– Я позвоню в субботу утром, чтобы убедить тебя, что не натворила никаких глупостей, – заверила ее Джессика и добавила: – Послушай, давай теперь поедем ко мне. Сегодня очередь Майка готовить, и мне показалось, что у него пунктик насчет тебя. – Она ухмыльнулась матери. – Он мне сказал, что ты слишком худенькая. И произнес это так, как будто я виновата в твоей худобе. Поехали, мамочка!
Лейси готова была отказаться. Меньше всего сейчас ее привлекала мысль о шумном ужине в компании молодежи. Но она нашла в себе силы и мудрость пренебречь своими желаниями и чувствами.
Это была возможность доказать Джессике, что она уважает ее мнение, видит в дочери взрослого человека и признает ее право на собственную жизнь.
– Ну, если ты уверена, что еды хватит на один лишний рот…
– Не сомневайся, – заверила ее Джессика. Уже открыв дверь из спальни, дочь обернулась к ней и серьезно произнесла: – Только не думай, что я не ценю все, что ты сделала для меня, мамочка… или что я не понимаю твоих чувств в эту минуту. И не думай, что я не способна осознать всю тяжесть того, что на тебя свалилось. Прости, если я тебя обидела, но…
– Не нужно больше ничего говорить, Джесс. Я все понимаю. Ты уже взрослая женщина, самостоятельный человек. А кстати, что готовит Майк на ужин?
– Что-то со спагетти.
– Ммм…
Ужин прошел куда лучше, чем она ожидала. Лейси даже ловила себя на том, что смеется вместе с компанией за столом. На несколько секунд ей удавалось забыть о том, что привело ее в Оксфорд. Но потом она вспоминала, глаза ее грустнели, и приходилось снова говорить себе, что хотя бы ради Джессики она обязана сдерживать свои чувства.
В двенадцатом часу она уехала, отказавшись от рюмочки на посошок и поблагодарив Майка за ужин.
– В субботу созвонимся, мамочка, – напомнила Джессика, провожая ее до машины.
Они обнялись, и Лейси села за руль. Она не станет плакать, упрямо повторяла Лейси, поворачивая ключ зажигания. По крайней мере пока не скроется с глаз дочери.
Все оставшиеся до выходных дни Лейси жила в постоянном ожидании и если и делала что-то, то только в пределах слышимости телефона. Она не могла расслабиться, не могла нормально ни есть, ни спать.
Нервы ее были на пределе, и ожидание лишь усиливало стресс.
К субботнему утру она уже считала, что лучше было бы отказаться от отпуска и вернуться на работу, где ей по крайней мере пришлось бы сосредоточиться на текущих делах.
Всю субботу она не выходила из дому, чтобы не пропустить звонок Джессики, и в четыре часа наконец уступила мучительной потребности, которая безжалостно терзала ее всю неделю, и набрала номер Джессики в Оксфорде.
Трубку снял Майк. Он тепло поздоровался с ней, когда она назвалась, но в ответ на ее просьбу позвать Джессику, поколебавшись, ответил:
– Простите, но они еще не вернулись.
– Они?
– Да. Отец Джессики забрал ее сегодня утром.
Отец Джессики… Льюис!
Лишь позже Лейси осознала, что, должно быть, положила трубку, ни слова не ответив Майку. Впрочем, в том состоянии она и не смогла бы членораздельно выговорить ни единого слова. Она была потрясена, не верила своим ушам и в то же время понимала, что Майк лишь подтвердил опасение, которое преследовало ее всю неделю.
Она замерла у телефона. Льюис и Джессика… Как это получилось? Ее сердце подпрыгнуло от ужаса, от желания встать стеной на защиту дочери. Неужели Льюис пытается убедить Джессику последовать его примеру и никогда не иметь детей? Если он это сделает…
Пальцы Лейси угрожающе сжались в кулаки, она вся подобралась от злости… злости, которая была направлена не только на одного Льюиса.
Джессика – ее дочь, ее ребенок. Льюис не участвовал в ее воспитании… не жил ее жизнью.
