- Естественно. - Он стоял в дверях с растрепавшимися волосами, потемневшими глазами и лицом, покрасневшим от холода.
Он пришел с улицы, подумала она, заметив черную ветровку, надетую поверх свитера. Представив на минуту, как он бродит в темноте, похожий на тень среди теней, она поежилась.
- Мне можно войти?
- Это ваша кухня.
Он прошел мимо нее к столу и сел, принеся с собой запах свежей осенней ночи. Сьюзен посмотрела на него с неудовольствием, как если бы у нее было полное право находиться здесь, а у него нет.
Он не просто сел - развалился на стуле, положив руку на спинку и скрестив длинные ноги. Его поза казалась демонстративно вызывающей.
- Вам хватило еды?
Она слегка покраснела.
- Да, спасибо. Я съела… две булочки, - сказала она и нахмурилась, потому что это прозвучало, как оправдание.
Стараясь не смотреть на него, она взяла с полки бумажное полотенце и пошла оттирать забрызганный молоком пол. Ей казалось, что она спиной чувствует его насмешливую улыбку.
- Доешьте их все. Они были испечены для вас.
Она оттирала пятна с яростной сосредоточенностью, представив, как он наклоняется и ставит в духовку противень с булочками. Что ни говори, но кулинария - это процесс созидательный, а по книге выходило, что Шон Форрестер умел только разрушать.
- Ну, - сказала она, выпрямляясь, чтобы взглянуть на него сверху вниз, - они были очень вкусными. Большое спасибо. - Она подозрительно нахмурилась. - Чему вы улыбаетесь? Что вас так развеселило?
Он тут же перестал улыбаться и откашлялся.
- Вы. У вас такой важный вид. - Улыбка опять появилась на его лице. - Он как-то не совсем подходит к вашему наряду.
Сьюзен опустила глаза, скрывая смущение, и увидела носки, выглядывающие из-под полы обвисшего халата.
- Садитесь, Сьюзен. - Он впервые назвал ее по имени.
- Я как раз собиралась пойти лечь.
- Вы же только что встали.
Когда она подняла глаза, то увидела, что он смотрит на нее почти вызывающе. Она пожала плечами и села напротив него.
- Что вы делали? - спросила она, глядя, как он снимает ветровку и вешает ее на спинку стула.
- Ходил и думал. О вас…
- Обо мне? Почему?
- Потому что вы требуете долгих размышлений.
Она нетерпеливо нахмурилась.
- Едва ли. Я - открытая книга. Я - то, что вы видите.
Он криво усмехнулся.
- Как, наверное, и все мы. Но дело в том, что видеть.
Она поежилась под его взглядом.
- Что случилось с вашими родителями?
Сьюзен вздрогнула и быстро взглянула на него.
- Почему вы спрашиваете?
- Просто мне интересно. Вы говорили о мачехе и сводных сестрах.
Она взглянула на него настороженно.
- Моя мать умерла, когда я была маленькой, и отец женился во второй раз. У этой женщины были свои дочери.
- Смешанная семья, - сказал он задумчиво. - Теперь это, кажется, так называется.
Сьюзен натянуто улыбнулась. Слово "смешанная" вряд ли подходило для определения той псевдо-семьи, частью которой она являлась целых четыре года. Под наплывом неприятных воспоминаний у нее изменилось выражение лица: крепкая дружба с отцом, разрушенная ревностью мачехи, колкости сводных сестер, не желавших принимать ее в свой круг, - все это слишком походило на историю Золушки, но с некоторыми серьезными уточнениями. Это она была некрасивой и незначительной, это ее затмевали сестры красотой и талантами. Она стала естественной мишенью для их презрения и насмешек.
- Я думаю, они гордятся вашими успехами.
Она была так занята своими мыслями, что ответила импульсивно:
- Вряд ли. Мой отец умер в тот день, когда я окончила школу. С тех пор я их не видела.
Шон ничего не сказал, но она заметила, что он посмотрел на нее с сочувствием, и Сьюзен внезапно поняла, как много она ему рассказала - больше, чем кому-либо, даже Дональду.
