Монкриф не отрываясь, смотрел на нее. Под его взглядом Кэтрин выпрямила спину и расправила плечи. Она как будто забыла о боли в ноге. И о боли в сердце. Ей казалось важным проявить сейчас все двое мужество и стойкость.
– Ты мне не поверила.
Кэтрин и не желала верить. Поверить – значит признать, что вся ее жизнь, во всяком случае, лучшая и самая драгоценная ее часть, была ложью.
– Мне не следовало ничего говорить.
Синие глаза Монкрифа затуманились от тревоги. Кэтрин хотелось закричать, чтобы он не смел, ей сочувствовать, ведь это сочувствие косвенным образом подтверждало правдивость его слов. Молчание тянулось бесконечно.
В груди Кэтрин разрасталась боль, как будто там скопились невыплаканные слезы и жаждали выхода. Монкриф должен уйти. Прямо сейчас. Ее выдержка слабела.
– Уйди, пожалуйста. – Кэтрин старалась выразиться как можно вежливее. В конце концов, Монкриф не виноват, что ей хочется сейчас умереть.
– Я не хочу оставлять тебя одну.
– Но должен оставить.
Монкриф вдруг подошел к ней и взял в ладони ее лицо.
– Мне нельзя было тебе рассказывать правду.
– Почему ты не рассказал все раньше? – спросила Кэтрин, поднимая на него взгляд, полный невыплаканных слез. Доброта в его глазах причинила ей новую боль. – Какой дурой я должна тебе казаться…
– Разве только дуры кого-нибудь любят? Ты ведь любила Гарри вопреки его порокам.
Кэтрин отстранилась и стала смотреть на огонь. Скупость Джулианы не оставила следов в этой комнате. В камине жарко горел огонь, но он не мог растопить холода в сердце Кэтрин.
– Хочешь, я скажу тебе нечто странное? – Рука Монкрифа на ее плече успокаивала Кэтрин. – Я влюбилась в Гарри из-за его писем.
Пальцы Монкрифа слегка поглаживали ее по шее, так легко, что по телу бежали мурашки. Но она не просила его прекратить. Казалось, одно только это прикосновение связывает ее с жизнью. Если Монкриф уйдет, водоворот боли и сожаления подхватит и унесет ее прочь.
– Мне нравилось, как он пишет. Нравилась глубина его мыслей. Я много раз перечитывала его описания Северной Америки и Квебека, мне казалось, что я тоже там, рядом с ним. Видишь ли, я поняла, что совсем не знала Гарри, до того как он вступил в полк. Но я узнала его по письмам и полюбила.
Монкриф опустил руку, Кэтрин оглянулась и коснулась его ладони – сейчас ей больше всего нужна была эта связь.
– Вот почему я так дорожу ими. Для меня эти письма – сам Гарри. Когда дела в Колстин-Холле шли плохо, я с ним советовалась, и он всегда давал мне хороший совет. Я рассказывала ему то, о чем никогда и никому не говорила раньше, и думала, что он дорожит моим доверием.
– Человек – это не только то, что он пишет. Слова мимолетны. Они просто способ удержать мысль, вопрос.
Кэтрин с мольбой заглянула Монкрифу в глаза.
– Но как он мог быть таким внимательным и одновременно таким ужасным? Как можно любить того, кого ты совсем не знаешь?
Монкриф не отвечал. Что он мог ей сказать?
– Иди. – Кэтрин глубоко вздохнула. – Пожалуйста, уходи.
За спиной хлопнула дверь, и Кэтрин тут же захотелось позвать Монкрифа назад. Никогда в жизни она не чувствовал а себя так одиноко.
Глава 18
Сжав кулаки так, что побелели костяшки, Монкриф стоял у окна. Ему хотелось расколотить это стекло, хотя бы для того, чтобы почувствовать – в жизни есть нечто такое же острое, как боль в его сердце.
Кэтрин полюбила мужчину из-за его писем. Эта горько-сладкая мысль разрывала ему душу.
Он должен был признаться, что на ее письма отвечал совсем не Гарри, а он сам, Монкриф. Должен признаться, но только не сейчас. Нужно время, чтобы Кэтрин справилась с разочарованием и поняла, что любовь давно ее ждет, ждет терпеливо и неизменно.
