- Зато я забыл третью историю про луну.
- Честно?
- Честно. Я помнил только про брюки и корову.
Девушка некоторое время молчала, а потом кивнула.
- Пошли в дом, а то я совсем замерзла. Ветер с каждым днем все холоднее.
"Какой же я идиот!"
Два часа спустя вся компания в составе Патрика, Мэри и Мюренн приехала в Уэксфорд.
- Вы сами знаете, что нужно, тут я вам не помощник. Меня дергайте на кассе. - И только услышав в ответ молчание, мужчина обернулся: спутницы его так и не отошли от машины ни на шаг. Мэри держала девушку за руку, Мюренн в свою очередь так крепко сжимала руку женщины, что та уже побелела. Вся непринужденность и веселье очаровательной путешественницы развеялись, как прах по ветру. Настороженный взгляд метался со стороны в сторону, она была похожа на кошку перед сворой собак. - Что случилось?
- Я думаю, она напугана.
- Мюренн! - Девушка осторожно глянула на Патрика, тот взял ее за руку. - Все хорошо. Слышишь?
- Я не напугана. - Это упрямое выражение вызвало улыбку: "Она скорее себе руку отрежет, нежели признается, что ей страшно". - Что это за место такое? В горле першит от этого воздуха. Даже дышать больно. И людей, как муравьев. Я никогда столько не видела в одном месте!
- Это город. В городах живет гораздо больше людей, чем в деревне.
- В ночной чаще ориентироваться легче, чем в этой суматохе. Куда они все идут? Как они еще не потерялись?!
"Это я как-то не продумал". Мужчина достал из кошелька визитку, дописал туда номер сотового Мэри, адрес дома, и еще несколько своих номеров, которых в рабочей визитке не было. На обратной стороне он написал просьбу позвонить, если что-то случится.
- Вот, держи это. Если ты потеряешься. Подойди к кому-нибудь в черном костюме. Видишь, все, кто здесь работает, одеты в черный костюм, а сбоку прикреплен белый цветок. - Мюренн кивнула. - Вот, подойдешь к ним, и отдашь мою визитку.
- Что отдать?
- Вот эту бумажку. Только потом забери ее назад.
- Хорошо.
Более утомительного и долгого дня у Мюренн еще не было. Даже, когда она принимала близнецов у Кэти О’Келли, было легче, хотя девушка тогда два дня солнца не видела: слишком уж тяжелые роды были.
"Я, наверное, за всю жизнь столько раз не одевалась!"
И все-таки ее больше всего поразило количество людей. Вместе с отцом Гаем она бывала в городе два раза, тогда еще Винни была жива. Люди сновали туда-сюда, даже глаза разбегались, но сегодня… А вонь? Горло до сих пор першило, и привкус во рту остался неприятный.
- Мэри, как там люди живут? - Она удивленно покачала головой: - Я полагала, что в наших городах такая сильная вонь из-за сточных канав, но тут не было ни одной… - Экономка усмехнулась:
- Уж чего-чего, а сточных канав хватает в Уэксфорде. Правда, это не совсем канавы. Вернее совсем не канавы. Это трубы и они идут под землей.
- Так сразу и не скажешь, что лучше: дышать запахом сточных канав или этим… воздухом. От того глаза так не слезились и горло не першило.
- Горожане уже привыкли и даже не чувствуют этого запаха.
- А разве можно к этому привыкнуть?
- Можно. Привыкнуть ко всему можно. Ты, например, очень ловко уже управляешься со столовыми приборами…
- И все-таки у меня в голове это не укладывается.
- Главное, что у нас здесь свежо. - Женщина окинула взглядом множество пакетов: - Еще раз все примеришь или сразу все по шкафам разложим?
- Снова? Нет уж! Я очень благодарна вам с Патриком, но у меня совсем нет сил! Я за всю свою жизнь столько не одевалась и раздевалась, а уж тем более в один день. Давай я после ужина разберу?
