Люсинда трещала без умолку, и Томас чувствовал, как его голова распухает и готовится лопнуть от напряжения и волнения за Энн. Куда могла подеваться эта чертовка? Люсинде он сказал, что Энн готовится к экзаменам у подруги. И по лицу гостьи было ясно, что она рада отсутствию Энн. Приторно-сладкие заварные пирожные застревали в горле, но Томас мужественно глотал непрожеванные куски один за другим. По крайней мере, это спасало его от болтовни Люсинды. Она молча наблюдала за тем, как Томас поглощает плоды ее кондитерского мастерства. Как и многие женщины, она свято верила в то, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок.
И вот когда, по мнению Люсинды, Томас созрел для серьезного разговора… вернулась Энн. Наживка сорвалась с крючка. Томас метнулся в прихожую с проворством молодого оленя.
– Дрянная девчонка всегда все портит, – пробубнила себе под нос Люсинда. – Что он с ней так носится, будто она маленькая принцесса?
Однако, как только в гостиную вошла Энн, Люсинду передернуло. Она словно увидела перед собой огородное пугало, пережившее не одну бурю. Люсинда Говард была в первую очередь женщиной, а уж потом коварной соблазнительницей и охотницей за чужими мужьями. Неудивительно, что внешний вид Энн отозвался в ней отголосками нерастраченной материнской нежности. Вот только Энн ощетинилась, как дикобраз, едва Люсинда провела рукой по ее волосам.
– Поужинайте без меня. Я устала и хочу немного передохнуть.
К ее удивлению, дядя Томас не стал возражать. Он молча кивнул и проводил ее взглядом, пока она поднималась по лестнице. Энн старалась держать спину и не слишком явно опираться на перила, однако где-то на середине лестницы она так устала, что едва не села на ступеньку. Энн всем телом навалилась на перила, но через мгновение, боясь, что дядя обратит внимание на заминку, продолжила подъем.
– Бедная девочка, – покачала головой Люсинда. – Едва стоит на ногах. А еще экзамены… может быть, ей стоит сдать их на будущий год?
Томас Браун лишь пожал плечами. Состояние Энн беспокоило его во много раз сильнее, чем Люсинда могла предположить. Да и откуда той знать, что Энн унаследовала от матери шизофрению.
– Энн, я знаю, что ты не спишь. – Томас присел на край кровати. – Нам нужно поговорить.
– Люсинда ушла?
– Да. Я сказал, что у меня разболелась голова. Впрочем, так оно и есть. Энн, где ты пропадала весь день? Я чуть с ума не сошел от беспокойства.
– Я ездила в Джеймстаун.
– Ты опять за свое?
– Да. Я опять за свое, – огрызнулась Энн, выбираясь из-под одеяла. – Я была в доме своей бабушки. Только не говори, что ты не знал о том, что тетя Долли и моя мама родились и выросли в Джеймстауне.
– Откуда ты это знаешь? – Голос Томаса дрогнул, что подтвердило догадку Энн.
– Почему вчера, когда я рассказала тебе о своей поездке, ты ни словом не обмолвился о том, что связывает нашу семью с Джеймстауном?
– Энн, не знаю, кто тебе об этом рассказал, но… Поверь мне, я желал тебе только добра.
– Еще бы!
– Это правда. Мы с твоей тетей всегда оберегали тебя…
– Оберегали? – перебила его Энн. – От чего? От моей матери? Вы отобрали у нее ребенка и лишили меня материнской заботы. У вас не было своих детей, вот вы и спланировали, как его добыть. Вы упекли мою маму в психбольницу… теперь ты и меня мечтаешь упрятать туда же. Уж не потому ли, что я вывела вас на чистую воду?
– Энн, ты все неправильно поняла… – Томас нервно тер руки о колени, не зная, как приступить к страшной истории Камиллы Рэдфорд.
– Тогда почему ты ничего мне не рассказал вчера? Ты пытался убедить меня в том, что я никогда не была в Джеймстауне.
– Ты там действительно не была. Твоя мама переехала в наш дом, как только узнала о своей беременности. Она боялась гнева своей матери, твоей бабушки, Энн. Та была очень строга с дочерьми…
– Ложь! Бабушка так и не смогла пережить смерть моей мамы. Именно поэтому она не захотела знаться с тетей Долли. Она считала ее виновной в смерти сестры. Или ты снова будешь мне лгать?