Монкриф услышал, как открылась дверь, но не обернулся – он знал, что она придет. Поразмыслив, Кэтрин явно решила ему не поверить. Гарри останется позолоченным идолом, а он, Монкриф, бесчестным узурпатором.
– Ты ведь не солгал мне, Монкриф?
Он не обернулся.
– Нет, не солгал.
– Он ее любил? Женщину, с которой вместе погиб?
Монкриф прикрыл глаза. Он не был готов к этому вопросу. Какой же он глупец! Конечно, Кэтрин захочет узнать!
– Не знаю, – ответил Монкриф и припомнил разговор, который случился у него с Гарри в Пойнт-Левисе.
Они сидели у подножия холма и дожидались темноты, когда вместе со всем полком должны были подняться по крутым утесам, окружающим Квебек. Безрассудный план генерала Вулфа вполне мог привести их всех к гибели, но за годы войны Монкриф свыкся с мыслью о возможной смерти.
– Полковник, вы когда-нибудь думали, что окажетесь на другом конце света? – спросил Дуннан, играя камешками на земле.
– Я иду туда, где мой полк.
– Глупо, что я не отказался, когда мне предложили патент. Но с другой стороны, это показалось мне отличным выходом. В то время я попал в довольно сложные обстоятельства.
Монкриф повернул голову и вопросительно посмотрел на Дуннана.
– Вы жалеете, что вступили в полк? Гарри расхохотался.
– Нет. Отличное получилось приключение. Но иногда я скучаю по дому. – Дуннан помолчал. – Вы верите в любовь, полковник?
– Думаю, что верю. А в чем дело? – осторожно спросил Монкриф.
Гарри посмотрел ему в лицо.
– Сентиментальное чувство, эта любовь. – Он опять умолк, но через минуту продолжил: – Я как раз влюблен. Вот так штука! – Гарри улыбнулся. – Знаете, никогда бы не подумал, что способен на это. Я скучаю по ней с каждым днем все сильнее. Сам не могу понять, в чем дело.
Монкриф ничего на это не сказал, а через минуту началась операция. Монкриф увидел капитана Дуннана только после празднования победы.
Да, такой разговор не перескажешь жене, а особенно сейчас.
– Не знаю, – повторил Монкриф, сожалея, что не может рассказать больше.
Какой юной, невинной и беззащитной выглядела Кэтрин в этот момент!
– Он, правда, жестоко обращался с лошадями?
– Откуда ты об этом узнала? От Питера? Кэтрин кивнула.
– Да, Гарри был жестоким человеком. "Не спрашивай меня больше". Слава Богу, Кэтрин и не стала больше задавать вопросов, а развернулась и пошла к двери.
– Должно быть, ты очень жалел меня, раз взял в жены. Монкриф резко обернулся.
– Я женился на тебе не из жалости.
– Тогда из-за чего, Монкриф?
Из-за любви. Но она не поймет такого ответа.
– Разве я должен оправдывать свои действия, Кэтрин?
– Ты говоришь как настоящий герцог.
– А ты – герцогиня. И сегодня в гостиной ты была герцогиней высокомерной.
Монкрифу показалось, что по губам Кэтрин скользнула слабая улыбка, и он порадовался.
Кэтрин задержалась в дверях и посмотрела на потолок.
– Монкриф, я чувствую себя такой дурой.
– Не надо, – произнес он, всей душой желая облегчить ее боль.
– Любовь может умереть?
– Иногда время помогает. – Монкриф решил прибегнуть к банальности.
– А женщина, которую ты любил, Монкриф? Ты сумел ее забыть?
"Нет. И никогда не забуду".
В комнате стало слишком душно от тайн. К счастью, Кэтрин не ждала ответа. И тогда Монкриф сделал то, что совсем не собирался делать. Он догнал Кэтрин, положил руки на ее напряженные плечи. Его пальцы коснулись обнаженной шеи, пробежались по мягкому изгибу спины.
Монкриф никогда особо не задумывался о вопросах морали или религии. Разумеется, он старался не отступать от неких нравственных принципов, но и только. Однако сейчас, держа Кэтрин в своих объятиях, он вдруг почувствовал, что Бог посылает ему самую большую награду и жизни.