Патрик сверлил насупленным взглядом стену библиотеки уже добрую четверть часа. Мужчина был крайне недоволен собой. Ему было стыдно, он был смущен, он был удивлен. Да и как тут было не удивиться? Единственный раз, когда Пат видел Мюренн в юбке - в тот день, когда нашел ее. Юбка та была до пят, жутко воняла, и ему вообще было не до нее. Даже нагота девушки его в то утро не тронула ни капли. Но сегодня… сегодня он превзошел самого себя по части непристойных мыслей.
"Как Мэри удалось уговорить ее примерить то платье? И, главное, почему она не смутилась? Даже капли румянца на щеках не обнаружилось! А ведь тогда женщины щиколотки даже своему жениху до первой брачной ночи не показывали! Лучше бы она и дальше свои щиколотки скрывала". А разве нет?
Платье открывало ноги до колена, юбка была широкой, но из очень тонкой и мягкой ткани, отчего так и льнула к телу. Красный вызывающий цвет, несмотря на рыжие локоны, удивительно ей шел. Это зрелище ему до сих пор не давало покоя.
А как он разозлился? За это ему тоже было стыдно! Еще бы! Разве это нормально злится на всех подряд? Заинтересованные взгляды в сторону девушки его нервировали. Он искренне полагал, что в нем взыграл инстинкт защитника. Но собственная реакция на новый облик Мюренн, явно противоречила этому.
Патрик О’Браен был крайне не доволен своим поведением. Неуместный вопрос постоянно крутился в его голове: "На ней были чулки или колготки?" Он с силой ударил кулаком по тяжелому столу и, беззвучно выругавшись, взялся за работу.
А вот Мэри Макгир в последние дни была довольна как никогда. И ей с трудом удавалось скрыть свое довольство. События последних недель не просто ее удивили, они ее шокировали. Но, как когда-то говорила ее мать Дженифер Макгир, нет ничего невозможного. А может быть, это просто возраст или что-нибудь еще… Поэтому смирилась с происходящим женщина гораздо быстрее Патрика и Мюренн. А когда жизнь вошла в более или менее нормальную колею и вовсе была довольна, очень довольна. Потому что не было на ее памяти еще ни одной девушки, на которую бы ее воспитанник смотрел так же, как на Мюренн.
В свое время его страстные и восхищенные взоры на Дженет О’Нейл, с которой он приезжал на День святого Патрика в первый год после окончания университета, зародили в Мэри надежду, что скоро в доме будет свадьба, однако эта надежда не оправдалась. Бывали и другие особы, но в его глазах не было и половины того восторга, который вызывала Дженет. А сейчас забавная необразованная, как она себя называет, гостья из прошлого захватила внимание Патрика, даже больше, чем его драгоценные проекты, с которыми тот обычно носится, как мамочки-наседки с младенцами. И все-таки, не вспомнил о них даже, когда Мюренн слегла с лихорадкой.
Похоже, молодой человек об этом и не задумывался. Но Мэри это сразу бросилось в глаза. Было ли когда-нибудь такое, что бы он сутками сидел у чьей-либо кровати? Нет. Сутками он мог сидеть только за компьютером. "Ну, или за книгами. Наверное, у О’Браенов это в крови".
Женщина до сих пор улыбалась, вспоминая, как они с Мюренн вместе читали сказки. И это было не просто умиление. Таким одухотворенным Мэри не видела Патрика очень долго. Много лет. Если быть точной - пятнадцать, с тех пор, как погибли его родители. А сейчас он стал снова похож на себя. Нет, он не был хмурым и суровым, но женщина чувствовала, что в важные моменты ему не хватает родителей. Когда он выигрывал конкурсы, когда получил грант на обучение, когда с отличием окончил университет, когда защитил диссертацию. А теперь его улыбка была чистой, без примеси грусти. И единственное, что по-настоящему беспокоило Мэри Макгир - время пребывания здесь Мюренн.
