часу на час быть отрезана от родины. И ваш брат со своими полками будет заперт в пустыне, как в мышеловке. Египетская кампания - это рискованная игра, и она слишком тяжела для нашей Республики.
Я знала, что сегодня же вечером Жозеф и Люсьен напишут Наполеону, что мой муж считает его… игроком. Но я не знала, и никто в Париже не знал, что шестнадцать дней тому назад англичане под командованием адмирала Нельсона напали на французский флот в заливе Абукир и почти полностью его уничтожили. И что генерал Бонапарт в отчаянии ищет возможности связаться с Францией, что он ходит взад и вперед перед своей палаткой и уже видит, как гибнет его армия от невыносимой жары в песчаной пустыне. Нет, никто не знал в день моей свадьбы, что Жан-Батист Бернадотт предсказал то, что уже произошло, но о чем никому не было известно.
Когда я, уже во второй раз за этот вечер, украдкой зевнула (это, вероятно, не подобало молодой жене, но я впервые выходила замуж и не знала, как поступить, если тебе так скучно, что зевота одолевает тебя), когда я зевнула во второй раз, Жан-Батист поднялся и сказал:
- Уже поздно, Дезире, я думаю нам пора домой.
Вот и прозвучало впервые это ласковое, сердечное приглашение… Мы должны вернуться домой!..
Юные девы, Каролин и Гортенс, зажали рты руками и засмеялись. Дядюшка Соми, когда я подошла к нему попрощаться, ласково и многозначительно потрепал меня по щеке, приговаривая:
- Не бойся, детка, генерал Бернадотт не съест тебя!
Мы ехали домой в открытой коляске этой душной ночью конца лета. Звезды и полная желтая луна были так близко, что можно было, казалось, их потрогать, и это очень сочеталось с тем, что наш дом был на улице Луны.
Когда мы вошли, то увидели, что столовая освещена. Большие свечи горели в тяжелых серебряных канделябрах, которые Жозефина подарила нам к свадьбе от себя и Наполеона. Белоснежная скатерть покрывала стол, на котором стояли шампанское и вазы с виноградом, персиками и пирожными. Шампанское было поставлено в ведерко со льдом. И ни души! В доме царила глубокая тишина.
- Это Мари приготовила для нас, - сказала я, улыбаясь.
Но Жан-Батист быстро сказал:
- Нет, это Фернан!
- Я же знаю, какие пирожные делает Мари, - сказала я, откусывая кусочек.
Жан-Батист задумчиво смотрел на шампанское.
- Если мы будем пить сегодня, то завтра утром у нас будет болеть голова.
Я открыла стеклянную дверь в сад. Пахло увядающими розами, листья каштана казались серебряным кружевом, Жан-Батист погасил свечи…
В нашей спальне было совсем темно, но я на цыпочках быстро подошла к окну и отдернула занавески. В комнату ворвался лунный свет.
Жан-Батист прошел в соседнюю маленькую комнатку. Я подумала, что он хочет дать мне время раздеться и лечь в кровать, и я была ему за это благодарна.
Быстро я сняла платье, подошла к нашей широченной двуспальной кровати, нашла ночную сорочку, положенную в ногах на шелковое покрывало, надела ее, быстро скользнула под одеяло… и пронзительно вскрикнула…
- Боже мой, что случилось, Дезире? - Жан-Батист подбежал к изголовью.
- Я не знаю, меня что-то ужасно укусило! - Я подвинулась. - Ай, ай, опять кусает!
Жан-Батист зажег свечу, я выскочила из кровати и откинула одеяло…
Розы… розы и розы, с их колючками…
- Какой идиот?.. - начал Жан-Батист, когда мы озадаченно смотрели на нашу кровать, устланную розами. Потом я стала вынимать цветы, в то время как Жан-Батист поднимал тяжелое стеганое одеяло. Я доставала из-под одеяла все новые и новые розы…
- Это конечно, Фернан, - шептала я. - Он хотел сделать нам сюрприз…
- Если ты так думаешь, то ты несправедлива к бедному малому, - сейчас же встал на защиту Жан-Батист. - Конечно, это придумала Мари… Розы… нет, подумать только! Устлать розами постель военного!..
Розы, которые мы вынули из-под одеяла, лежали теперь на ночном столике и пахли так сладко, что перехватывало дыхание. Я заметила, что Жан-Батист смотрит на меня, а я… в одной ночной сорочке. Я села на кровать и попросила:
- Укрой меня одеялом, мне холодно!
