Сколько проблем! Вот уж действительно то пусто, то густо! Голова прямо-таки раскалывалась. Однако день еще не кончился. Солнце уже село, на улицах горели голубоватые фонарики, машины все реже озаряли асфальт фарами. Но люди еще шли куда-то, озабоченные своими проблемами. А раз люди еще не спят, значит, день не кончился. Рене улыбнулся своим мыслям. Интересно, что еще может случиться сегодня? Хотя бы за тот небольшой промежуток времени, пока он дойдет до отеля. И, словно услышав этот невысказанный вызов, кто-то невидимый, кто вершит судьбы людей, нагло усмехнулся. Рене почти увидел его гримасу на черном полотне дороги: лучи фонарей и магазинных вывесок странно переплелись, создав причудливое изображение из бликов и отражений. Тонкие кривые губы, темные впадины глаз… Рене даже остановился, ошеломленный видением. Он мог поклясться, что секунду назад асфальт, как ни парадоксально это звучит, ему улыбался. Улыбался издевательски, а бестелесные, сотканные из света губы шептали: "У меня еще есть козырь в рукаве".
Неожиданно дорога озарилась фарами, раздался визг тормозов и Рене, все еще стоящий посреди тротуара, услышал:
– Месье Ноэль? Что-то потеряли? Не хотите ли прокатиться? Нам есть о чем поговорить.
Сперва Рене решил, что ему и это кажется, после зрительных галлюцинаций начались слуховые. Но голос звенел в воздухе настолько явственно, что было даже странно усомниться в его реальности. Рене повернул голову на звук: в двух шагах от него стоял шикарный "мерседес" иссиня-черного цвета, а из него выглядывала… Да, слух не обманул его: Энн Макбрайт собственной персоной.
– Да садись же, чего стоишь?
Ее слова тяжелым молотом ударили по ушам. Рене потерял всякие ориентиры во времени и пространстве. Это что, Судный день? Чтобы Энн вот так, сама, ни с того ни с сего пригласила его сесть в машину, когда на официальных мероприятиях они договорились даже не здороваться. Сколько раз Рене, столкнувшись с ней, считал себя счастливым, если удавалось просто поймать случайный взгляд, заглянуть ей в глаза, проходя мимо! Они вели себя, как совершенно чужие люди, ведь она вышла замуж. И вот теперь Энн посреди улицы, ни от кого не прячась, зовет его сесть в машину. Не день, а сплошное сумасшествие: Рене сегодня понадобился положительно всем, причем одновременно и срочно. Остается только встретить папашу с семейкой в каком-нибудь темном переулке.
– Ну? – Энн улыбнулась. – Спящий красавец.
И Рене сел в машину. Зачем он это сделал? Хотя почему бы и не сделать? Ни для того, ни для другого варианта развития событий не было никаких препятствий. Вот только Рене все больше и больше чувствовал себя сумасшедшим, оказавшимся заложником собственного воспаленного разума.
– Я уже сто лет тебя не видела, мальчик мой. – Пожалуй, только в устах Энн эти слова не звучали пошло.
Она имела полное право называть Рене хоть мальчиком, хоть сыном, потому что когда-то позаботилась о нем действительно как о собственном ребенке. В ее голосе звучала неподдельная теплота и нежность. Теплые губы коснулись его лба.
– Дай я хоть посмотрю на тебя… Как ты возмужал, окреп… – Она ласково, с материнской заботой пригладила волосы у него на макушке.
И Рене, не чувствуя никакого стеснения, скованности, положил голову ей на плечо. Как хорошо быть рядом с ней!
– Что же ты все молчишь? – Легкий упрек послышался в этих словах. – Не рад меня видеть? Только скажи честно, не лги, как ты привык делать это с другими.
Лгать? Нет, Рене никогда не позволил бы себе обмануть Энн, слишком добрые, слишком прекрасные отношения связывали их.
