- Очень приятно, Джамбата, - кивнула она мужчине. - Мы попали в серьезную переделку… Кстати, вы не видели здесь мужчину… м-м-м… белые волосы… - Для наглядности она коснулась рукой волос. - Голубые глаза… Одет, как Констанс. - Гермия бесцеремонно ткнула пальцем в жилетку Констанса. - Ну… почти, как Констанс. Как туристы. Белая футболка… - Она потрясла перед внимательно слушающим индонезийцем краем своей когда-то белой блузки. - Не видели?
Джамбата отрицательно покачал головой.
- Не видеть, не видеть… Турист завтра…
- Что значит - завтра? - удивилась Гермия.
- Он имеет в виду, что завтра на Комодо прибудет шхуна с туристами, - объяснил ей Констанс.
- Так значит, это все-таки Комодо, - поежилась Гермия, вспомнив рассказ Констанса о злобных "драконах".
- Комодо, Комодо! - радостно закивал Джамбата, услышав название родного острова.
- Мне нужно найти этого мужчину, - жестикулируя, как будто ей это помогало изъясняться, продолжала Гермия. - Это мой жених.
Он был в том самолете… В общем, мне нужен гид.
- Гид? - Джамбата понимающе кивнул. - Гид можна. Пройти Комодо - найти мужчина. Джамбата может. Завтра.
- Завтра? - разочарованно переспросила Гермия.
Впрочем, сегодня она сама была бы не в силах вновь слоняться по острову. Гермия кивнула индонезийцу в знак согласия и поймала на себе вопросительный взгляд Констанса.
- Что?
- Местные жители не оказывают такие услуги бесплатно. За все нужно платить. А у нас нет денег, - ответил Констанс.
- Но у меня есть банковская карта, - невозмутимо парировала Гермия.
- Приди в себя, Герми. Ты на острове Комодо. Здесь есть несколько деревушек, но их жители знать не знают о том, что такое банки и карточки. Обналичить свои деньги ты сможешь только на Бали. Завтра вечером придет судно. На нем мы доберемся до Сумбавы, а оттуда - до Бали. Боюсь, это единственный выход…
Гермию охватило отчаяние. Сумбава, Бали, Комодо… Она никогда не найдет Пойта! Ее жених погибнет из-за человеческой меркантильности в зубах у какого-нибудь комодского варана! Неожиданно она вспомнила о золотой цепочке с кулоном и колечке, которое на помолвку подарил ей Поит. С кольцом, конечно, расставаться еще рано. До него, может быть, дело не дойдет. А вот цепочка… Это неплохой выход. И даже очень неплохой.
Удивлению Констанса не было границ, когда копна соломенно-золотых волос облаком взметнулась вверх, опустилась вниз, и в руках у Гермии оказалась красивая золотая цепочка с подвеской в виде кроваво-рубиновой капли.
Гермия с надеждой посмотрела на Джамбату. Интересно, золото для индонезийцев имеет такое же значение, как и для европейцев? Она протянула мужчине цепочку.
- Я отдам золотую цепочку гиду, который поможет мне найти жениха. Этого хватит?
- Золото? - недоверчиво поинтересовался Джамбата и тут же проверил на зуб ювелирное изделие.
- Золото, - кивнула Гермия. Несмотря на волнение, она с трудом сдерживала смех. Ей всегда казалось, что такой способ проверки золота отошел в древние времена, когда люди еще не додумались ставить на нем пробы. - Очень дорогое золото. И рубин.
Что произвело впечатление на Джамбату - слова Гермии или вкус бренного метала - оставалось только догадываться. Индонезиец закивал головой и спрятал в карман цепочку.
- Искать мужчина - завтра. Сегодня - отдых, - еще раз объяснил он Гермии.
Но она уже не нуждалась в объяснениях. Ей вдруг ужасно захотелось спать, как будто весь этот безумный день обрушился на нее своей тяжестью.
- Идти за Джамбата.
Джамбата помахал им рукой, объясняя, что нужно следовать за ним.
Гермия, с трудом ступая разбитыми ногами, поплелась за проводником.