Он тотчас набросил на меня одеяло. Под одеялом было страшно жарко, но я укрылась до кончика носа, а глаза зажмурила так, что не видела, как Жан-Батист погасил свечу…
На другой день утром мы узнали, что Мари и Фернан, придя к согласию на этот раз, вдвоем придумали устлать наше свадебное ложе розами. Они при этом не подумали о шипах…
Жан-Батист взял двухмесячный отпуск, чтобы побыть со мною первое время после свадьбы. Но как только до Парижа дошли известия об уничтожении нашего флота в Абукирском заливе, он должен был почти каждый день являться в Люксембургский дворец, чтобы принимать участие в обсуждении текущих вопросов. Он снял по соседству с нашим домом конюшню и держал двух верховых лошадей, и наш медовый месяц вспоминается мне так. Я стою возле ограды нашего садика и вглядываюсь вдаль, в надежде увидеть подъезжающего Жана-Батиста. Когда я слышу приближающееся "ток-ток" его лошади, мое сердце начинает биться сильными ударами. Я говорю себе, что сейчас… сейчас я увижу его, что он мой муж, что я его жена, что мы теперь навсегда вместе, что исполнилось то, о чем я мечтала, но не признавалась даже себе…
И он приезжал, наконец, и мы десять минут спустя пили кофе под старым каштаном, и он рассказывал мне новости, которые не появлялись на другой день в "Мониторе", и даже такие новости, которые "Ради Бога, нужно держать в секрете!"
Я зажмуривала глаза от счастья и от слепящих лучей садящегося солнца и перебирала руками упавшие каштаны, подобранные мною в траве.
Поражение при Абукире дало толчок врагам Республики. Россия произвела мобилизацию; австрийцы, которые еще недавно приносили извинения по поводу инцидента в Вене, тоже приняли участие в начавшейся кампании. Везде - от Швейцарии и Италии до севера Франции, наши недруги стягивают войска у наших границ.
Итальянская Республика, где Наполеон установил диктатуру Франции, чем он немало гордился, вдруг обратилась к австрийцам с распростертыми объятиями, и наши генералы вынуждены были так быстро ретироваться из Италии, что это скорее походило на паническое бегство.
Однажды Жан-Батист вернулся очень поздно.
- Они предлагают мне пост главнокомандующего в Италии. Я должен остановить наши бегущие войска и удержать хотя бы Ломбардию, - сообщил он, спрыгивая с лошади.
Когда мы сели за кофе, уже надвигалась ночь. Жан-Батист принес в сад свечу, целую пачку бумаги и принялся писать.
- Ты согласишься на пост главнокомандующего? - спросила я, когда он на минуту оторвался от работы.
Ужасная тоска сжала мое сердце холодной рукой. Жан-Батист поднял рассеянный взгляд.
- Прости?.. А, да, ты меня спросила, соглашусь ли я принять пост главнокомандующего в Италии? Да, если согласятся на мои условия.
Его перо быстро бегало по белым листам. Потом мы вернулись в дом, и Жан-Батист продолжал писать в своем рабочем кабинете. Я поставила ужин ему на бюро, но он этого не заметил. Он писал без остановки.
Несколько дней спустя я случайно узнала от Жозефа, что Жан-Батист представил Баррасу докладную записку по поводу удержания фронта в Италии. Она содержала список мер, которые следовало принять, чтобы удержать итальянский фронт, а также о создании крепких гарнизонов. Но Директория не смогла принять предложения Жана-Батиста. Мобилизованные солдаты были плохо вооружены и обмундированы. Жан-Батист заявил, что в данных условиях он вынужден отклонить возлагаемую на него ответственность за итальянский фронт. Военный министр Шерер принял на себя эту заботу.
Спустя две недели Жан-Батист вернулся домой довольно рано. Я как раз помогала Мари варить сливовое варенье и выбежала ему навстречу в сад.
- Я пахну кухней, не целуй меня, - предупредила я. - Мы варим варенье из слив, и ты будешь иметь сливовый джем каждое утро к завтраку в течение всей зимы.
- Увы, я не буду есть всю зиму сливовый джем, - спокойно ответил он, входя в дом. - Фернан! Фернан, приготовь мою походную форму и чемоданы как обычно. Отъезд завтра в семь часов!
Я не сразу поняла. Жан-Батист поднялся наверх, а я стояла у двери, как парализованная.
Всю вторую половину дня мы провели в саду. Солнце еще грело сильно, но желтые листья покрывали газон. Осень вступала в свои права.
Я сидела, сложив руки на коленях, и слушала, как Жан-Батист уговаривает меня подчиниться необходимости. Временами я чувствовала, что его слова не доходят до меня. Тогда я слушала лишь звук его голоса. Он говорил со мной, как со взрослой, потом стал говорить ласково и нежно, как с ребенком.