Глава 5
Уже два месяца Мюренн жила в доме Патрика. Два месяца полных переживаний и впечатлений, полных слез и улыбок, полных радости и грусти. Два завораживающих, как узоры калейдоскопа, месяца.
Девушка тратила большую часть этого необычного и скоротечного времени будущего на учебу. В чем ей помогали Мэри и Пат. Скорее всего, этот процесс с одинаковой силой захватывал всех троих: каждый открывал в самых обычных детских учебниках что-то новое, новое и необычно простое, новое и невероятно удивительное. К концу первого месяца Мюренн читала медленно, однако уже почти не делала ошибок, хотя значение многих слов так и проходило мимо нее.
Патрик эти два месяца стал необычно внимателен к деталям. Деталям, которые делали мир совсем другим, открывали новые грани. Так у хорошего инженера плоские проекции чертежа объединяются в единое целое, образуя нечто новое, особенное, и перед ним уже нет линий и штриховок, перед ним есть живой "организм". В его голове растворились цифры и стрелки. Проекций прошлого и будущего не стало. Все стало настоящим и живым.
Однажды он замер посреди лестницы, представляя, как по ней идут барышни в кринолинах, а неизменно вежливый и немного надменный дворецкий распахивает тяжелые двери гостям и провожает их в приемную. Горло сжало, когда мысли его перенеслись в другое пространство, пространство, где по этой широкой лестнице идет мама, такая родная и теплая, а папа ее ждет внизу, глядя влюбленными глазами и не забывая при этом хитро подмигнуть сыну, который прячется за высокими перилами от Мэри, зажимая в руках очередную книгу про Тома Сойера.
В тот момент ему почему-то стало так спокойно, словно родители здесь рядом, словно и не было того страшного дня, и констебль не звонил в двери, не сообщал печальные новости. "Может быть, этого дня никогда и не было?" Скорее всего, так и есть. Иначе откуда это тепло, словно мама держит его за руку?
Как и без Донована и Кэйтрин О’Браен, трудно теперь представить этот дом и без Мюренн О’Кифф. Патрик отказывался верить в то, что это пространство будет правильным и гармоничным, если она исчезнет также неожиданно, как и появилась.
Он приезжал из командировок и жаждал увидеть ее, шел в кухню по утрам, желая услышать заливистый смех, распахивал широкие окна, чтобы увидеть живой огненный блеск тяжелых рыжих волос на осеннем солнце. Ему нужно было ощущать ее взгляд.
А она восхищалась… Она восхищалась почти всем! Почти? Да, почти. Девушка закашливалась от выхлопных газов в городе, ее нервировала городская суета. Однако с большим удовольствием наслаждалась ароматами осени, этими особыми, хотя и немудреными запахами сырой земли, грибов и опавших листьев. Увлеченно, словно не было важнее этого ничего, общалась с соседями. Что это было за общение! Сплетнице миссис Данн пришлось разворошить все свои негустые запасы знаний ирландского: а как иначе? Ведь столько информации пройдет мимо нее!
Мюренн дисциплинированно ходила в церковь каждый день, сохраняя верность себе даже в ужасную погоду. А порой именно в нее - ужасную погоду - становилась у края обрыва, вглядываясь в линию горизонта, словно чего-то ожидая, и надолго погружалась в свои мысли. Были ли это воспоминания? Возможно. Была ли это тоска по близким? Скорее всего. Был ли это страх перед новыми изменениями? Совершенно определенно, ведь здесь, в этом огромном доме на высоком скалистом морском берегу, она обрела семью…
Девушка на все смотрела с широко раскрытыми глазами: с искренней заинтересованностью, удивлением и любопытством. Это… Это заставило Патрика О’Браена взглянуть на все радости цивилизации по-новому и оценить их по достоинству. Ведь никогда раньше он так не удивлялся достижениям предков, как сейчас.
