- Ну что ты тут стоишь на этом пронизывающем ветру? - сказала она нерешительно. - Но... я, к сожалению, не могу пригласить тебя войти в дом, мой мальчик, и право...
- Не беспокойся обо мне, бабушка, и сама не стой на сквозняке.
Она смягчилась. Но что она могла поделать? Как все женщины, старая леди не могла не поддаться обаянию Роланда. Он всегда был предан ей, заботился о ней. Ничего удивительного, что Жонкиль полюбила его и вышла за него замуж. Миссис Риверс жалела Жонкиль.
- Ролли, - сказала она, - я не думаю, что ты чего-нибудь добьешься. Жонкиль не простит тебя. Ты сильно обидел ее. Ты должен дать ей свободу и снова уехать.
Но пока говорила, она отмечала, каким измученным выглядит красивое лицо Роланда при сером дневном свете, какой он усталый и несчастный. Сердце ее болело о нем. Он был ее собственная плоть и кровь.
Однако ей не удалось продолжить этот разговор. Твердые быстрые шаги по полированному дубовому паркету позади нее заставили ее вздрогнуть и оглянуться.
- Генри! - произнесла она испуганно.
- Ну, сейчас начнется, - тихо проговорил Роланд.
Генри Риверс быстрыми шагами подошел к двери и горящими от ярости глазами уставился на человека, стоящего в дверях.
- Ты! - сказал он. - Что ты здесь делаешь? Убирайся!
Роланд спокойно встретил взгляд Генри Риверса.
- Я не собираюсь убираться, дядя Генри, - сказал он. - Я приехал, чтобы увидеть мою жену, и я увижу ее.
- Ты уже встречался с ней. Она в библиотеке. Я только что разговаривал с ней. Она сказала мне, что ты здесь и что она предпочитает больше не разговаривать с тобой. Не о чем больше говорить. Она должна получить свободу, и, ей-Богу, ты ей дашь ее. Ты - мерзавец!
Миссис Риверс схватила его за руку.
- Тихо, тихо, Генри, - сказала она обеспокоенно. - Не кричи, пожалуйста. Ты хочешь, чтобы слуги услышали, хочешь скандала?
- Мне безразлично, кто меня слышит! - отчеканил мистер Риверс в ответ; лицо его побагровело, скулы ходили ходуном. - Пожалуйста, мама, иди в дом и предоставь мне самому разобраться с этим молодым негодяем.
- Ты можешь обзывать меня, дядя Генри, но это ничего не изменит, - сказал Роланд невозмутимо. - Будь я на твоем месте, я бы воздержался от этой ссоры. Я не хочу устраивать скандала и не хочу, чтобы ты втягивал меня в скандал. Я хочу видеть Жонкиль.
- Ты не увидишь ее. Она не хочет! - закричал мистер Риверс. - Ты сделал все, что мог, чтобы испортить ее жизнь и причинить страдания мне, пытаясь увести мою приемную дочь. Но ты не добьешься своего. Я не позволю Жонкиль уйти. Она хочет уехать и зарабатывать себе на жизнь сама, но я не разрешу ей! Она - моя наследница! Но ты аннулируешь брак, слышишь? Я не хочу, чтобы деньги, которые она получит, достались тебе.
Роланд напрягся.
- Мне не нужны твои деньги, дядя Генри, - сказал он. - Пойми это. Я не хочу ни одного пенса из них. Я намерен сам зарабатывать. Но мне нужна моя жена.
Мистер Риверс задыхался от ярости. Его глаза чуть не вылезали из орбит. Он забыл, что говорил ему врач в Висбадене. Забыл, как его предупреждали, чтобы он не давал волю своей горячности. Вид племянника, которого он ненавидел и который стоял в дверях так спокойно и так хладнокровно требовал Жонкиль, привел его в ярость.
- Убирайся, - сказал он хрипло. - Ты слышишь, Роланд Чартер? Вон! Вон из моего дома, чтобы я тебя не видел, слышишь!
- Генри! Генри! - вскричала его мать.
Мистер Риверс направил трясущийся палец на Роланда.
- Ты слышишь меня?! - закричал он. - Убирайся, или я позову садовников и заставлю их вышвырнуть тебя отсюда!
Роланд твердо смотрел ему в лицо, не теряя самообладания.
