Лиззи боялась, что она умрет на месте, встретившись лицом к лицу с Генри и его прекрасной юной особой. Но вместо того она, затаив дыхание, наблюдала за флиртом мистера Марсдена. Должно быть, ему и в самом деле довелось прослушать немало симфонических концертов, чтобы обрести подобную ловкость в беседе с дамами. Прекрасная юная особа просто сияла от удовольствия. С другой стороны, у Генри был такой вид, словно ему подсунули рыбу с душком (которая, как известно, гниет с головы).
– Вы знакомы с мисс Бесслер? – осведомился мистер Марсден у прекрасной юной особы. – Позвольте представить вам милую мисс Бесслер. Мисс Бесслер, миссис Франклин. Полагаю, мисс Бесслер, с Генри вы уже знакомы.
Лиззи промямлила:
– Мы с мистером Франклином встречались несколько раз.
– О, Генри, ты мне не рассказывал, – воскликнула наивная миссис Франклин. – Я только что восхищалась великолепным танцем мисс Бесслер!
– Виноват, дорогая, – пробормотал Генри.
– Осмелюсь предположить, миссис Франклин, что вы и сами прекрасно танцуете, – весело продолжал мистер Марсден. – Я слышу, начинается полонез. Не потопать ли нам от души?
Вот он действительно был великолепным танцором. Танцующий полонез мужчина всегда являет собой впечатляющее зрелище: мелькают руки, проворные ноги спешат угнаться за неумолимо-быстрым ритмом танца. Но Марсден умудрялся сохранять спокойный и невозмутимый вид, как во время кадрили, пролетая бальный зал наискосок и каждые две секунды разворачивая партнершу на триста шестьдесят градусов.
– Мои поздравления по поводу грядущей свадьбы, – сказал Генри.
Лиззи вздрогнула. Она снова совершенно позабыла о Генри, хоть он и стоял возле нее.
– Благодарю, мистер Франклин, – ответила она.
– На правах старого друга хотел бы вас предостеречь, – заявил он, взглянув на танцующих. Почти вся молодежь отплясывала полонез, лишь несколько пожилых компаньонок оживленно болтали в углах. – Знаю, потребности плоти могут диктовать свои условия, но вы должны опасаться мужчин типа Марсдена.
Лиззи надменно приподняла бровь:
– Мистер Марсден – секретарь моего жениха.
– Как удобно, – сказал Генри. – Однако Марсдену доверять нельзя. Он вами попользуется, а потом бросит.
Вот уж действительно – в своем глазу бревна не видеть!
– Благодарю, мистер Франклин. Я буду очень осторожна.
– Теперь, когда я узнал, что такое любовь, мне совсем не хочется, чтобы ваше сердечко снова разбилось, – заявил Генри исключительно серьезно, невольно скатываясь в напыщенность в ущерб искренности.
УЛиззи глаза чуть не вылезли на лоб. Влюбленный Генри остался кем был – самовлюбленным уродом. Неужели она была настолько глуха и слепа?
– Очень мило с вашей стороны, сэр. А теперь прошу меня извинить – я просто умираю от жажды.
По пути к чаше с пуншем ее несколько раз останавливали едва знакомые господа и дамы, чтобы поздравить с помолвкой. К тому времени как Лиззи добралась до стола с закусками, полонез закончился, и мистер Марсден уже стоял возле стола, угощаясь мороженым.
– Не желаете ли прогуляться по галерее, мисс Бесслер? – спросил он, когда девушка схватила со стола стакан с пуншем.
Именно то, что нужно. С галереи бальный зал был как на ладони. Заиграли менуэт. В такт музыке развевались и шуршали широкие юбки нежно-голубого и бледно-соломенного оттенков. Лиззи потягивала пунш.
– Как вы смогли пережить то, что семья от вас отказалась?
Мистер Марсден бросил на нее быстрый взгляд. Лиззи смотрела в сторону: ее вопрос носил сугубо личный характер, что не допускали правила приличия.