– Тебе? – прошептал он, закрывая глаза. – Тебе – никогда. Просто у меня сегодня сумасшедший день, а завтра фотосессия в Лондоне. Но я счастлив видеть тебя. Нам так о многом нужно поговорить. Ты же знаешь, что у меня никого на свете нет ближе тебя. А я запутался, совершенно запутался, – в третий раз за сегодняшний день заговорил Дюлье, а Ноэль, эта выдумка, этот жалкий уродец, покорно молчал. – Мне так нужно с тобой посоветоваться! Я устал, устал как никогда.
– Тише, тише, успокойся, все будет хорошо. – Держа голову Рене у себя на коленях, Энн заботливо и нежно гладила его по волосам.
Машина куда-то неслась по шоссе, изредка было слышно, как кашляет шофер. Куда они едут? Какая разница… Закрыв глаза, Рене лежал на коленях у самого дорогого человека на свете и чувствовал необычайное умиротворение, наполнявшее душу. Энн молчала, словно дав ему возможность насладиться моментом в полной мере, прислушаться к внутренним ощущениям. Так прошло минут десять, потом машина остановилась.
– Пойдем погуляем. – Энн ласковым движением растрепала только что приглаженные волосы Рене.
Вышли. Осталась позади решетчатая железная ограда. Раскидистые дубы почти смыкались над головой, вымощенные булыжником дорожки убегали в глубину парка. В тусклом, приглушенном свете фонарей едва можно было различить лица друг друга.
– Давай пойдем сюда, там есть одна уютная беседка.
Свернули. Рене боялся думать о том, зачем приехала Энн. В голову лезли разные неприятные мысли вроде необходимости какой-нибудь срочной услуги, но он отгонял их. Хотелось верить, что ей просто стало без него одиноко. Что нет никаких корыстных целей и задних мыслей.
Сели. Рене без приглашения снова опустил голову ей на колени: так давно было у них заведено.
– Прости, что приехала без предупреждения, – начала Энн. – Но мне очень нужно было тебя видеть. Ты знаешь, я не люблю долгих вступлений. Постараюсь быть краткой. Мой муж – осел и пьяница, жеребец. Он туп как бревно, пьет беспробудно иногда целыми неделями, а когда не пьет, то развлекается на стороне со шлюхами.
Напуганный столь резким переходом от лиризма к реальной жизни, Рене поднял голову.
– Что? – До него пока дошла только интонация, смысла он не уловил.
Энн уронила голову на руки. Нет, она не плакала, эта закаленная ирландка никогда не давала волю слезам. Но только теперь Рене заметил, как опустились некогда гордые плечи, как на тонких пальцах проступили мелкие суставы и даже дорогие кольца и ухоженные длинные ногти не могли скрыть этого.
– Боже! Что с тобой?
Болван, как же он сразу не догадался! Энн приехала сюда искать поддержки, излить душу, а вместо этого нашла маленького ребенка, который с чисто детским эгоизмом тут же начал вываливать на нее собственные проблемы. Рене сел и обнял Энн.
– Говори, я слушаю. Только не молчи.
– Эта подлая скотина растранжирила половину моего состояния, Рене! Как я могла так ошибиться в человеке!
С этими словами она подняла глаза и… Рене так и замер в оцепенении. Может, всему виной был лунный свет, струившийся сквозь резную крышу беседки, а может, неправильные тени, но лицо Энн показалось Рене ужасным. Глаза ввалились и блестели лихорадочным нездоровым блеском, под неестественно бледной, почти восковой кожей проступили пятна скул, бескровные губы стали тонкими, как две нити.
– Рене! Ты не представляешь себе, как я страдаю. – Два серебристых ручейка обозначились на ее щеках. – Рене! Рене! Какая это мерзость, подлость! Он обманул меня. Обвел вокруг пальца, а я была слепа. Влюбилась… Но теперь все в прошлом. – Энн неожиданно сделалась очень серьезной. Все, эмоции кончились, она лишь на секунду потеряла самообладание. – Я знаю, что буду сейчас говорить не самые приятные вещи, но, пожалуйста, выслушай меня. – Энн вытерла глаза платком. – Я уже не молода и гожусь тебе в матери. Даже если делать пластические операции и убивать кучу времени в косметических салонах, я все равно через десять, максимум двадцать, лет превращусь в старуху.
