Потом они с дикой страстью целовались. Верона была напугана чертой, которую Стефан называл "языческой" и которая, как это не парадоксально, воспринималась как строго пуританская. Страсть и борьба тех дней, духовная и физическая, вернулись теперь пылающим потоком воспоминаний к девушке, собиравшейся замуж за Форбса Джеффертона. Верона словно приросла к полу, глядя на сказочный портрет, ненавидя его, себя и Стефана, за то, что он прислал его.
Форбс читал карточку, приложенную к посылке.
"Я не могу создать ничего лучшего, чем эта работа. Поэтому посылаю тебе ее с искренними пожеланиями счастья.
Стефан."
– Боже мой! – воскликнул Форбс, оторвавшись от карточки и снова взглянув на портрет. – Какая жуткая штука. Это ужасно похоже на тебя, однако, я не знаю, нравится мне картина или нет… Ты здесь как… Даже не знаю, как сказать.
Он рассмеялся и посмотрел на Верону. Она пыталась тоже рассмеяться, но выглядела смущенной и была странно бледна.
– Я знаю, что ты имеешь в виду… Мне здесь подходит определение "язычница", я полагаю.
– Да, – согласился Форбс. – Думаю, да, – и добавил:
– Мне не нравится.
– А ты не считаешь меня язычницей, Форбс?
Он посмотрел на Верону, не понимая ни ее смеха с истерическими нотками, ни намеков, коробивших его.
– Нет, это не то слово, которым можно тебя описать. Ты совсем другая.
Верона сжала руки, испугавшись своей дрожи. Форбс имел о ней самое высокое мнение. Для него она была совершенством, а для Стефана нет, разве только что в физическом смысле. Но хорошо ли Форбс знает ее? Узнает ли он когда-нибудь ее по-настоящему? Стефан буквально видел ее насквозь.
– Кто этот парень, Стефан Бест? – спросил Форбс.
Верона услышала свой голос, как бы со стороны:
– Ты знаешь. Я рассказывала тебе о нем как-то… Один из… Из моей компании художников. Лучший художник из всех. Когда-нибудь он станет знаменитым. Так все говорят. Этот портрет может оказаться очень ценным, – Верона нервно усмехнулась.
Форбс, нахмурившись, словно его что-то беспокоило, снова посмотрел на холст. Он всегда видел Верону в ангельском свете, и никогда не замечал в ней чувственную молодую женщину, нарисованную этим человеком, Стефаном Бестом. Форбс был человеком естественных, здоровых инстинктов, без воображения или чувственности. Однажды затвердив у себя в голове какую-либо идею, он становился невероятно упрямым. Ничто не могло заставить его поверить, будто Верона могла на самом деле выглядеть, как эта девушка на картине.
Воцарившееся между молодыми людьми молчание было почти неловким. Оба тревожно смотрели на портрет, не высказывая своих мыслей.
Произошла еще одна вспышка воспоминаний. Как-то Верона сидела перед Стефаном. Он только что закончил рисовать ее и сказал… Она помнила, как Стефан снял очки, потер пахнувшей краской рукой глаза и вдруг посмотрел на нее немного насмешливо.
– Этот портрет не понравится никому, кроме меня и критиков, потому что никто тебя так не воспринимает, мой ягненок. Видишь ли, для мира ты, главным образом, розочка, которую нужно рисовать с лилией в ручках. Девушка, которой Суинберн адресовал бы эти слова: "Лилии и томность добродетели…" Но я знаю, что существует другая Верона, борющаяся за самовыражение. Художник… настоящая женщина, невероятно отзывчивая к красоте… страстная женщина, достойная "роз и восхищения"! Это твое очарование – те две разные Вероны, и я люблю обеих. Однако я нарисовал слишком много лилий. Здесь же розы и восторг. Никогда не расстанусь с этим портретом.
Каждое слово, произнесенное тогда Стефаном, вернулось сейчас к Вероне с невероятной ясностью в этот неожиданный момент. И она испугалась их эффекту.
Верона взяла Форбса за руку и потянула от картины.
– Нам не нужно вешать ее или показывать кому-нибудь. Если хочешь, я отошлю ее обратно Стефану, – тихо проговорила она.
