– Я вас не знаю, – пробормотала Кэтрин, отступая к стене. – Я вдова. Я не собираюсь выходить сейчас замуж. И никогда не соберусь.
– Тем не менее, вы снова замужем. Желаете знать, как это случилось? Или будете настаивать, что ничего не было?
Кэтрин перешла к любимому креслу и осторожно опустилась в него, сложив руки и плотно сдвинув ноги – поза истинной леди. И лишь тогда позволила себе бросить взгляд на незнакомца – как могла она выйти за него замуж?
– Тогда расскажите мне.
Мужчина отвернулся к камину и вцепился руками в полку над ним. Казалось, он собирается с силами для трудного разговора.
– Я отлично знаю – вы не ожидали проснуться замужней дамой. Однако я подозреваю, что вы вообще не собирались проснуться. Опий чуть не убил вас. Я сумел вас спасти. Это факт, о котором вы, без сомнения, сожалеете.
Кэтрин хотела заговорить, но Монкриф обернулся и поднял руку, как будто призывая ее к молчанию. Как он смеет распоряжаться в ее собственном доме, в ее спальне! И вдруг она осознала, что если все это не сон и они действительно женаты, то ни дом, ни эта спальня и даже все состояние ей больше не принадлежат.
Внезапно мужчина направился к ней столь решительно, что Кэтрин подалась назад. Разве она может противостоять ему? Силы неравны. Однако незнакомец просто опустился на диван, вытянув руки ладонями вверх. Кэтрин была сбита с толку. Что он имеет в виду? Ждет, что она вложит в его ладони свои руки? Она молча прикрыла глаза, и устало откинула голову.
– Кэтрин? – негромко позвал он. – Вам плохо? Это неудивительно. Вы приняли очень большую дозу опия.
Опасаясь усиления боли, она осторожно покачала головой, потом медленно посчитала про себя до десяти. Когда она откроет глаза, видение исчезнет, она сама удивится своему странному сну. Но голос мужчины вернул ее к действительности:
– Кэтрин?
– Я сплю, – не давая ему продолжить, сказала она. – Я еще не проснулась. Все это сон, это ненастоящее. Просто ночной кошмар, и все. На этот раз в нем даже нет Гарри, а кто-то чужой.
– Гарри часто вам снится?
– Каждый день и каждую ночь. Сон – это спасение. Там можно спрятаться, когда боль становится нестерпимой. – Кэтрин открыла глаза. – Я никому об этом не говорю, – призналась она, но вы ведь просто персонаж моего кошмара, так что вам можно кое-что рассказать. У вас очень мужественная внешность. До свадьбы я замечала такие вещи. Знаете, у вас очень широкая грудь, а панталоны сидят слишком плотно. Мне немного стыдно за себя, что я вас таким придумала. С такими внушительными атрибутами. – Она стала откровенно рассматривать бугор между бедрами, который трудно было не заметить, даже когда Монкриф сидел.
Как странно, думала Кэтрин, прикрывая глаза, боль в голове кажется очень реальной, и непролитые слезы по-настоящему жгут веки. И в желудке чувствуется боль. Но скоро она проснется, и кошмар кончится.
Через несколько мгновений Кэтрин снова открыла глаза.
У Монкрифа синие глаза. У Гарри они были спокойного карего цвета.
– У меня ведь не кошмар, правда?
– Нет. Конечно, если вы, мадам, не считаете кошмаром брачные узы. – Монкриф выпрямил спину и сложил руки на коленях.
– Нет, мой брак был чудесным. Коротким, но чудесным.
Она отвела глаза, пытаясь отстраниться от этого чужака, который столь быстро и решительно изменил ее жизнь, даже не спросив согласия.
– Так расскажите же мне, как мы оказались женаты? И, пожалуйста, не приплетайте сюда опий. Я принимаю его, только чтобы заснуть, и все.
– Возможно, заснуть навсегда.
Превозмогая боль в голове, Кэтрин бросила на Монкрифа гневный взгляд.
– Я никогда им не злоупотребляла, вы не правы, обвиняя меня в этом.
– Ночью вы были при смерти, мадам. Или вы этого тоже не помните?