В ужасе от своей реакции на новость, Лейси прошла на кухню. Это ревность, признала она. Она ревнует Джессику к отцу.
Ее охватила такая слабость, что пришлось сесть. Собственное тело казалось хрупким, опустошенным сосудом, в котором уже не осталось сил для жизни.
Как могла Джессика уехать с ним? Она ведь понимала, что мать будет волноваться, не дождавшись звонка! Она ведь догадывалась, что Лейси позвонит, что Лейси все узнает!
Во рту появился горький привкус. О чем она думает, что делает? Ей были отвратительны черты, которые сейчас вдруг начали в ней проявляться; отвратительна пропасть, что вдруг разверзлась у ее ног.
В прихожей висело зеркало. Лейси поймала себя на том, что направляется к нему, замирает напротив и вглядывается в свое отражение, как будто ищет там свидетельства ужаса, стиснувшего ее сердце, свидетельства уродливых качеств, которые так внезапно проявились в ней.
Как она может испытывать подобные чувства – ведь она всегда поощряла самостоятельность Джессики, не старалась привязывать к себе дочь, спекулируя на материнской любви, искренне радовалась, что Джессика сама выбирает себе друзей и живет своей жизнью.
Как часто друзья хвалили ее за то, что она избежала обычной для родителей-одиночек ловушки и не позволила Джессике вырасти слишком зависимой от своей матери.
И вот пожалуйста, она страдает от ревности, подозрений и одиночества только потому, что Джессика встретилась с Льюисом.
Льюис. Острая как нож боль шевельнулась глубоко в ее душе, ощущение величайшей скорби, убежденность в том, что, как бы ее это ни ранило, отец и дочь обязательно должны были встретиться… поговорить… узнать друг друга…
Лейси никогда не скрывала от Джессики, что развод причинил ей невыносимую боль, но в то же время она никогда не пыталась и очернить Льюиса в глазах дочери.
Бывает, что любовь уходит, мягко объясняла она, когда Джессика была еще слишком мала, чтобы разобраться в сложности отношений взрослых, и спрашивала, почему у нее нет папы.
Позже, подростком, Джессика настаивала на том, что знать ничего не хочет об отце. Неужели она лгала… лгала, чтобы не обидеть мать?..
Разве Лейси сама в глубине души не считала вполне естественным, что Джессика начнет интересоваться своим отцом? Возможно, она сдерживала любопытство – из любви к матери, из боязни обидеть ее. Но теперь, когда Джессике надо было как можно больше узнать о наследственном заболевании, у нее появилось идеальное оправдание… идеальная причина для встречи с отцом.
Лейси попыталась поставить себя на место Джессики и вынуждена была признать, что, появись внезапно ее собственный отец на пороге ее дома, она не смогла бы устоять против искушения поговорить с ним.
Нет; вся вина, вся ответственность лежит не на Джессике, а на Льюисе.
Он не собирается становиться между матерью и дочерью – так он сказал. Когда же он передумал – или он ей просто-напросто врал? А она, легковерная дурочка, какой всегда была, снова поверила ему!
Где они сейчас?.. Что он сказал Джессике? Вдруг он сказал что-нибудь обидное… испугал ее… убедил последовать собственному примеру и навсегда отказаться от радости материнства…
Лейси вдруг обнаружила, что заламывает руки едва ли не в истерике, чересчур уж дав волю своим страхам.
Зазвонил телефон. Она схватила трубку, но это был всего лишь Иэн, который хотел подтвердить, что для обследования Джессики все готово.
– Вполне возможно, что она и не унаследовала болезненный ген, – мягко проговорил он. – Но лучше, конечно, знать наверняка.
Лейси, разумеется, пришлось перед тем объяснить ему всю ситуацию. До этого он ничего не знал о ее прошлом, кроме того, что она в разводе. Лейси очень не хотела, чтобы ее жалели, и потому не рассказывала правду о себе.