Форбс коротко усмехнулся.
– Это невежливо, дорогая. Все-таки, свадебный подарок. И, признаться, в портрете все же что-то есть от тебя. Но…
Верона перебила его:
– О, не волнуйся об этом. Давай не будем тратить время…
Он не заметил, что она расстроена, но мужская рассудительность в ее выводе польстила ему. Форбс забыл о картине, обнял Верону и поцеловал ее со сдержанной страстью.
Когда миссис Лэнг вернулась домой, Верона отдала ей портрет. Миссис Лэнг предложила:
– Давай посмотрим.
– О, тебе не понравится, – быстро проговорила дочь. – Я не буду смотреть. Возьми его, мама, и унеси куда-нибудь.
Миссис Лэнг взглянула на Верону, Возбужденная нотка в голосе девушки встревожила ее.
– Боже милостивый, Верона, что случилось? Ты выглядишь очень усталой, дорогая. Иди ложись в постель. Ты переутомилась, нельзя же тебе завтра выглядеть больной.
– О, мама, не беспокойся, – сказала Верона и выбежала из гостиной.
Когда миссис Лэнг пересказала эту историю своему мужу, тот просто рассмеялся.
– Нервы, дорогая. Осмелюсь напомнить, что перед нашей свадьбой у тебя тоже был нервный срыв. Оставь девочку в покое. Так будет лучше.
И миссис Лэнг оставила Верону, но очень забеспокоилась, обнаружив, что дочь вместо того, чтобы пойти в свою комнату и, как собиралась, заняться упаковкой вещей, ушла из дома. Женщина могла только догадываться, что Верона страдала, согласно предположению ее отца, от нервного срыва и отправилась в Хит, где очень любила прогуливаться.
Но день для прогулок был совсем неподходящий. Утро выдалось хмурое, а сейчас еще пошел дождь. Это не обещает хороший день завтра, подумала миссис Лэнг, не понимая, зачем Вероне понадобилось выходить под дождь.
Глава 6
Стефан работал над обложкой книги. Это, по его понятиям, был вид коммерческого искусства, но заниматься им приходилось, поскольку за работу платили деньги.
Стефан рисовал, соревнуясь со временем, поскольку в комнате быстро темнело. Шел сильный дождь. Стефан не любил стук капель по окнам. Дождь всегда вызывал у него депрессию и, казалось, был связан с самыми неприятными моментами его жизни. Стефан ненавидел дождь еще маленьким мальчиком, и, глядя из окна школы на мокрый асфальт пустынного двора или лужи на игровой площадке, чувствовал себя слабым и несчастным. Он ненавидел школу, и ему казалось, что по дороге в нее всегда шел дождь, поскольку школа была связана для него с рабством, с лишением свободы. Свобода же являлась для души Стефана самым дорогим. Он сожалел, что не имел ее в течение военных лет. Стефан ненавидел жизнь на море во время дождя – необходимость ходить промокшим до костей в холодные дни, в штормовую погоду на северном море была для него пыткой. Дождь шел почти целую неделю, когда его мать умирала в агонии, которую ему никогда не забыть. Он помнил, как сидел у ее постели, держал обессилевшую руку, удивляясь, почему такой хороший, прекрасный человек должен так дьявольски страдать.
Иногда, работая в дождливый день, как сегодня, Стефан включал радио и пытался заглушить стук капель музыкой.
Он отложил кисти, отступил назад, взглянул на трехцветную иллюстрацию и нашел ее в некотором смысле удавшейся, зная, что она принесет ему десять иди двенадцать фунтов. Но Стефан ненавидел такую работу.
В дверь позвонили. Стефан нахмурился. Если это опять миссис О'Коннор пришла беспокоить его, он ее задушит. С тех пор как Стефан отдал женщине портрет Пэтси, она ходит и скулит, прося его закончить картину. Но он больше не позволит девочке войти в мастерскую после того, что ему сказали.
Стефан открыл дверь. Когда свет в холле упал на фигуру Вероны, его сердце дико вздрогнуло, а осунувшееся лицо вмиг побледнело.