– Безразличие и натиск были моими помощниками, – сказал Марсден. – Но это не совсем точный ответ.
– Так что же именно вы делали?
– Мэтью рисовал портреты туристов на Новом мосту. Я изучил стенографию и нашел место секретаря.
– Кто такой Мэтью? Его любовник?
– Мой брат. В Париже мы жили вместе. Мэтью и сейчас там.
Лиззи и не знала, что было двое братьев-изгоев!
– Рисовать портреты туристов и писать под диктовку – и на этом можно достаточно заработать?
– Достаточно, чтобы иметь крышу над головой и покупать хлеб. Больше ни на что не хватало.
Марсден встал спиной к перилам.
– В те годы я часто слушал симфонические концерты имеете с богатыми парижскими дамами, чтобы съесть хороший обед и спать в комнате, где не рискуешь замерзнуть насмерть.
Лиззи пришла в ужас – тем не менее она была заинтригована.
– Дешево вы себя продавали!
Его губы скривились в усмешке.
– Нищим не приходится выбирать. Однако я всегда старался находить женщин, с которыми отправился бы на симфонический концерт и без приятного воздаяния в виде вина и хорошего бифштекса.
Лиззи снова окатило волной жара. Значит ли это, что он может спать с женщинами просто так, а не ради теплой постели и сытого желудка?
– Это правда, что двое мужчин подрались из-за вас? – поинтересовалась Лиззи. – Или вы сочинили эту историю, чтобы меня шокировать?
– Это произошло в Париже, семь лет назад, перед лицом множества свидетелей – разумеется, никто из них не признался бы, что там был. Однако случись вам встретить Мэтью, он представил бы вам красочное описание произошедшего и стал бы вас уверять, что это была битва царей – Бонапарта с Бурбоном!
Лиззи вздохнула, она так надеялась в душе, что Жоржетта ошиблась.
– Но ведь это не были Бурбон и Бонапарт?
– Нет. Поэт и банкир.
– Вам... вам было приятно наблюдать за дракой?
– Приятно? – Марсден взглянул на Лиззи так, словно сомневался в ее здравом рассудке. – Нет, я до смерти перепугался. Мне было двадцать, я пробыл в Париже всего неделю. И я думал... что лягушатники-французы жалкие хлюпики, а эти двое были по шести футов росту, грудь что бочка и дикого нрава. Мне не стыдно признаться, что в ту ночь я спасался бегством. Побежал бы и сейчас, доведись мне встретить кого-нибудь из них.
Лиззи невольно рассмеялась. Несколько минут они стояли в молчании – конечно, это не назовешь молчанием старых друзей, но и чувства неловкости они не испытывали.
– Я это изведал, – сказал Марсден. – Это была тяжелая жизнь. Не важно, что я знаю о вас или думаю, что знаю, – я никогда не подверг бы вас такому испытанию.
Менуэт закончился. Танцоры разошлись. Центр бального зала опустел под приглушенный смех и шелест волочащихся шлейфов.
Он заглянул в лицо ее кошмару – бедности и одиночеству, но выжил и может говорить об этих вещах спокойно. Странно, но раньше Лиззи и не замечала, что в нем есть сила и стойкость.
– Если вы не спешите на очередной симфонический концерт – или в мюзик-холл, – нельзя ли попросить вас сопровождать меня на ужин, мистер Марсден? – услышала Лиззи собственный голос.
Марсден посмотрел на нее долгим взглядом, словно не узнавая старую знакомую, и улыбнулся:
– Ради этой чести готов вообще отказаться от музыки.
Глава 15
Почти все утро воскресенья Верити провела на благотворительной кухне на Юстон-роуд, где в холодные месяцы нуждающиеся могли получить тарелку жидкого супа и кусок хлеба. Мадам Дюран предпочитала работать здесь, чем ходить в церковь, где она сидела как на иголках, не в силах дождаться окончания службы. Бог не станет возражать, думала Верити, если вместо церкви она пойдет кормить голодных. А если станет – значит, она все равно обречена, хоть ходи в церковь, хоть нет.
