– Не знаю, – задумчиво протянула миссис Макмайер. – Хотя время и совпадает, еще не факт, что это что-то значит. Ведь они были почти незнакомы. Но, даже если бы они и были друзьями, зачем нужно было это скрывать? Оба были одиноки и вольны поступать так, как им заблагорассудится. Могли даже пожениться.
– Дядя снял деньги со счета в апреле, возможно во время своего отъезда, – напомнила Паула.
– Он, должно быть, потратил эти деньги в Брайтоне или Лондоне, – сказала миссис Макмайер. – Уверена, что в Кливленде он их не тратил.
– По всей видимости, в это время происходило что-то очень важное, что заставляло обоих уезжать из дома, – предположила Паула. – Может, скачки?
– Какие могут быть скачки в середине зимы? – возразил Альберт. – Нам надо узнать, какие здесь еще бывают развлечения. Кстати, тетя Вероника любила театр.
– Тогда бы она ездила в Лондон, – сказала Долорес. – Ведь Лондон не намного дальше от Кливленда, чем Брайтон. Да и Шеймус не интересовался театром.
Когда они принялись за цыплят и бифштекс, Паула рассказала о своей идее походить по ювелирным магазинам и ломбардам. Альберт заметил, что он собирался сделать то же самое.
– Вы, наверное, удивились, когда я взял колье.
Паула подтвердила, что да, удивилась. Потом ей пришла в голову одна мысль.
– А вы не пытались связаться с друзьями вашей тети? Возможно, кто-нибудь из них что-то знает о ее странных поездках?
– Пока нет, но я уже думал об этом. У нее, насколько мне известно, было не так много друзей. Я хорошо знаю только миссис Касл, ее подругу еще с колледжа. Она живет где-то в Лондоне, но я пока еще не нашел ни адреса, ни телефона. А как насчет друзей и сослуживцев мистера Макмайера?
– Да, мы обнаружили его записную книжку, – ответила мать Паулы. – Там есть некоторые адреса и телефоны. Надо будет попробовать дозвониться. А вы пока не собираетесь в Лондон, лорд Каннингхем?
– Я не могу уехать, не разгадав эту загадку, – ответил Альберт. – И дело тут не только в колье, хотя и на него не жалко потратить несколько дней. Самое главное, что меня мучает, это смутное предчувствие того, что у тети Вероники была какая-то тайна. Что, если нам задержаться здесь еще ненадолго?
– Я уже начинаю бояться того, что мы можем узнать, – глубокомысленно заметила миссис Макмайер. – Недаром же мудрые люди советуют не ворошить прошлого, дабы не наткнуться на скелет в шкафу.
– Ну-ну, что за пессимистические мысли, миссис Макмайер, – с улыбкой пожурил ее лорд Каннингхем. – Отступать уже поздно, тем более, я уверен, мы на правильном пути. А вы как считаете, Паула? – обратился он к ней.
Паула тоже была настроена на продолжение поисков.
Они допили шампанское, потом заказали кофе.
– На набережной играет неплохой оркестр, – сказал Альберт. – Не хотите ли прогуляться, милые дамы? Спать еще слишком рано.
– Спасибо, Альберт, – отозвалась миссис Макмайер. – Но у меня, похоже, начинается мигрень, так что мне лучше лечь.
– Очень жаль это слышать, мэм. – Его серые глаза обратились на девушку. – Паула? Надеюсь, вас не мучает никакой недуг и вы не откажетесь прогуляться со мной?
– С удовольствием, – улыбнулась Паула, предвкушая приятную прогулку с мужчиной, о котором вздыхают, наверное, десятки женщин. – Только мне нужно подняться в номер и взять пиджак. Вечером прохладно.
Они проводили миссис Макмайер, и Паула взяла пиджак.
– Я недолго, – сказала она матери.
– Можешь не спешить, дорогая, – напутствовала ее миссис Макмайер. – Погуляйте, полюбуйтесь на вечерний Брайтон. Обо мне не беспокойся. Я немного посмотрю телевизор, а потом лягу спать.
