О Господи. Он посмотрел через плечо на Одли, который, черт его задери, уставился на горизонт и выглядел спокойным и невозмутимым.
Он получит и ее тоже? Земли, титул, каждый последний пенни с его счетов - ату, дружище! Так что же с fiancée, раз уж о ней вспомнили.
Судя по реакции Грейс на эту назойливую сволочь, Амелия, похоже, будет от него без ума.
Он раздраженно фыркнул. Если продолжать в том же духе, то он достигнет седьмого уровня ада еще до сумерек.
- Я за пинтой, - объявил он.
- Пива? - удивился Одли, будто не мог себе представить герцога Уиндхема, пьющего как плебей.
- Пока вы будете заниматься своими делами, - пояснил Томас. Он глянул на него краем глаза. - Не думаю, что вы нуждаетесь в моей помощи для того, чтобы сложить ваши штаны.
Одли повернулся, выгнув брови.
- Нет, если у вас нет привычки копаться в чужом мужском белье. Побудьте–ка пока подальше от меня к вашей радости.
Томас встретил его взгляд с холодной решимостью.
- Не заставляйте меня снова наброситься на вас.
- Вы бы проиграли.
- Вы были бы мертвы.
- Не от вашей руки, - прошептал Одли.
- Что вы сказали?
- Вы все еще герцог, - сказал Одли, пожав плечами.
Томас натянул уздечку несколько энергичнее, чем было необходимо. И хотя он точно знал, о чем говорил Одли, его охватила упрямая потребность заставить его все обстоятельно объяснить. Потому он сказал резким, но истинно герцогским тоном:
- Под этим вы имеете в виду…
Одли повернулся. Он выглядел ленивым и хладнокровным, полностью держащим себя в руках, что Томаса, как раз, вывело из себя, поскольку Одли был или выглядел таким, каким обычно был Томас.
Но только не сейчас. Его сердце бешено колотилось, а в руках чувствовался зуд, и что самое неприятное, мир, казалось, слегка закачался. Это был не он. Он никогда не был неуравновешенным. Все что угодно, но только не это… Он почти боялся закрыть глаза, поскольку, когда он их откроет, небо будет зеленое, а лошади заговорят по–французски, и каждый раз, когда он попытается сделать хотя бы шаг, почва станет ускользать из–под ног.
И тут вновь заговорил Одли:
- Вы - герцог Уиндхем. Закон всегда на вашей стороне.
Томас в самом деле хотел его снова ударить. Тем более, что это доказало бы правоту Одли. Никто не посмел бы остановить его здесь, в деревне. Он мог бы избить Одли до полусмерти, и все, что от него осталось бы, аккуратно лежало бы в сторонке.
Да здравствует герцог Уиндхем! Подумать только, сколько возможностей и льгот дает титул, которыми он никогда не находил время воспользоваться в своих интересах.
Наконец они достигли постоялого двора, и он бросил поводья мальчику с конюшни, подбежавшему, чтобы приветствовать их. Его звали Бобби. Томас знал его многие годы. Его родители были арендаторами - честными, работящими людьми, настоявшими на том, чтобы каждый год на Рождество в Белгрейве появлялась корзинка с песочными коржиками, хотя они прекрасно знали, что Кэвендиши ни в чем не нуждаются, тем более в еде.
- Ваша милость, - Бобби радосто ему улыбался, тяжело дыша поле пробежки.
- Ты позаботишься о них, Бобби? - Томас кивнул на поводья Одли, которые мальчик тоже успел взять.
- Наилучшим образом, сэр.
- Вот почему я не доверю их никому другому, - Томас бросил ему монету. - Мы будем… через час? - Он посмотрел на Одли.
- Думаю, да, - подтвердил Одли и переключил внимание на Бобби, смотря парню прямо в глаза, с удивлением отметил Томас.
- Тебя вчера здесь не было, - сказал он.
- Нет, сэр, - ответил Бобби. - Я работаю только пять дней в неделю.