Верити прихватила с собой и Марджори – они с Бекки по очереди присматривали за девушкой. Бекки брала на себя выходные вечера, а Верити – воскресенья. Они вернулись домой в середине дня. Верити приготовила для Марджори омлет – девушке требовалось съесть что-нибудь посытнее, чем жидкое варево благотворительной кухни, – и усадила ее в людской, а сама поднялась на чердак, взглянуть на себя в зеркало и хорошенько почистить платье, от которого несло репой.
Она сняла чулки со спинки и ручек кресла, куда повесила их просушить, и убрала в саквояж. Развела огонь в камине, переоделась и принялась безжалостно оттирать щеткой платье, в котором работала на кухне. Не таким уж грязным было это платье, да и ткань следовало пощадить, но в душе у Верити просто кипело, вот и сорвала злость.
Она могла простить себя за то, что выскочила из своего убежища, чтобы обнять Стюарта, – Верити иногда забывала, что для него она всего-навсего бывшая кухарка Берти и его любовница. Но зачем, о Боже, зачем уступила она порыву и решила его поцеловать, если он уже успел – в высшей степени вежливо – попросить ее убраться с дороги?
Вспоминая, как он отшвырнул ее прочь, Верити закрывала глаза и морщилась от унижения и досады. Он отверг ее столь недвусмысленным образом! Заявил, что не унизится до того, чтобы крутить с ней шуры-муры! И все из-за того, что она поддалась тщеславному желанию поразить гостей за завтраком своими круассанами, ради которых и пришлось совершить полуночное путешествие на кухню, чтобы перемешать тесто.
Но потом он взял в ладони ее лицо и поцеловал ее слезы. Его губы так долго находились вблизи ее губ, что Верити на миг показалось – вот сейчас он ее поцелует, но вместо это го он отшвырнул ее прочь, оставив в совершенном одиночестве.
Верити была смущена, сбита с толку. Чего он от нее хочет? Чего она сама хочет от него? Ведь это невозможно настолько, что даже смешно. Банально. Безвкусно. Тем не менее многие вещи уже пошли вкривь и вкось. А иногда, стоило ей хоть немного ослабить бдительность, она начинала верить, что он ее любит.
Это не была любовь мистера Дарси. Тут было не до искреннего, честного восхищения парой прекрасных глаз и живым умом. Похоже на любовь к выпивке: чувство вины, стыда, смятение в мыслях – и темный инстинкт, понуждающий к действию.
Это ощущение было ненавистно Верити, но заставляло дрожать от возбуждения. Она чувствовала себя уязвимой, несчастной и странным образом счастливой одновременно.
Она еще раз прошлась щеткой по платью, встряхнула его и собралась было повесить на крючок на стене. Именно в этот момент Верити заметила сверток, который чья-то рука положила на колченогий столик перед фотографией Майкла, словно приношение божеству.
Сверток коричневой оберточной бумаги был перевязан бечевкой. Верити развязала узелок, сняла бумагу, и ее глазам предстала картина маслом, размером не больше двух сложенных ладоней.
Натюрморт, чей-то поздний завтрак. На серебряном блюде, стоящем на смятой белоснежной скатерти, красовался посыпанный каперсами ломоть розовой лососины. Рядом пристроилось блюдечко с лимонами – один целый, другой наполовину очищенный. Там были и судок с оливками, и золотистое вино в стакане толстого стекла, и солонка. Нож утонул в складках скатерти, его присутствие угадывалось лишь по эбеновой ручке. Поодаль стояла оловянная кружка, отполированная до блеска, словно черная жемчужина.
Крошечное полотно поражало богатством деталей. Свет, искрами рассыпающийся на каперсах; длинный элегантный завиток желтой кожуры лимона, свисающий с края блюдца; надкушенная оливка-- наверное, этот давно умерший художник обожал оливки, вот и не устоял, работая над картиной.