Лорд Каннингхем церемонно предложил Пауле руку, и они спустились на лифте вниз.
Не успели они сделать и десятка шагов по коридору, как откуда-то сбоку раздался удивленный возглас:
– Каннингхем? Глазам своим не верю! Ты же говорил, что едешь в Лондон!
Они обернулись и увидели невысокого светловолосого молодого человека со смазливым лицом и чуть полноватой фигурой. Паула узнала его: это был Клайд Слейдермен, помощник главного редактора кливлендской газеты "Санди ньюз". Паула несколько раз встречала его в городе, и он ей решительно не нравился. Было в нем что-то неприятное, скользкое, что ли. Рядом с ним маячила высокая, на добрых полголовы выше Клайда, красотка с модельной внешностью и голливудской улыбкой.
Альберт сдержанно улыбнулся, и мужчины обменялись рукопожатиями.
– Пришлось немного изменить планы, – сказал Альберт. – Появилось срочное дело в Брайтоне.
Слейдермен окинул Паулу цепким, оценивающим взглядом своим масленых глаз и многозначительно хмыкнул, при этом Паула почувствовала, как под ее пальцами напряглась рука Альберта.
– Да, вижу, что дело не терпит отлагательств, – плотоядно ухмыльнулся Клайд, и его намек был более чем прозрачен.
Паула почувствовала, что краснеет. Она взглянула на Каннингхема и заметила, что, несмотря на улыбку, в его глазах появился опасный блеск. Однако это ничуть не обескуражило Слейдермена. Видно, чувство меры было ему неведомо.
– Кстати, знакомьтесь, – он обхватил красотку за талию и привлек к себе, – Джулия Джоунс, будущая топ-модель. Верно, детка? – Он ущипнул "детку" за персиковую щечку со слоем макияжа в палец толщиной, но та лишь глупо хихикнула в ответ.
Правила вежливости требовали как-то ответить на представление, поэтому Паула выдавила улыбку и сказала "очень приятно", а лорд Каннингхем слегка склонил в приветственном поклоне голову.
– Ну а ты, старик, не собираешься познакомить меня со своей очаровательной спутницей? – не унимался напористый Слейдермен.
Альберт скрипнул зубами.
– Знакомьтесь, Клайд, Джулия, это Паула Макмайер, – представил Паулу Альберт.
Клайд вскинул свои идеально ровные светлые брови, над которыми явно потрудилась рука косметолога.
– Макмайер? Знакомая фамилия. Кажется, у нас в Кливленде есть Макмайеры. – Он хлопнул себя по лбу. – А, ну конечно, как я мог забыть! Шон Макмайер, он же работал менеджером в "Брайтон офис текнолоджи". Это ваш отец?
– Да, – подтвердила Паула.
Слейдермен еще хотел что-то сказать, но Альберт решительно прервал его:
– Приятно было повидаться, Клайд, но мы с Паулой спешим. Всего хорошего, Клайд. Джулия, приятного вечера.
– И вам того же, голубки, – хохотнул Слейдермен и, окинув их напоследок многозначительным взглядом, повел свою спутницу в сторону ресторана.
– Отвратительный тип, – сказал Альберт, когда они направились к входной двери. – Скользкий, пронырливый и беспардонный.
Паула была с ним совершенно согласна.
– Что же вы хотите, он же газетчик, к тому же представитель желтухи. – Видя, что Альберт все еще кипит от раздражения, она пошутила: – Уверена, он не преминет поделиться со своими читателями пикантной новостью о том, что вас видели в моем обществе. Не боитесь за свою репутацию?
Альберт заметно расслабился.
– Ну, надеюсь, вы заступитесь за меня, если я буду изгнан из приличного общества, – засмеялся он.
– Вы хотите получить от меня подтверждение вашей порядочности? Клятвенное свидетельство вашего рыцарского поведения или того, что я уже заручилась вашим обязательством жениться на мне? – Сказав это, Паула готова была откусить себе язык. Ее шутка зашла слишком далеко, и Альберт мог воспринять это как ее стремление женить его на себе.
Но, к счастью, он не принял ее слова всерьез.