Рене держал ее руку в своей и не мог понять, к чему все эти разговоры. Почему-то вспомнился обед с Анаис: вот так же и ее теплую ладонь он сегодня ощущал под пальцами.
– Если ты откажешься, я пойму и мы все равно останемся друзьями, – продолжала Энн. – Но мне ни с кем никогда не было так хорошо, как с тобой. Ты знаешь, я не лгу. Ведь я любила и люблю тебя по сей день, мой милый мальчик.
И снова Рене ощутил теплый поцелуй на своей щеке.
– Я… Я хочу соединить наши жизни. Навсегда. Я хочу, чтобы мы поженились. Если бы ты знал, как низки, подлы иногда бывают люди, а так называемое общество – это просто парад уродов, худшие из худших. Ты единственный яркий луч в моей жизни. Единственное светлое воспоминание. И когда я думаю, что ввела тебя в эту клоаку безнравственности и порока, мне становится стыдно за себя. Деньги, деньги, но не в деньгах счастье, как ни банально это звучит.
Рене не знал, что и сказать. Нет, определенно, если в мире есть высший разум, то сегодня он решил основательно над ним пошутить. Энн хочет за него замуж. У Рене прямо дыхание перехватило от такого предложения. Да! Да! Как давно он мечтал об этом, как ждал и не смел надеяться! Но тут неожиданно Рене как будто ощутил внутри неясное, тупое сопротивление. Что это? Возникло странное чувство: так бывает иногда – к примеру переставишь в квартире шкаф, а потом машинально ищешь его на прежнем месте. Вот и это "да" возникло по инерции. Чувств уже не было, а остались только привычные слова, обороты речи. Ведь сколько раз Рене в мечтах представлял себе подобное объяснение! Но теперь это "да" шло как будто не от сердца, а от головы.
Энн ждала. Рене же, смущенный неожиданными ощущениями, молчал.
– Не отвечай сразу, подумай. – Она приложила ладонь к его губам. – Не говори. Не говори ни слова. Завтра. Подумай до завтра. В это же время здесь ты скажешь мне: да или нет.
Она поднялась, легкий шелк ее платья скользнул по озябшим пальцам Рене. Еще мгновение – и Энн растворилась в густой зелени парка, растаяла, окутанная серыми тенями. А он остался сидеть в беседке. Мир вокруг замер, остановилось время. Рене не знал, где находится, не знал, сколько времени и какое сегодня число, наступило ли завтра или еще идет сегодня, а может, сегодняшнее сегодня уже превратилось во вчера? Ощущение потерянности, оторванности от мира охватило его. Он сидел в неизвестном парке, на забытой всеми скамейке, один, в темноте, словно на краю вселенной. Сидел неподвижно, уставившись перед собой невидящими глазами. Сидел и гадал: почему он не сказал "да"? Ведь долгие годы все его мечты были устремлены к этой женщине. Рене бредил ею наяву. Что же случилось? Что произошло? Ведь наконец-то судьба повернулась к нему лицом. Рене обхватил голову руками, чувствуя, как хлынула кровь к вискам. Он еще пытался отмахиваться от ответа, который усиленно лез в мысли, пытался сопротивляться ему, обманывать себя. Но все было тщетно. Зажав уши ладонями, Рене все равно слышал в голове это имя – Анаис.
8
Рене приник губами к ее полуобнаженной груди. На мгновение ему показалось, что дрожь приятного возбуждения пробежала по горячему телу Анаис. Песок прилип к нежной бархатистой коже девушки, и Рене, плавным медленным движением снимая с партнерши футболку, чувствовал пальцами каждую песчинку. Он спустился к шее, лаская обнаженные плечи.