Томас проследил, чтобы владелец гостиницы каждый месяц получал небольшую премию, позволившую ему предоставлять младшим мальчикам дополнительный свободный день. Но так, чтобы кроме владельца гостиницы никто об этом не знал.
- Ты видел Люси?
Люси? Томас с интересом прислушался.
- Черного мерина? - глаза Бобби заблестели.
- Вы назвали мерина Люси? - спросил Томас.
- Да, его, - подтвердил Одли Бобби. Затем бросил Томасу: - Это длинная история.
- Он - красавец, - сказал Бобби, и его глаза округлились от благоговения. Томаса это позабавило. Бобби сходил с ума по лошадям еще до того, как научился ходить. Томас всегда думал, что рано или поздно он наймет его управляющим конюшнями Белгрейва.
- Он мне очень дорог, - сказал Одли. - Несколько раз спасал мне жизнь.
Глаза Бобби стали размером с блюдца.
- Правда?
- Правда. У Наполеона не было шансов против этой прекрасной британской лошади. - Одли кивнул в сторону конюшен. - С ним все в порядке?
- Помыт и почищен. Я сделал это лично.
В то время как Одли занялся подготовкой своего мерина со смехотворным именем к поездке домой, Томас отправился в пивную. Он подумал, что Одли стал ему менее несимпатичен, чем прежде, поскольку мужчина, с такой любовью относящийся к своей лошади, вызывает уважение. Но, в любом случае, пинта пива в такой день, как этот, не помешает.
Он хорошо знал владельца гостиницы. Гарри Глэддиш вырос в Белгрейве, он был сыном помощника управляющего конюшнями. Отец Томаса посчитал его подходящим компаньоном для сына - он был настолько ниже Томаса по своему общественному положению, что не могло возникнуть вопросов о том, кто из них должен быть главным. "Лучше рука конюха, чем коммерсанта", - часто говаривал отец Томаса.
Обычно перед матерью Томаса, которая была дочерью коммерсанта.
Однако Гарри и Томас весьма часто спорили о том, кто же из них должен руководить. В результате они стали верными друзьями. Годы разделили их. Отец позволил Гарри присутствовать на уроках Томаса в Белгрейве, но не собирался дальше спонсировать его образование. Томас уехал в Итон и Кембридж, а затем в полный блестящих излишеств Лондон. Гарри остался в Линкольншире, занявшись, в конечном счете, гостиницей, которую купил его отец, когда жена получила неожиданное наследство. И не смотря на то, что Гарри и Томас теперь гораздо больше знали о различиях в их социальном статусе, чем когда были детьми, их юношеская дружба оказалась на удивление крепкой.
- Гарри, - произнес Томас, усаживаясь на табурет возле бара.
- Ваша милость, - поприветствовал Гарри с той свирепой улыбкой, которую он всегда использовал, чтобы изобразить почтение.
Томас начал было хмурить брови за его дерзость, но вдруг почти рассмеялся. Если бы он только знал.
- Симпатичный глаз, надо же, - произнес Гарри, как бы между прочим. - Всегда нравились пурпурные цвета королевской семьи.
Томас продумал десяток различных возражениях, но, в конце концов, недостаток энергии не позволил ему озвучить ни одно из них.
- Пинту? - спросил Гарри.
- Самую лучшую.
Гарри протянул пинту и поставил ее на барную стойку.
- Вы похожи на черта, - открыто высказался он.
- Такой же горячий?
- Не совсем так, - сказал Гарри, качая головой. - Ваша бабушка?
Гарри хорошо знал его бабушку.
- И она тоже, - неопределенно ответил Томас.
- Ваша fiancée?
Томас моргнул. Он не очень–то много думал об Амелии сегодня днем, хотя начался день замечательно, если считать, что он почти овладел ею на лугу всего лишь шестью часами ранее.
- У вас есть одна, - напомнил ему Гарри. - Где–то такого роста, - он показал рукой.
Она гораздо выше, рассеянно подумал Томас.
- Блондинка, - продолжал Гарри, - не слишком упитанная, но…
- Достаточно, - оборвал Томас.
Гарри усмехнулся.
- Тогда это ваша fiancée.