- Ты уверена, что не лучше было бы добраться до Бали и попросить о помощи местные власти? - спросил у нее Констанс.
- Абсолютно. Пока мы доберемся до Бали, бог знает, что случится с Пойтом. Если уже не случилось…
Ему казалось удивительным, что рассудительная Гермия на этот раз решила собственными силами исправить ситуацию. Та Гермия, которую он знал раньше, непременно отправилась бы на Бали, рассказала бы обо всем местной полиции, добилась бы того, что на поиски Пойта отправился вооруженный отряд, и только после этого вернулась на Комодо. Ему казалось, что он неплохо знает Гермию. Знал, во всяком случае… Но почему сейчас она ведет себя так неожиданно, так нелогично?
Крошечный червячок продолжал рыть тоннель в сердце Констанса. Этому тоннелю не нужно было придумывать название. Оно уже было известно - ревность. Неужели все это объясняется тем, что она любит его? Любит настолько глубоко и серьезно, что готова изменить себе, своим правилам… Блуждать по незнакомому острову, натирать неудобной обувью свои нежные ноги, расставаться с украшениями… Была ли готова Гермия на такие жертвы ради него, Констанса, в ту пору, когда они еще считались мужем и женой? Едва ли… Она только и могла, что устраивать сцены из-за его отсутствия. Ему стало обидно. Чем же Пойти-Войти оказался лучшее его? Он вел себя, как тряпка, как слабенький, дрожащий мальчик, который(даже забыл от страха, где мамина юбка. Да… Остается только серьезно задуматься над тем, что толкает женщин в объятия мужчин… Уж явно не смелость и сила, это как пить дать. Судя по примеру Гермии, скорее наоборот - слабость и бесхарактерность. А так же непроходимая скука… А ему-то всегда казалось, что женщинам нравятся сильные и интересные мужчины… Видимо, он был прав, считая Гермию особенной. Ведь у особенных свои представления об идеальном возлюбленном…
* * *
Несмотря на то, что домик Джамбаты отчасти напоминал крошечное жилище кума Тыквы из "Чипполино", семейство у него было, мягко говоря, немаленьким. Смуглая худая женщина с собранными в подобие пучка волосами, очевидно жена Джамбаты, колдовала над каким-то рукоделием. Четверо или пятеро - Гермия никак не могла сосчитать этих маленьких сорванцов, потому что они были безумно похожи друг на друга - детишек то пропадали во дворе, то вновь забегали в дом. Престарелая женщина с лицом, напоминающим печеное яблоко, и большими выразительными глазами - мать Джамбаты, как предположила Гермия, - держа в руках деревянную ступку, толкла какое-то зерно.
При виде вошедших Констанса и Гермии женщины поднялись. Жена задала Джамбате несколько вопросов на бахаза и, получив ответ, удовлетворенно закивала головой. Потом она окинула Гермию испытующим взглядом, сказала на ломанном английском что-то вроде "хелло" и помахала девушке рукой. Очевидно, так она приветствовала всех туристов. Гермия ответила тем же "хелло" и тоже помахала рукой. Ритуал приветствия был завершен.
Джамбата показал на Гермию и Констанса и назвал их имена.
- Поная, - догадавшись, что имеет в виду муж, представилась жена. - Синава. - Она показала на пожилую женщину и произнесла еще несколько слов на бахаза, которые Гермия, естественно, не разобрала.
Помог Джамбата, который объяснил ей, что Синава - это его мать.
Потом Поная собрала своих смуглых детишек и, тыкая длинными худыми пальцами в вертлявых отпрысков, назвала их имена, которых Гермия, как ни старалась, не запомнила. Правда, одного из мальчиков звали Джамбата, так что его имя запоминать не пришлось. И действительно, он был похож на отца намного больше, чем остальные дети. Плюс ко всему, как позже заметила Гермия, отличался повышенной бойкостью и чрезмерным любопытством. Джамбата-младший постоянно задавал Гермии какие-то вопросы, на которые она без помощи переводчика не могла ответить. Иногда ее выручал Констанс, а иногда - Джамбата, деликатно намекавший сыну на то, что пора бы уже оставить уставшую гостью в покое.