Она не помнила, но нужно ли ему об этом знать? Какое безумие заставило ее дать согласие? Она всегда будет любить только Гарри. И никогда по доброй воле не отдастся другому мужчине.
– Расскажите же… – отводя взгляд, попросила Кэтрин.
– Викарий обвенчал нас в этой комнате. Слуги помогали и были свидетелями.
Кэтрин опустила взгляд на свою ночную рубашку, тонкую и выношенную. Когда-то, еще до траура, она ее очень любила.
– И я была в одной ночной рубашке? Это позор для любой женщины.
– Большинство женщин не пытаются совершить самоубийство.
– Я тоже не пыталась. – Кэтрин посмотрела на него с таким возмущением, что он непременно, должен был бы ей поверить. – Зачем бы я стала совершать это сейчас? Почему не тогда, когда пришло известие о смерти Гарри?
– Отчаяние накапливается. Время не всегда лечит.
– И вам доводилось пережить подобное горе, ваша светлость?
– Ваша светлость? Я ваш муж, Кэтрин, поэтому зовите меня по имени. Просто Монкриф. И я буду называть вас по имени. Договорились?
Кэтрин кивнула.
– Что последнее вы помните?
В голове Кэтрин роились обрывки смутных видений. Четких воспоминаний не было.
– Меня-то, по крайней мере, вы помните? Я был у вас позавчера, во вторник.
Значит, сегодня четверг. Кэтрин была в состоянии это подсчитать, но его она не помнила. Дни сливались в одну сплошную серую череду, беспросветную пелену ее жизни. Она помнила слова Гарри. Они звучали у неё в голове, как колокольный звон. А вот вторник она не помнила.
Кэтрин опустила глаза, не в состоянии объяснить эти провалы в памяти.
– Я вас не помню и должна вам верить на слово. – Она, наконец, собралась с духом и посмотрела Монкрифу в лицо.
Взгляд его глаз оставался мрачным, но выражение лица было спокойным, на нем не мелькнуло ни тени насмешки или презрения.
– Раз вы находитесь в моей спальне, я должна также признать тот факт, что мы некоторым образом знакомы.
Наконец он улыбнулся, встал и прошелся по комнате. Звук шагов гулко отдавался на деревянном полу. Кэтрин хотелось сказать Монкрифу, чтобы он вел себя потише, но она промолчала. Если Абигайль знает об их венчании, значит, об этом знает вся Шотландия.
– Если вам нужны доказательства, поговорите с викарием.
Сейчас он говорил холодно и с вызовом. Черные брови грозно нависли над ярко-синими глазами. Да, очень представительный мужчина, должно быть, любой женщине с ним нелегко.
– Я действительно хотела бы поговорить с викарием. Монкриф кивнул. Он так легко согласился, что Кэтрин начала верить, что они и правда женаты.
– Уверена, мы сумеем разорвать этот поспешный союз. Меня не нужно спасать. – На самом деле она была в этом совсем не уверена. Комната закружилась перед глазами, стало невыносимо жарко.
Монкриф напряженно вглядывался в ее лицо, словно чувствуя, насколько ей дурно.
– Со мной все в порядке, – произнесла Кэтрин, стараясь, чтобы не дрожал голос. – Но я была бы вам благодарна, если бы вы помогли мне расторгнуть наш брак.
– Мадам, думаю, вы недостаточно здоровы, чтобы сидеть в этом кресле, не говоря уж о том, чтобы заниматься делами, которые нельзя повернуть вспять.
В душе Кэтрин росло чувство протеста. Слова Монкрифа только укрепили ее решимость не показывать свою слабость. Он и без того стал свидетелем ее унижения. Она сделала жест в сторону двери.
– Будьте любезны, пришлите мне викария, когда он появится. Я бы хотела услышать все от него самого.
Кэтрин прикрыла глаза и откинула голову на спинку кресла. Головокружение не прекращалось.
Однако Монкриф пропустил намек мимо ушей и не ушел. Вместо этого он положил ей на лоб холодный компресс, протер влажной салфеткой лицо и шею. Кэтрин хотелось поблагодарить его и отстраниться от этих забот, но сил не было, они все уходили на то, чтобы справиться с подступающей тошнотой. Звякнул фарфор. Кэтрин приоткрыла глаза. Монкриф поставил на стол рядом с ней пустой таз.
