– Никоса Кириакоса нужно как следует проучить. Он погубил мою Тиффани и должен за это заплатить. Он грек, верно? – В голосе женщины появились визгливые нотки. – Месть! Единственный язык, который понимают греки, – язык мести. Ты должна знать, так говорится в тех дурацких сказках, которые ты читаешь.
– Мифы, мама. Они называются мифами.
Мать насмешливо фыркнула.
– Какая разница.
– Это вымысел, мама, а не реальность. В реальной жизни люди, подобные нам, не помышляют о мести. – Пора позвонить доктору и поговорить с ним об алкоголизме матери. – Я встречусь с ним и верну ему бриллиант. Это единственно верное решение. Ложись спать, мама. Увидимся утром.
Никос сидел в последнем ряду лекционного зала и, прищурившись, наблюдал за студентами. Все девушки без исключения бросали в его сторону заинтересованные взгляды, но он их игнорировал.
Он ждал доктора Литтлвуд.
После их вчерашней стычки он чувствовал себя более расстроенным и раздраженным, чем когда-либо.
Конечно, Никос ожидал, что эта встреча будет не из легких, но он не привык, чтобы ему бросали вызов или сомневались в его порядочности.
Эта женщина разозлила его до такой степени, что он был готов рассказать ей всю правду о ее сестре, но здравый смысл не позволил ему совершить столь опрометчивый поступок. Открыв ей глаза на правду, он только навредил бы этим своей семье. Если бы Энджи поведала его историю прессе, вся грязь вылилась бы наружу.
Подобное уже однажды случилось и имело катастрофические последствия…
Перед внутренним взором Никоса пронеслась ужасная картина, и он безжалостно прогнал ее. Подобного больше не произойдет, пообещал он самому себе. На этот раз он полностью контролирует ситуацию и не собирается терять самообладание.
Когда бриллиант Брандизи снова окажется в его руках, кошмарный период в жизни его семьи закончится, и они смогут навсегда забыть о существовании семейства Литтлвуд. Впрочем, до этого еще далеко. Сестры невероятно отличались друг от друга, но старшая вызывала у Никоса не меньшую неприязнь, чем младшая, хотя и по другим причинам.
А сейчас она опаздывала на собственную лекцию.
Как человек, ценящий пунктуальность, Никос неодобрительно посматривал на часы на стене. Наконец дверь открылась, и в зал влетела Энджи Литтдвуд с кипой папок в руках. Несколько рыжих прядей выбились из узла у нее на затылке.
Она казалась взволнованной и запыхавшейся, и Никос заметил, что ее рука дрожала, когда она включала микрофон.
– Прошу извинить меня за опоздание… – Ее тягучий голос, такой женственный и мягкий, щекотал его нервы, пробуждал в нем первобытное желание.
Удивленный и раздраженный, Никое поерзал на скамье, чтобы ослабить пульсирующую боль ниже солнечного сплетения. Почему его тело так реагирует на нее? Ведь Энджи Литтлвуд – полная противоположность тем женщинам, с которыми он привык иметь дело. Обычно его спутницами были красотки, являвшие собой воплощение женственности, в то время как доктор Литтлвуд, казалось, не стремилась подчеркивать свою принадлежность к прекрасному полу. Сегодня на ней были те же синие брюки, что и вчера, серый пиджак и закрытый топ. Обычно так одеваются женщины, не желающие привлекать к себе внимание, в одежде они больше всего ценят удобство и практичность.
Если бы Никос не знал об их родстве с Тиффани, он ни за что бы не догадался, что они сестры.
Однако между ними есть некоторое сходство, подумал Никос, задерживая взгляд на пышной груди Энджи и ее узкой талии. Девушка подняла руку, чтобы что-то показать на слайде, и он заметил, какое у нее тонкое запястье. Часть внешней привлекательности Тиффани заключалась в ее хрупкости, и, кажется, ее старшая сестра тоже обладала этим качеством.