– Только наивные влюбленные полагают, что можно устроить тайную встречу в людном отеле. Для любовного гнездышка лучше поискать более надежное место.
– Вы говорите из собственного опыта, милорд? – подхватила Паула.
Он притворно ужаснулся.
– Ну что вы, миледи! Как можно! Добропорядочные молодые люди из приличных семей вроде меня знают о таких вещах только понаслышке.
– Охотно вам верю, но все-таки в таком деле без собственного опыта никак не обойтись.
Они оба весело рассмеялись и направились в сторону набережной.
Стоял теплый летний вечер. Загадочно мерцали звезды. Луна висела на небе как огромный яркий фонарь.
– Июнь – чудесный месяц, – заметил Альберт. – Впереди лето, которого мы всегда с таким нетерпением ждем, но оно всегда обманывает наши ожидания.
– А я больше люблю апрель – приход весны после долгой холодной зимы. Весна тоже часто нас разочаровывает, но по крайней мере дарит лето.
– Весна слишком непостоянна. Просыпаешься утром и не знаешь, что тебя ждет – мороз, дождь или солнце. Непредсказуемо, как визит мисс Макмайер, – добавил он, насмешливо улыбаясь.
Непринужденно болтая, они медленно шли вдоль набережной к тому месту, где играл оркестр. Вытянувшаяся вдоль побережья вереница нарядных отелей, магазинов, ресторанов и ночных клубов горела и переливалась неоновыми вывесками. По улицам бродили толпы гуляющих. Кругом царила атмосфера бесшабашного веселья. Паула почувствовала, как широкая теплая ладонь Альберта легла ей на талию. Она не возражала. Она чувствовала легкое головокружение не то от выпитого шампанского, не то от близости красивого мужчины. Она бы не стала возражать, даже если бы он захотел ее поцеловать.
– Почему мы с вами так мало знаем друг друга, Паула, хотя всю жизнь живем почти по соседству? – спросил Альберт.
– Я объясняю это тем, что выборы бывают только раз в четыре года, – не без иронии заметила Паула. – Я бываю в Каннингхем-Хилле только тогда, когда проходит предвыборная кампания.
– Но мы же соседи. Неужели нужны выборы, чтобы вы пришли к нам в гости?
– Вы забыли, Альберт. Я была у вас дважды на этой неделе, но если вспомнить об угрозе вызвать полицию, то мне вряд ли захочется нанести вам еще один визит. А вот вы никогда у нас не бывали, вернее только один раз. По-моему, по нашей дороге можно ездить и в ту и в другую сторону.
– Я уже просил у вас прощения за вазу. Неужели вы не можете забыть об этом недоразумении?
– Не я, а вы начали этот разговор.
После неловкой паузы Альберт поинтересовался:
– Вы ведь увлекаетесь живописью, верно?
– Да, мне всегда это нравилось, с самого детства. К сожалению, поступить в Лондонскую художественную школу мне не удалось по не зависящим от меня обстоятельствам, но некоторое время назад я стала брать уроки у Винченцо Кантильо. Он итальянец, кажется даже граф.
Лорд Каннингхем чуть заметно усмехнулся.
– Я знаком с ним.
– Вот как? – удивилась Паула. – Вам нравятся его работы?
– Портреты не особенно, а вот пейзажи довольно неплохие. Я даже подумываю о том, чтобы купить кое-что из его пейзажей.
– А почему вам не нравятся портреты? Ему позируют даже члены королевской семьи.
– Да, он пишет их портреты с завидным упорством, но, насколько я слышал, ни королева, ни принц Чарльз не желают их приобретать, и он продает их всем желающим.
– Вы хотите сказать, что члены королевской семьи не заказывают Кантильо свои портреты? И он пишет их ради собственного удовольствия?
– Нет, ради денег. Еще он немного подрабатывает, торгуя копиями работ кисти Констебла. В общем-то я его не осуждаю. Каждый старается заработать как может. По крайней мере он не подделывает картины и не выдает копии за оригиналы. К тому же мне импонирует его классический стиль. К современному авангардизму у меня как-то не лежит душа.