Его руки спустились на талию Кэтрин. Если бы захотела, Кэтрин могла бы уйти, но она не двигалась, пряча лицо у Монкрифа на груди. Монкриф чувствовал жар ее дыхания.
Постепенно из подрагиваний и вздохов родилось удивительное чувство единения. Как будто колышимые невидимым ветром, оба начали ритмично раскачиваться.
Сейчас это единение было не искрой, разжигающей сухой хворост, оно представлялось Монкрифу щедрым и теплым дождем, который обильно насыщает истосковавшуюся по влаге почву. Он все сильнее сжимал Кэтрин в объятиях.
Сейчас, сейчас стоит рассказать ей о письмах, о том, что Гарри никогда их не писал. Возможно, Кэтрин поймет, как все случилось, если он поведает о своем безмерном одиночестве, о соблазне, который таился в мягкой нежности ее писем к мужу. Однако Монкриф не успел произнести ни слова. Кэтрин отстранилась, отбросила с лица волосы. Монкриф увидел заплаканные глаза и покрасневший кончик носа.
– Спокойной ночи, Монкриф.
– Спокойной ночи, Кэтрин. – Он уронил руки и сделал шаг назад. Ему хотелось умолять Кэтрин, чтобы она осталась, но Монкриф лишь молча смотрел, как она уходит.
Кэтрин осторожно присела на маленькую скамеечку в ногах кровати и новым взглядом стала рассматривать сундук Гарри.
Она помнила день, когда сундук прибыл в Колстин-Холл. Это случилось через несколько недель после известия о гибели Гарри. Кэтрин разбирала его много часов, плакала над каждой вещью, видя в ней символ слишком короткой супружеской жизни. Ей уже тогда подумалось, что вещей слишком мало. Что-то должно было указывать на личные интересы – книги, черновики писем к ней, карты местности, книжки с записью расходов, дневник, любимая чернильница… Ничего этого не было. Сейчас Кэтрин поняла, что этот полупустой чемодан – символ характера Гарри.
Кэтрин медленно повернула ключ в замке и приподняла крышку. Сверху лежали его письма. Кэтрин разложила их в хронологическом порядке.
Гарри никогда ее не любил. Его письма были обманом, способом успокоить богатую женушку. Мысли путались в голове, Кэтрин все не могла поверить, что человек, способный написать такие письма, был столь вероломным.
Если бы Гарри стоял сейчас перед ней, как бы он ответил на такое обвинение? Наверное, усмехнулся бы этой своей обаятельной усмешкой и произнес ее имя по-гэльски, как он иногда делал. Или просто молчал бы, торжественный и красивый, как было в день отъезда в полк?
Кэтрин поднялась и подошла к камину с ворохом писем в руках; Одно за другим она стала бросать их в огонь, каждый раз вспоминая, что там написано. Ведь она их перечитывала, перечитывала, перечитывала бесконечно.
Неужели она когда-нибудь сможет забыть? Или простить?
"Моя любимая Кэтрин!
Сегодня погиб один из моих друзей, и я чувствую, что не могу относиться к смерти с тем безразличием, которое всегда стараюсь в себе взрастить. В этой кампании мы, к счастью, потеряли всего двоих людей. Одного – из-за несчастного случая, другого – из-за болезни. Однако Дэниэл был убит мушкетным выстрелом из французского лагеря. Я не видел его убийцу, да и какое имеет значение, кто его убил.
Если со мной что-нибудь случится, любимая, знай, в сумеречном мареве последнего мига я буду думать о тебе и улыбнусь, вспоминая твои слова, твою улыбку, твою любовь. Но я не смогу смириться с разлукой, и представ перед святым Петром, объясню ему, что только из-за тебя не хотел покидать жизнь".
Кэтрин свернула письмо раз, потом еще раз и швырнула его в огонь, наблюдая, как пламя пожирает меркнущие строки. Гарри умирал с мыслями не о ней. Он лежал в постели чужой женой.
Значит, было два Гарри. Одного она любила, а другого не смогла бы даже уважать.
Совесть шептала ей, что так ведь было с самого начала.