Вспоминая, как доктор Литтлвуд давала ему отпор во время их предыдущей встречи, мужчина усмехнулся: в ее вчерашнем поведении не было ничего утонченного. Она оправдывала непростительное поведение своей сестры, и это отвратительно.
Поняв, что значительная часть аудитории ловит каждое слово лектора, Никос заставил себя слушать ее рассказ. Вскоре он, к своему удивлению, обнаружил, что полностью поглощен ее лекцией о гончарном искусстве Греции классического периода. Она знает свой предмет, подумал Никос, наблюдая за тем, как Энджи своим рассказом оживляет прошлое.
На столе перед ней лежало несколько артефактов, которые она наряду со слайдами использовала в качестве наглядных пособий. Говорила она бегло, не заглядывая в записи, и так увлеченно, что не замечала, как пряди волос постепенно выбиваются из пучка. Когда Энджи повернулась, чтобы что-то показать на слайде, узел на ее затылке окончательно развалился и волосы заструились по ее плечам подобно огненной лаве. Удивительный цвет, подумал Никос, когда Энджи пригладила волосы рукой, продолжая читать лекцию. Ее увлеченное повествование держало в напряжении весь зал.
Наконец она сделала паузу, чтобы перевести дух, и посмотрела на часы.
– Я, как всегда, вас задерживаю… На сегодня все. У меня есть конспект лекции. Кому нужно, можете взять. Если у вас будет время, загляните в музей на втором этаже и получше рассмотрите экспонаты, о которых я сегодня упоминала.
Она слегка наклонилась, чтобы положить указку, и огненно-рыжие кудри упали ей на грудь в живописном беспорядке. Никос восхищенно наблюдал за происходящей на его глазах переменой: доктор Литтлвуд больше не была похожа на серьезного ученого. Он увидел в ней… женщину.
Очевидно, Энджи посчитала, что волосы ей мешают, и потянулась за заколкой, но к ней подошел один из студентов и о чем-то спросил.
Она тут же забыла про волосы и углубилась в дискуссию. К ним подошел еще один студент, потом еще несколько, и когда они неохотно отпустили ее, аудитория была уже пуста.
Никос встал и начал спускаться вниз по ступенькам, наблюдая за тем, как Энджи собирает со стола свои материалы.
– Мне с трудом верится в то, что вы внезапно заинтересовались гончарным искусством Греции классического периода, – язвительно произнесла она, прижав к груди папки. – Значит, вы здесь по другой причине, мистер Кириакос. – Ее голубые глаза сверкали за стеклами очков, и Никосу захотелось снять с нее очки и рассмотреть ее лицо.
– Давайте перестанем морочить друг другу голову, доктор Литтлвуд. – Под действием какого-то непонятного импульса он взял со стола один из глиняных сосудов. – Очень мило. Псиктер – сосуд для охлаждения вина. Его наполняли вином и ставили в ледяную воду. Примерно пятый век до нашей эры?
Энджи удивленно посмотрела на него.
– Очевидно, вы внимательно слушали лекцию.
– Я грек, – мягко напомнил Никос, поставив сосуд на место, – и интересуюсь культурным наследием своей родины… И своей семьи.
Она вскинула голову.
– Если вы имеете в виду подвеску, то должна предупредить вас – я еще не искала ее.
– Вы лжете. – Никос обнаружил россыпь веснушек у нее на носу. – Вернувшись вчера домой, вы первым делом принялись ее искать.
Легкий румянец, вспыхнувший на щеках Энджи, подтвердил его правоту.
– Придя вчера домой, я первым делом стала ухаживать за своей матерью. После смерти Тиффани ее здоровье резко ухудшилось. Поиски камня могут подождать.
– В таком случае, позвольте, я сам его найду.
Ее глаза вспыхнули гневом и презрением.
– Если вы подойдете ближе, чем на милю к нашему дому, я позвоню в полицию.
Не привыкший, чтобы ему перечили, Никос начал терять терпение.
– Я приказываю вам вернуть мне камень.
– А я не подчиняюсь приказам, особенно тех людей, которых не уважаю.
Никос поспешно сменил тактику.