– Энн… – Томас Браун явно колебался. Сам он никогда не сомневался в благих побуждениях Долорес, но Энн… она слишком импульсивна. Слишком взволнована. Пока еще весь мир для нее делится на черное и белое, а поступок Долорес был не столь однозначен. – Это правда: твоя тетя всю жизнь корила себя за то, что позволила врачам увезти Камиллу в больницу, но… поверь, у нас не было иного выхода.
– Моя мать не была сумасшедшей! – воскликнула Энн. Сейчас в ней проснулась маленькая девочка, защищающая свою маму.
– Она была больна, Энн. Серьезно больна. Мы боялись, что она причинит тебе вред, как много раз она пыталась причинить его себе.
Энн слушала с широко раскрытыми глазами. Она настолько привыкла считать свою мать самой доброй и красивой, что явное несоответствие не укладывалось в ее голове.
– Однажды мы с твоей тетей вернулись из магазина и обнаружили тебя в ванне с ледяной водой. Ты надрывалась от плача и крика, а твоя мама как ни в чем не бывало делала маникюр. Страшно представить, чем бы закончилось твое купание, если бы мы не подоспели вовремя. Это чудо, что ты отделалась легкой простудой. Ведь тебе было всего полтора года. Мы с Долорес не знали, что делать. Твоя мама с каждым днем становилась все безумнее. Когда мы отвезли ее в больницу, она уже забыла, как ее зовут.
– Как она умерла?
– Мы до сих пор точно не знаем. Врачи сказали, что она выпила целую бутылку ацетона.
– О боже…
– Прости, Энн, что говорю тебе это. Теперь ты понимаешь, почему мы долгие годы оберегали тебя от правды? Мы заботились о тебе как о родной дочери. Твоя тетя старалась быть самой нежной матерью на свете. Пожалуйста, не забывай об этом и не вини ее. Она до последнего сражалась с безумием Камиллы. Она консультировалась с лучшими психиатрами, покупала ей самые дорогие лекарства, каждый день гуляла с ней по парку… все было напрасно. Камилле становилось хуже. Впервые она попыталась свести счеты с жизнью, когда тебе было всего три месяца.
– Но что послужило толчком?
– Врачи сказали, что дело в наследственности. Шизофрения чаще всего передается из поколения в поколение по женской линии.
– Значит… я тоже могу нести в себе эту заразу? И я тоже окажусь в психиатрической лечебнице, а однажды, когда врачи потеряют бдительность, хлебну какой-нибудь отравы?
– Энн, прекрати. Ты не больна.
– Ты ведь сам вчера сказал, что мне нужен врач.
– Сама посуди: в последнее время ты плохо ешь и почти не спишь. На тебя уже страшно смотреть. А еще эти разговоры о зеркале-убийце и письме с ключом от дома бабушки… Кстати, куда ты дела зеркало?
– Выбросила, – солгала Энн.
На лице Томаса тут же появилась мягкая улыбка. Человек верит лишь в то, во что он хочет верить.
– Вот и умница. А где ты провела день?
– Каталась по городу.
– Как машина? Ты вроде бы жаловалась на нее?
– Все в порядке, – устало ответила Энн. – Прости, но я жутко устала. Завтра мне рано вставать.
– Кстати, Люсинда посоветовала мне договориться с директором твоей школы, чтобы ты сдала экзамены на будущий год, – робко предложил Томас.
Он опасался, что Энн придет в ярость от одной только мысли, что ей придется лишний год ходить в школу и закончить ее позже своих одноклассников. Однако Энн лишь кивнула.
– Тогда я как-нибудь зайду в твою школу, не возражаешь?
– Нет, разумеется. Как считаешь нужным. – Энн зевнула.
– Ну все, ложись спать. У нас обоих был трудный день, но я рад, что ты с таким мужеством приняла страшное известие о своей матери.