Она всегда боялась, что кто-нибудь узнает о ее одиночестве, никогда не хотела быть объектом чьей-нибудь жалости, которая неизменно следовала за таким признанием, как будто одиночество является неизлечимой болезнью…
- И вы не были замужем.
Она почти расхохоталась. Замужем? Интересно, что бы он сказал, если бы узнал, что это самый долгий разговор, какой она когда-либо вела с мужчиной.
- Нет, не была.
А сейчас он ее спросит, не чувствует ли она себя одинокой. Бедная старушенция Сьюзен: ей двадцать шесть, и ее никто не целовал…
- Вы всегда хотели стать писательницей?
Это было настолько неожиданно и не то, что она ожидала услышать, что ей пришлось подумать, прежде чем ответить.
- Свой первый рассказ я написала цветным мелом, если это о чем-нибудь говорит.
Он слегка улыбнулся, закатал рукава рубашки и положил руки на стол.
- Ну, хорошо. Значит, уже тогда вы мечтали об этом?
- Мечтала? - повторила она бесцветным голосом.
- Что станете писательницей.
- Я ни о чем не мечтала в детстве, - сказала она рассеянно. - Это пришло само собой. - Она посмотрела на него и поняла, что сказала что-то не то: его зрачки сузились, как будто он смотрел на солнце.
- У нас у всех есть детские мечты, - мягко сказал он.
Она взглянула на него с интересом. Может быть, ей удастся что-нибудь сегодня услышать?
- А о чем мечтали вы?
Его лицо мгновенно изменилось: как будто внезапно захлопнули дверь.
- Спросите Джудит Рентой. - Он произнес так резко, как будто выплюнул это имя. - Она все разрушила.
Сьюзен молчала в сердитом недоумении: что он хочет этим сказать? Джудит Рентой разрушила его мечту? Если уж на то пошло, это он разрушил все то, о чем мечтала она.
- Что вы потеряли? - спросила она. - Вы по-прежнему богаты, ваш дом принадлежит вам, книга, возможно, повредила вашей репутации, но это…
- Книга? Вы считаете, я придаю значение этой проклятой книге?
Последние слова он почти выкрикнул, и Сьюзен прижалась к спинке стула, ошеломленно наблюдая неожиданное превращение спокойного, радушного хозяина в… того, кого она видела перед собой теперь. А может быть, это вовсе и не было превращением? Вполне возможно за этой искусственной сердечностью всегда скрывалась с трудом сдерживаемая ярость?
Его рука, лежавшая на столе, сжалась в кулак и побелела. Он явно старался побороть гнев. Наконец он глубоко вздохнул, откинулся на стуле, и Сьюзен немного успокоилась, хотя и продолжала настороженно наблюдать за ним.
- Если вы не придаете значения книге, тогда зачем я здесь?
Шон нахмурился, между бровями легла глубокая складка. Когда он наконец заговорил, казалось, что слова выходят против его воли, как будто кто-то вытягивал их из него одно за другим.
- Потому, что я хочу разрушить карточный домик Джудит Рентой прежде, чем она разрушит то, что еще осталось во мне. Я хочу отомстить ей за все, что она сделала, и вы единственный человек, который сможет мне помочь в этом.
Слова тягостно повисли в воздухе. Пораженная грубой прямотой его ответа, Сьюзен сцепила руки на коленях. Так вот каков настоящий Шон Форрестер - человек, искореженный болью, замышляющий жестокую месть.
- Это чудовищно, - прошептала она.
От его смеха у нее мороз прошел по коже.
- Что? Жаждать отмщения - зло? Хотя бы один раз в жизни мы все жаждем его, мисс Конти, но большинство из нас не хочет в этом признаться. Значит, грех в том, чтобы открыто признать это желание?
Сьюзен нахмурилась, вспомнив ту бессильную ярость, которая годами кипела в ней, и гнев, укреплявший ее решимость: он придавал ей силы, помогал преодолевать несчастья и толкал вперед, к успеху, который заставит ее сестер пожалеть…
У нее перехватило дыхание, когда она поняла, что уж в этом, по меньшей мере, ничуть не лучше его. Возможно, что и никто не лучше. Но все же затаить злобу и желать мести только потому, что тебя отвергли? Но это невозможно!.. Сьюзен? Не поэтому ли ты так ненавидишь свою мачеху и сестер, что они отвергли тебя? - настойчиво спрашивал внутренний голос.