- Девять лет тому назад ты приказал мне уйти из дома, и я ушел, - сказал он. - Но теперь я не мальчик, и я не боюсь тебя, дядя Генри. Я не уйду без Жонкиль.
- Она не пойдет с тобой, а если она захочет уйти, я ей не позволю. Убирайся, черт возьми!
- Генри! - пыталась протестовать миссис Риверс.
Мистер Риверс двинулся к племяннику, сжав кулаки и подняв руки над головой; похоже, что он хотел ударить Роланда. Щеки и даже губы Риверса стали фиолетовыми. Вдруг он прижал руку к сердцу. Его выпученные глаза смотрели удивленно, потом испуганно.
- О!.. - задыхался он. - О...
- Генри, что с тобой?! - воскликнула миссис Риверс, испуганная его видом.
Он не ответил. Судорога исказила его черты. Он рухнул на пол и остался лежать без движения.
Старая миссис Риверс закричала:
- Генри! Генри! Сын мой!
Затем позвала еще отчаянней:
- Жонкиль, о Жонкиль, иди скорей!
Жонкиль в течение всего разговора стояла в дверях библиотеки и, дрожа всем телом, слушала гневный голос приемного отца. Теперь, в ответ на крик миссис Риверс, кинулась в прихожую, увидела Роланда, стоящего на коленях рядом с распростертым на полу телом своего дяди, и испуганно вскрикнула:
- О, что случилось?
Миссис Риверс протянула к ней трясущуюся руку:
- Моя дорогая, доктора, быстро, у твоего отца удар... - начала она.
Но Роланд покачал головой. Медленно поднимаясь на ноги, он переводил взгляд с бабушки на девушку.
- Я думаю, что доктор уже не поможет, - сказал он. - Это больше, чем удар, бабушка. Это паралич сердца.
- Ты хочешь сказать, что он мертв?
Роланд наклонил голову.
Глава 11
Жонкиль бросилась вперед и упала на колени у неподвижного тела Генри Риверса.
- Он не мог умереть, о, он не мог умереть! - выкрикивала она.
Но одного взгляда на белое лицо и широко открытые неподвижные глаза ее приемного отца было достаточно, чтобы убедиться, что Роланд был прав. Дрожа всем телом, Жонкиль встала на ноги и пошатнулась; казалось, она сейчас упадет в обморок. Роланд поддержал ее. Но это прикосновение ударило ее, как током. Она оттолкнула его, испепеляя горящими глазами.
- Не смей дотрагиваться до меня! - сказала она. - Ты это сделал... Ты убил его... ты... ты.
- Успокойся, Жонкиль! - прервала ее миссис Риверс.
Старуха уже обрела свою обычную прямую осанку. Она, мать умершего, была самой спокойной из троих, стоявших над распростертым телом. Только на мгновение боль потери захлестнула ее, она оглянулась на много лет назад и увидела Генри не суровым, нетерпимым мужчиной, а маленьким мальчиком, ребенком, которого она любила и которым так гордилась. Но вот слабость прошла. В Генриетте Риверс проявился спартанский дух. Она всегда подавляла свои чувства, считала проявление личных переживаний на людях дурным тоном. Суровое самовоспитание помогло ей сохранить выдержку в час испытаний. Ей было трудно, но лицо ее было будто высечено из гранита, руки опущены вдоль тела, голову она держала прямо.
- Не надо истерик, пожалуйста, Жонкиль! - сказала она тихо. - Сейчас не время и не место обвинять Роланда. Кроме того, нелепо говорить, что он виноват в смерти своего дяди. Генри убила его собственная неуправляемая горячность. Он уже несколько месяцев страдал от болезни сердца. Врачи в Висбадене предупреждали о необходимости сохранять спокойствие. Иди в свою комнату, моя дорогая девочка, если хочешь дать волю своим чувствам. Роланд, будь добр, сейчас же позвони доктору Конуэю. Его номер - Чанктонбридж, три.
Самообладание Генриетты Риверс оказало успокаивающее действие на Жонкиль и на Роланда. Упрек бабушки заставил ее вспыхнуть.
- Прости, бабушка, - сказала она тихо, не глядя больше на Роланда. - Я забылась. Я позвоню доктору Конуэю.
Она поспешила к телефону. Через минуту миссис Риверс и Роланд услышали ее голос, теперь совершенно ровный. Она просила местного врача срочно приехать в Риверс Корт.