Мистер Браун вышел из комнаты. Энн замерла и прислушалась. Только бы дядя не вздумал снова запереть ее на ключ! Но нет. Шаги затихли в дальнем конце коридора, и Энн наконец дала волю слезам. Она оплакивала не только свое горе, но и горе своей несчастной матери, потерявшей рассудок в столь молодом возрасте. Она оплакивала горе тети Долли, лишившейся сестры.
Однако Энн сейчас больше всего волновало собственное будущее. Дядя, без сомнения, отвезет ее к врачу. Она не сумасшедшая. У нее есть доказательство – письмо. И присланный ключ от дома миссис Рэдфорд. Не могла же она написать письмо сама! Она и понятия не имела о том, что ее бабушка жила в Джеймстауне.
Но почему человек, пославший письмо, до сих пор не дал о себе знать? Зачем было назначать встречу, на которую не собираешься являться? Кто он, таинственный автор послания?
Энн протянула руку и взяла с тумбочки сотовый телефон. Быстро нашла номер нового друга. Несколько длинных гудков.
– Алло?
– Мартин, это Энн. Прости, если разбудила, но мне нужна твоя помощь. – Энн выпалила это на одном дыхании. – Ты не мог бы приехать за мной? Боюсь, у меня не хватит сил добраться до тебя на своей машине. Мне больше не к кому обратиться.
– Ты в порядке? У тебя такой голос… Ты плачешь?
– Уже нет. – Энн всхлипнула. Ну почему всегда, когда тебя просят не плакать, слезы как по команде вытекают из глаз?!
– Как тебя найти?
– Нашвилл, Родео-драйв, пятнадцать.
– Считай, что я уже у тебя.
– Нет-нет, – остановила его Энн. – Завтра. Утром, когда мой дядя уйдет на работу.
– Он что, посмел тебя обидеть?!
– Он своеобразно понимает заботу обо мне. Похоже, он намерен поместить меня в клинику для душевнобольных. Мартин, прошу тебя, не позволяй ему это сделать. Ты ведь веришь мне, правда? Ты знаешь, что я не сумасшедшая. Ты ведь видел письмо. И ключ… А то, что этот дом принадлежал моей бабушке, не может быть простым совпадением.
– Энн, не волнуйся. Я никому не позволю причинить тебе вред. И мы вместе разберемся, что все это значит. А теперь попытайся уснуть.
– Я боюсь. Боюсь, что не выдержу и действительно сойду с ума. Мои кошмары… они снова повторяются…
– Кошмары?
– Да. Темноволосая женщина преследует меня, а я… я не знаю, как выбраться из леса. Мне страшно, а она смеется. И ее смех… О боже, ее смех ужасен! Она смеется, потому что знает, что я никуда не денусь. Ей нравится наблюдать за тем, как меня парализует ужас.
– Во-первых, перестань перед сном думать о всяких ужасах. Немудрено, что они тебе снятся. Ты ведь сама настраиваешься на то, что увидишь во сне. Пусть сегодня тебе приснюсь я. Только представь: я приеду к тебе на серебристом "мустанге" и отвезу в сказочный мир.
– Вот уж не думала, что ты романтик, – усмехнулась Энн.
– А я не думал, что ты такая трусиха. Пообещай, что поцелуешь меня во сне.
– Мартин…
– Обещай, – не унимался он.
– Хорошо. Обещаю. Только как ты об этом узнаешь?
– За меня не волнуйся, Энн. Своего я не упущу. Если ты пообещала мне поцелуй, то он мне достанется. А теперь – спокойной ночи. Закрывай глаза и спи. Завтра придется покататься. У меня, кажется, созрел план.
– И ты мне, разумеется, о нем ничего не скажешь.
– Завтра утром.
Не успела Энн обвинить Мартина в разжигании ее любопытства, как из трубки донеслись короткие гудки.
12
Мартин, как и обещал, приехал за Энн в восемь тридцать утра. Он припарковал машину около соседнего дома и дождался, пока "форд" Томаса Брауна выкатится из гаража и скроется за поворотом.
Энн выбежала на крыльцо, едва услышав сигнал. Они с Мартином не обговаривали условные знаки, но она почему-то сразу догадалась, что это именно Мартин дает ей знать, что прибыл. В руках девушки была дорожная сумка. Человеку, не страдающему от излишнего любопытства, она бы показалась ничем не примечательной. Сотни девушек и парней не только в Нашвилле, но и по всей Америке ездят с такими сумками в спортзалы или на пикники.