Она глубоко вздохнула и попыталась говорить спокойно:
- Я не собираюсь быть инструментом вашей мести, господин Форрестер.
Он мрачно усмехнулся.
- Я знаю. Именно поэтому вы мне и подходите. - Он опустил глаза и потер лицо ладонями, затем положил руки на стол и долго их рассматривал. Наконец он поднялся.
- Уже поздно. - Голос прозвучал неожиданно равнодушно, без горечи. Когда он взглянул на нее, это был прежний, спокойный Шон Форрестер - тот, с которым она сидела на крыльце и смотрела, как прячется за холмы солнце, тот, чьи деликатные вопросы позволили ей рассказать о своем прошлом, чего раньше она никогда не делала. Он был абсолютной загадкой, и вот теперь она его боялась.
Он встал и направился к двери, но проходя мимо нее, остановился.
- Как бы я хотел, чтобы вы не имели к этому никакого отношения.
Она подняла голову и посмотрела в эти загадочные серые глаза, спрашивая себя, что же скрывается в них, и в этот момент он протянул руку и осторожно коснулся ее щеки. Она отпрянула и вскочила на ноги. Лицо его стало жестким.
- Вы боитесь меня. И в этом тоже виновата мисс Рентой, провались она пропадом!
- Нет, - сказала она, но продолжала пятиться, пока не наткнулась на холодильник. Зазвенели бутылки. Сьюзен стояла, ощущая спиной холодную дверцу, и они молча смотрели друг на друга. Она почувствовала себя неловко и попыталась объяснить: - Я просто не ожидала этого.
- Я вас сильно напугал, - произнес он с горечью, подходя к ней. - Вы ничего не знаете обо мне и так боитесь. И хотите сказать, что дело не в книге? Думаете, я поверю, что это ваша обычная реакция на мужское прикосновение?
Сьюзен быстро заморгала и прикусила нижнюю губу, боясь, что она задрожит. Да откуда, бог мой, она может знать, как бы она отреагировала на мужское прикосновение? Она просто не знает, что это такое.
И хотя неожиданное прикосновение его руки казалось дерзостью, было в нем что-то еще - такое, о чем ей не хотелось думать.
- Не надо, - прошептала она, глядя на него.
Глаза его сузились, затем взгляд стал холодным и пустым, и она увидела в нем свое отражение.
- Извините, я больше не дотронусь до вас… пока вы сами меня об этом не попросите.
Сьюзен выпрямилась, пытаясь придать лицу выражение негодования.
- Вы действительно стараетесь поддерживать репутацию негодяя? - глядя ему прямо в глаза, спросила она. - Алекс Меркленд, должно быть, оставался безнадежным дураком, если мог доверять вам!
Кровь бросилась ему в лицо, в глазах вспыхнул огонь.
- Алекс не был дураком! - процедил он сквозь зубы, явно сдерживаясь, и Сьюзен не сомневалась, что в эту минуту он даже не понимает, как больно сжимает ей плечи.
Ей еще никогда не приходилось наблюдать гнев в таком чистом виде, когда усилием воли подавляемая ярость внезапно меняет лицо человека. Она сильно испугалась. Но даже несмотря на страх, Сьюзен понимала, что он рассердился не потому, что она оскорбила его, а из-за Алекса. Она смотрела на него, нахмурившись - что-то здесь было не так. Почему он так горячо защищал память человека, которого, видимо, презирал?
- Мне больно, - тихо сказала она.
Он мгновенно отнял руки и побледнел.
- Боже мой, - пробормотал он. - Я не знал, что еще способен на такие сильные чувства. - И резко повернувшись, вышел из комнаты с видом человека, изо всех сил старающегося не бежать.