Паула почувствовала себя обманутой дурой и страшно разозлилась на Кантильо за то, что тот поставил ее в глупое положение. Он совершенно недвусмысленно дал понять, что пишет портреты королевских особ по их заказу, и делал вид, что оказывает большую честь, соглашаясь давать ей уроки. По его словам, он занимается с Паулой исключительно из-за ее редкого таланта.
Она поежилась и сказала:
– Может, вернемся в отель? Становится холодно.
– А я только собирался предложить вам посидеть за столиком в каком-нибудь открытом кафе и выпить по бокалу вина.
– Спасибо, с меня довольно шампанского. – Паула быстро зашагала к отелю.
– Почему вы так бежите?
– Холодно, – упрямо повторила она.
Вместо ответа он вынул носовой платок и вытер пот со лба, показывая, что ему совсем не холодно. По дороге к отелю Паула все время думала о том, как Винченцо ее одурачил. Как все глупо: и новая студия в мансарде, и разговоры о высоком искусстве. А все ее тщеславие! Поверила льстивым похвалам Кантильо и возомнила себя гениальной художницей. И это притом, что она платит ему бешеные деньги за уроки!
Когда они пришли в отель, Альберт виновато сказал:
– Мне очень жаль, если я вас чем-то обидел, Паула. Вы сердитесь. Надеюсь, вы простите мне мой легкомысленный тон. Это Брайтон на меня так влияет.
– Я совсем не сержусь, Альберт.
– Хотел бы я посмотреть на вас, когда вы сердитесь по-настоящему! Если вы на меня в самом деле не сердитесь, составьте мне компанию и давайте выпьем что-нибудь перед сном. Кстати, я хотел вас кое о чем попросить. Столик в ресторане остается в моем распоряжении на все время, пока я здесь. Нам необязательно пить вино. Я не собираюсь вас спаивать. Может быть, чашечку чая или кофе…
Паула согласилась. Ей стало любопытно, о чем он хочет ее попросить. И злилась она вовсе не на него, а на Кантильо.
Пока они ждали заказанный чай, Паула поинтересовалась, какая у него к ней просьба.
Он вытащил из кармана пиджака фотографию леди Вероники – черно-белое фото, сделанное в ателье. Тетя Альберта была на нем еще довольно молодой.
– Видите ли, Паула, это последняя фотография тети из всех имеющихся у нас. Я имею в виду, разборчивая фотография. Дело в том, что в последние годы она терпеть не могла фотографироваться и никогда не позировала перед камерой. Есть еще несколько общих, сравнительно недавних снимков, но на них она либо вполоборота, либо вышла так, что совсем на себя не похожа. Эта же фотография, – он показал на черно-белый снимок, – сделана, судя по дате на обратной стороне, шестнадцать лет назад. Я бы хотел, чтобы вы сделали с нее набросок, при этом немного состарили лицо. Ну, знаете, сделать более впалыми щеки, добавить несколько складок на подбородке, изменить прическу и так далее. Конечно, можно было бы зайти в компьютерный салон и сделать это с помощью современной технологии, но, я думаю, у вас получится это лучше. Все-таки вы видели тетю такой, какая она была незадолго до своей смерти.
Паула стала внимательно вглядываться в лицо на снимке, припоминая, какой леди Беллинджер была в последние годы.
– Подбородок стал отвисшим, веки припухли, – сказала она, словно разговаривая сама с собой. – Нос заострился. Да, думаю, я смогу сделать это довольно легко. – Сравнивая черты леди Вероники, сохранившиеся в ее памяти, с красивой, элегантной женщиной на фотографии, она задумчиво заметила: – Становится очень грустно, когда подумаешь, как быстро увядает красота. Кстати, почему ваша тетя не сделала себе пластическую операцию? В наше время это делают все, кому не лень и у кого есть деньги. Леди Вероника, полагаю, была женщиной вполне состоятельной и могла себе это позволить.