– Привет, спасибо, что… – начала Энн, садясь на переднее сиденье рядом с водителем. Она аккуратно закрыла дверцу, памятуя о том, как трепетно мужчины относятся к своим машинам.
Энн подставила Мартину щеку для поцелуя, но он нежно взял ее за подбородок и развернул к себе.
– Тебе не кажется, что я заслужил право поцеловать тебя по-взрослому?
Энн закрыла глаза, наслаждаясь чувственным поцелуем в губы. Мартин так страстно и одновременно нежно целовался, что у нее появилось совсем не детское желание залезть к нему на колени.
– Я… я очень соскучилась по тебе.
– Я тоже.
– Спасибо, что…
Мартин улыбнулся и, не дав Энн договорить, спросил, куда они поедут. Энн пожала плечами и исподлобья взглянула на друга. В ее глазах было столько печали и страха, что Мартин больше не стал ничего спрашивать. Он завел двигатель, и машина тронулась с места.
– Ты говорил, что у тебя появился план, – напомнила Энн, правда, уже без вчерашнего интереса.
Она сникла, как осенний цветок. Мартин даже испугался, что дядя Энн оказался прав и ей необходима медицинская помощь. В глазах Энн не осталось того огня, без которого не мыслима человеческая жизнь. Неужели она сдалась? Опустила руки?
Мартин откашлялся, прежде чем начать говорить. Он неотрывно смотрел на дорогу, ощущая на себе пристальный взгляд Энн.
– Шериф Джеймстауна с юности дружит с моим отцом. Вот я и подумал, что неплохо было бы обратиться к помощи полиции.
– Полиции? – насторожилась Энн.
– Не беспокойся. Тебе ничего не грозит, – попытался успокоить ее Мартин, но Энн уже завелась. Ее щеки вспыхнули.
– Если ты о зеркале, то я его не крала… я… – Энн покраснела еще гуще, представив, как полицейские устроят ей допрос. – К тому же я вернула его на место.
– Почему женщины всегда все усложняют? – риторически заметил Мартин, по-прежнему глядя на дорогу. – Во-первых, Джек отличный парень и не станет ни в чем тебя подозревать. А во-вторых, он, возможно, сможет нам помочь и выяснит, кому понадобилось посылать тебе письмо и назначать встречу в заброшенном доме. Письмо еще у тебя?
Энн кивнула и похлопала рукой по боковому карману сумки. Мартин предложил поставить сумку на заднее сиденье, но Энн замотала головой и обняла сумку обеими руками.
– Нет, пусть лучше тут стоит. Она не тяжелая.
– Как знаешь.
Энн положила на сумку голову, поёрзала, устраиваясь поудобнее. Примяла "молнию", оставившую на ее щеке отпечаток, и лишь потом утихла. Увидев, что Энн закрыла глаза и равномерно засопела, Мартин не стал утомлять ее беседами. Интуиция подсказывала ему, что у Энн впереди еще много трудностей и переживаний. Пусть отдохнет. До Джеймстауна полтора часа, если гнать, и два, если ехать в соответствии с дорожными указателями и ограничениями.
– Марти-и-и-ин!!! – завопила Энн, резко подскочив. Острая боль обожгла ее лоб. Она открыла глаза и тут же увидела склоненное над ней обеспокоенное лицо нового друга. – Слава богу… слава богу, ты тут… тут… со мной, – бормотала Энн, потирая лоб.
– Где же мне еще быть? – Мартин натянуто улыбнулся. – Тебе снова приснился кошмар?
– Приснился? – Энн осмотрелась, и волна радости окатила ее.
– Да. Я не стал тебя будить, пока…
– Пока – что?
– Пока ты не стала выкрикивать мое имя. Я съехал на обочину и остановился. А ты ударилась о стекло. – Мартин внимательно осмотрел припухший лоб. – Будет шишка.
– Мне снова снилась эта женщина. Я звала, звала тебя, но… было так холодно и туманно… Я не знала, куда ты ушел, и звала…
Мартин притянул Энн к груди и погладил по волосам.