– Если вы думаете, что из этой ситуации можно извлечь прибыль, буду вынужден вас разочаровать. Бриллиант вам не принадлежит. Если вы собираетесь его продать, вы не сможете найти покупателя. Этот камень настолько знаменит, что ни один уважающий себя торговец ювелирными украшениями к нему не прикоснется. Ему нет цены.
– И вы все еще думаете, что дело в деньгах? – Энджи запрокинула голову, и ее волосы волной заструились по спине. – Или это все, о чем вы думаете? В таком случае, ваша жизнь должна быть очень скучной! – неистово воскликнула она, испепеляя его взглядом.
На его глазах она превращалась из педантичного ученого в страстную женщину. Никос больше не замечал, во что она одета, потому что не мог отвести взгляд от ее необычных голубых глаз и непокорной гривы волос.
Никос привык иметь дело с женщинами, коротающими время от одной укладки до другой и не одобряющими всякую деятельность, способную навредить их совершенному облику. Внезапно ему захотелось зарыться пальцами в эти буйные огненные кудри.
Раздосадованный неожиданным направлением хода своих мыслей, Никос сделал шаг назад, чтобы удержаться от соблазна.
– Нет, дело тут не в деньгах. Я хочу вернуть вещь, по праву принадлежащую мне.
– Да как вас только земля носит! – Энджи спустилась с кафедры и направилась к нему. – Шесть месяцев назад моя сестра упала с вашего балкона, и все это время мы ничего о вас не слышали. Ничего! А теперь вы имеете наглость заявиться сюда и требовать назад ювелирное украшение! В вас нет ни капли сострадания? Мораль для вас – пустой звук? – Вся дрожа, Энджи несколько раз глубоко вдохнула, и Никос обнаружил, что смотрит на ее чувственные губы.
Обстановка накалялась. Он попытался убедить себя в том, что Энджи Литтлвуд абсолютно неинтересна ему как женщина.
– Первыми словами, которые я вам сказал, были слова сочувствия.
Ее ноздри раздувались, глаза метали молнии.
– Слова – пустой звук, если они не выражают чувств, а мы оба знаем – вы бесчувственный.
Никос стиснул зубы.
– Я прощаю вам ваше поведение только потому, что вы переживаете из-за смерти сестры.
Энджи раскрыла рот от удивления.
– Мое поведение? Но разве это я соблазнила невинную девочку и причинила ей такую боль, что она напилась до беспамятства и упала с балкона? Если мы и должны обсуждать чье-то поведение, то только ваше, но разница состоит в том, что я не намерена вас прощать. Вы безжалостный, эгоистичный, самодовольный ублюдок… – Произнеся это слово, Энджи замолчала и смущенно поднесла руку к губам. – Я… э-э… простите, – неловко продолжила она.
Никос поднял бровь, словно не понимая, почему она решила вдруг извиниться.
– За что? За то, что вы выразились так же, как ваша сестра?
Ее щеки залила краска.
– Мы не… то есть, я не… – Энджи слегка нахмурилась, словно пытаясь вспомнить, на чем они остановились. – Вы думаете только о деньгах и материальных ценностях, и вам неведомо, что существуют гораздо более важные вещи. Я не готова отдать вам подвеску. Это последняя вещь, которую надевала моя сестра, – продолжила она надтреснутым голосом. – Я не могу… В любом случае зачем она вам? Ее полагается дарить даме сердца, а мы оба знаем, что у вас его нет, мистер Кириакос.
Не готова отдать бриллиант?
Никос изумленно уставился на нее. Ему не приходило в голову, что она откажется вернуть ему подвеску.
Потрясенный неприятным осознанием того, что впервые в жизни он недооценил противника, Никос в оцепенении наблюдал за тем, как Энджи вышла из комнаты, хлопнув дверью с такой силой, что этот звук эхом отозвался в стенах лекционного зала.
Никос уставился на дверь, но перед его глазами стоял образ Энджи Литтлвуд с горящими голубыми глазами и огненно-рыжими волосами.
Что мне делать дальше?