– Я подумал… может быть, ты сегодня свободна, – неуверенно добавил Иэн. – Недалеко открылся новый ресторан…
– Извини, Иэн, но вечером я жду звонка от Джессики, – перебила его Лейси.
– Что ж, в другой раз.
Кладя трубку на рычаг, Лейси упрекала себя в несправедливости к нему – а быть может, и к себе самой. Он такой добрый, такой милый человек; тот тип мужчины, за которого многие женщины с радостью вышли бы замуж. Так почему же она не в состоянии испытывать к нему ничего, кроме дружеской симпатии?
В сексуальном отношении он ее совершенно не интересует. Да и никто не интересует.
Никто. Снова острая как нож боль полоснула по сердцу. Она лгала себе, и знала это. Ей стоило лишь взглянуть на Льюиса, чтобы проснулось ее былое влечение к нему… тоска по нему…
Лейси поражала сила этой тоски, ее саднящая, иссушающая глубина. Тоска была сильнее логики или реальности, сильнее чувства самосохранения, сильнее разума.
Ожидая звонка от Джессики, Лейси твердо решила, что ни слова не скажет о Льюисе. Не обнаружит ревности и горечи, не накинется на дочь с обвинениями. Нужно постараться увидеть всю ситуацию глазами Джессики, нельзя забывать, что Льюис – ее отец и что новость…
Чего она, в конце концов, так испугалась? Что одинаковое заболевание свяжет их узами таких отношений, в которых ей самой не будет места? Что Джессика оттолкнет ее и повернется к отцу, разделяя с ним свои страхи и сомнения?
В восемь телефон снова зазвонил, и теперь это была Джессика.
– Прости, что не позвонила раньше, мамочка.
На самом ли деле ее голос звучит как-то по-другому, более сдержанно, или же Лейси ищет проблемы там, где их нет и в помине? Может, я просто излишне подозрительна к мелочам, думала Лейси, стараясь, чтобы ее ответ прозвучал как можно более естественно и привычно.
– Я уезжала… – голос Джессики стал чуть тише, как будто она отвернулась от телефона. – Я… я была с Льюисом… с отцом.
Лейси поняла, что все это время задерживала дыхание, страшась самой мысли, что Джессика не скажет ей или же – еще хуже – обманет ее. Теперь она испытала одновременно облегчение и стыд. Как можно было настолько не верить собственной дочери? Куда же заведут ее подозрительность и ревность?
Такое отношение унижает не только ее, Лейси, оно унижает и Джессику. Что же до Льюиса… разве оно не унижает и его тоже?
– Да-да, Майк сказал мне, что ты уехала со своим отцом. – Она попыталась выговорить эти слова весело и беззаботно, но поняла, что терпит крах, когда услышала, как зазвенел ее голос. К тому же ей не удалось удержаться, чтобы не добавить: – Должна признаться, я удивлена тем, что он разыскал тебя. Особенно после того, как мы вместе решили, что лучше мне самой тебе все рассказать.
Повисла короткая пауза, а потом Джессика тихо произнесла:
– Он не разыскивал, мамочка. Это я его разыскала. На неделе я позвонила секретарю Иэна, попросила адрес, а потом позвонила ему. Извини. Я понимаю, что ты чувствуешь. Я хотела рассказать тебе… обсудить это с тобой, но…
Но боялась моей реакции, мрачно закончила про себя Лейси.
Самое время взять наконец верх над своими эмоциями и исправить тот вред, который они уже нанесли, прежде чем он станет необратимым. Самое время выказать не только великодушие, но и мудрость и дальновидность.
Лейси набрала в легкие побольше воздуха и проговорила как можно спокойнее:
– Он – твой отец, Джесс. Я понимаю, что тебе… как сильно тебе хотелось узнать его поближе. Уверена, что на твоем месте я бы сделала то же самое. И вы… – Она запнулась, но усилием воли заставила себя продолжать: – Вас, конечно, связывают кровные узы. В общем, я прекрасно понимаю, что тебе лучше было поговорить… о некоторых вещах со своим отцом, чем со мной. Он, в конце концов, куда больше знает об этой проблеме, чем я.