Сьюзен долго стояла, не двигаясь, вспоминая ту минуту, когда она испугалась его. Она пыталась убедить себя, что мужчина, способный наброситься на совсем незнакомого ему человека, вероятно, действительно так черств, груб и эгоистичен, как это описано в книге Джудит Рентой.
Но почему-то теперь она не была уверена в этом до конца.
3
Когда Сьюзен наконец встала с постели, в Калифорнии только рассветало, но в Нью-Гэмпшире солнце было почти в зените. Она зажмурилась от яркого света, бьющего в окно спальни, и подумала, что так, наверное, чувствуют себя вампиры, застигнутые жгучими солнечными лучами.
- Нет, Сьюзен, ты не жаворонок, - проворчала она, убирая ночную рубашку. Она не сомкнула глаз почти до рассвета, оживляя в памяти сцену на кухне. Но и сон ее не был спокойным. Когда у Шона из этого сна оказалось лицо ее отца, она проснулась с сильно бьющимся сердцем и увидела, что уже почти одиннадцать часов.
Она надела другие джинсы, белый свитер, который оттенял ее калифорнийский загар, и старые, надежные спортивные тапочки. Вспомнив, что, по его мнению, она похожа на ребенка, она попыталась придать своим коротким волосам вид более солидной прически. Из этого ничего не вышло. Зато помада и карандаш помогли достичь нужного эффекта. Ну вот, подумала она, с удовлетворением глядя на свое отражение в зеркале, теперь уж я выгляжу очень взрослой, - так-то лучше!
Ей пришлось преодолеть сильное желание не выходить из своей комнаты до приезда Дональда. Не то, чтобы она боялась Шона Форрестера, просто ей не хотелось больше оставаться с ним наедине. Прежде всего, ее выводили из равновесия резкие смены его настроения, но кроме того, он заставлял ее думать о том, о чем она предпочла бы забыть, говорить о том, о чем нужно бы молчать, и иногда чувствовать то, от чего она совершенно точно хотела бы избавиться.
Сьюзен хмуро посмотрела на свое отражение и покачала головой. Больше этого не случится. Для этого просто не будет возможности. Сюда приедет Дон, - может быть, он уже сейчас здесь, - они вместе выслушают то, что мистер Форрестер собирается рассказать им, и уедут.
Воодушевленная этой перспективой, она вприпрыжку сбежала по лестнице, как ребенок, на которого так старалась не быть похожей, и через широкий холл влетела на кухню.
- Доброе утро.
Шон повернул к ней голову. Он стоял у плиты, помешивая что-то в большой металлической кастрюле, - живое воплощение домовитости, чего никак не могла себе представить накануне Сьюзен.
- Доброе утро, - осторожно сказала она, быстро оглядывая кухню в надежде увидеть Дональда.
- Яичница с ветчиной, фрукты и булочки с черникой, если вы не возражаете против повторения.
Она слабо улыбнулась, взглянув на стол, и разочарованно обнаружила, что он накрыт только на двоих. Под тонкие фарфоровые чашечки, которые она уже видела вчера вечером, были подложены нежно-голубые салфетки. Тяжелое серебро покоилось на плотных льняных полотенцах, хрустальные фужеры искрились на солнце. На столе стояли блюдо, наполненное ярко-красной клубникой и кусочками дыни, и низкая серебряная ваза с букетом поздних желтых хризантем. И все это ради яичницы с ветчиной за завтраком на кухне, подумала она.
- Наливайте себе кофе. Через минуту все будет готово.
Она села и наполнила свою чашку, глядя на Шона, стоящего у плиты.
Он казался почти счастливым. Сегодня он, пожалуй, был в костюме злодея - в черной водолазке и черных джинсах, - но он мало походил на него - с темными по-мальчишески растрепанными волосами и сияющими сосредоточенными глазами.
Он принес кастрюлю, поставил ее на стол, подвинул ей тарелку и сел со вздохом.
- Ешьте, - скомандовал он, кладя себе на колени салфетку.
Тишина в доме была такой глубокой, что все звуки казались слишком отчетливыми: горячий кофе, льющийся в чашку, нежное, мелодичное прикосновение серебра к тонкому фарфору… Сьюзен наклонила голову и прислушалась.