Например, часы. Несомненное удобство. Хотя он их и не носил никогда, однако с большим удовольствием пользовался ими. Теми высокими, что отмеряют ударами пространство отцовского кабинета. Или теми забавными, что издают пронзительный и громкий, как пожарная серена, звон на всю кухню, извещая о готовности блюда. Мюренн на них смотрела сначала настороженно, потом с любопытством, пожалуй, ее бы захватило движение шестерен, откройся перед ней механизм.
А календарь? Сейчас едва ли кто-нибудь самостоятельно составляет свой собственный, тот, в котором главные ориентиры - солнцестояния и равноденствия. Да и зачем? Однако Мюренн современный календарь казался полной бессмыслицей, поэтому она составила свой, благодаря которому, ориентировалась в современном, как рыба в воде.
Когда мужчина ей показал карту мира и рассказал что это, девушка долго ее рассматривала, а потом спросила:
- Откуда ты знаешь, что там есть земля?
Но самой невероятной для нее оказалась новость о том, что Земля вертится вокруг Солнца. Даже когда Пат показал снимки из космоса, она не могла решиться и принять этот факт. Эта новость казалась ей полнейшей чушью, но если не верить Патрику - кому тогда?
Потом был… ступор, пожалуй, так… ну, или шок. Девушка увидела вертолет. Она долго молча наблюдала, а потом громко воскликнула:
- Что это за огромная стрекоза?!
Еще больший был шок, когда она увидела в небе самолет. Вернее нет "птицу, что оставляет после себя следы на небе". А когда Патрик рассказал ей что это, и какого на самом деле размера эта "птица", рассказал, что в ней есть люди… Мюренн снисходительно посмотрела на него и громко расхохоталась. А кто бы не расхохотался? Как объяснить, что эта точка в небе на самом деле громадина в несколько десятков метров, что такие точки могут вмещать несколько сотен людей, что они преодолевают огромные расстояния за относительно малый отрезок времени?
Густой и бархатный эспрессо, которым так наслаждался О’Браен, заставлял девушку морщиться от горечи, впрочем, как и Мэри. А вот чай дарил истинное удовольствие. Она могла принюхиваться к аромату черного чая с бергамотом бесконечно, порой заваривая его только, чтобы почувствовать этот волшебный запах. А специи? Перец и гвоздика, корица и шафран, розмарин и тимьян, имбирь и кардамон…
Мюренн доверчиво пробовала все, что ей предлагал Пат. Его очень забавляло то, с каким наслаждением гостья поглощала картофельное пюре, словно это было и не пюре вовсе, а небывалый деликатес. В каком же она была восторге от шоколада и какао! Брауни по особому рецепту Мэри Макгир исчезал с ее тарелки со скоростью света. Тропические фрукты вызывали удивление и восторг. И каким же настороженным стал ее взгляд, когда она увидела устриц! А попробовав, недоуменно посмотрела на Патрика:
- И это все? Я так ничего и не почувствовала.
Мюренн тянулась к знаниям. Они ее восхищали и захватывали. Такое же возбуждение она чувствовала, когда Винни обучала ее целительству. Мир казался больше. Так было когда-то, так есть и сейчас. Девушка старалась выучить все, что только возможно. Очень старалась, потому что, как и Патрик с Мэри, не знала, когда закончится это путешествие.
Ее уверенность, ее желание вернуться домой таяли на глазах. И теперь сомнения, к которым Мюренн О’Кифф испытывала истинное отвращение, пожалуй, даже большее, чем к страху, одолевали с неведомой силой. Приемная мать ее всегда учила думать самостоятельно, делать собственные выводы, составлять свое собственное мнение. Единое мнение. И никаких совокупностей, никаких СОмнений!
Словно вредный боггарт из-за очага, неожиданно объявилось чувство вины за собственные желания, ведь не только Дун, но и еще несколько соседних деревень останутся без целителя. А девушка была воистину рада этим проказам лукавых фейри.