– Мамочка, пожалуйста, не заставляй меня еще больше стыдиться, мне и так очень стыдно, – сдавленным от слез голосом взмолилась Джессика. – Все совсем не так. Что же до тех кровных уз, которые, возможно, между нами существуют… ты – моя мама. А Льюис… Я не могу называть его "папа", даже думать так о нем не могу. Пока не могу. Не знаю, откуда взялась у меня потребность встретиться с ним. Не знаю, чего, собственно, я добивалась… – она запнулась, и сердце Лейси сжалось от боли за нее, за них обеих. Господи, не допусти, чтобы он обидел мою дочь, безмолвно взмолилась она. – Он очень одинокий человек, ма, – задыхаясь, продолжала Джессика. – Та женщина, ради которой он тебя бросил… не думаю, что они долго были вместе. Он ни разу не упомянул ее. Ни слова о ней не сказал. Он не переставая говорил о тебе. О том…
Лейси пришлось вмешаться.
– Джесс, все в порядке, – перебила она. – Я все понимаю. Он твой отец, и я никогда не хотела, чтобы ты ненавидела его. Ведь он, в конце концов, часть тебя. Но ты не должна… Нет никакой необходимости оправдывать его в моих глазах. Наши отношения – его и мои – закончились много лет назад. А ваши с ним отношения только начинают складываться.
Они проговорили еще с полчаса, и Лейси, опустив трубку на рычаг, поняла, какая огромная печаль легла на ее сердце. Эту печаль нисколько не облегчала мысль о том, что она правильно поступила, избавив Джессику от чувства вины за встречу с отцом. Напряжение и натянутость исчезли из голоса дочери, когда она поняла, что Лейси не возражает против ее поступка.
Может быть, это самый дорогой подарок, какой она в состоянии сделать своей дочери, устало размышляла Лейси позже, одиноко сидя на кухне за ужином. И этот подарок – возможность наладить отношения с отцом без малейшего намека на противодействие и протест со стороны матери. Да, она поступила правильно… но какой ценой!
Лейси устало отодвинула тарелку с нетронутым ужином. Она не находила себе места, хотя была до предела измотана нервным напряжением последних дней, и чувствовала себя страшно одинокой. Взглянув на телефон, она готова была пожалеть, что уже слишком поздно звонить Иэну и соглашаться на его предложение об ужине.
Возможно, настало наконец время освободиться от груза прошлого, прекратить предаваться глупейшим мечтам о том, чего никогда не может быть, и вместо этого принять то, что предлагает жизнь. Нет никакого толку в желании повернуть события вспять, перевести стрелки часов на то время, когда Льюис еще не возникал в ее жизни… или, скорее, в жизни Джессики, с горечью поправилась она. Ей бы радоваться за Джессику, вместо того чтобы мусолить собственные страдания. Ведь она слышала в голосе дочери радость от встречи с отцом – и она не может, не должна погубить эту радость. Не должна позволить своим чувствам возвести стену отчуждения между ней и дочерью… барьер непонимания и ревности.
Десять часов. Может, если пораньше лечь… прогноз погоды как будто прекрасный. Можно было бы завтра целый день работать в саду. Скамейку нужно подкрасить, кое-что посадить, подстричь кусты. Уйма дел, чтобы занято руки. А чем занять мысли? Ничто не сможет отвлечь их от Джессики. От Льюиса. Ничто не сможет заставить ее забыть о том чувстве страха, одиночества, покинутости, которое она испытала, когда Майк сообщил ей о Джессике и ее отце. Ей и раньше приходилось испытывать ревность. Острая, мучительная ревность терзала ее душу, когда она представляла своего мужа, своего любимого в объятиях другой женщины. Но ей казалось невероятным, что она способна ощущать ревность к собственной дочери… способна так отчаянно мечтать, чтобы…
Чтобы что? Чтобы Льюис захотел провести целый день с ней! Лейси помыла посуду и отправилась в спальню, глядя перед собой невидящими, затуманенными от боли глазами.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
На сей раз прогноз оказался точным. Лейси подняла глаза на безоблачное голубое небо, потом перевела взгляд на свои забрызганные краской руки и ноги и скорчила гримасу.
