– Видите ли, мисс Викершем, когда человек лишен зрения, он вынужден полагаться на другие чувства. Такие как обоняние… – Сладкий аромат земляники заполнил ее нос, и Саманта могла бы поклясться, что чувствует, как нос Габриэля касается ее горла мягким прикосновением. – Осязание… – Его теплые пальцы собственнически прошлись по ее шее, прежде чем он стал водить земляникой по ее дрожащим губам, уговаривая их раскрыться. Его голос стал более глубоким. – Вкус…
Захваченная восхитительной слабостью, она не смогла сопротивляться и открылась ему. Как она могла сопротивляться дьяволу в облике змия, когда он приближается к Еве в Эдемском саду и соблазняет ее запретным плодом. Принимая ее невысказанное приглашение, Габриэль толкнул крупную ягоду земляники в ее приоткрытые губы, и сладкая мякоть взорвалась у нее на языке. Она издала тихий стон удовлетворения.
– Еще? – спросил он, его хрипловатый голос соблазнял, словно дьявол, у ее уха.
Саманта хотела еще. Намного больше. Но она покачала головой и отодвинула его руку, боясь, что он может пробудить голод, который никогда не удовлетворится. – Я не ребенок, – сказала она, намеренно подражая ему. – И я не буду есть таким способом.
– Очень хорошо. Будет по–вашему. – Она услышала, как он снова перетасовывает блюда и пробует каждое, причмокивая губами. – Вот, – наконец сказал он, возвращая вилку ей в руку. – Попробуйте это.
Несмотря на то, что вкрадчивая нотка в его голосе должна была предупредить ее, Саманта смело погрузила вилку в блюда, настроенная доказать, что она может с первой попытке попасть в пищу, какой бы она ни была. Она охнула, поскольку ее рука до самого запястья опустилась миску с какой–то охлажденной массой.
– О силлабабе Этьена ходят легенды, – Габриэль пробормотал ей в ухо. – Он известен тем, что часами взбивает сливки, добиваясь нужной консистенции.
– Да вы просто трусливый негодяй! – Саманта вытащила руку из липкого угощения. – Вы это сделали нарочно.
Она стала нащупывать салфетку, но рука Габриэля сомкнулась на ее запястье.
– Позвольте мне, – сказал он, поднося ее руку к своему рту.
Шок застал Саманту врасплох, когда ее указательный палец скользнул между губами Габриэля. Влажный жар его рта был абсолютным контрастом по сравнению с холодным силлабабом. Он слизывал густые сливки с ее пальца с такой чувственной энергией, что ее защита начала плавится. Было слишком легко представить себе, как он использует свой искусный язык на другом, гораздо более уязвимом, месте ее тела.
Саманта выдернула руку, ее щеки горели.
– Когда вы пригласили меня поужинать с вами, милорд, я не знала, что я окажусь основным блюдом.
– Напротив, мисс Викершем. Вы стали намного более привлекательным десертом.
– Из–за сладости моей натуры? – она не смогла сопротивляться искушению и задала этот вопрос самым уничтожающим тоном, на какой была способна.
Он громко рассмеялся. Неспособная отказаться от такого редкого зрелища, Саманта стянула с глаз повязку. Габриэль расположился на своем стуле, откинувшись на спинку, его изогнутая усмешка делала соблазнительные морщинки вокруг его глаз более глубокими.
Оставшуюся часть вечера он оставался идеальной компанией за ужином, позволяя ей увидеть отблеск легендарного очарования, которое заставляло огромное количество женщин соперничать за его привязанность. После того, как они, теперь уже пользуясь ложками, а не пальцами, покончили с оставшимся силлабабом, он поднялся и предложил ей свою руку.
Саманта прижала к губам салфетку, боясь, что последует за ним, куда бы он ее ни повел. – Становится поздно, милорд. И мне уже пора уходить.
– Еще пока нет. У меня есть еще кое–что, что я хочу вам показать.
