Но ее мольбы не получили желаемого отклика. В течение всей трапезы, казавшейся ей бесконечной, когда пажи, преклонив колена, предлагали то одно, то другое необыкновенно приготовленное блюдо, ни слова не было адресовано Дэйру. Он как будто бы не обращал внимания на эту грубость - не удивительно, если знать, как мастерски он владеет своими чувствами. Она же, напротив, так расстраивалась из-за него, что чуть было намеренно не спровоцировала сцену, еще худшую, чем та, которой она боялась вначале. Как смеет его семья так подло с ним обращаться? Он ничем не заслужил такого холодного приема. Ведь сейчас он находится в замке Уайт впервые с того дня, как еще мальчиком был послан в Кенивер. И что бы он ни сделал потом, до своей высылки из Кенивера он не совершил ничего дурного. Это была их вина!
Хотя ее отец в прошлом несколько раз посещал Уайт, ни граф, ни ее супруга никогда не бывали в Кенивере, и до своего приезда сюда прошлой ночью Элис никогда не встречалась с родителями Дэйра. Видя, как днем они отреагировали на его приезд, Элис поняла затаенную правду. Они предпочитали избегать любого места, где могут оказаться в обществе своего младшего сына. Это раздосадовало Элис и разожгло ее темперамент. Да, она слышала, как и все, историю о том, что граф Сирил проклял Дэйра. Но она всегда считала, что леди Элинор, по крайней мере, должна питать к сыну материнскую любовь и что только подчиненное положение, которое занимали женщины, не позволяло ей объявить всему свету, что он невиновен и любим ею. Теперь же, вспоминая не только холод их первой встречи с Дэйром, но и то, с каким бесстрастным лицом леди Элинор нарочито отвернулась от Дэйра, хотя Габриэль приветствовал его, Элис поняла со всей очевидностью, что эта женщина ничего не дала ему, потому что ей нечего было дать. Бедный Дэйр. Нежное сердце Элис кровью обливалось от жалости к нему.
Она была достаточно умна и проницательна, чтобы понять, что такое отношение к нему родителей вызвано чем-то более глубоким, нежели его требование, чтобы Габриэль отказался от своей клятвы. И то, что Дэйр все эти годы был нежеланным гостем в родном доме, доказывало, что источник этого кроется где-то в темных глубинах прошлого. Возможно, так глубоко, что никто не сможет найти его и вынести на свет Божий и раскрыть его тайну. Страшная мысль. Но вместо того чтобы успокоить Элис своей безнадежностью и невозможностью изменить родительское отношение к Дэйру, эта мысль лишь разожгла в ней яростный огонь.
Чтобы отвратить себя от внезапных и непродуманных действий, она сжала руки так крепко, что ногти впились ей в ладони. Однажды, поклялась она, однажды она сумеет излечить рану Дэйра, нанесенную ему отцовским проклятием, когда он был еще невинным младенцем. И хотя после сегодняшней церемонии она, возможно, никогда больше не увидит Дэйра, она будет считать эти слова своей клятвой, данной так же торжественно, как Габриэль произнес свою клятву крестоносца.
Снедаемая сильными и горячими чувствами, она взглянула на Дэйра из-под опущенных ресниц. Это была ошибка, которую ей следовало бы предвидеть. Она тут же встретилась с его взглядом, и у нее перехватило дыхание. Боясь выдать свои чувства, она опустила глаза, но Дэйр уже успел заметить, какой живой огонь горел в их зеленых глубинах. Он был чрезвычайно этим польщен.
Когда тарелки, освобожденные от орехов, изюма, яблок и ярко-желтого сыра - последнего блюда трапезы, были отодвинуты, господа и их рыцари переместились к громадному очагу, занимавшему большую часть стены за почетным помостом. Пока мужчины устраивались поудобнее, Дэйр решительно отвел брата в густую тень с одной стороны мерцающего огня. Повернувшись спиной ко всем, даже к даме, которая только что была объектом его пристального внимания, он решил высказать Габриэлю то, что было предназначено только ему. Он не знал, что его затея под всевидящим оком Сирила обречена на неудачу.