Верона робко, словно извиняясь, посмотрела на него. На девушке были короткий меховой жакет и шапочка, в которых она ездила на ланч с Форбсом. Стефан очень редко видел ее в таком наряде. Как правило, в Академию или сюда, в мастерскую, Верона приходила в пальто цвета морской волны. Но сейчас девушка не казалась симпатичной. Мех намок от дождя. Сама она тоже выглядела промокшей и измученной.
Вдруг Стефан нарушил тишину, откинув голову назад и громко, продолжительно рассмеявшись.
– Разрази меня гром! Чем я заслужил такую честь, мисс Лэнг? Прекрасная невеста посещает бывшего приятеля накануне свадьбы. Великолепный материал для "Ne of the wor", a?
Верона почувствовала, как забилось ее сердце, а все тело задрожало от волнения. Она представляла, что испытает, увидев Стефана снова, и теперь знала точно. Это было потрясающе. Это разорвало пузырь ее прекрасного условного счастья и гордости за предстоящую свадьбу, за все сделанные приготовления. Верона не хотела выходить замуж за Форбса.
Она по-прежнему любила Стефана Беста. Она всегда любила его. Маргарет была права. Теперь, когда Верона услышала язвительный, знакомый смех Стефана и увидела любовь в его прекрасных глазах, а за ним все тот же беспорядок мастерской, она ощутила прилив своей старой любви к нему. Девушка почувствовала, что пришла домой.
– Стефан! – прошептала Верона. Он изящно поклонился.
– Входи, дорогая. Ты выглядишь, как заблудившийся котенок. Присядешь у моего камина и выпьешь молочка? Сожалею, но сливок нет. Надеюсь, ты не забыла, что когда посещаешь меня, попадаешь в трущобы?
Верона сняла свой промокший жакет, бросила его на пол и остановилась перед Стефаном. Она дрожала, ее лицо пылало, а глаза казались огромными. Затем Верона громко произнесла:
– Я не могу больше, Стефан. Он недоверчиво посмотрел на нее и спросил тихим, почти угрожающим голосом:
– Что ты имеешь в виду?
Верона разглядывала Стефана. На нем были вельветовые брюки и пропахшая краской фуфайка для игры в поло, в которых она видела его много раз. Темные волосы растрепались.
Рыдание рвалось из ее горла. Верона сделала шаг вперед и увидела, как на длинной, милой шее Стефана бьется пульс.
– Я не могу выйти за Форбса. Я все еще люблю… тебя.
Опять воцарилась мертвая тишина. Затем Стефан отступил на шаг назад и покачал головой.
– О, нет, моя дорогая, нет. Ты не можешь так поступать со мной.
– Как поступать, Стефан?
– Приходить сюда и говорить подобные вещи. Ты сумасшедшая. Да, я люблю сумасшедших, сам сумасшедший, но не до такой степени. Мне понадобилось так много времени, чтобы привыкнуть жить без тебя. Не собираешься же ты все начать сначала. Просто у тебя нервный срыв.
– Нет, – возразила Верона, задыхаясь. – Форбс был со мной днем, когда принесли… твою картину. Он не понял ее. Он ее возненавидел, и теперь я знаю, что не могу выйти за него.
– Почему же он возненавидел картину? – спросил Стефан с неожиданным любопытством.
Верона с пылающими щеками беспомощно развела руками.
– О, по многим причинам. Я не спрашивала его, но смогла все увидеть. Теперь могу смело сказать: он не знает той Вероны. Не поймет ее.
Еще одно мгновение тишины. Стефан не сводил глаз с Вероны, затем недоверчиво усмехнулся.
– Не говори мне, что у него не было времени обнаружить огонь подо льдом.
– О, как ты ужасен! – произнесла Верона низким, страстным голосом и сцепила руки за спиной, словно школьница, которую бранят.
– Хорошо. Согласен. Я всегда был ужасным. Но ты нашла настоящего джентльмена в твоем галантном майоре. Почему же ты приходишь сюда и говоришь, что не можешь выйти за него замуж? Он плохо занимается с тобой любовью?
– Стефан, – со стоном проговорила Верона, – не будь грубым. Я почти потеряла голову.
– Вот что я тебе скажу. Лучше оденься, отправляйся домой и приди в себя.
– Нет. Я же говорю тебе, что сегодня днем поняла: я не могу этого вынести.