– Думаю, он вам скоро понадобится. А я пока прикажу приготовить для вас теплое питье.
– Только не овсяный отвар. – Не сегодня. Кухарка каждый день готовила его, но сейчас Кэтрин не могла даже думать о нем.
В окне забрезжил серый свет еще одного пасмурного дня. Кэтрин слышала, как хлопали двери в конюшие, скрипела повозка, из колодца носили воду. Жизнь в Колстин-Холле шла своим чередом. Казалось, что дом, как живое существо, отделился от своей хозяйки и продолжал путь самостоятельно. Все, кто в нем жил и работал, служили именно дому, а не лично ей.
Будь это обычный день, Кэтрин, пожалуй, приказала бы принести завтрак. Она бы даже оделась и вышла, наконец, из спальни. Поговорила бы с викарием, обсудила бы с Глинет дела за неделю. Каждое время года требовало от хозяйки поместья определенных забот. Жизнь в Колстин-Холле шла по сезонному расписанию. Смерть Гарри все изменила.
– Оставьте меня, пожалуйста, – произнесла Кэтрин. И он, ее ночной кошмар или все-таки муж, наконец, ушел.
Кэтрин сидела неподвижно. Любимое кресло успокаивало. Она часто сидела здесь – шила или читала, бездумно поглаживая деревянный подлокотник.
Убедившись, что Монкриф не собирается возвращаться, Кэтрин поднялась на ноги и, прижав руки к ноющему желудку, быстро прошла к сундуку, открыла крышку и вынула одно из писем Гарри. Сейчас, как никогда раньше, ей требовалось почувствовать близость мужа. Она вернулась к креслу и услышала голос Монкрифа из коридора.
– Боюсь, что ее будет тошнить, – говорил он. – Это неплохо. Чем скорее яд выйдет из организма, тем лучше. – Наступила недолгая тишина, потом Монкриф продолжил: – Вы больше не будете давать ей опий?
Ответный голос Глинет звучал раздраженно:
– Я и раньше никогда не давала ей опий, не буду давать и теперь.
– Отлично. Не желаю становиться вдовцом через день после того, как стал мужем.
Кэтрин опустилась в кресло, прижала письмо Гарри к груди и заплакала.
Глава 5
Через три дня Монкриф и Кэтрин покинули Колстин-Холл и отправились в Балидон, во владения герцога Лаймонда. Слуги Кэтрин, их багаж и те из ее вещей, которые она захотела взять с собой, следовали за ними под руководством бывшего адъютанта полковника.
Тяжелые тучи заволокли небо. Кэтрин решила, что это карающий знак. Резкий ветер обжигал кожу, пытался растрепать прическу, и в непогоде женщина видела Божье наказание за то, что покидает свой дом.
Надвигалась буря, а ветер был лишь предвестником. Слушая, как под его мощными порывами стонут деревья, Кэтрин невольно думала, что сама природа осуждает ее. И не только природа.
Глинет тоже на нее сердилась. Услышав о планах Монкрифа перебраться в Балидон, она исчезла на весь день, а когда вновь появилась, то сказала лишь, что у нее есть дела, которые надо завершить до отъезда.
Викарий тоже был невесел. Он рассеянно пожелал ей благополучия в новом доме, вяло махнул рукой и привел цитату из Библии.
Слуги, которых Кэтрин решила взять с собой, были недовольны, но и те, кто оставался в Колстин-Холле, тоже не радовались.
Все были ею недовольны, включая Монкрифа, который сидел в коляске с каменным лицом.
Балидон находился всего в двух часах пути. Достаточно близко, чтобы до Кэтрин доходили слухи о герцоге Лаймонде, и достаточно далеко, чтобы можно было их игнорировать.
Коляска тронулась. Монкриф разглядывал скудный пейзаж – дом, службы, дорога, – но для Кэтрин это было прощание с Колстин-Холлом, с прежними надеждами и воспоминаниями. Под этими соснами она, полная радостного удивления, бегала в детстве. В юности стояла в этом саду, глядя на звезды и размышляя, ко всем ли в жизни так внезапно приходит любовь, как пришла к ней? В бурю, она стояла под этим деревом, здесь рыдала вместе с дождем после смерти Гарри.