Неспособная сопротивляться такой серьезной просьбе, Саманта поднялась и вложила свою руку в его, но ее осторожность удвоилась. Ощупывая дорогу тростью, он прошел вместе с ней от столовой через длинный и темный коридор к паре позолоченных дверей, которые она никогда прежде не замечала.
Нащупав медные ручки, он толчком открыл обе двери сразу.
– О, Боже! – выдохнула Саманта, глядя на порождение своей собственной фантазии, воплощенное в реальность.
Это был бальный зал, который она видела, когда впервые знакомилась с особняком. Но теперь она уже не смотрела на него сверху, с галереи, она оказалась в самом сердце его великолепия. Свечи в медных люстрах отбрасывали мерцающие блики на венецианские плитки с голубыми прожилками. Ряд французских окон, с застекленными фрамугами, обрамленными изящными арками, выходил в залитый лунным светом сад.
Габриэль прислонил трость к стене. Здесь она ему была не нужна. Здесь не было ни мебели, которая могла бы опрокинуться, ни хрупких статуэток, которые могли бы разбиться.
– Могу я пригласить вас на танец, моя леди? – спросил он, предлагая ей руку.
– Так это вы практиковались, верно? – осуждающе сказала Саманта, вспоминая таинственные звуки музыки и озадачивающие удары, которые она слышала из гостиной. – А я думала, что у Беквита и миссис Филпот было полуночное свидание.
Габриэль засмеялся, ведя ее к центру сверкающего пола.
– Сомневаюсь, что я оставил им достаточно стойкости. Мы с Беквитом сталкивались головами больше раз, чем я мог сосчитать, а ноги бедной миссис Филпот остались бы отдавленными на всю оставшуюся жизнь, если бы я был в сапогах, а не в носках. Мы довольно быстро выяснили, что я ужасен и в менуэтах и в контрдансе.
– Если вы не чувствуете своего партнера, – она начала, вспоминая его слова, сказанные ей когда–то.
– … я не смогу найти своего партнера. Вот почему я провел большую часть прошлой ночи, вальсируя с Беквитом. Он вздохнул. – Какая жалость, что миссис Филпот не вальсирует.
– Не вальсирует? – повторила Саманта, не в силах скрыть шок. – Да ведь сам архиепископ назвал вальс верхом распущенности!
Глаза Габриэля заискрились весельем.
– Только представьте себе, что бы он подумал, если бы видел, что я вальсирую со своим дворецким.
– Даже Принц Уэльский утверждал, что совершенно неприлично для мужчины держать женщину так близко. Такая близость между партнерами может привести к нарушению всех приличий.
– Действительно? – пробормотал Габриэль, его голос был гораздо более заинтригованным, чем шокированным. Он переплел свои пальцы с ее, и привлек ее поближе.
Дыхание Саманты стало частым, словно она уже сделала несколько кругов по залу.
– Такой прогрессивный танец мог бы быть приемлем в Вене или Париже, милорд, но он под запретом на всех балах в Лондоне.
– Мы не в Лондоне, – напомнил Габриэль, беря ее в руки.
Он кивнул в сторону галереи. Когда на стоящем там клавесине стал играть невидимый им слуга, Габриэль положил руку ей на спину и одним движением вовлек в танец, сопровождаемый нежной мелодией "Барбары Аллен". Эта медленная баллада, рассказывающая об утраченных возможностях и потерянной любви, всегда была одной из самых любимых у Саманты. Она никогда прежде не слышала, чтобы ее играли как вальс, но она отлично подходила к плавному ритму этого танца.
Когда его тело вошло в постоянный ритм движений, Габриэль почувствовал, что к нему возвращается его привычное изящество. Он закрыл глаза, и другие, еще более восхитительные ощущения так же вернулись к нему – дрожь от ощущения в руках теплого женского тела, шелковистый шепот ее юбок и доверие, с которым она подчинялась его ведущей роли. Впервые со времени Трафальгара, Габриэль не горевал о потере зрения. Кружась по пустынному залу с Самантой в руках, он снова ощущал себя здоровым.