Когда она смотрела на замечательного сильного Патрика и ласковую добрую Мэри, ее сердце сжималось. Противоречивые чувства и желания доводили до исступления, тревоги разрывали сердце и душу…
Порой ей казалось, что Патрик учится вместе с ней, словно большинство вещей он видит впервые, что знакомится с ними заново. Она была в этом уверена, она чувствовала это. Каждое утро, когда Мюренн открывала глаза - испытывала облегчение: "Я сегодня увижу Патрика". Девушка видела, как тот смущается, под ее пристальным взглядом, который отвести было практически невозможно: ей хотелось на него смотреть снова и снова. "Видела ли я кого-то красивее? Наверное, нет".
Эти ярко-голубые, как небо, глаза притягивали, а черные волосы блестели, как вода под ярким весенним солнцем. Он был очень высоким. Девушка улыбалась, вспоминая, что сравнивала его с боевым конем, но ни в коем случае не отказывалась от этого сравнения: таких высоких мужчин ей, наверняка, не доводилось видеть. Однако боевые кони были слишком тяжелыми, грузными, а Пат напоминал ей заморских скакунов, легких и подвижных, полных энтузиазма и энергии. Все эти "неправильные" мысли о хозяине дома удивляли и смущали ее. Доходило до того, что она не могла и слова из себя выдавить. Только смотрела на своего спасителя с восхищением и все, даже пошевелиться не могла.
"Когда я стала такой дурехой?" Смущающиеся девицы, что замирали, как бабочки в янтаре, при одном лишь взгляде на своих возлюбленных, и не могли выдавить из себя ни слова, кроме глупых хихиканий, всегда забавляли ее, она посмеивалась над ними, шутила, говоря, что у нее есть отвар, что развязывает язык. Ей бы самой сейчас этот отвар не помешал бы.
А потом О’Браен рассказал ей про измерение расстояния и времени. Это очень долго укладывалось в сознании Мюренн, но в итоге медленно она стала использовать часы. С непривычки было сложно расстояние и высоту мерить одними и теми же мерками. Получалось, что Патрик высотой как четыре шага. Это ее очень смешило.
Изо дня в день Мюренн наблюдала за Мэри, как та готовит, используя все эти странные приспособления, которые, несомненно, облегчали работу. Однако сама опробовала всего один раз миксер, и то под четким руководством Мэри. Все-таки "руками" работать ей было гораздо проще. Прежде всего, оттого, что во время готовки девушка всегда отдыхала, а, используя технику, отдохнуть никак не получалось, совсем.
Очень трудно и непривычно было держать ручку. Она была, как волшебная палочка, в больших руках Патрика и совсем не слушалась в руках Мюренн. Но девушка старалась, очень старалась. Она уже могла писать под диктовку, а в некоторых словах и вовсе не делала ошибок.
Спустя два месяца к Патрику наведался доктор Финн, чтобы узнать, что сталось с девушкой, которую выбросило штормом. Вот тогда Патрик и понял, сколько бы Мюренн не оставалась здесь - все равно ей нужно сделать документы. Не станет же он рассказывать всем, что она из прошлого! В лучшем случае его отправят на прием, в худшем - всех троих поместят в психиатрическую больницу… Хотя порой мужчина все еще не верил, что ему все это не снится. И если в первые дни он надеялся проснуться, то теперь он этого боялся.
Чтобы все же сделать ее пребывание в этом пространстве легальным, он обратился к адвокату. Накануне он долго раздумывал, отлично сознавая что, несмотря на свои хорошие отношения с Финном Брауном, не готов ему рассказать об истинном положении дел… В итоге, они с Мэри ничего дельного не придумали кроме как рассказ части правды.
Когда подошел черед медицинского обследования - именно тогда перед Патриком и встал действительно сложный вопрос: как объяснить его девушке? Что такое вся компьютерная и бытовая техника, все сенсоры и электроника в доме О’Браена, в сравнении с томографом, рентгеном, аппаратом УЗИ и множеством других приборов и датчиков, к которым прилагается персонал с препарирующим взглядом?