Анаис подалась вперед: ей хотелось приникнуть к сильному загорелому телу. Голый живот коснулся холодной пуговицы его джинсов. В следующее мгновение Рене слился с партнершей в бесконечно приятном, блаженном поцелуе. Анаис почувствовала, как немеют в сладостном экстазе руки и ноги, как тело расслабляется само собой, готовясь принять в себя мужчину, чьи объятия доставляют столько удовольствия.
Рене стал спускаться ниже, все еще не в силах прийти в себя после поцелуя. Он чувствовал, как страсть захватывает его целиком, и пытался ей сопротивляться, но потребность оказалась сильнее воли. Анаис вся трепетала в его руках, трепетала от наслаждения, как и он сам. Пальцы нащупали на спине застежку купальника. Бретельки стали сползать вниз по плечам, все больше обнажая грудь. Анаис откинулась назад, давая партнеру возможность убрать эту досадную деталь одежды, до сих пор стоявшую между ними. Рене откинул лифчик в сторону и мягкими плавными движениями стал ласкать грудь. Анаис лежала на спине, расслабленная, не способная даже пошевелить руками. Он коснулся губами соска, и она едва сдержала стон, тело словно пронзило током, она выгнулась, запрокинув голову, а Рене уже развязывал шнурки нижней части купальника. Жалкий синий треугольничек распластался на песке рядом с лифчиком.
Теперь Анаис, поменяв позу, села. Она обвила сильный стан партнера, эротично заведя правую ногу ему за спину. Рене наклонился ниже, чтобы в кадре со спины были видны ее плечи.
Осталось самое сложное. Анаис не любила оказываться в объективе полностью голой, ведь это реклама, а не стриптиз. Однако редактор журнала просил хотя бы пару откровенных снимков, мотивируя тем, что подобные вещи сильно действуют на публику. Конечно, Анаис не согласилась бы, но, когда увидела чек, пообещала постараться. Другой вопрос, что здесь не все зависит только от тебя. Есть партнеры, с которыми невозможно изобразить страсть. Закрепощенные, скованные, они выполняют все механически, и, кувыркаясь нагишом с таким молодчиком, чувствуешь себя так, словно с манекеном обнимаешься. Но есть другие, которым отдаешься с легкостью. Можно ничего не уметь самой – мужчина, как ведущий актер в подобных сценах, сделает все что нужно. Правильно выберет позу, сгруппирует тело партнерши. Лежи себе в расслабленном состоянии и просто не сопротивляйся. Как раз таким был и Рене. Степень его профессионализма откровенно заставляла завидовать.
Итак, ракурсы со спины сняты, теперь… Но не успела Анаис подумать об этом, как уже оказалась сверху на партнере, ощущая его сильные руки на своих бедрах. Удивительно, но она не чувствовала ровным счетом никакого стеснения, хотя в студии находилось не менее десяти человек кроме них. Рене сумел сделать так, что остальные люди как будто перестали существовать. Анаис обхватила его лицо и жадно стала осыпать поцелуями, тем временем руки Рене самым откровенным образом накрыли ее ягодицы. В сценарии этот кадр, кажется, стоял последним. Все. Но Анаис не хотелось прекращать. Уж очень профессионально работал партнер.
– Теперь, сидя на мне, откинься назад, – едва заметно шевельнув губами, сказал Рене. – В сценарии несколько дополнительных кадров, я забыл тебе сказать перед съемкой. Извини.
– Да ладно, ничего.
Анаис, почти обрадованная этим известием, плавно выпрямилась. Секунду она дала Рене обхватить ее сзади, а когда почувствовала, что его руки сомкнулись в замок и держат крепко, обеспечивая необходимый упор, изящно откинулась назад. Рене приник к ее голому животу.
– Пальцы, напряги пальцы, – подсказал он.