Глава третья
Что, черт побери, сестра нашла в этом мужчине?
Потрясенная своей неожиданной агрессивностью, Энджи собрала волосы в узел и закрепила его зажимом.
Если честно, ее испугала сила собственной реакции. Энджи всегда считала себя человеком спокойным и рассудительным. Но где были эти качества, когда она вспылила и назвала Никоса Кириакоса ублюдком?
Я повышала голос и сквернословила, уподобляясь своей матери.
Энджи поморщилась. Такое поведение недостойно серьезного ученого.
Положив папки в сумку, она прижала ладонь к груди, чтобы убедиться, что подвеска по-прежнему находилась там, скрытая под топом.
Возможно, носить ее было неосмотрительно, но так она чувствовала себя ближе к Тиффани.
Она решила, что наденет ее еще пару раз, а затем вернет семье Кириакос.
Ей следовало сделать это сегодня – засунуть руку под ворот топа, расстегнуть замок и вернуть камень Никосу. Тогда для него все бы закончилось. Но не для нее…
Ей будет тяжело расставаться с тем единственным, что еще связывает ее с Тиффани. Касаясь подвески, она чувствовала успокоение.
Это нелепо, сказала себе Энджи, направляясь к выходу. Не станет же она до конца своей жизни носить высокие воротники, чтобы прятать под ними бесценный бриллиант. Пора перестать быть сентиментальной и вернуть камень.
Прошло два дня, но Никос больше не давал о себе знать. Как ни странно, его молчание беспокоило Энджи сильнее, чем его присутствие. Она не доверяла ему.
…Возвращаясь домой после работы, Энджи вышла из метро и остановилась возле киоска, чтобы купить журнал о последних достижениях науки. Расплачиваясь, она обомлела: с первой страницы одной из бульварных газет на нее смотрел Никос Кириакос, выходящий из ночного клуба в компании высокой стройной блондинки. Подпись под фотографией гласила: "Греческий миллионер ищет утешения после трагедии на вилле".
Купив газету, Энджи отошла в сторону и дрожащими пальцами открыла нужную страницу. Там была еще одна фотография, сделанная с другого ракурса, и коротенькая заметка, в которой упоминалось о смерти Тиффани и говорилось, что "жизнь продолжается". Потрясенная, Энджи сложила газету, засунула ее в сумку и попыталась успокоиться.
Так вот почему он так отчаянно хочет заполучить обратно бриллиант? Чтобы подарить его другой женщине!
Энджи пришла в ярость. Как он посмел всего через полгода после смерти ее сестры появиться в общественном месте в компании другой? Он хотя бы на миг задумался, какую боль эта фотография могла бы причинить матери погибшей?
Желание навредить ему становилось все сильнее, и Энджи, сжав руки в кулаки, поняла, что впервые в жизни хочет кому-то отомстить. Она была до глубины души оскорблена легкомысленным поступком Никоса и хотела заставить его страдать.
Энджи попыталась взять себя в руки.
Я – уважаемый ученый, образованная женщина, пацифистка, убежденная в том, что все конфликты можно разрешить мирным путем…
Тогда почему мне внезапно захотелось причинить Никосу Кириакосу такую же боль, какую он причинил сестре?
Не обращая внимания на любопытные взгляды прохожих, она брела по дороге, думая о Тиффани. Она была так молода и наивна… Получить в подарок подвеску много для нее значило, в то время как для Никоса – абсолютно ничего.
Энджи, сама того не замечая, положила руку на грудь. Камень приносил ей утешение, и она могла объяснить свои чувства лишь тем, что он принадлежал Тиффани.
Пошел дождь, но Энджи не заметила этого. Она брела как в тумане, задаваясь множеством вопросов. Что чувствовала ее сестра, узнав, что Никос не собирался на ней жениться? Изменял ли он Тиффани с другими женщинами? По мокрому от дождя лицу девушки потекли слезы.
Придя домой, Энджи дрожащими руками вставила ключ в замочную скважину.