Роланд не произнес ни слова с тех пор, как он сказал бабушке, что Генри Риверс умер. Очень бледный, он стоял и не отводил взгляда от тела своего дяди. Он никогда не любил его, между ними никогда не было дружеских отношений, но он, естественно, был потрясен и расстроен его внезапной смертью. Страшно видеть, как внешне здоровый, сильный человек, только что стоявший перед тобой, вдруг падает мертвым к твоим ногам.
Роланд хотел закурить, чтобы успокоить нервы, но, повертев в руках портсигар, сунул его обратно в карман, не вынув сигареты, и подошел к бабушке.
- Бабушка, - сказал он, откашливаясь, - иди сядь. Не стой здесь. Может быть, мне позвать кого-нибудь из слуг помочь перенести дядю Генри наверх?
- Нет. Пусть останется здесь до прихода доктора. Лучше пока не трогать его, - сказала миссис Риверс.
Она оперлась на руку Роланда и позволила ему проводить себя до кресла. Усевшись, она сняла очки и протерла их большим носовым платком. Затем, глубоко вздохнув, она откинулась на спинку кресла и посмотрела на Роланда.
- Я рада, что ты здесь и поможешь нам, Роланд, - сказала она спокойно.
Он прикусил нижнюю губу.
- Ты не думаешь, как Жонкиль? - спросил он. - Ты не думаешь, что я виноват в его смерти?
- Конечно, нет. Жонкиль очень молода, глупый ребенок, и естественно, не может хорошо думать о тебе после того, как ты так дурно поступил с ней. Но я не считаю тебя ответственным за кончину твоего дяди. Как я только что сказала, у него было слабое сердце, и врачи его предупреждали, чтобы он не давал волю своему неистовому темпераменту. Бедный Генри, - сказала она дрогнувшим голосом, - как много-много раз я предупреждала его, чтобы он сдерживал этот свой ужасный гнев. Если бы он прислушивался к моим словам! Он не выгнал бы тебя из этого дома девять лет тому назад.
- Но если бы я не ворвался сегодня сюда, он был бы сейчас жив. Я никогда не прощу себе этого, - сказал Роланд, закрывая глаза рукой. - Жонкиль права, я виноват.
- Ну-ну, Роланд, - сказала старуха сурово. - Нужно ли тебе тоже давать волю необузданным глупым чувствам? Это чистая истерика. У вас, современных молодых людей, нет никакого самообладания.
Роланд отнял руку от глаз, вытащил портсигар и закурил сигарету. Какое-то время он молча курил. Затем сказал:
- Ты замечательная женщина, бабушка. Один Бог знает, насколько современный мир был бы лучше, если бы было больше людей, обладающих твоим мужеством и мировоззрением.
- Это не мужество и не мировоззрение. Это здравый смысл, - сказала миссис Риверс. - Если бы зло можно было исправить, или горести облегчить, или мертвых вернуть к жизни истериками и сценами, тогда бы я, конечно, дала волю своим чувствам. Но так как это невозможно, более разумно и менее тяжело для окружающих сохранять спокойствие.
Роланд кивнул. Замечательная бабушка! Та же практичная, строгая, надежная бабушка, что и много лет назад. Как хорошо он помнит ее великолепное самообладание, ее здравый смысл, ее краткие наставления. В ее присутствии он снова чувствовал себя маленьким мальчиком.
Вошла Жонкиль. Все перевернулось внутри "маленького мальчика", когда он взглянул на нее. Она была его женой, эта девушка, которая так круто изменила свое отношение к нему и без малейшего снисхождения осудила его над телом дяди; его жена - и он обожал ее. Но она ненавидела и презирала его. Из-за нее он чувствовал себя очень старым и безнадежно усталым.
Миссис Риверс обратилась к девушке:
- Ну, Жонкиль, Конуэй едет?
- Да, бабушка, уже едет.
- Очень хорошо. Когда он приедет, он, Роланд и Питерс перенесут твоего отца наверх. Я только хочу сказать вам до прихода доктора, что я желаю, чтобы вы оба отбросили ваши личные переживания и горести и сохраняли мир до похорон Генри. Потом, если вам надо ссориться - ссорьтесь. Но я не хочу, чтобы вы пререкались и нарушали покой этого дома, пока здесь лежит тело моего сына.