– Ей здоровье не позволяло, – пояснил Альберт. – Сердце было слабое, могла не выдержать наркоз. Я слышал, как они разговаривали об этом с мамой. – Он взял в руки снимок и задумчиво посмотрел на него. – Не думаю, что между вашим дядей и моей тетей что-то было. Они были уже не в том возрасте.
– Мама говорит, что дядя был повесой, особенно в молодости, но, когда он жил у нас, я ничего такого не замечала. Миссис Лаймер – это наша соседка из дома напротив – одно время строила ему глазки, но он не обращал на нее внимания, хотя она довольно симпатичная женщина. Вы полагаете, что леди Вероника…
– Нет, не думаю. Она была женщиной благоразумной. Вышла замуж по расчету. И это в ранней молодости, когда кровь кипит в жилах.
– Если бы не это колье, вернее его копия, я бы никогда не подумала, что они были как-то связаны друг с другом.
– Не знаю, по-моему, все это скорее как-то связано с деньгами, а не с любовью. Другое дело, если бы они встретились лет двадцать пять или тридцать назад, – сказал Альберт.
– Да, все это как-то странно и даже загадочно, – задумчиво проговорила Паула. – А почему эта история вас так заинтересовала?
Альберт бросил на нее быстрый взгляд и сразу отвел глаза.
– Не знаю. Возможно потому, что мне немного наскучила та жизнь, которой я живу, и захотелось какого-то разнообразия. Думаю, мне следует почаще приглашать гостей в Каннингхем-Хилл, как вы считаете?
– О да, – с энтузиазмом подхватила Паула. – И устраивать вечеринки.
Он взглянул на нее.
– А вы обещаете, что будете приходить, Паула? – спросил он проникновенным, каким-то интимным тоном, от которого сердце Паулы пропустило несколько ударов.
– Разумеется, если меня не обвинят в попытке украсть китайскую вазу, – пошутила она.
Он остался серьезным.
– Паула, я… – начал он, но в этот момент прибыл официант с их заказом – чаем с пирожными и интимность момента безвозвратно исчезла. – Почему вы рассердились на меня во время прогулки? – поинтересовался Альберт, когда официант ушел и они принялись за чай. – Причем без всякой видимой причины. Мы так мило с вами болтали, и вдруг вы совершенно изменились. Возможно, я допустил какую-то бестактность и сам того не заметил?
Пауле не хотелось рассказывать ему, как Кантильо ее одурачил, и она решила уклониться от прямого ответа.
– До чего же вы чувствительны, Альберт! Разве я сказала вам что-нибудь обидное?
– Молчание тоже бывает обидным. Вы так быстро бежали от меня, как будто хотели поскорее избавиться. Хотите, я скажу вам, что я подумал?
– Да, прошу вас.
– Мне показалось, что вы узнали что-то компрометирующее вашего дядю и хотели скрыть это от меня.
– Мой дядя тут совершенно ни при чем. Я же сказала вам, что мне просто стало холодно.
– Как джентльмен, я должен был бы сделать вид, что поверил вам, но все же рискну не согласиться. Мне не показалось, что на улице холодно, да и все гуляющие были легко одеты. Отсюда следует вывод, что вы, Паула, больны одной редкой болезнью, которая называется холодная кровь.
– Хладнокровие, как говорят французы, наша национальная черта.
– Интересный ход. Из вас бы вышел неплохой политик. Но, обвиняя нас в холодности, французы вовсе не это имеют в виду. И давайте договоримся: что бы мы ни узнали о наших родственниках, это останется между нами. С какой стати наши семьи должны страдать из-за того, что кто-то из наших родных, к тому же покойных, натворил что-то энное количество лет назад.
Они допили чай, и Паула поднялась.
– Мне пора возвращаться в номер, – сказала она.
– Позвольте, я провожу вас. – Он тоже встал из-за стола.
Они поднялись на лифте на пятый этаж, где находился номер Паулы с матерью, и остановились возле двери. Паула повернулась к нему и уже открыла рот, собираясь пожелать ему спокойной ночи, да так и замерла, не успев вымолвить ни слова. Лицо Альберта было напряженным, словно высеченным из камня, серые глаза потемнели, и в них плескался огонь неприкрытого желания.