Анаис, державшая в руках голову партнера, сдавила ее страстно и желанно.
– Теперь, – Рене обхватил ее за плечи, – я опрокину тебя на спину, а потом приподнимусь, им нужен твой обнаженный вид спереди. Целиком. Просто лежи расслабившись, я перестану тебя закрывать.
А вот это уж дудки! Анаис терпеть не могла подобных вещей. Что еще за фокусы?! Со спины фотографируйте сколько влезет, а вот так, в упор… Она уже хотела было воспротивиться, но руки Рене так нежно положили ее на песок, что отпало всякое желание сопротивляться. Еще одним страстным поцелуем он помог ей расслабиться, а когда приподнялся, обнажая тело партнерши, Анаис даже не заметила этого, не успев застесняться.
– Стоп! Снято!
Рене встал, отряхивая с себя песок. Анаис подали халат, в который она тут же завернулась.
– Вот это да! – Глаза режиссера горели не хуже прожекторов. – Я такой игры не видел уже лет сто! Такое творить, уму непостижимо! Молодцы. Выше всяких похвал. Я увеличу ваши гонорары в полтора раза.
Рене и Анаис улыбались. Им было приятно слушать такие бурные похвалы в свой адрес.
– Вот что значит работать с профессионалами! Я отправлю миссис Теренс машину цветов.
Тут к режиссеру подошел один из монтажеров и стал что-то объяснять, благодаря чему Анаис и Рене на какое-то время оказались вне его внимания.
– Может, слиняем, пока он занят? – Рене лукаво подмигнул ей.
– Одобряю. – Анаис медленно двинулась к выходу с площадки.
Подождав несколько секунд, Рене последовал ее примеру. Через минуту они уже шли по коридору студии и смеялись. У обоих было отличное настроение.
– А то можно до следующего утра слушать его дифирамбы.
– А мне, знаешь ли, не очень-то приятно стоять там в халате. И вообще, за такие откровенные кадры должны платить больше. Несправедливо. Почему мужчины никогда не должны раздеваться. Сколько снимаюсь, парни голые только по пояс, в лучшем случае в шортах, а то и, как ты сегодня, в джинсах.
Рене только развел руками.
– Видимо, голые мужики не так нравятся публике. Смотрятся не слишком эстетично.
– Ну да, – возмутилась Анаис, – а женщины должны отдуваться за обоих. Как будто этим можно заниматься, если парень одет.
Они подошли к гримеркам.
– Ладно, через час встретимся на улице, – сказал Рене, заходя в свою раздевалку. – Тогда и поговорим.
– Хорошо, – кивнула Анаис.
И двери синхронно захлопнулись.
Этот день они почти весь провели вместе. До обеда снимали невинные сцены прогулок по морскому берегу, тропические пейзажи и общение с островитянами, которых играли европейские негры. Потом сходили в ресторан, где Рене заказал какой-то чудной обед из морских водорослей, креветок, кальмаров и мидий, как он выразился для полноты экзотических ощущений. Анаис, конечно, предпочла бы более традиционное меню, но уж гулять так гулять.
После, в перерыве, гуляли по Лондону. И опять им было легко и интересно друг с другом. Рене даже рассказал о пожаре на ферме отца. Анаис заметила, что неплохо бы помочь семье. Например, она бы сейчас помогла даже своей матери, бросившей ее в младенчестве. А поскольку Рене был в отличном расположении духа, то, зайдя в банк, тут же отправил домой целую тысячу фунтов, ту самую, которую выиграл в "Королевском Аскоте".
Сразу после перерыва перешли к самым откровенным снимкам. Режиссер оставил на них почти шесть часов, зная, что обычно такие вещи моделям даются не вдруг, будь они хоть трижды профессионалы. Но Рене и Анаис управились за какой-нибудь час. В результате до поезда вечером у них оставалось еще много времени. Все-таки столицу Англии стоит посмотреть, мало ли когда теперь выберешься.