Женщины занялись ужином, а Гермия наслаждалась долгожданным отдыхом, о котором так долго мечтали ее ноги. Она вытащила их из дорогих туфель, пришедших в полную негодность, и теперь с ужасом думала о том, что скоро придется засовывать ноги обратно. В голове крутилась несчастная Русалочка, которая променяла свой рыбий хвост на ноги, обрекая себя на безумную боль. И еще в памяти мелькали отрывки истории Средневековья, где инквизитор Торквемада засовывал своим невинным жертвам ноги в "испанский сапог". В общем, мысли были самыми радужными.
Гермия обвиняла себя в непроходимом эгоизме, вспоминая о Пойте. Ему-то сейчас, должно быть, гораздо хуже, чем ей. У нее-то, по крайней мере, есть гарантия, что она выберется с этого проклятого острова. А что есть у Пойта? Об этом даже думать не хотелось. Муки совести донимали ее хуже любой боли.
В первую очередь, ей было стыдно из-за своих мыслей о Констансе, которые, увы, были отнюдь не целомудренными. Гермия еще и еще раз вспоминала тот момент, когда Констанс предложил понести ее на руках. Это знакомое сладкое чувство, которого, к ее великому огорчению, никогда не было с Пойтом. А ей-то казалось, что она все-таки сможет забыть Констанса, выбросить его за борт своей памяти. Не тут-то было… Судьба решила столкнуть их лицом к лицу еще раз. И кто знает, сколько раз это повторится в будущем?
А может быть, это действительно судьба, от которой, как говорят фаталисты, не убежишь? Кто знает… Во всяком случае, Гермия надеялась, что это не так. Она предпочитала властвовать над своей жизнью сама. Не рассчитывать на высшие силы, существование которых она подвергала большим сомнениям. В этом отношении они были похожи с Пойтом. Но не с Констансом. Констанс был другим: романтиком-авантюристом, убежденным в том, что кривая выведет, а высшие силы помогут и наставят на путь истинный.
Говорят, что противоположности сходятся. Может быть, она и Констанс - именно эти противоположности, которые рано или поздно будут вместе? Б-р-р… И тогда опять все сначала: его опоздания, ее гнев, ссоры, отчаяние, одиночество… Нет уж. Лучше уж быть с Пойтом, от которого, по крайней мере, знаешь, чего ожидать.
Во-вторых, Гермия боялась, что с Пойтом действительно что-нибудь случилось. Да, она не испытывала к этому мужчине той безумной пылкой любви, которая преодолеет все препятствия, но привычка, привязанность, доверие… Все это связывало их тонкой, но прочной нитью, которую Гермия страшилась порвать.
Да, у Пойта были свои недостатки. Но он был неплохим другом, на чью помощь можно было рассчитывать, и заботливым мужчиной, который ни на шаг не отойдет от любимой, если та плохо себя чувствует. А это уже немало. В отличие от Констанса, Пойта волновало ее настроение, беспокоили ее проблемы. А бывший муж был занят только одним: приготовлениями к путешествиям и самими путешествиями… И едва ли он изменился за то время, которое они не виделись…
Погруженная в размышления, Гермия и не заметила, как подоспел ужин. Кухня, если так, конечно, можно было назвать маленькую комнату, в которой завтракала, обедала и ужинала семья Джамбаты, наполнилась восхитительным ароматом незнакомых Гермии пряностей. Желудок сладко заныл, предвкушая вожделенную пищу.
Перед ужином Поная подошла к Гермии и жестом поманила ее за собой. Гермия растерялась и обернулась к Констансу - мало ли чего хочет от нее эта почтенная мать семейства, - но тот только кивнул головой, иди, мол, ничего страшного с тобой не сделают. Гермия была вынуждена подчиниться и отправилась за Понаей.
Женщина провела ее в комнату, которая по размеру была чуть меньше и без того крошечной кухни. На ложах, сделанных из глины, лежали настилы из пальмовых веток. Все это было прикрыто красивой тканью, вышитой, очевидно, самой Понаей. Гермия сделала предположение, что эта комната - спальня. Но зачем, в таком случае, ее сюда привели?