- Габриэль, - воззвал Дэйр к разуму брата, которого он бы хотел видеть свободным от религиозного пыла и отцовского влияния. - Я умоляю тебя остановиться и обдумать все очевидные потери, связанные с твоим опасным предприятием.
Хотя братья были примерно одного роста, Дэйр был гораздо мощнее и обладал большей физической и интеллектуальной силой. Не отвергая сразу же аргументов брата, Габриэль наклонил светловолосую голову и молча слушал. Помимо всего прочего, он любил своего смуглого и, как было принято считать, опасного брата. Он согласен выслушать его, просто чтобы доставить ему удовольствие, но даже ради Дэйра не откажется от своей клятвы. С приятной улыбкой он кивнул брату, чтобы тот говорил.
Дэйр сдержал чувство удовлетворения, зная, каким непрочным оно может оказаться, и продолжал:
- Правда, я моложе тебя, но у меня за плечами годы военного опыта, и поэтому я вправе предупредить тебя. Умоляю прислушаться к моим словам.
- Из любви к моему сыну и наследнику я усомнился в правильности моего решения относительно тебя. Ради него я терплю твое общество, и так-то ты платишь мне за гостеприимство? - Кустистые белые брови, как облака, нависли над бледно-серыми глазами графа, теперь потемневшими от ярости. Он смотрел на обидчика так пронзительно, как будто хотел нанести ему смертельный удар.
Любовь к сыну? Как будто только один из них был его сыном. Дэйр вздрогнул от горьких слов отца, но это движение было таким незаметным, что мгновение спустя никто бы уже не мог точно сказать, было ли оно в действительности.
- Хотя чего же еще ждать от дьявола, - холодное презрение Сирила опять покоробило Дэйра, - как не того, что он постоянно пытается разрушить предначертания Господа!
Почувствовав, что над большим залом повисла мертвая тишина, Дэйр повернулся, чтобы встретить обвинение с гордо поднятой головой, прищурившись и невесело улыбаясь.
- Я пытаюсь только продлить жизнь моему брату, - продлить жизнь вашему наследнику. - Он говорил не для того, чтобы защитить себя, но чтобы усилить свои доводы единственно возможным для этого способом.
- Ха! - Сирил рассмеялся над этим заявлением. - Ты думаешь только о себе, о своей земной жизни, а мой бесценный Габриэль посвящает себя великой цели.
Дэйр медленно покачал головой, и неровные концы черных волос, неумело подстриженные каким-то его товарищем по оружию, коснулись его широких плеч.
- Если бы я думал только о себе, разве я не приветствовал бы вероятный печальный конец вашего священного похода? Разве я не был бы заинтересован в возможной гибели Габриэля, когда его наследство, все ваше богатство, перейдет ко мне?
Хотя его отец был не способен понять разумность ни единого его слова, Дэйр сумел заронить сомнение в сердце Габриэля.
Сквозь зубы Сирил скомандовал:
- Убирайся с моих земель, наследуемых моим сыном.
- Хорошо. - Но холодок в лазурных глазах указывал на то, что Дэйр и не думает сдаваться. Он мерил отца насмешливым взглядом до тех пор, пока тот, будучи не в состоянии сломить молчаливую, но неколебимую его оборону, не отвел глаза.
- Я знал, что встречу здесь враждебность, и тем не менее отложил собственное путешествие, чтобы быть здесь, - продолжил наконец Дэйр таким бесстрастным тоном, что в нем слышалась лишь малая толика глубоко затаенной горечи. - Я приехал с единственной целью - убедить брата внимательно рассмотреть слабые стороны своего плана, хладнокровно обдумать его, - пока он подготовлен так плохо, что, скорее всего, кончится гибелью в песках.
Он молча посмотрел на того, к кому эти слова были обращены. Габриэль неподвижно стоял рядом с их отцом, и по унылому выражению его лица Дэйр понял, что не сумел поколебать его решительности. Обернувшись к своему седовласому противнику, Дэйр быстро закончил свою речь:
- Я выполнил свой долг. Совесть моя чиста. Теперь я возобновлю прерванное путешествие и уеду из Уайта как можно быстрее. Вообще уеду из Англии.