Несколько мгновений Жонкиль ничего не говорила. Горячая волна протеста поднималась в ней. Казалось, что любовь и страсть, которые она раньше питала к Роланду, были вырваны с корнем. Его приезд в Риверс Корт стал причиной смерти ее приемного отца. Она была ужасно потрясена, ее нервы были напряжены до предела, чувства обострены и мысли искажены. Она никогда особенно не любила мистера Риверса, но никогда и не питала к нему неприязни. Она была благодарна ему за то, что он удочерил ее и дал ей кров. Она помнила, что он был другом ее отца. Ссора с Роландом вызвала паралич сердца, поэтому она считала Роланда виноватым. Ко всем обидам, накопившимся в ее душе против него, к злу, которое он причинил ей лично, добавилась смерть ее приемного отца. И ей нисколько не было жаль Роланда, хотя он выглядел таким бледным, усталым и очень расстроенным.
Глубоко посаженные глаза миссис Риверс из-под очков наблюдали за девушкой. Она поджала губы и покачала головой.
- Жонкиль, Жонкиль! - сказала она. - Ты совсем не научилась владеть собой даже после стольких лет, проведенных подле меня. Можно ли прежде всего думать о своих обидах и игнорировать мои пожелания?
- Нет, - сказала Жонкиль с усилием. - Я сделаю, как ты просишь, бабушка. С моей стороны не будет никаких ссор или беспокойств.
- Благодарю тебя, мое дитя, - сказала старуха. - И не забывай, что в большей части несчастий, выпавших на твою долю, ты повинна сама, так как позволила слепым увлечениям управлять собой, необдуманно бросилась в этот брак.
Жонкиль покраснела. Она даже не взглянула на Роланда.
- Нет, я не забуду этого, - сказала она.
- Очень хорошо. Пока, однако, держите это в секрете, - добавила миссис Риверс. - Не нужно сообщать об этом доктору или кому-нибудь еще в Чанктонбридже. Мы просто объясним Конуэю, что Роланд с дядей крупно поговорили и что сердце Генри не выдержало такого напряжения.
- Я могу сейчас же уйти, - начал Роланд.
- Пожалуйста, останься, Роланд, - прервала его бабушка.
- Но если Жонкиль так нервничает из-за...
- Жонкиль обещала на время забыть свои личные обиды, - снова не дала ему закончить миссис Риверс. - Я прошу вас обоих сохранять мир и быть вежливыми друг с другом до тех пор, пока не похоронен мой сын.
- Видит Бог, я хотел бы быть другом Жонкиль, - сказал Роланд тихо.
- Ни о какой дружбе не может быть и речи, - сказала Жонкиль холодно. - Но ссориться нет необходимости.
Роланд жестом выразил согласие. Его глаза были напряженными и несчастными. Жонкиль стала такой ожесточенной, такой безжалостной и так не походила на кроткую, милую девочку, которую он впервые встретил на балу у Микки Поллингтон. Ну что ж, он сам виноват в перемене, которая произошла в ней, он виноват во всем. И один Бог знает, как жестоко он наказан...
Шум машины, едущей по аллее к дому, прервал молчание и несколько разрядил тягостную атмосферу, царившую в комнате.
- Это, должно быть, доктор Конуэй, - сказала миссис Риверс, вставая. - Роланд, пожалуйста, открой дверь. Скажи ему, что ты племянник Генри, и объясни, что произошло.
Жонкиль, провожая взглядом высокую, прекрасно сложенную фигуру, не могла отделаться от ощущения, что все это - кошмар, от которого она вскоре очнется. Но когда ее глаза вдруг остановились на безжизненном, вселяющем ужас теле на полу, понимание, что это явь, а не сон, вернулось к ней. Она ощутила невыносимую усталость. Нет, просто невозможно оставаться здесь и наблюдать, как доктор Конуэй будет осматривать то, что осталось от ее приемного отца. "Я никуда не гожусь, - сказала она себе в отчаянии. - Я не могу быть такой хладнокровной и собранной, как бабушка, я не так устроена". И выбежала из комнаты.
Глава 12
Время обеда пришло и прошло. Никто ничего не ел. Обед был подан и унесен нетронутым. Миссис Риверс, сделав все необходимые распоряжения, предавалась скорби по своему умершему сыну, молясь в уединении своей спальни.