Подарок мистера Сомерсета. Или просьба о прощении? Очень – нет, крайне неприлично. Дело не только в подарке. Как он его преподнес – без приглашения вошел в комнату в то время, когда ее хозяйка трудилась на кухне, оставив саквояж раскрытым, развесив на кресле белье для просушки!
Зря он это сделал. Не потому, что Верити было стыдно старых трусиков и поношенных чулок, открывшихся его взгляду. Просто чудесная картина заставила ее сердце воспарить высоко в небеса, подобно Икару.
Мир остался прежним, как и их место в нем. Если они поддадутся прекрасному искушению, тогда то, что неизбежно должно произойти, покажется ей вовсе жестоким и невыносимым.
"Не надо, – подумала она. – Он скоро женится".
Не надо.
Но Верити знала: подобно Икару, который с самого начала был обречен свалиться с небес, она тоже не станет внимать собственному мудрому совету. Она тоже рискнет полететь к солнцу, выше и выше, покуда его жар не растопит восковые крылья.
– У вас есть личные пожелания относительно того, рядом с кем посадить Арлингтонов? – спросил мистер Марсден.
Лиззи до смерти надоело разбираться с тем, кого куда сажать. Точнее, она просто не могла сосредоточиться на посадочных карточках, потому как то и дело поглядывала на мистера Марсдена. Сегодня на нем красовался настоящий галстук из синего шелка с изящным узлом, такого она не видела уже целую вечность – вот уже десяток с лишним лет галстуки носили узкими и завязанными совсем незатейливо.
– Сажайте их, куда хотите, – беззаботным тоном откликнулась она. – Давайте сделаем перерыв. Расскажите мне про мюзик-холл.
Марсден уронил ручку.
Поднял ручку, промокнул несколько капель чернил, которые брызнули на карточку.
– Это приятный способ провести вечер.
– Вы знаете, что я имею в виду, – настаивала Лиззи.
Марсден сверкнул ослепительной улыбкой, не уступающей в яркости огням театральной рампы.
– В нашей стране мюзик-холл является проступком, караемым по всей строгости закона. Мне нужен серьезный стимул, чтобы говорить на эту тему.
Опустив веки, Лиззи взглянула на него из-под ресниц:
– Какой стимул?
– Симфонический концерт.
Ее сердце забилось так, что, казалось, вот-вот разобьется о ребра.
– Прошу прощения?
Марсден смотрел на нее в упор, пока воздух вокруг Лиззи не сделался вязким, что твой пудинг. Наконец он сказал:
– Хочу знать о вашем опыте посещения симфонических концертов. Вам понравилось?
Лиззи схватила со стола том Дебретта и раскрыла его наугад. Им не нужно было пользоваться справочником, потому что Марсден, казалось, наизусть знал детали всех семейных древ, отлично разбираясь в старшинстве титулов и званий.
– Что бы вы сказали, если я скажу – да?
– Меня бы порадовал утвердительный ответ.
– Почему?
– Потому что этот опыт мог оказаться для вас губительным, глупая вы женщина. Нужно, чтобы вам это понравилось – по крайней мере в то время.
Никто еще не называл ее глупой женщиной. Но он произнес эти слова с такой нежностью, что Лиззи даже не пришло в голову возмутиться. Как будто он назвал ее своей милой.
Марсден ждал, склонив набок голову:
– Итак?
– Мне казалось, что нравится, – ответила Лиззи, тем самым признаваясь в своем грехе. – Но мне горько сейчас вспоминать об этом.
– Генри Франклин – порядочный осел, – твердо заявил Марсден. – Я рад, что вы не вышли за него.
Лиззи слабо улыбнулась. С ее стороны как-то глупо, по-детски злорадствовать, услышав столь беспощадное суждение о Генри. Однако ей было приятно услышать от Марсдена такие слова.
– Вы все еще недовольны, что я выхожу замуж за мистера Сомерсета? – спросила Лиззи, не вполне уверенная, что вопрос не звучит кокетливо.
Он закрыл ручку колпачком.