- Ты ведь знала, что когда-нибудь я должен буду уехать на войну? Ведь ты замужем за офицером! Ты ведь разумная маленькая женщина, нужно взять себя в руки и быть храброй…
- Я не хочу быть храброй, - сказала я.
- Послушай, Журдан взял на себя командование тремя армиями. Я буду командовать дозорными частями и со своим войском пойду к Рейну. Я должен форсировать Рейн в двух местах. Я потребовал тридцать тысяч человек для захвата и занятия Рейнской провинции и соседних немецких областей. Мне обещали дать войско. Но Директория может не выполнить своего обещания. Дезире, я форсирую Рейн с призраком армии и с этой призрачной армией мне придется отгонять неприятеля от наших границ. Ты слушаешь меня внимательно, девчурка?
- Нет ничего такого, что ты не мог бы сделать, Жан-Батист, - сказала я. Моя любовь была так сильна, что глаза наполнились слезами.
Он вздохнул.
- К сожалению, Директория не разделяет твоего мнения и заставит меня форсировать Рейн с бандой рекрутов, нищенски экипированных.
- Мы, генералы, спасли Республику и мы, генералы, ее поддержим, - прошептала я слова, которые однажды сказал мне Наполеон.
- Конечно. Республика поэтому и платит своим генералам. Здесь нет ничего необыкновенного!
- Человек, у которого я сегодня покупала сливы, сказал: "Пока генерал Бонапарт был в Италии, мы были победителями и австрийцы просили мира. Как только он повернулся спиной, чтобы пронести славу Республики к пирамидам, все пошло прахом!" Просто удивительно, как походы Наполеона влияют на умы простых людей!
- Да. Но эту мысль твой торговец сливами высказал не первым. Все говорят уже о том, что поражение Наполеона при Абукире послужило сигналом для нападения на нас всех наших противников. Сейчас нашей главной задачей является удержать границы, в то время как генерал Бонапарт греется на солнышке на берегах Нила со своим прекрасно одетым и вооруженным войском, а "самый сильный человек Франции" - опять он!
- Королевская корона лежит в сточной канаве, и нужно лишь нагнуться, чтобы поднять ее…
- Кто это сказал? - почти вскрикнул Жан-Батист.
- Наполеон.
- Тебе?
- Нет. Он разговаривал сам с собой. Он в это время смотрелся в зеркало. Я нечаянно оказалась рядом.
Мы помолчали. Темнота так сгустилась, что я не различала уже черты Жана-Батиста. Вдруг крики Мари прервали тишину.
- Я не разрешаю чистить пистолеты на моем кухонном столе! Унесите их сейчас же!
Фернан пытался успокоить ее:
- Позвольте мне хотя бы убрать здесь!
А Мари продолжала кричать:
- Уходите с вашим огнестрельным оружием!
- Ты пользуешься пистолетами во время боя? - спросила я Жана-Батиста.
- Очень редко с тех пор, как я стал генералом, - услышала я ответ.
Это была долгая, очень долгая ночь… Я лежала одна в нашей широкой постели и считала удары часов на маленькой церкви Соо, зная, что внизу, в своем рабочем кабинете, Жан-Батист, склонившись над картами, проводит линии, ставит маленькие кресты и кружочки…
Потом я, вероятно, заснула, потому что вдруг проснулась и вздрогнула, почувствовав, что случилось что-то ужасное. Жан-Батист спал рядом со мной. Мое резкое движение разбудило его.
- Что с тобой? - прошептал он.
- Я видела во сне что-то страшное, - сказала я тихо. - Видела, что ты уехал на войну на лошади…
- Я действительно завтра уезжаю на войну, - ответил он.
Это было многолетней привычкой военного: спать так крепко, а проснувшись, мгновенно понимать ясно все происходящее.
- Я хотел бы обсудить с тобой один вопрос, - сказал он. - Я уже об этом думал много раз. Чем ты занимаешься весь день, Дезире?
- Чем занимаюсь? О чем ты говоришь? Вчера я помогала Мари варить сливы. Позавчера утром я была с Жюли у портнихи, м-м Бертье, которая раньше уехала в Англию вместе с аристократами, а теперь вернулась. А на последней неделе я…
- Нет. Я хочу сказать, есть ли у тебя серьезные занятия, Дезире?
- Что значит серьезные? - спросила я удивленно. Он положил руку мне под голову и прижал меня к себе. Мне было так приятно положить голову ему на плечо, когда меня не царапали его эполеты…