Томас сделал большой глоток пива и решил позволить ему поверить в это.
- Все довольно сложно, - наконец произнес он.
Гарри немедленно нагнулся над баром с сочувствующим видом. Похоже, и правда он был рожден для этой работы.
- Так всегда.
Поскольку Гарри женился на своей возлюбленной в возрасте девятнадцати лет и теперь имел шесть маленьких пострелят, носящихся по небольшому дому, который находился сразу за гостиницей, Томас не был уверен, что тому хватит опыта судить о сердечных делах.
- Только на днях был здесь один тип… - начал Гарри.
С другой стороны, он, конечно, слышал все грустные рассказы и слезливые истории, произошедшие на территории отсюда и до Йорка.
Томас пил свое пиво, пока Гарри продолжал трепаться обо всем и ни о чем в частности. Томас его почти не слушал, но вдруг понял, что еще никогда в жизни не был настолько благодарен за всю эту бессмысленную болтовню, продолжавшуюся до тех пор, пока он не выпил все, включая осадок.
Тут подошел мистер Одли.
Томас уставился на свою кружку, размышляя, не заказать ли другую. Выпить ее залпом за минуту показалось ему в этот момент очень привлекательным.
- Добрый вечер, сэр! - приветствовал его Гарри. - Как ваша голова?
Томас обернулся. Гарри знал его?
- Намного лучше, - ответил Одли.
- Я дал ему мою утреннюю смесь, - объяснил Гарри Томасу и вновь повернулся к Одли.
- Она всегда срабатывает. Вот, спросите у герцога.
- Герцогу часто требуется бальзам от чрезмерных возлияний? - любезно осведомился Одли.
Томас резко на него посмотрел.
Гарри не ответил. Он заметил взгляд, которым они обменялись.
- Вы знаете друг друга?
- Более или менее, - уклонился Томас.
- Скорее менее, - вставил Одли.
Гарри посмотрел на Томаса. Их глаза встретились лишь на секунду, но в них заключалось сто вопросов и всего одно удивительно утешительное заверение.
Если он нуждается в нем, Гарри всегда готов помочь.
- Нам пора, - сказал Томас, задвигая свой табурет назад к стойке. Он повернулся к Гарри и кивнул ему.
- Вы вместе? - удивленно спросил Гарри.
- Мы старые друзья, - сказал Томас, вернее проворчал.
Гарри не стал уточнять, с каких пор. Он всегда знал, о чем спрашивать не следует.
Он повернулся к Одли.
- Вы не упоминали, что знакомы с герцогом.
Одли пожал плечами.
- Вы не спрашивали.
Гарри, казалось, удовлетворил этот ответ, и он повернулся к Томасу.
- Безопасной поездки, друг.
Томас в ответ слегка кивнул головой, затем первым направился к двери, предоставляя Одли следовать за ним.
- Вы дружите с владельцем гостиницы, - констатировал Одли, как только они оказались на улице.
Томас повернулся к нему с широкой обманчивой улыбкой.
- Я весьма дружелюбный товарищ.
Это были последние слова, произнесенные между ними, дальше они ехали молча, пока не оказались в нескольких минутах от Белгрейва, где Одли нарушил молчание:
- Нам необходимо выдумать какую–нибудь историю.
Томас посмотрел на него с подозрением.
- Полагаю, что вы не желаете объявлять, что я ваш кузен - сын старшего брата вашего отца, если быть точнее, - пока у вас нет доказательств.
- Несомненно, - подтвердил Томас. Его голос дрогнул, главным образом потому, что он рассердился на себя за то, что сам не поднял этот вопрос.
Взгляд, который Одли адресовал ему, был невероятно раздражающим. Все началось с улыбки, которая быстро превратилась в ухмылку.
- Мы будем старыми друзьями, так?
- Из университета?
- Э, нет. Вы боксируете?
- Нет.
- Фехтуете?
Мастерски.
- Возможно, - сказал он, пожав плечами.
- Тогда вот наша история. Мы учились вместе фехтованию. Несколько лет назад.
Томас смотрел прямо перед собой. Белгрейв виднелся совсем близко.