Гарри очаровал ее остроумием, настойчивостью в ухаживаниях. До встречи с ним Кэтрин жила в очень замкнутом мире, окруженная любовью отца и занятая лишь событиями в Колстин-Холле. Гарри вскружил ей голову, его внимание наполнило жизнь Кэтрин новым светом.
Однако сам Гарри никогда не был счастлив в ее доме. Жизнь с молодой женой не радовала его. Со дня свадьбы не прошло и месяца, когда Кэтрин поняла это и заметила скуку в глазах мужа.
Кэтрин не слишком сильно переживала отъезд Гарри, надо было ухаживать за отцом. К тому же на ее плечи легли заботы о фермах. Викарий говорил ей, что она не должна грешить, а должна принимать своего мужа таким, как он есть.
Когда стали приходить письма от Гарри, Кэтрин испытала облегчение, как будто ей даровали прощение за ее вину. Человек, который писал ей, был другим – более искренним, более заботливым. Кэтрин решила, что просто не успела узнать Гарри как следует.
Но оказалось, что в письмах он ей лгал!
На письма полились слезы, но не от одиночества или потери, не от горя, что Гарри больше нет, а от чего-то значительно более себялюбивого. Кэтрин оплакивала свои иллюзии, свою безответную любовь, отданную недостойному человеку.
Значит, она не такая уж грешница, скорее просто неумная женщина.
Кэтрин вернулась к сундуку за следующей пачкой писем и ее тоже швырнула в огонь. Когда от писем остался один только пепел, Кэтрин задумалась. Надо отдать сундук Дуннанам. Мать Гарри сделает из него реликвию. А может, велит отнести на конюшню?
Только бы он не оставался на глазах у Кэтрин, напоминая о том, чего никогда не было.
Глава 19
На следующее утро Кэтрин сидела у туалетного столика, а Мэри пыталась расчесать ее спутанные волосы.
Под глазами Кэтрин залегли темные круги – знак бессонной ночи. Но сейчас ее занимала не собственная внешность, а то, что предстояло сделать. Во-первых, следует извиниться перед гостями за вчерашнюю тираду. Во-вторых, надо искать в себе силы справиться с рутиной наступившего дня, и следующего дня, и того, что придет после него. И так до конца дней.
Утром Кэтрин отослала служанку, и камин остался не чищенным. Там до сих пор лежала груда серого пепла – единственный знак, что письма Гарри когда-либо существовали.
Как вчера сказал Монкриф? "Человек – это не только то, что он пишет. Слова мимолетны. Они – просто способ удержать мысль, вопрос".
Тогда кем был на самом деле Гарри, если не словами? Кэтрин поняла, что она уже никогда этого не узнает.
В дверь, постучали. Мэри пошла открыть. В комнату вошла Глинет. На ее обычно бесстрастном лице читалась тревога.
– Вы знаете, что гости уезжают?
– Да, – ответила Кэтрин. Будь они наедине, она бы сообщила Глинет больше, но после вчерашних событии решила, что надо быть сдержаннее.
– Мне кажется, они очень спешат.
Кэтрин только кивнула в ответ.
Она дождалась, пока Мэри закончит ее причесывать, встала, взяла костыли. Боль в щиколотке стала значительно меньше, и это было единственным, светлым пятном за последние дни. Еще день или два, и она сможет ходить самостоятельно.
Глинет помогла Кэтрин спуститься по лестнице уже привычным образом – одна рука на перилах, другая на плече помощницы.
В холле собрались все – мистер и миссис Дуннан, Джулиана, Гортензия. У стены викарий разговаривал с Монкрифом. Кэтрин поспешно отвела от них взгляд. Ей не хотелось выслушивать нотации викария о милосердии, и она не знала, как вести себя с Монкрифом.
Монкриф был очень сердит, когда говорил о Гарри. Кэтрин видела, как сжимались его кулаки, как играли желваки на лице. Но по отношению к ней герцог был чрезвычайно добр. Кэтрин помнила, как пряталась у него в объятиях в поисках спасения от одиночества и боли.
Монкриф, которого она когда-то считала злодеем, стал рыцарем, а Гарри превратился в дьявола. Кэтрин казалось, что она кубарем катится с высокой горы и не может понять, где верх, где низ.
"Я женился на тебе не из жалости". А почему?