Краска, которую она купила, чтобы подновить скамейку, оказалась водянистой и очень жидкой. Кажется, большая часть попала не по назначению, а на саму Лейси.
К счастью, на ней были старенькие шорты и столь же ветхая футболка.
Дожидаясь, пока подсохнет первый слой, она вернулась в дом и приготовила кофе. Дом казался неестественно тихим. Она опустила на стол кофейник, и глаза ее затуманились от воспоминаний о том времени, когда Джессика была девочкой, а дом наполнен ее щебетом, слезами, смехом.
Задолго до того, как Джессика, поступив в университет, уехала из дому, Лейси твердо решила, что не превратится в навязчивую мать, что не будет возражать, когда Джессика однажды вырастет и покинет родной дом. Ей казалось, что она привыкла к этой мысли.
Но теперь слезы, застилающие ей глаза, говорили совсем о другом.
Нечего изображать из себя страдалицу, ругала она себя. Это все потому…
Потому что утверждение Льюиса в жизни Джессики возмущает тебя.
Лейси попыталась поставить себя на его место. Вообразить, каково это – внезапно обнаружить, что у тебя есть взрослый ребенок. Она беспокойно мерила шагами кухню. Она не желает испытывать к своему бывшему мужу сочувствие и сострадание. Не желает признавать, что для него было настоящим потрясением узнать, что Джессика – его дочь.
Жизнь Лейси и так достаточно сложна, чтобы брать на свои плечи еще и эту тяжесть.
Где сегодня Льюис? Опять с Джессикой?
Она вдруг со стыдом сообразила, что сначала подумала о Льюисе и лишь во вторую очередь – о Джессике. Она выпила свой кофе. Ей следовало бы уже вернуться в сад, к работе, а не топтаться тут, у окна, предаваясь навязчивым мечтам и позволяя Льюису завладеть своими мыслями, сознанием, сердцем. Но если уж быть до конца честной с собой – разве он не оставался там всегда, какие бы усилия она ни прилагала, чтобы освободить свои чувства от памяти о нем?
Эти ночи, полные мечтаний о нем… Мучительная боль, слабость и одиночество снова завладели всем ее существом, как случалось всегда, когда память возвращала ее в былую жизнь с ним.
Она просто дура. Так цепляться за воспоминания, не имеющие под собой никакой реальной основы, за любовь, которой вовсе не было… во всяком случае, со стороны Льюиса.
Слезы застилали ей глаза. Она поспешно сморгнула их. Скамейку уже вполне можно покрывать вторым слоем.
Лейси как раз собиралась выходить, когда в прихожей прозвенел звонок.
Джессика. Наверно, Джессика, радостно вскинулась Лейси, но тут же поняла, что дочь вряд ли стала бы звонить, поскольку у нее свой ключ. Поморщившись при виде своей замызганной одежды, Лейси выскочила в прихожую и подбежала к входной двери.
Она открыла ее и на мгновение ослепла от яркого солнечного света, поэтому смогла увидеть лишь неясный, расплывчатый силуэт. Он шагнул через порог и тихо проговорил:
– Надеюсь, я тебе не помешал, но я…
Льюис. Собственной персоной. Какого черта он здесь делает? Вдруг она решила, что поняла. Первое потрясение уступило место гневу, и Лейси, задыхаясь, перебила его:
– Но ты просто не в силах был не прийти и не похвастаться – не так ли? Так вот, ты опоздал. Я уже говорила с Джессикой. Зачем ты это делаешь, Льюис? Ты ее не хотел. Ты не хотел детей вообще. Ты сам сказал, что сделал для этого… Биологически, возможно, Джессика и твой ребенок, но морально, духовно она только моя дочь, и если ты думаешь, что я буду спокойно стоять в стороне и смотреть, как ты обижаешь ее…
– Обижаю?