– Недоволен – не совсем правильное слово.
– Тогда что же?
– Мистер Сомерсет смотрит на вас как на младшую кузину, которую он очень любит. Скорее даже племянницу. И по этой причине склонен вам во всем потакать. Пока он будет заботиться о судьбах простых людей, вы будете вольны делать что захотите.
– И это так ужасно?
– Вероятно, нет. Но всем нам иногда не мешает выслушать кого-то, кто может предостеречь об ошибке. Мистер Сомерсет не годится вам в мужья, так же как и вы ему в жены. Вы просто исполнены благодарности, поэтому и решили – будете во всем согласны с его мнением, не скажете ни одного неприятного слова.
Лиззи испугалась. Откуда он знает? Как смог почувствовать крошечные уколы совести, отравляющие ей отношения со Стюартом, – цена, которую Лиззи приходится платить, притворяясь безупречной?
– Похоже, вы думали о моем браке куда больше меня самой.
– Не исключено, – серьезно ответил Марсден. Сердце Лиззи снова ушло в пятки.
– Потому что вы изучаете человеческую натуру? – спросила она наигранно-веселым тоном.
– Потому что...
Марсден замолчал.
– Потому что? – Лиззи молила Бога, чтобы голос не выдал ни ее любопытства, ни ее волнения.
Марсден забрал у нее том Дебретта и начал сосредоточенно перебирать страницы, словно выискивая нужную.
– Помните свой вопрос про мюзик-холл? – спросил он, не глядя на девушку.
– И что?
– Я никогда не посещал мюзик-холл. Ни разу в жизни. Всегда интересовался лишь симфоническими концертами.
Лиззи показалось, что она услышала артиллерийский залп где-то вдалеке. От смысла его слов заломило барабанные перепонки.
– В тот раз в Париже мадам Белло надеялась соблазнить меня живой картиной двух ласкающих друг друга обнаженных женщин. Если бы все пошло согласно ее плану, я бы к вам присоединился.
- Но...
Он сунул ей в руки том "Пэров и баронетов", открытый на странице, посвященной графам Уайденам. У них было одно из предыдущих изданий Дебретта, которое увидело свет, когда был еще жив седьмой граф. В качестве наследников титула значились пятеро сыновей. Она немедленно отыскала четвертого в списке. Его имя было вовсе не Уильям.
"Ты помнишь скандал из-за мистера Марсдена, второго из младших сыновей покойного графа Уайдена?" Не Жоржетта ошиблась в своем ответе. Это Лиззи задала неточный вопрос.
– Вы думаете о моем брате Мэтью, – сказал мистер Марсден. – Он четвертый сын, я – средний. Я покинул дом, потому что мне претило решение отца отказаться от Мэтью, который был слишком юн и наивен, чтобы жить одному.
– Почему вы не сказали раньше?
Например, когда она впервые затронула эту тему. Ей было бы стыдно тогда, но сейчас Лиззи была пристыжена и десять раз сильнее. Она пыталась взять над ним верх, обвинив в грехах, которые он никогда не совершал, – какой позор!
– Я подумал – вы отнесетесь ко мне с меньшей подозрительностью, – ответил он, – если будете считать, что меня привлекает исключительно мюзик-холл.
– И вы бы стерпели столь жестокое оскорбление с моей стороны ради того, чтобы я вас не подозревала?
Марсден устало улыбнулся:
– Я терпел, не так ли?
Лиззи вскочила с места, не в силах усидеть от волнения:
– Не подозревала в чем?
Он тоже встал:
– А вы до сих пор не знаете?
Лиззи промолчала. Марсден собрал свои бумаги и ручку. Подошел к Лиззи и поцеловал пониже уха – очень неприличное и интимное место! Его поцелуй еще горел на ее коже, когда Марсден скрылся за дверью.
Ее светлость Сара, вдовствующая герцогиня Арлингтон. У Верити помутилось в глазах.
– К обеду будет герцогиня? – спросила она слабым голосом.