Рядом с одной из лож стоял большой сундук, украшенный затейливыми рисунками из позолоты. Поная подошла к нему, открыла крышку и, повозившись в нем, вытащила какое-то зеленое платье и башмачки, что-то среднее между индейскими мокасинами и балетными пуантами. Потом женщина повернулась к Гермии и показала на одежду.
Гермия пожала плечами. Что от нее хочет эта странная женщина с не менее странного острова Комодо? Поная догадалась, что Гермия не понимает ее, и попыталась объяснить еще раз. Она приложила одежду к своему телу и указала на Гермию, пробормотав что-то на бахаза.
Наконец до Гермии дошел смысл всего этого действа: ей просто-напросто предлагали переодеться. Ей стало немного стыдно. Поная, семья которой совсем не богата, отдает ей, весьма обеспеченной и самостоятельной женщине, свою одежду… Смогла бы и она, Гермия, поделиться с кем-нибудь последней рубашкой?
Гермия стояла, не решаясь взять одежду из рук Понаи. Но женщина, кажется, догадалась, в чем дело, и улыбнулась. Она показала Гермии на сундук, в котором было еще достаточно таких же вещей и, сжав большой и указательный пальцы, провела в воздухе волнистую линию.
Она шьет их сама, догадалась Гермия. Отличный выход из положения. А вот Гермия никогда не умела шить… Когда-то на уроках так называемого "дамского воспитания" ее пытались научить этому полезному занятию, но ей оно показалось безумно сложным и скучным. Нитка никак не хотела входить в игольное ушко, иголка постоянно колола пальцы, ткань выскальзывала, а чудесная швейная машинка почему-то сшивала вместе рукава и подол платья. Так Гермия и не научилась премудростям швейного мастерства. Но зато сейчас она спокойно оплачивает собственную портниху…
Констанс вскинул глаза на входящую в гостиную Гермию. В длинном зеленом платье под цвет глаз, отороченном золотой тесьмой, она была похожа на героиню индийских фильмов. Нет, на королеву… Или на… Впрочем, зачем он пытается сравнивать ее с кем-то. Она прекрасна. И этого вполне достаточно.
Гермия поймала взгляд Констанса, и ей польстило то откровенное восхищение, которое в нем светилось. Кажется, эта Поная знает в одежде толк. Несмотря на длину платья - по щиколотку, - которую Гермия никогда не носила, она чувствовала себя весьма удобно. Платье сидело так, словно на нее и было сшито. Гермия улыбнулась Констансу робкой улыбкой, которой, наверное, должна улыбаться индонезийская женщина, и элегантно присела на предложенный ей тюфяк.
Довольная Поная, улыбаясь, говорила что-то Джамбате. Он тоже улыбнулся, а потом, глядя на Гермию и Пойта, перевел:
- Поная говорить, жена хорошо выглядеть для мужа.
Гермия готова была сквозь землю провалиться от смущения и очень жалела, что не может прикрыть зардевшееся лицо какой-нибудь салфеткой. Неужели Джамбата не понял, что они - не муж и жена? А ведь она говорила ему о том, что ищет пропавшего жениха…
Она посмотрела на Констанса. Тот был невозмутимо спокоен и, не дав ей оправдаться, произнес:
- Твоя жена совершенно права, Джамбата. С одним только дополнением: и муж тоже должен хорошо выглядеть для жены.