- Ну что ж, это конец, который доставит удовольствие и твоей матери, и мне. - Нимало не заботясь о том, какую боль испытывает его жена (как и все эти два с лишним десятка лет), Сирил гордо выпрямился, намереваясь сохранить хорошую мину перед чужими людьми. - Я не сомневаюсь, что это также будет приятно и твоей приемной семье. Твой отъезд из дому и из страны представляется мне заслуженной ссылкой.
Он с удовольствием еще раз рассказал всем о последнем злобном деянии Дьявола.
- Ссылка - заслуженное наказание тому, кто предал своего названного отца и покинул должность только ради того, чтобы удовлетворить свою жадность богатством и высоким положением, которое ему предложил более богатый и преуспевающий господин.
Удивленно подняв брови, Дэйр быстро взглянул на бледного Халберта, который так крепко прижал к себе Сибиллин, что та поморщилась. Дэйр понял, что барон боится, как бы он не стал поправлять отца. Иначе за ложным объяснением Халберта, почему его рыцарь спешно покинул Кенивер, обнаружится позорная правда. Напрасно Халберт боялся разоблачения. Дэйр примет ложное объяснение, иначе гордый барон окажется в очень неловком положении.
Дэйр не хотел, чтобы человек, которого он любил как своего единственного отца, платил такую цену за грехи других, - хотя это была бы плата скорее за прегрешение Сибиллин, чем его самого. С холодной усмешкой, но с теплотой в глазах Дэйр встретил взгляд Халберта.
В огромном зале воцарилось молчание, пока Дэйр быстро и смело шел через зал, прокладывая себе путь сквозь толпу расступавшихся перед ним любопытных гостей. Внимание всех было приковано к этому проклятому сыну, и ни один звук не нарушил гулкую тишину, покуда не стих сам отзвук его шагов вверх по ступеням.
Только после этого раздался шепот, все более и более усиливающийся. Рассказы, перемешанные со слухами о настоящих и мнимых прегрешениях Дьявола, были достаточно захватывающими, чтобы отвлечь внимание толпы от другой фигуры - поднимавшейся по той же самой лестнице.
Поднявшись на самый верх, Элис остановилась, чтобы перевести дух. Чуть не плача от сострадания, она наблюдала за человеком настолько сильным, что он не ошибался даже тогда, когда он, казалось, должен был и мог бы это сделать. Конечно, когда-нибудь он может сломаться, как ломались мощные опоры под непосильным грузом. Дэйр стоял к ней спиной и не видел, как она, снедаемая желанием уменьшить его боль, беззвучно проскользнула к нему в спальню, осторожно закрыла за собой дверь и просунула через ручку двери металлический прут, чтобы никто больше не мог сюда войти.
Чтобы отвлечься и немного унять обиду, вновь нанесенную ему отцом, Дэйр сосредоточил все внимание на таком простом занятии, как сбор пожитков. Занятый этим, он не заметил присутствия Элис. Собравшись, он стянул с себя сначала верхнюю алую тунику, и тут же - черную нижнюю. Обычно аккуратный, он отвернулся и швырнул одежду в мешок, лежавший на кровати, потом вытащил оттуда домотканую рубаху.
Элис молча глядела на его красивый полуобнаженный торс. Да, она видела его и раньше. Но воспоминания об этом были несравнимы с чувствами, которые поднялись в ней сейчас при виде его мощных мускулов.
Не надеясь больше на себя, Элис прислонилась всем телом к двери, так как ноги ее уже начали подкашиваться. Или она сейчас заговорит с ним, или надо срочно бежать отсюда, пока не случилось непоправимое. Решаться скорее, говорило ее разгоряченное сознание, пока ему не пришло в голову начать раздеваться дальше. Да, он представлял для нее серьезную опасность, но не из-за своих грехов, а из-за ее собственных неправедных желаний. Ее прежнее невинное стремление обнять его и согреть теплом своих зеленых глаз, заглядывая снизу вверх в его глаза, давно уже уступило место более сильному желанию оказаться в его объятиях совсем с другой целью. Чтобы побороть оба эти желания, она намеренно начала с оскорбления.