Кэтрин медленно приближалась к группе в холле, но все вдруг стали расходиться. Мистер и миссис Дуннан вышли в парадную дверь, которую открыл перед ними Уоллес. Уоллес слегка улыбнулся хозяйке, что было, конечно, не совсем прилично, но Кэтрин не обиделась – это был первый дружественный знак за все утро. Она бросила взгляд на Джулиану, та отвернулась. Гортензия чихнула в платок, и что-то пробормотала себе под нос.
Кэтрин вышла на свежий воздух. Утро было солнечным, но таким же холодным, как атмосфера в доме.
Кэтрин солгала бы, сказав, что ее расстроил отъезд гостей, но она искренне сожалела о своей грубости и о том, что доставила боль другим людям. Похоже, вчера на нее нашло помешательство. Она словно сорвалась с цепи, ибо прекрасно видела ту черту, которая отделяет вежливость, терпимость и хорошее воспитание от грубости и бестактности, и с детским легкомыслием и даже восторгом пересекла ее. Ей нет прощения, и теперь единственное, что она может сделать, это быть исключительно вежливой во время отъезда.
– Надеюсь, ваше путешествие окажется приятным и безопасным, – кутаясь в шаль, произнесла Кэтрин.
Мистер Дуннан кивнул, но миссис Дуннан даже не посмотрела в ее сторону. Кэтрин, которой прошлой ночью открылась вся правда о Гарри, могла лишь посочувствовать миссис Дуннан.
– Простите меня, пожалуйста. – И Кэтрин протянула к ней руки, но не удивилась, когда миссис Дуннан отступила на шаг, не принимая извинений.
Возможно, лучший выход в том, чтобы их отношения на этом и кончились. Время неизбежно отдалило бы их друг от друга, но необдуманные слова Кэтрин и разоблачения Монкрифа придали их прощанию мрачный оттенок.
Кэтрин улыбнулась на прощание мистеру Дуннану и обернулась, обнаружив, что Монкриф стоит рядом.
– Повариха приготовила вам в дорогу еду, – сообщил он Дуннанам и сделал знак Уоллесу. Молодой человек подошел с дорожной корзинкой и поставил ее в коляску.
– Благодарю вас за щедрость. – Мистер Дуннан намеренно обращался только к Монкрифу. За ним вторили его жена:
– И за гостеприимство.
Монкриф величественно, как и подобает герцогу, кивнул.
Викарий что-то живо обсуждал с Глинет, но, очевидно, его слова не находили у нее сочувствия, потому что Глинет несколько раз отрицательно покачала головой. Викарий, без сомнения, утверждал, что своим вчерашним поведением Кэтрин погубила свою душу. А может быть, он добывал новое пожертвование для своей церкви.
Кэтрин была благодарна Монкрифу, что теперь он занимался ее денежными делами. Вот пусть викарий к нему и обращается. Кэтрин сомневалась, что муж проявит такую же щедрость, какую годами проявляла хозяйка Колстин-Холла.
Наконец Глинет вернулась в дом, а викарий должен был проститься с герцогом и герцогиней.
– Приятного вам путешествия, – говорил Монкриф, провожая викария к коляске и намеренно не подпуская его к Кэтрин. Викарий явно был недоволен, но сел в экипаж и позволил Монкрифу захлопнуть дверцу.
Джулиана и Гортензия попрощались и удалились в замок. Монкриф подошел к Кэтрин.
– Благодарю тебя, – обратилась она к мужу. – Не знаю, что я стала бы делать, если бы викарий начал меня упрекать.
– Думаю, после вчерашнего у него не хватило бы духу на наставления, – насмешливо ответил Монкриф. Кэтрин заставила себя улыбнуться.
Несколько минут они стояли, глядя вслед удалявшемуся по гравийной дорожке экипажу. Кэтрин понимала, что едва ли снова увидит Дуннанов.
Зачем они приезжали? Узнать о ее здоровье и благополучии? Или убедиться, что память о Гарри никогда не умрет в ее душе? Если бы они только знали, как страстно Кэтрин желает, чтобы эти воспоминания развеялись, и как можно скорее.
На ее плечо легла рука мужа. У Монкрифа была такая привычка – прикасаться пальцами к ее шее там, где виднелся участочек обнаженной кожи.