С ликующим смехом откинув назад голову, Габриэль сделал вместе с ней несколько головокружительных оборотов.
К тому времени, когда последние такты "Барбары Аллен" стихли, они оба уже задыхались от смеха. Клавесин начинал играть "Приди", приятную мелодию, больше подходящую для аллеманды, чем для вальса, и они, наконец, остановились. Габриэль быстро обхватил Саманту, не желая отпускать ни сам момент, ни ее.
– Если вы пытаетесь убедить меня, что очень цивилизованны, то вам это не удастся, – сказала она.
– Возможно, под отполированными манерами и модными шелками мы все в глубине души имеем что–то от варваров. – Поднеся ее руку ко рту, он поцеловал ладонь, позволяя своим губам немного задержаться на ее шелковистой коже. – Даже вы, моя чопорная мисс Викершем.
В его голосе отчетливо прозвучала хрипловатая дрожь, которую невозможно было и с чем спутать.
– Если бы я от природы была бы более циничной, милорд, то заподозрила бы Вас в подготовке не извинения, а соблазнения.
– А что бы вы предпочли? – не способный больше сопротивляться искушению, Габриэль опустил голову, желая получить ответ от ее губ.
Саманта закрыла глаза, словно таким образом она могла отрицать свою вину за то, что вот–вот должно случиться. Но она не могла отрицать дрожь желания, которая захватила ее тело, когда губы Габриэля с нежностью прошлись по ее губам. Это было совсем не непохоже на поцелуй, который был у них в библиотеке. Это было страстной атакой на ее чувства. Это был поцелуй любовника – неторопливый образец удовольствий, которые он ей предлагал, еще более заманчивый и опасный для ее одинокого сердца.
Он ласкал пухлые округлости ее губ своими, молчаливо уговаривая их раскрыться и принять сладкую настойчивость его языка. Чувствуя, что бархатистый жар с каждым поцелуем все глубже проникает в ее рот, Саманта поняла, что просто тает под ним, и рушится последняя стена бастиона ее сопротивления. Внезапно она оказалась нищенкой на пиру – пиру чувств, которых ее тело слишком долго отрицало. Она хотела наесться ими, насытиться каждой лаской грубоватого удовольствия его поцелуя.
Когда ее язык присоединился к первобытному танцу и стал смаковать его язык, подслащенный кларетом, Габриэль издал горловой стон. Ему не нужно было зрение, чтобы просунуть руку в ее лиф и найти мягкость ее груди через ее шелковую блузку, чтобы легонько похлопывать большим пальцем по ее увеличившемуся соску, пока она не застонала, не отпуская его рот, наводненная удовольствием – столь же сильным, сколько и запретным.
Стыдясь своего беспомощного стона и боясь того, куда его жадные пальцы могли бы рискнуть добраться, Габриэль убрал от Саманты руку и остановил поцелуй.
Пытаясь выровнять дыхание, он прижался лбом к ее лбу.
– Вы ведь не были полностью правдивы со мной, мисс Викершем?
– Почему вы так говорите?
Отметив в ее голосе панику, которая стала результатом его неосмотрительности, он провел носом до изящной раковины ее уха и пошептал:
– Потому что, к моему большому неудовольствию, на вас определенно есть нижнее белье.
В этот момент песня закончилась и наступила резкая тишина, которая напомнила им, что в галерее у них есть аудитория.
– Сыграть еще одну мелодию, милорд? – веселый голос Беквита спланировал по позолоченным перилам, заверяя их, что дворецкий не обратил внимания на драму, разыгрывавшуюся в зале для танцев.
Из них двоих именно Саманта нашла в себе силы отцепиться от его рук, и именно Саманта ответила:
– Нет, спасибо, Беквит. Лорду Шеффилду нужно отдохнуть. Он возобновит свои занятия завтра ровно в два часа дня. – Ее голос не утратил своей твердости, когда она обратилась к Габриэлю, – Спасибо за ужин, милорд.