Первое, что она увидела, войдя в квартиру, был полный стакан виски, стоявший на кухонном столе. Убрав с лица мокрые волосы, Энджи подняла стакан и в отчаянии уставилась на него. Ее мать снова начала пить.
Нужно вылить.
В дверь позвонили, и Энджи, посмотрев на раковину, нетерпеливо вздохнула и пошла открывать со стаканом в руке, решив, что это, скорее всего, кто-то из соседей.
Но она ошиблась: на пороге стоял Никос Кириакос. Его красивое надменное лицо выражало нетерпение.
– Давайте сразу перейдем к делу. Я пытался быть тактичным и терпеливым, но всему приходит конец. – Увидев в руке Энджи стакан, он скептически заметил: – Похоже, употребление крепких напитков – ваша фамильная черта.
Предстать в подобном виде перед посторонним человеком было малоприятно, но его осуждающий тон и презрительный взгляд положили конец ее смущению. Напряжение, постепенно нараставшее внутри нее, внезапно прорвалось наружу.
– Тактичным и терпеливым? Это когда же вы были таким? Что-то не припомню. Вы – причина всех наших несчастий. Предупреждаю, убирайтесь сейчас же, пока руки и ноги целы.
Его густые черные ресницы опустились.
– Можете продолжать обвинять меня, если вам так легче, – мягко протянул Никос, – но нам обоим известно, что к пьянству вашей сестры я не имею никакого отношения.
– Нет? – яростно воскликнула Энджи. – Моя сестра имела несчастье проводить время в вашем обществе. Познакомившись с вами, я поняла, почему она искала утешение в алкоголе, – язвительно продолжила девушка. – Если бы мне пришлось постоянно с вами общаться, я бы напивалась до беспамятства, уверяю вас.
Взгляд мужчины скользнул по ее лицу и мокрым волосам, и внезапно Энджи осознала, насколько она со своей заурядной внешностью отличается от ухоженной стройной женщины, которую она видела на фотографии рядом с Никосом.
Его улыбка была слегка пренебрежительной, словно одна лишь мысль о том, чтобы проводить время в ее обществе, казалась ему нелепой.
– Вам не пришлось бы постоянно со мной общаться. Я не выбрал бы себе в спутницы такую, как вы. – Его насмешка была оскорбительной, но Энджи удалось сохранить спокойствие.
– Думаю, вам лучше уйти. – Она попыталась закрыть дверь, но Никос ворвался внутрь.
– Я устал играть в кошки-мышки. – Захлопнув дверь, он мрачно уставился на Энджи. – Я уйду, когда вы вернете то, что принадлежит мне.
– Подвеска больше не принадлежит вам. Подарок есть подарок. В следующий раз не будете разбрасываться ценными вещами.
Никое не пошевельнулся.
– Она не принадлежала вашей сестре.
– Вы погубили мою бедную Тиффани, а теперь нагло заявляетесь ко мне и требуете вернуть подарок. Холодное, бесчувственное чудовище! – воскликнула Энджи.
Сделав глубокий вдох, Никос провел рукой по своим блестящим черным волосам.
– Можете мне не верить, но я искренне сожалею о смерти вашей сестры, – спокойно произнес он. – А правда заключается в том, что если бы Тиффани меньше пила в тот вечер, она сейчас была бы жива.
Выражение лица Энджи сделалось непроницаемым.
– Правда заключается в том, что не дай вы ей для этого повода, она бы не напилась и не погибла. Вам следует быть более ответственным в своих отношениях с женщинами, мистер Кириакос.
– Я очень ответственен в своих отношениях, – процедил мужчина сквозь зубы.
– Правда? – Энджи взяла свою сумку и достала оттуда газету. – Тогда кто это? Уличная девка, которую вы подцепили прошлой ночью? Наверное, подвеска нужна вам для того, чтобы подарить ей в знак вечной любви и преданности?
Когда Никос увидел фотографию, на его худой щеке задергался мускул.
– Она мне никто.
– Никто? А ей об этом известно?
– Пресса постоянно меня фотографирует. Это настоящая одержимость.