Джамбата, как мог, перевел фразу Понае. Но ни он, ни она не поняли ее смысла. В их представлении мужчина, суровый охотник или рыбак, должен искать добычу, и совершенно не важно, как он выглядит. А вот жена, сидящая дома, - совершенно другое дело…
Почему он не дал мне объясниться? - спрашивала себя Гермия. Может быть, здесь считается неприличным, когда мужчина и женщина ходят вместе, не являясь при этом мужем и женой? Дикость, конечно, но не исключено, что таковы обычаи индонезийцев. А может быть, ему захотелось вспомнить старое или подшутить над Гермией? Кто знает… То, что на уме у Констанса Флэтча, для нее всегда было тайной, покрытой мраком. И нельзя сказать, что это было ей приятно. Но все же, несмотря на смущение, Гермия ощутила прилив сил. Да, фактически она уже не жена Констанса. Но ведь была же ею когда-то… И сейчас, в этой уютной, почти домашней обстановке, она на секунду пожалела, что не осталась ею до сих пор…
На маленьком и низком квадратном столике Поная умудрилась разместить такое количество благоухающих блюд, что у Гермии не только потекли слюнки, но и загорелись глаза при виде этого великолепия. Чего тут только не было! Соусы, белое мясо, присыпанное специями, овощи, рис, креветки… Все это было разложено на огромных зеленых листьях, которые, по всей видимости, заменяли здесь тарелки.
- Наси есть боги… - произнес Джамбата, указывая Гермии на желтоватый рис, очевидно, приправленный шафраном. - Есть… сказка… Юноша попасть к богам и там в его ноге застрять наси… Так мы есть наси…
- Наси - это рис, - объяснил Гермии Констанс. - Он имеет в виду известную легенду. У индонезийцев существует легенда, что некий юноша попал на небо, и там, в трещинах на его ступнях, застряли рисовые зерна. Потом он вернулся на землю, и люди узнали о существовании риса. Рис здесь - одно из основных блюд. Индонезийцы очень любят рис и умеют вкусно его готовить. Советую попробовать…
- Сейчас я съем все, что угодно, - ответила Гермия. - Я голодна, как тысяча львов, у которых во рту целую неделю не было ничего, кроме маленькой мышки.
- Главное, не переборщи с соусами, - предупредил ее Констанс.
Гермия не обратила внимания на его слова, но позднее поняла, что сделала это напрасно. Сатэ из куриного мяса показалось ей недостаточно острым, и она решила сдобрить его симпатичным соусом, который с самого начала ужина внушал ей любопытство. Констанс, к сожалению, слишком поздно заметил, что Гермия все-таки пренебрегла его словами. Но, увидев ее перекошенное лицо и выпученные глаза, он все-таки спас положение, протянув ей стакан с холодным сахарным сиропом.
Она сделала несколько жадных глотков. Во рту полыхал пожар, будто по нему прокатилась огненная лава.
- Что это? - прошептала Гермия.
- Самбал. Соус из засоленного красного чили, креветочной пасты и жареных орехов. Я же говорил, не переборщи с соусами…
- Откуда я могла знать, что такое эти соусы? - возмущенно спросила Гермия. - Мне и в голову не могло прийти, что местные жители каждый день исполняют трюк с глотанием огня…
- Все потому, что ты меня никогда не слушаешь, - прошептал Констанс. - Тебе все время кажется, что я пытаюсь над тобой подшучивать.
- Так оно и есть…
Констанс метнул в ее сторону выразительный взгляд. Гермия не осталась в долгу. Всю эту перепалку - вербальную и мимическую - Джамбата и Поная наблюдали с некоторым недоумением. Наконец Поная не выдержала и произнесла ровным тихим голосом несколько фраз на бахаза.
- Жена уважать мужа и слушать мужа, - перевел Джамбата. - Маленькое дело - не ругаться.
- Во как, - произнес Констанс, с некоторой издевкой поглядывая на Гермию. - Дело говорят.
Гермия ответила ему ядовито-зеленым взглядом, но все-таки решила смолчать. Суждений о психологии семейных отношений на сегодняшний вечер с нее более чем достаточно. И вообще, Констанс не ее муж и уже никогда им не станет. Тогда зачем играть в эту бессмысленную игру, которая все равно ни к чему не приведет?
Утешением для Гермии стал десерт, который Поная подала к имбирному чаю. Гермия с детства обожала сладкое, постоянно воровала конфеты из серванта, украдкой ела печенье в постели, оставляя на одеяле предательские крошки. С возрастом страсть к сладкому не ушла, и всегда, какой бы уставшей Гермия ни чувствовала себя после работы, она заезжала в кондитерский магазинчик и покупала себе миндальные пирожные или эклеры, или арахис, облитый карамелью, или воздушно-легкий зефир, или…