Ошеломленный ее трансформацией обратно в строгую медсестру, он отвесил ей официальный поклон.
– И вам спасибо, мисс Викершем… за танец.
Он повернул голову, прислушиваясь к ее убегающим шагам, и уже не в первый раз задался вопросом, какие еще тайны хранит его медсестра.
* * *
Беквит вернулся в комнату для слуг и нашел там миссис Филпот, сидящую в полном одиночестве перед очагом и смакующую чашку горячего чая.
– Как прошел вечер? – спросила она.
– Я бы сказал, это был потрясающий успех. Как раз то, что им обоим и требовалось. Но, как оказалось, мы не были так осторожны, как думали. Очевидно, мисс Викершем услышала нас вчера вечером в гостиной. – Он хихикнул. – Она подумала, что у нас было полуночное свидание.
– Могу себе представить. – Миссис Филпот поднесла к губам чашку, скрывая улыбку.
Беквит покачал головой.
– Кто бы мог вообразить суетливого старого холостяка и уравновешенную вдову, барахтающихся в темноте, как влюбленные подростки?
– Действительно, кто? – Поставив чашку на плиту, миссис Филпот начала вытаскивать шпильки из волос одну за другой.
Пряди черных шелковистых волос упали ей на плечи, и Беквит, потянувшись, погрузил в них руку.
– Ты знаешь, мне всегда нравились твои волосы.
Она поймала его пухлую руку и прижала к своей щеке.
– А я всегда любила тебя. По крайней мере, с тех пор, как ты нашел в себе храбрость назвать одинокую молодую вдову Лавиния вместо – миссис Филпот.
– Ты понимаешь, что это было почти двадцать лет назад?
– А кажется, что только вчера. Так какие песни ты играл для них?
– "Барбару Аллен" и твою любимую "Приди".
– "Приди, любимая моя", – она сказала, цитируя бессмертные стихи Марло.
– С тобой вкушу блаженство я, – закончил он, поднимая ее на ноги.
Она улыбнулась, ее глаза по–девичьи сверкали искорками.
– Думаешь, хозяин уволил бы нас, если бы знал?
Беквит покачал головой и нежно поцеловал ее.
– Судя по тому, чему я был сегодня вечером свидетелем, я думаю, он бы нам позавидовал.
Глава 14
"Моя дорогая Сесиль,
Как Вы посмели предположить, что моя семья может счесть Вас недостаточно знатной для меня? Вы – моя луна и звезды. Я всего лишь пыль у Ваших ног…"
* * *
На следующий день, вскоре после того, как часы пробили два часа дня, Саманта маршировала по холлу в своих практичных полусапожках, и выражение ее лица было таким решительным, что слуги разбегались с ее пути в разные стороны. Ее волосы были стянуты в строгий узел на затылке, а губы недовольно сжаты, словно она попробовала свои лимонные духи на вкус, вместо того, чтобы ими надушиться. Непривлекательному вырезу ее темно–серого платья удалось затмить даже намек на изящную лодыжку или красивые формы.
Она шагала по гостиной в ожидании Габриэля, ее старомодные юбки шелестели так, словно были накрахмалены. Ее настроение никак не улучшало и то, что ей было известно, что все ее ухищрения выглядеть респектабельно не произведут на Габриэля никакого впечатления. Зная его, она могла ждать в одних чулках и шелковой сорочке. Она обмахнулась рукой, ее зловредное воображение услужливо предложило ей головокружительное множество картин того, что он мог бы с ней проделать, если бы она была так одета.
Габриэль, в конце концов, вошел в гостиную прогулочным шагом в половине третьего, по дуге ощупывая тростью путь перед собой. Сэм наступал ему на пятки, держа в пасти потрепанный башмак.
Постукивая сапожком, Саманта впилась взглядом в часы на каминной доске.