– Это был всего лишь сон, Энн. Я рядом, и я никому не позволю тебя обидеть. Через полчаса мы уже будем в полицейском участке. Я попросил Джека во что бы то ни стало дождаться нас.
– Что, если он мне не поверит?
– Покажешь ему письмо и ключ от дома. Они проведут графологическую экспертизу. Не могла же ты, в конце концов, написать это письмо сама, верно?
Энн показалось, что в голосе Мартина прозвучало едва уловимое – но все же! – сомнение. Неужели он тоже не верит ей? Принимает ее за душевнобольную, невесть где раздобывшую ключ от пустующего много лет дома? А возможно, так оно и есть.
– Я не сумасшедшая, – как можно спокойнее сказала Энн. – Я не писала это письмо и не имею ни малейшего представления, от кого оно. Крис мертв. Джессика и тетя Долли – в больнице. Остался только дядя Томас. Но я никогда… никогда не позволю себе думать, что он мог… – Энн умолкла, почувствовав, что ее глаза увлажнились и она вот-вот снова разрыдается.
– Скоро мы выясним, кто это сделал, – решительно заявил Мартин и, заведя мотор, вновь выехал на дорогу.
Полицейский участок спал, и ничто не нарушало его послеобеденной сиесты. Казалось, даже мухи уснули и не нарушали тишину своими жужжанием.
Приход Мартина и Энн остался незамеченным. Не звякнул дверной колокольчик. Не скрипнула половица. Не тявкнула собака. Полицейские сидели на своих местах, но походили на восковые фигуры из коллекции мадам Тюссо. Они лишь на секунду перевели взгляд на посетителей, а затем снова уткнулись в мониторы компьютеров с разложенным пасьянсом.
Не отвлекая секретаршу, женщину лет сорока, с безразлично-сонным видом пилившую ногти, Мартин направился к главному кабинету. Энн поспешила за ним. Она явно нервничала. Заметив напряженно сжатые губы и взгляд преступника, помышляющего о побеге, Мартин мягко взял Энн за руку и подвел к двери.
На табличке значилось имя шерифа: Джек Дорджесс.
Джек Дорджесс оказался высоким, плотного телосложения, с массивной челюстью и широко расставленными глазами. Для пятидесятилетнего мужчины он сохранил завидное здоровье, однако двухдневная щетина ясно говорила о том, что сонное оцепенение полицейского участка сказалось и на внутреннем облике шерифа. Видимо, процедура бритья представлялась ему слишком утомительной, чтобы производить ее ежедневно.
– О, Мартин! Я уж тебя заждался. – Дорджесс приподнялся со стула, чтобы поприветствовать сына старого приятеля. – Как здоровье твоего папаши?
– Спасибо. Все хорошо.
– У-у-у, негодник, – протянул Дорджесс, вытянув трубочкой губы, и шутливо погрозил Мартину указательным пальцем. – Сэм жаловался, что ты совсем не навещаешь их.
Мартин пожал плечами и, стараясь сгладить ситуацию, подтолкнул Энн вперед и представил ее шерифу:
– Это Энн Рэдфорд.
– Рэдфорд? – задумчиво повторил Дорджесс, словно пробуя слово на вкус. – Роковая фамилия. Надеюсь, вы не родственница спятившей Камиллы, а, милочка?
– Она была моей матерью, – опустив глаза, ответила Энн.
Она уже почти ненавидела этого громилу в коричневой форме. И зачем только Мартин притащил ее в участок? Она ведь знала, что именно так все и будет. Что ничего хорошего – и тем более помощи – она здесь не получит.
– О, покорнейше прошу меня извинить. – Дорджесс был смущен и сконфужен не меньше Энн.
Он суетливо забегал по кабинету, словно пытаясь отыскать нужную вещь, однако, как назло, не мог придумать, что бы такое могло ему понадобиться. Увидев выглядывающий из верхнего ящика портсигар и забыв, что он пуст, Дорджесс спросил Мартина:
– Не желаешь сигаретку?
Мартин сделал вид, что не заметил оплошности Дорджесса, и покачал головой.
– А что у тебя за дело ко мне? – откашлявшись и сев за рабочий стол, спросил Дорджесс.