- Сообщите мне, если пожелаете попрактиковаться, - сказал он.
- У вас есть снаряжение?
- Все, что вам потребуется…
Одли поглядел на Белгрейв, который теперь нависал над ними как каменный людоед, заглатывающий последние темноватые лучи солнца.
- А также все, что не потребуется никому, как мне кажется.
Томас не стал комментировать его слова, просто спешился и вручил поводья ожидавшему их лакею. Он зашагал внутрь, спеша оставить этого человека позади. Он не то чтобы хотел игнорировать его, он хотел гораздо большего - забыть о нем.
Подумать только, насколько прекрасной была его жизнь всего каких–то двенадцать часов назад.
Нет, пожалуй, восемь. Восемь часов назад он слегка развлекся с Амелией.
Да, это был оптимальный водораздел между его старой жизнью и новой. После–Амелии, до–Одли.
Безукоризненный.
Но как бы широко не простирались герцогские возможности, они не могли повернуть время вспять, а потому, принимая свой обычный вид человека опытного и крайне сдержанного, он быстро отдал дворецкому распоряжения относительно мистера Одли и вошел в гостиную, где его ждали бабушка и Грейс.
- Уиндхем - оживилась его бабушка.
Он коротко ей поклонился.
- Я послал вещи мистера Одли в синюю шелковую спальню.
- Превосходный выбор, - одобрила его бабушка. - Но я должна повториться. Не называй его мистером Одли в моем присутствии. Я не знаю этих Одли, и не желаю их знать.
- Не уверен, что и они хотели бы вас узнать. - Это мистер Одли вошел в комнату, шагая быстро, но бесшумно.
Томас посмотрел на бабушку. Она всего лишь изогнула бровь, словно указывая на собственное величие.
- Мэри Одли - сестра моей покойной матери, - заявил Одли. - Она и ее муж, Уильям Одли, приняли меня при моем рождении. Они воспитали меня как родного сына и по моей просьбе дали мне свое имя. И я не собираюсь от него отказываться.
Томас ничего не мог с собой поделать - он наслаждался ситуацией.
Затем Одли повернулся к Грейс и поклонился ей.
- Вы можете называть меня мистером Одли, если хотите, мисс Эверсли.
Грейс слегка присела в идиотском реверансе, затем взглянула на Томаса. Зачем? Спросить разрешения?
- Она не может уволить вас за то, что вы воспользуетесь его официальным именем, - нетерпеливо сказал Томас. Боже, это становится утомительным. - Если же она сделает это, то я уволю вас с пожизненным содержанием и отошлю в одно из наших многочисленных имений.
- Это заманчиво, - пробормотал Одли. - Как далеко она может быть отправлена?
Томас почти улыбнулся. Как бы ни раздражал его мистер Одли, временами он был забавен.
- Я думаю, куда–нибудь в наши дальние владения, - прошептал Томас. - В это время года Внешние Гебридские острова прекрасны.
- Вы - ничтожество, - прошипела его бабушка.
- И почему я терплю ее? - громко спросил Томас. После чего, поскольку этот день был чертовски долгим, а благотворное действие пива уже закончилось, он пошел в кабинет и налил себе выпить.
И тут заговорила Грейс, как она делала всегда, когда считала, что обязана защитить вдову:
- Она ваша бабушка.
- Ах да, родная кровь, - вздохнул Томас. Он чувствовал, что начинает язвить. Хотя ни на йоту не был пьян. - Мне говорили, что она гуще, чем вода. Жаль. - Он посмотрел на Одли. - Вы скоро поймете.
Одли только пожал плечами. Или, может быть, он этого не делал. Возможно, Томасу просто показалось. Он должен был отсюда уйти, подальше от этих трех человек, подальше от всего, что звалось Уиндхем, Кэвендиш, Белгрейв или любым другим из пятнадцати титулов, прилагаемых к его имени.
Он повернулся, в упор посмотрев на свою бабушку.
- Моя работа здесь выполнена. Я вернул блудного сына к вашей любящей груди, и в мире все стало хорошо. Не в моем мире, - он не смог не добавить, - но в чьем–то мире обязательно.