Пытаясь сдержать слезы, Кэтрин прикрыла глаза. – Вам снова нехорошо?
Тревога в голосе Монкрифа заставила ее открыть глаза и пристально посмотреть на герцога.
– О нет, все в порядке. Мне намного лучше, благодарю вас.
Герцог кивнул и снова отвернулся к окну.
Монкриф был для нее чужим. Их связывал только закон – несколько слов, произнесенных викарием в ту ночь, которую Кэтрин даже не помнила. Однако она прекрасно помнила свой разговор с Томасом Маклаудом, здешним викарием.
– Кэтрин, могу поклясться, что венчание действительно состоялось. Все слуги тому свидетели. – Его пухлое лицо вытянулось в кислую мину.
– Но ведь я, конечно, не дала согласия?
– Дали, Кэтрин. Несколько необычным голосом, но дали. Лично я решил, что вы очень стремитесь к этому браку.
– Я не хочу быть его женой, не хочу и не могу. Вы ведь в состоянии аннулировать этот брак?
– Уверяю вас, Кэтрин, это не в моей власти, – твердо произнес викарий. – Его светлость заявил мне, что провел ночь в вашей постели. Вы будете это отрицать?
Отрицать этого Кэтрин не могла.
Она почти ничего не знала о Монкрифе, новом герцоге Лаймонде, чьей резиденцией был замок Балидон. За три дня этот человек стал распоряжаться в ее доме, как настоящий хозяин. К нему обращались слуги, даже викарий предпочел обсуждать свои нужды с ним, а не с Кэтрин, Глинет утверждала, что герцог следил за ее пищей, пробовал предназначенные ей блюда, но на ночь оставлял Кэтрин в покое, предпочитая спать в комнате ее отца. Со дня свадьбы они впервые проводили утро вместе.
Как странно ничего не знать о своем муже.
– Вы не нравитесь моей компаньонке, – сообщила Кэтрин, инстинктивно пытаясь вывести Монкрифа из равновесия. Герцог промолчал, и она заговорила снова: – Глинет говорит, вы грубо с ней обошлись.
На этот раз Монкриф обернулся, и Кэтрин поразила сила чувства в его взгляде.
– Не сомневаюсь, что она так и сказала. Она пренебрегла своим долгом. Терпеть не могу лентяев, которые изображают из себя невинных страдальцев.
– Мне Глинет всегда казалась очень старательной.
– Она ничего не предприняла, когда вы были почти при смерти. И это ее первая ошибка. Потом она оставила вас наедине со мной. Добросовестная компаньонка так не поступает.
Кэтрин не сумела ничего возразить.
– Расскажите, пожалуйста, о нашей первой встрече.
– Вы сами еще не вспомнили? Она покачала головой.
– Возможно, вы никогда не вспомните. Опиум повреждает память.
Кэтрин не желала вступать в разговоры про опиум. У нее никогда не было к нему того пристрастия, в котором Монкриф ее подозревал. Она всегда была очень осторожна с этой настойкой и следила, чтобы не принять слишком много. С другой стороны, Кэтрин никак не могла объяснить двухдневный провал в памяти.
– Я приехал к вам с визитом, – начал Монкриф, откидываясь на подушки. – Я был другом Гарри.
– Вы ничего мне об этом не говорили.
– Вы просто не помните.
Кэтрин нахмурилась, потом ее лицо вдруг посветлело.
– Гарри когда-нибудь говорил обо мне? Монкриф прикрыл глаза.
– Солдаты всегда говорят о тех, кого любят, и кто остался дома. Гарри не был исключением.
– Что он говорил?
Монкриф долго не отвечал, потом вздохнул и произнес:
– Иногда он читал мне ваши письма.
Кэтрин была удивлена. Для нее самой письма Гарри были святыней, которую она ни с кем не желала делить. Ей казалось, что муж должен испытывать такие же чувства. Сейчас ее щеки вспыхнули, она отвела глаза.
– Это были прекрасные письма, Кэтрин.
Теплая волна окатила все тело Кэтрин. Она опустила взгляд на свои руки. Ногти отросли, надо бы ими заняться. Лунки стали какие-то странные – цвета бледной лаванды. Казалось, все ее тело погрузилось в траур.