- Итак, вы опять бежите? - Она надеялась, что эта незаслуженная колкость пронзит его щит, сделанный из насмешек, и откроет ей путь к тому, что внутри. Но по тому, как рубаха затрещала в его сильных руках, внезапно сжавшихся в кулаки, а мускулы на руках и обнаженной груди напряглись, она поняла, что слишком резко заговорила с человеком, который и так был близок к срыву.
Несмотря на то что Дэйр был потрясен неожиданным присутствием Элис, он молча уставился на свои побелевшие пальцы, так сильно схватившиеся за грубую материю. Это обвинение, сделанное человеком, мнение которого значило для него больше всего на свете, привело к тому, что он чуть не вышел из себя, что случалось с ним крайне редко. Только когда ему удалось справиться с собой, он взглянул на Огненную Лисицу, которой следовало бы лучше знать его, прежде чем бросать ему вызов. Глаза его настолько сузились, что под густыми ресницами с трудом можно было различить их голубизну. Он неторопливо изучал своего неосмотрительного противника, едва не доведшего его до бешенства. Она была всего в двух шагах от него.
- Бегу? - Это слово было скорее холодным отрицанием, чем вопросом. - Я не бегу. Я просто избавляю мою "любящую" семью от своего назойливого присутствия, чтобы они могли свободно отпраздновать заклание "призванного Богом". Это больше похоже на пир, прославляющий жертву Габриэля, возложенную на алтарь честолюбия нашего отца.
Почувствовав его боль, теперь уже настолько сильную, что ее нельзя было бы скрыть даже от посторонних, не настроенных на его волну так верно, как она, Элис увидела, что не только не уменьшила, но, напротив, усилила его скорбь. Безотчетно Элис поддалась своему первоначальному желанию утешить его лаской. Не думая больше о том, к чему это может привести, она чуть приблизилась и обвила его руками, потом потянулась и нежно погладила густые черные волосы, как мать, утешающая ребенка.
Дэйр не ожидал такого от своего недавнего противника и не мог пошевелиться. Сбитый с толку этой внезапной переменой в ней, он не мог совладать с грешными мыслями, когда его долгожданный запретный сон начал сбываться. Он крепко обнял прелестную жену-девственницу, прильнувшую к нему и, очевидно, не осознающую, каким искушением она была и какую жажду в нем вызывала. Он отчаянно пытался еще ближе прижать ее к себе и вкусить сладость поцелуя.
Дэйр крепко сжимал ее в объятиях. Но он мысленно строго приказал себе остудить пыл, который разжигала в нем женщина, по закону принадлежавшая другому. В ее робком ответе на его чувства во время невинной сцены в саду Кенивера он увидел большую опасность - бесчестье для неверной жены и тяжкий грех на его собственной совести, - что даже его дьявольское имя будет запятнано. Вот что ожидало их, овладей он целомудренной, но уязвимой для его ласк чужой женой. Сознавая это, он поклялся, что даже если они встретятся вновь, он призовет все свое хладнокровие, чтобы такого не случилось. Но сейчас он, прослывший храбрым и несгибаемым воином, испугался, что даже его решимость и тем более снаряжение не помогут ему противостоять этому пешему врагу. Он почувствовал, как сдается перед этой маленькой, хрупкой женщиной.
Как только сильные руки обняли ее, Элис поняла свою ошибку. Но вместо того, чтобы вырваться из его жарких объятий, она обрадовалась их возбуждающей силе и со вздохом растаяла в них. Дэйр так скоро уедет, и никогда больше она не испытает блаженства побыть с ним наедине. Такую драгоценную возможность нельзя упускать. Отбросив все сомнения, она утонула в его глазах. Она перебирала черные, как ночь, кудри, пока ее пальчики не легли, утомленные, на его широкие плечи. Осознавая скрытую силу его железных мускулов, она поднялась на цыпочки и подставила губы для поцелуя.