– Предполагаю, что у вас нет никакого представления о том, насколько вы опоздали.
– Ни малейшего. Я ведь не вижу часов, – мягко напомнил он ей.
– Ох, – вырвалось у нее, и на мгновение она смутилась. – Тогда, я думаю, что нам лучше начать. – С неохотой прикоснувшись к нему, она схватила его за рукав рубашки и потащила его к началу своего рукотворного лабиринта.
Он застонал.
– Только не мебель снова. Я уже сто раз делал это.
– И сделаете еще сто, пока хождение с тростью не станет вашей второй натурой.
– Я предпочел бы практиковаться в танце, – сказал он, и его голос стал бархатистым.
– К чему практиковать навык, в котором вы уже дока? – парировала Саманта, легонько подталкивая его к мягкому дивану.
Когда Габриэль достиг конца лабиринта, тихо ворча что–то о Минотавре, его трость вдруг перестала встречать препятствия.
Нахмурившись, он провел тростью по широкой дуге.
– Куда подевался письменный стол, дьявол его забери? Могу поклясться, что он стоял здесь всего несколько дней назад.
В ответ Саманта обошла его спереди и толкнула французское окно от пола до потолка, открывая путь на террасу. Пронзительно тявкнув, Сэм выплюнул ботинок и пулей вылетел мимо них на улицу в погоню за воображаемым зайцем. Мягкий бриз с ароматом сирени проник в комнату.
– Поскольку вы, кажется, справились и с гостиной и с залом для танцев, – сказала Саманта, – я подумала, что вам может понравиться перемена обстановки и немного свежего воздуха.
– Нет, спасибо, – категорично отказался он.
Озадаченная его отказом, она спросила:
– А почему нет? Вы же сказали, что вам наскучила гостиная. Вот я и подумала, что вам может понравиться перемена обстановки и немного свежего воздуха.
– Весь воздух, в котором я нуждаюсь, есть в этом доме.
Удивленная Саманта посмотрела на Габриэля. Он сжимал трость так, словно от нее зависела его жизнь, суставы побелели от напряжения. Его выразительное лицо было застывшим, левый уголок рта оттянут вниз. Легкое очарование прошлого вечера исчезло, оставив после себя напряженную маску.
У нее перехватило дыхание, когда она поняла, что Габриэль не зол. Он испуган. Кроме того, подумав, она поняла, что со времени своего приезда в Ферчайлд–Парк она ни разу не видела, чтобы он выходил на солнечный свет.
Дотянувшись, она мягко вытащила трость от его руки и прислонила к стене. Она смело положила руку на его напряженное предплечье.
– Возможно, вашим легким и не требуется свежий воздух, милорд, но моим – да. И вы едва ли можете ожидать, что леди выйдет на прогулку в такой великолепный весенний день без сопровождения джентльмена.
Саманта знала, что рискует, обращаясь к галантности, которой он больше не интересовался. Но к ее удивлению, он неохотно накрыл своими пальцами ее и склонил голову в насмешливом поклоне.
– Никому не позволено говорить, что Габриэль Ферчайлд может в чем–то отказать леди.
Он сделал один шаг вперед, потом другой. Солнечный свет залил его лицо, словно расплавленное золото. Когда они переступили порог, он вдруг остановился. Она испугалась, что он сейчас повернет назад, но оказалось, что он просто сделал паузу, чтобы втянуть носом воздух. Саманта сделала то же самое, чувствуя запах свежевскопанной земли и опьяняющий аромат цветов глицинии, вьющихся по решетке рядом с ними.
Глаза Габриэля медленно закрылись, и она испытала желание сделать так же, чтобы полностью сосредоточить свои чувства на нежности нагретого солнцем бриза и щебете малиновки, ругающей своего супруга, с которым они вместе строили гнездо в ветвях соседнего боярышника. Но если бы она сделала это, она пропустила бы яркое и чувственное удовольствие, которое появилось на лице Габриэля.