– Послушай, Верона, – сказал Стефан, – твое заявление очень серьезно. Завтра у тебя свадьба. Ты хочешь сказать, что собираешься все испортить?
– Да, – прошептала она. Ее лицо излучало горячий, лихорадочный свет.
– Только потому, что парню не понравился твой портрет моей кисти, или потому что, его негативное отношение к картине свидетельствует о том, что он тебя не понимает?
Верона покачала головой.
– Не только поэтому. Я… просто не думаю, что наш брак окажется удачным.
– Ты хочешь сказать, что тебе не понравится твой дебют в армии?
– О, не надо анализировать все именно так. Я сама себя не понимаю. Форбс очень внимателен ко мне, но я не могу без тебя. Стефан, это правда. Я хочу вернуться к своей старой жизни здесь…
Она обвела рукой мастерскую и слезы медленно покатились по ее щекам.
Стефан прижал ее к себе, целуя со старой, дикой страстью, проводя пальцами по ее волосам, как часто делал раньше, пока не почувствовал маленькие, гладкие косточки черепа. Верона вдруг ощутила слабость и повисла у него на руках.
– Позволь мне сесть, Стефан.
Он подвел ее к креслу и помог сесть, затем опустился рядом на колени и стал потирать ей пальцы, пытаясь немного согреть их.
– Бедняжка.
Слезы застыли у Вероны на ресницах. В мастерской ужасно холодно, но она не чувствовала этого.
– Я не могу выйти за него, правда, Стефан?
– Нет, если ты его не любишь… Я думаю так. Стефан склонил голову.
– И я так думаю, – прошептала Верона.
– Ты уверена, что это не простая реакция?
– Ты же знаешь, что это не правда.
– Тогда почему ты согласилась на помолвку с ним? Если ты любила меня, почему ушла?
– Ты знаешь ответы на все эти вопросы. Стефан отпустил ее руки, встал и направился к столу, ища сигарету, но нашел только окурок. Он зажег его, вернулся и остановился, глядя на Верону.
– Будь я проклят, но я понимаю тебя. Верона жалобно взглянула на него.
– Но ты понимаешь, понимаешь… а он нет. У нас нет ничего общего.
– Но ты знала это еще перед помолвкой.
– Я думала, все обойдется, – беспомощно отозвалась Верона.
– Я же говорил тебе, что так не бывает. В тебе очень много от художника.
– Все это неважно по сравнению с тем фактом, что я люблю тебя.
Резкие черты лица Стефана стали мягче. Он снял очки, положил их на столик, сел на подлокотник кресла, обнял Верону и прижал к себе.
– Чудесно после шестинедельного кошмара слышать от тебя подобные вещи. Но какой в этом смысл?
– Ты больше не любишь меня?
Стефан вскочил с подлокотника и крикнул:
– Маленькая дурочка… замолчи! Ты прекрасно знаешь, что я люблю тебя. Как ты думаешь, чем я тут занимаюсь? Наслаждаюсь самим собой? Да, я скажу тебе… я не делаю ничего, только рисую… Когда кончались занятия, я начинал рисовать и работал до тех пор, пока не отказывали глаза. Изводил себя… пытался забыть о тебе, покупающей приданое, чтобы выскочить за этого майора Джеффертона.
– Я хочу вернуться. Он посмотрел на Верону.
– Вернуться к чему?
Девушка покраснела, и ее ресницы опустились. Стефан знал, что в таких случаях Верона очень неуверена в себе. Прежняя, медлительная Верона.
– К нашим отношениям, – сказала она.
Стефан швырнул окурок в камин.
– Нет, ты хочешь выйти замуж за меня вместо Форбса.
Верона облизнула сухие губы. Все ее тело дрожало.
– О, Стефан, ты способен быть ужасно жестоким.
– Не таким, как ты… Прийти сюда опять…
– Но я же сказала, что люблю тебя! – воскликнула Верона. – Я так много хотела сказать тебе… попросить тебя… Мы расстались… и сегодня днем я поняла, что это невыносимо.