Дэйр не просто принял этот добровольный дар, но прежде оставил губами жгучий след на волнующем изгибе ее шеи, обнажившейся из-за того, что она высоко подняла подбородок. Элис была так удивлена горячностью, скрытой в его неожиданной ласке, что даже не заметила, как Дэйр сумел снять с нее барбет и вуаль. Роскошные волосы, стянутые на затылке в узел, заиграли в мерцающем свете свечи. Дэйр запустил пальцы в огонь ее волос и наклонился, чтобы взглянуть на вспыхнувший краской овал ее лица, обрамленного рыжеватыми кудряшками, недостаточно длинными, чтобы быть убранными в прическу. Он испытывал наслаждение, видя нескрываемое желание в затуманенных страстью глубоких зеленых глазах, а ее немая мольба о запретных восторгах вызвала у него на губах медленную, чувственную и опасную улыбку, которую Элис так хорошо помнила.
Элис, сдаваясь, опустила ресницы. Она хотела быть еще ближе к нему. Когда она прильнула к его губам, она почувствовала, как и во время их объятия, приближение чего-то волнующего и грешного, чему противостоять она не могла - ни тогда, ни сейчас, когда опять оно подступило так близко.
Опьяненный ее свежим, как весна, ароматом, Дэйр наклонился, чтобы испить персиковый нектар ее уст в череде медленных, мучительных поцелуев. Элис негромко вскрикнула, когда наслаждение лишило ее почвы под ногами. Не вняв тихому и почти побежденному голосу благоразумия, Дэйр ответил на ее призыв еще более страстными поцелуями. Когда Элис уже почти теряла сознание, Дэйр снова поставил ее спиной к закрытой двери. Обняв ее за плечи, он нагнулся к ней так, что его сильное тело прижалось к ее телу в горячем тесном объятии, а губы не переставая пожирали ее уста. Элис застонала. Она вся дрожала и благодарила только крепкие дубовые доски, на которые опиралась, потому что последние слабые силы покинули ее.
- Дэйр! Ты здесь, Дэйр? - Они услышали тихий голос Габриэля из-за закрытой двери. - Мне нужно поговорить с тобой, брат, пока ты не уехал. Прошу тебя, открой.
Его голос прервал их объятия, и некоторое время они не могли пошевелиться. С глазами, затуманенными желанием, и губами, дрожащими от его поцелуев, Элис уставилась на Дэйра. Но он тоже не мог немедленно перейти от чувственного забытья к решительным действиям.
Наконец, справившись с тяжелым дыханием, Дэйр сумел ответить:
- Мне нужно побыть одному, брат.
Слова прозвучали гораздо более резко, чем обычно. Застигнутые врасплох в своей страсти, они не расслышали, как Габриэль пытался войти в спальню. Неприятная возможность быть обнаруженным здесь Габриэлем вдвоем с Элис, которую явно снедала разбуженная им страсть, подействовала на него, как ушат ледяной воды. Она обрушилась на него и смыла все следы теплоты и мягкости. Он не может позволить и не позволит Элис быть опозоренной их грехом, который допустил он по своей слабости, ни перед кем, и тем более перед ее любящим и чрезвычайно набожным старшим названным братом.
- Обещаю, что найду тебя до моего отъезда, а сейчас иди и позволь мне побыть одному.
Хотя Элис сожалела о прерванном удовольствии, она понимала, что Дэйр заботится о сохранении ее доброго имени.
Пока в коридоре слышались удаляющиеся шаги, он пристально смотрел на нее. Желанное видение, бывшее так близко от него, - губы, дрожащие от его поцелуев, и глаза, опьяненные более сильной страстью, чем когда-либо раньше. Но доказательство его победы наполнило Дэйра не радостью, а таким острым чувством вины, что оно проникло в его душу. Душу? Как с радостью объявил бы всему свету его отец, у дьявола нет души. Уголок его рта непроизвольно приподнялся.
- Я действительно дьявол, как считает мой отец. Я был им с момента рождения, а сейчас я это опять доказал. Я бы лишил вас невинности, если бы не вторжение моего ангельского брата, несомненно посланного небом.
Желая стряхнуть с себя дурман страсти, Элис покачала головой, в то же время распаляя свой гнев, чтобы опровергнуть его дерзкое заявление.