Доктор Конуэй ушел. Он сказал Роланду, что не удивлен внезапной кончиной Генри Риверса. Он так же, как и врачи в Висбадене, предупреждал его насчет слабого сердца. Он помог перенести безжизненное тело наверх, подписал свидетельство о смерти и уехал, так как ничем больше не мог быть полезен.
И теперь, когда призрачные серые декабрьские сумерки окутали Риверс Корт, Роланд, сидевший в библиотеке, вдруг забеспокоился из-за долгого отсутствия Жонкиль: ее не видно было с тех пор, как доктор Конуэй подъехал к дому. Рональд сначала решил, что она находится в своей спальне. Его сердце заныло при мысли о ней, запершейся там и горюющей в одиночестве.
"Бедная маленькая девочка, бедная, несчастная маленькая девочка, - думал он. - Если бы только она позволила мне быть с ней, помочь ей..."
Он чувствовал сильную усталость и голод. После очень раннего завтрака в "Пастухе и собаке" он ничего не ел. Но он только что выпил виски с содовой и чувствовал себя менее напряженно. Желание увидеть Жонкиль, как-нибудь поддержать ее заставило его позвонить горничной и навести некоторые справки.
Горничная, с красными глазами и шмыгающим носом, ответила на его звонок. Она была в услужении в Риверс Корте в течение нескольких лет, и хотя ни она и никто из других слуг не были привязаны к своему хозяину, он был мертв, и о нем надлежало скорбеть. Там, внизу, в комнате для слуг, они упивались своим горем. Питерс, старый дворецкий, был единственным, кто искренне горевал по своему хозяину.
Горничная, которая никогда не знала, что у мистера Риверса есть племянник, с любопытством смотрела на красивого молодого человека, который спрашивал о мисс Жонкиль.
- Прошу прощения, сэр, я не знаю, где мисс Жонкиль, - сказала она. - В ее комнате ее нет. Но повар видел, как она еще до обеда выходила в сад. Наверное, еще не вернулась.
- Спасибо, - сказал Роланд и отпустил девушку, которая побежала в комнату слуг рассказать плачущему обществу о племяннике бедного хозяина.
Роланд надел пальто и шляпу и отправился в сад. Жонкиль ушла еще до обеда. Сейчас четыре часа. Следовательно, она уже четыре часа бродила где-то в такую холодную сырую погоду. Какое легкомыслие! Он должен сейчас же найти ее и привести домой. Сумерки быстро сгущались, и Роланд нахмурился. Он беспокоился о Жонкиль. "Куда она могла уйти? - думал он. - Может быть, она проскользнула в соседнюю калитку к Оукли, к своему другу Билли?" Роланд скривил губы. Она вполне могла искать утешения у Билли. Он был "старый друг". Он, Роланд, ничто для нее...
Однако он быстро шел по саду и звал ее по имени:
- Жонкиль! Жонкиль!
В конце концов он нашел ее в небольшой темной беседке над прудом, без пальто и без шляпы, сжавшуюся в комочек и плачущую навзрыд. Роланд не мог хорошо разглядеть ее в сумерках, но когда положил руку ей на плечо, то почувствовал, что ее платье сырое. Он укоризненно прищелкнул языком.
- Жонкиль, ты глупый ребенок. Ты сошла с ума. Ты же здесь уже несколько часов. Жонкиль, иди сейчас же домой к огню, обсохни.
Она вскочила на ноги и оттолкнула его руку. Теперь он увидел ее лицо - мертвенно-бледное, покрытое пятнами от пролитых горьких слез, с челкой, откинутой назад со лба.
- Не трогай меня, - сказала она хрипло. - Как ты смеешь ходить за мной? Почему ты не оставишь меня в покое?
- Жонкиль, не будь глупым... - начал он.
- Я не хочу идти туда. Я хочу остаться здесь одна, - прервала она его гневно. - Я не могу выносить этот дом теперь, когда там лежит мертвый отец, и ты - ты - там!
Он поморщился, но продолжал спокойно уговаривать ее, понимая, что она в истерике. Нервный, легко возбудимый ребенок, она так много пережила за последнее время, много обиды и горя, причиной которых был он. Теперь ей очень трудно почувствовать его раскаяние, его сожаление о том, что произошло.