– Я все понял еще в тот день, когда ты стала наступать на меня. Но я сказал тебе тогда и скажу снова: я не могу жениться на тебе, Верона. Не могу, – добавил Стефан низким, напряженным голосом. – Я люблю тебя. Ты знаешь это, но положение не изменилось. Живопись для меня – все. Я должен быть свободен, чтобы заниматься ею. Я не могу и не стану брать на себя ответственность за жену, которую мне не удастся содержать, и которая будет мешать мне различными бытовыми проблемами… Возможно, даже еще ребенок… Это убьет во мне вдохновение. Я не готов для этого. Мне мучительно отказывать тебе, но я должен.
Верона сидела, съежившись, опустошенная. Он говорил уже известные ей вещи, которые причиняли боль и раньше, но сейчас страдания оказались сильнее.
– Ты хочешь выйти за меня замуж, не так ли? – спросил Стефан.
– Да, – произнесла она, задыхаясь.
– А если я попрошу тебя приходить сюда и быть иногда моей любовницей, ты откажешься… верно?
Верона выглядела ужасно, словно Стефан пытался убить ее.
– Я не хочу… Но если нет другого выхода… – пробормотала девушка.
– Нет! О, нет! – воскликнул Стефан. – Прекратим это. Я не позволю тебе. Я знаю твои чувства и не стану принимать на себя ответственность за них. У тебя есть принципы, и тебе лучше придерживаться их. Чтобы мы ни делали, ради Бога, давай придерживаться наших принципов, в противном случае мы погибнем.
Верона сделала жест отчаяния.
– Однако ты отговаривал меня от замужества с человеком, который имеет некоторое положение в обществе и может содержать меня.
– Давай не будем опять возвращаться к этому. Это замкнутый круг, – сказал Стефан сердито. – Ты знаешь альтернативу, и я не позволю тебе вернуться на условиях, о которых ты говорила. Я совершил ошибку, спросив тебя об этом. Если ты не хочешь выходить за Форбса Джеффертона, не выходи. Я буду последним, кто посоветует тебе это, если ты его не любишь. Но ты не можешь жить со мной.
Верона опять начала поеживаться.
– Тогда давай продолжим все, как было раньше, – прошептала она. – Ведь мы были по-своему счастливы.
Стефан стиснул зубы.
– Я никогда не был счастлив по-настоящему. Я всегда хотел большего, и ты знаешь это. И ты не была счастлива, иначе не стала бы связывать себя с другим человеком.
– О, я так запуталась! – простонала Верона и закрыла лицо руками.
Стефан, глубоко вздохнув, закрыл глаза, словно свет причинял боль. Он выглядел смертельно усталым и, наконец, сказал:
– Лучше иди домой и подумай обо всем хорошенько. Но не проси меня оставить тебя здесь. Я хочу этого. Я хочу этого больше всего на свете, но все закончится твоей ненавистью ко мне. Твои родители не любят меня и мое окружение. Ты станешь чужой для них. Ты будешь жалкой и несчастной. Твоя прекрасная картина нашей совместной жизни нереальна. Осмелюсь предположить, что тебе даже могут доставлять удовольствие посещения моей мастерской и наши страдания, как это было в последний год. Но я больше не могу это принять. Сомневаюсь, что и тебя все устраивает, – добавил Стефан низким голосом. – Ведь язычница все же заключена в тебе, правда?
Вдруг Верону начало знобить.
– Я пойду, – произнесла она.
– Мне очень, очень жаль, дорогая.
– Мне тоже жаль, – прошептала Верона. – Прости меня за этот визит.
– Только не торопись и не порть себе жизнь из-за меня.
Верона высвободила свои руки, взяла жакет, шапочку и надела их. Ее движения выглядели автоматическими. Верона поежилась, ощутив влажность жакета.
– Не нужно доводить дело до драматической простуды, дорогая, – сказал Стефан. – Я поймаю тебе такси. Дождь все еще льет.
Они молча спустились по лестнице. Потом Верона долго стояла, поеживаясь, пока Стефан под дождем ловил такси. Наконец он вернулся, промокший, с прилипшими ко лбу волосами. Капли катились по его усталому лицу. Стефан снял забрызганные, затуманившиеся очки, и на мгновение его большие, прекрасные глаза взглянули на Верону с выражением скрытого голода.