- Музыка завтрака, - сказал Шон, глядя на нее.
- Что?
- То, к чему вы прислушиваетесь. Моя мать называла это музыкой завтрака.
Сьюзен невольно улыбнулась.
- Чудесная метафора. Вашей матери следовало быть писательницей.
Он кивнул.
- И я начинаю думать, что вам следовало бы стать поваром. Завтрак очень вкусный.
- Я рад, что он вам понравился. Я пытаюсь искупить им свое вчерашнее поведение.
Она чувствовала, что он смотрит на нее, и подумала, ожидает ли он отпущения грехов. Она резко встала и подошла к холодильнику.
- Молока?
И в тот момент, когда ее рука коснулась ручки, она поняла, что это в общем безобидное действие, - достать и принести из холодильника пакет молока, - меняет ее положение в этом доме. Она позволила себе то, что никогда бы не пришло в голову настоящему гостю, хуже того, она начала обслуживать его так, как он обслуживал ее.
- Спасибо.
Шон вовремя удержал пакет, не дав молоку перелиться.
- Извините, - пробормотала она, все еще думая об ужасной ошибке, которую только что совершила. Потом налила молока себе и быстро села, стараясь не смотреть на него.
- Еще кофе?
Она кивнула рассеянно, хмурясь и глядя, как горячая жидкость быстро наполняет ее чашку.
- Как вы спали?
Она быстро взглянула на него и нахмурилась еще больше. Все это было совсем неправильно: вежливая светская беседа, эти уютные завтраки вдвоем и то, что они так и не начали обсуждать книгу - то, ради чего она сюда приехала.
И этот недотепа Дональд с пропущенным рейсом. Если бы они приехали вместе, интервью было бы уже закончено, и она бы уже летела домой в Калифорнию. А теперь отсутствие Дональда вынуждает их обоих разыгрывать театр, исполнять бессмысленные роли хозяина и гостьи - роли, которые, по ее мнению, имеют фальшивый оттенок.
- Вы все еще сердитесь за вчерашнее.
Сьюзен посмотрела на него и тут же пожалела об этом. Его взгляд был пронизывающим, почти гипнотическим.
- Вчерашнего вечера не должно было быть, - сказала она. - Мне не следовало здесь останавливаться, вам не следовало готовить мне завтраки и обеды, и нам ни к чему вести праздные разговоры…
- Я не помню никаких праздных разговоров…
- Вы понимаете, что я имею в виду.
Он откинулся на стуле, держа чашку в руках и глядя ей прямо в глаза.
- Я очень хорошо понимаю, что вы имеете в виду. Вы не хотите брататься с врагом.
- Я хочу сохранить объективный взгляд на ситуацию.
- Вы считаете, что я пытаюсь подкупить вас? Ради бога, чем? Ветчиной с яйцами?
Сьюзен сжала губы, чтобы не улыбнуться. Это прозвучало смешно.
- Я не считаю, что вы пытаетесь подкупить меня. - Она старалась говорить спокойно. - Но давайте назовем вещи своими именами. Вы - отрицательный герой в сценарии, который я пишу. И нам не следует так тесно общаться.
У него слегка сузились глаза.
- Если вы заранее решили, что я - злодей в этой пьесе, тогда зачем вы сюда приехали?
У Сьюзен заблестели глаза.
- Да потому, что вы угрожали остановить съемки фильма и начать судебный процесс, если я не приеду, - ответила она резко.
Выражение его лица не изменилось, но на щеках появились белые пятна.
- Понятно. И вам никогда не приходило в голову, что версию о случившемся здесь прошлой зимой, изложенную Джудит, нужно проверить? Ваш инстинкт журналиста не подсказал вам, что следует провести расследование?
- Я не журналист, я - сценарист. И в мои обязанности не входит…
- В таком случае вы поставите свое имя под ложью, - сказал он запальчиво и резко поставил чашку на блюдце, пролив кофе.
Сьюзен смотрела на коричневые капли, сбегающие по белому фарфору, крепко сжав губы и слушая удары сильно бьющегося сердца.