Кэтрин молча кивнула, надеясь, что Монкриф оставит эту тему. Ее охватил стыд, но не из-за того, что она писала мужу, а оттого, что чужой человек знал, содержание ее интимной переписки.
Монкриф бросил на нее быстрый взгляд.
– Гарри просто делился со мной своим счастьем. Сам я не получал писем. Отец написал мне лишь однажды, перед смертью, а брат вообще не любил писать. Мне кажется, я никогда не получил от него ни строчки.
– Вы были близки с ним?
– Не особенно. Колин был на двенадцать лет старше меня. Он почти не интересовался младшим братом. – И не давая ей задать следующий вопрос, Монкриф продолжил: – У меня был еще один брат. Дермотт был на пять лет старше меня. Он погиб в возрасте тринадцати лет. Дурацкая история – брал препятствие на необученной лошади.
– Вы так говорите, как будто из-за своей глупости он заслужил смерть.
Его синие глаза снова впились в лицо женщины.
– В жизни существуют причины и следствия, Кэтрин. Как он самоуверен!
– Значит, вы должны быть довольны, что стали герцогом. Имея двух старших братьев, едва ли вы могли на это надеяться.
Да, лицо Монкрифа – просто воплощение заносчивости: форма носа, острые скулы, твердый квадратный подбородок – все отражало надменность и высокомерие.
– Конечно, я этого не ожидал. Но теперь, когда Колин умер, ответственность легла на меня. Я должен исполнить свой долг.
– Вы всегда столь благородны?
– Разве поступать правильно – это благородство?
У него была сбивающая с толку привычка отвечать вопросом на вопрос. Кэтрин решила сменить тему:
– Вас не беспокоит мысль о том, как отнесется ваша семья к вашему появлению вместе с женой?
– Я не был в Балидоне больше четырнадцати лет. Все это время семья не поддерживала со мной никаких связей. И сейчас меня мало интересует, что они об этом подумают.
– Вы всегда были таким властным?
К удивлению Кэтрин, Монкриф улыбнулся.
– Нет ничего дурного в том, чтобы знать себе цену. Четырнадцать лет я самостоятельно пробивал себе дорогу в жизни, но никто из моей семьи не интересовался моими достижениями. Моя ценность для Балидона состоит в том, что я его унаследовал. С этого момента все, что я буду делить, будет продиктовано тем, что я – двенадцатый герцог Лаймонд.
– А где же мое место?
– Вы – герцогиня Лаймонд, – бесстрастным тоном произнес Монкриф.
– Я не состою в родстве со знатью, за исключением, пожалуй, дальнего кузена – графа. Мой отец – простой землевладелец, разве что не фермер. Нас можно считать мелким дворянством, но и то с натяжкой. – Кэтрин вопросительно взглянула на мужа.
– Зачем вы решили копаться в генеалогии? – Монкриф удивленно поднял брови.
– Не могу понять, как герцог может жениться, на ком попало. Ведь вы почти принц.
– Я Монкриф, – произнес он таким непререкаемым тоном, как будто дальнейшие объяснения не требовались и даже были нежелательны.
– Неужели вас не волнует, что я – просто дочь фермера?
Он улыбнулся широкой улыбкой. Сверкнули белые ровные зубы.
– Сомневаюсь, что вас можно назвать фермерской дочерью, мадам. Ваш отец был самым богатым землевладельцем в графстве, а Колстин-Холл вовсе не убогая хижина.
– Мой отец был скромным человеком, он не хотел, чтобы я ставила себя выше других.
– В таком случае он, без сомнения, будет разочарован, узнав, что вы вышли замуж за герцога.
– Он бы очень удивился, если бы был жив, – возразила Кэтрин.
– Мне кажется, что если от меня потребуется следить за стадами овец, то дочка фермера окажется ценным, приобретением. У нас в Балидоне море овец.
Кэтрин не смогла сдержать улыбку.
– Монкриф, ну говорите же серьезно!
– Вот если бы ваш отец был пивоваром или виноделом, то в Балидоне вас встретили бы с распростертыми объятиями. Мы делаем прекрасное виски и отличный эль.
– Неужели наш союз не кажется вам неравным?