- Не в моем, - сказал Одли, медленно и лениво улыбнувшись. - На тот случай, если вам это интересно.
Томас быстро на него взглянул.
- Мне не интересно.
Одли любезно улыбнулся, а Грейс, благослови ее Бог, казалось, была готова снова встать между ними, если они опять нападут друг на друга.
Он наклонил к ней, выражая что–то вроде одобрения, затем одним ужасающе большим глотком осушил свой напиток.
- Я уезжаю.
- Куда? - потребовала вдова.
Томас задержался в дверях.
- Я еще не решил.
Действительно, какое это имеет значение. Подойдет любое место. Только бы не оставаться здесь.
Глава восьмая
Это не Уиндхэм там? – Амелия моргнула и прикрыла рукой глаза от солнца (казалось, что ее перегруженная украшениями шляпка, убьет ее уже этим утром), всматриваясь в улицу. – Это ведь он, правда?
Ее младшая сестра Милли, сопровождавшая ее в поездке в Страмфорд, наклонилась к ней, чтобы было лучше видно:
- Это точно Уиндхэм. Маму это не порадует.
Амелия нервно посмотрела через плечо. Ее мать, которая сейчас находилась неподалеку, в магазине, все утро ужасно напоминала дятла. Тук, тук, тук, Амелия, делай то, тук, тук, тук, не делай это. Надень шляпку, у тебя появляются веснушки, нужно сидеть изящнее, герцог никогда не захочет жениться не тебе.
Тук, тук, тук, тук, тук, тук, тук.
Амелия никак не могла понять, каким образом ее осанка за завтраком в ее собственной комнате связана с тем, что герцог не сможет назначить дату свадьбы. И еще она никогда не понимала, каким образом матушка точно знала, кто именно из пяти ее дочерей стащил немного марципана, или случайно впустил собак, или (Амелия вздрогнула – это было на ее совести) перевернул ночной горшок на ее любимый халат.
Поморгав, чтобы сфокусировать зрение, Амелия снова посмотрела через улицу на человека, на которого обратила внимание сестры.
Это не мог быть Уиндхэм. Мужчина действительно был похож на ее жениха, но был каким–то … как это говорится…
Взъерошенным.
А еще он выглядел как–то добрее.
- Он пьян? – Спросила Милли.
- Это не Уиндхэм, - уверенно сказала Амелия. Потому что Уиндхэм всегда твердо держался на ногах.
- Я думаю…
- Это не он. – Но она не была в этом так уверена.
Милли секунд пять помолчала:
- Мы должны сказать маме.
- Мы не должны говорить маме, - прошипела Амелия, резко повернулась к сестре и схватила ее за руку.
- Ой, Эми, мне больно!
Амелия неохотно ослабила хватку:
- Послушай меня, Милли. Ты не скажешь матери ни слова. Ни – сло – ва. Ты меня поняла?
Глаза Милли округлились:
- Значит, ты думаешь, что это все–таки Уиндхэм.
Амелия сглотнула, не зная, что делать. Похоже, это действительно он. И если это так, она обязана помочь ему. Или спрятать его. Она чувствовала, что он предпочел бы последнее.
- Амелия, - прошептала Милли. Амелия старалась не обращать на нее внимания. Она должна была подумать. – Что ты собираешься делать?
- Помолчи, - сердито шикнула Амелия. У нее было немного времени, чтобы разобраться с тем, как быть дальше. Ее мать могла выйти из магазина одежды в любую секунду, и, Господи, она даже думать не хотела о том, какая за этим последует сцена.
В этот момент мужчина на другой стороне улицы повернул голову и посмотрел на нее. Он несколько раз моргнул, словно старался вспомнить ее. Он пошатнулся, выпрямился, снова пошатнулся и, наконец, прислонился к каменной стене, зевая и потирая глаза.
- Милли, - медленно произнесла Амелия, до сих пор смотревшая на Уиндхэма и теперь полностью уверенная в том, что это он, и повернулась к сестре. – Ты умеешь лгать?