Ах вот почему мы дуемся! Рене уже и думать забыл о вчерашней небольшой ссоре. Да, он, кажется, повел себя некорректно по отношению к коллеге. Ведь занимаются они, по сути, одним делом. И опять встал вопрос, а как бы поступил Дюлье? Стал бы извиняться или просто наплевал бы? Но что-то подсказывало Рене, что чувство вины, которое он сейчас испытывает по отношению к Анаис, как раз принадлежит сыну фермера. Ноэль же привык обижаться сам и дожидаться от женщин коленопреклоненных извинений. Нет, просить прощения из них двоих умеет только Дюлье. Что ж, раз уж маски сняты…
– Анаис, я точно так же, как и вы, общаюсь с семейством Теренс из-за денег. – Рене почувствовал, как легко сразу стало на душе, он впервые за долгие годы говорил женщине правду о своем занятии. – Я не испытываю к Джуди не только любви, но даже элементарной привязанности. В этом плане вам с Мартином повезло больше, у вас к нему хотя бы нет антипатии. Мне бы хотелось извиниться за вчерашнее, я был не прав. Простите.
Анаис изумленно обернулась.
– Неужели я слышу подобные вещи от принца голубых кровей? – Было видно, что она еще злится, но, по крайней мере, не так агрессивно.
– От нищего принца голубых кровей, – уточнил улыбаясь Рене. – Я еще раз извиняюсь. – И снова приятный холодок разлился в груди: теперь она знает еще одну тайну. – Я действительно сожалею о вчерашнем разговоре, просто был раздражен. Джуди ведь притащила меня на этот обед почти силой.
Анаис приветливо протянула руку.
– Хорошо, тогда забыли. Кстати, об обеде я тоже узнала минут за двадцать до его начала. Ладно, что было, то прошло. Давайте смотреть скачки.
– Согласен. – Рене дружески пожал ее руку. – Итак, начнем все сначала.
В бытность свою мальчишкой Дюлье любил подурачиться. У него очень ловко получалось копировать школьных учителей, родителей друзей и даже некоторых политических деятелей, которых он видел по телевизору. Это всегда веселило окружающих, даже отец смеялся, когда сын бывал в ударе. Конечно, Ноэль не мог себе позволить паясничать с великосветскими особами, но Дюлье… Дюлье очень даже мог. Поэтому Рене задорно улыбнулся и, поднявшись, отошел от своего места шагов на десять. Анаис проводила его изумленным взглядом.
– Подождите, вы ку…
Рене поднес палец к губам – мол, сейчас все будет ясно – и начал движение по направлению к прежнему месту. Он озирался по сторонам, растерянно оглядывался, подражая человеку, попавшему на "Аскот" впервые. Улыбка озарила лицо Анаис, она поняла, в чем дело. В этот момент Рене как раз подошел к ней.
– Простите, – начал он, поклонившись и учтиво приподняв цилиндр. – Я, кажется, заблудился во всех этих секторах и цифрах. Никак не могу найти своего места. Рядом с вами не занято?
– Нет, садитесь, пожалуйста.
– Благодарю вас. – Изображая чудовищную усталость человека, замученного бессмысленными блужданиями, Рене плюхнулся в кресло самым неизящным образом. Конечно, бедняга Ноэль вздрогнул бы от такой бестактной распущенности. Но Дюлье остался собой доволен. – Здесь сам черт не разберется, – добавил он, уже глядя на поле. – Как вы находите заезды?
Анаис живо закивала.
– Просто захватывающе, невероятно. Такие лошади, такие жокеи. Я прямо в восторге. Первый раз на "Аскоте". А вы, сэр?
– Простите, я не представился. – Конечно, этот широкий жест воспитанности принадлежал уже не Дюлье, а Ноэлю, но раз уж он продолжает быть аристократом, то можно кое-что и позаимствовать. Рене встал и вежливо поклонился, приподняв цилиндр. – Рене Ноэль. С кем имею честь?
Анаис ответила сдержанным наклоном головы и благосклонно протянула руку.
– Анаис Ажан, прошу садиться.
– Благодарю.
Рене поцеловал ее руку и опустился на прежнее место, все еще сохраняя аристократическую напыщенность. Анаис выпрямила спину и гордо вскинула подбородок, подражая девушкам из высшего общества, имевшим безупречную осанку. Они посмотрели друг на друга и… Вероятно, выбранные роли были столь чужды и одному и другому участнику этого мини-спектакля, что оба весело рассмеялись.
– Ладно, хватит дурачиться. – Анаис улыбалась непринужденно, без тени кокетства. – Иначе мы пропустим все самое интересное. Видите вон того жеребца, который сейчас бьет ногой и нетерпеливо мотает головой?
– Да. – Рене и сам давно заметил удивительного по красоте тонконогого каурого жеребца, прямо-таки рвущегося в бой. Он стоял уже готовый к забегу, жокей едва сдерживал его.
– Это Гектор. Правда, он великолепен? Я поставлю на него сотню фунтов в следующем забеге.
Жеребец действительно поражал красотой и выделялся среди других лошадей. Очень подтянутый, ничего лишнего. Кстати, жокей, худенький парнишка лет восемнадцати, великолепно смотрелся на нем. Но Рене отрицательно покачал головой.
– Он проиграет, не советую ставить на него деньги.
– Почему? – удивилась Джуди. – Ведь он очень сильный, и… ему хочется бежать, прямо невтерпеж. К тому же жокей легче, чем другие наездники.
– В том-то и беда, – возразил Рене. – Вот, например, я на этой лошади непременно выиграл бы.
– Это почему же?
– Понимаете, как говорит один мой знакомый… – Рене усмехнулся про себя, вспомнив того, чьи слова сейчас будет цитировать, – соседского фермера, круглого, маленького человечка, за всю свою жизнь не выезжавшего никуда, кроме ближайшего провинциального городка, – лошадь – машина заднеприводная. Поясню. Вы сами когда-нибудь ездили верхом?
– Да, у меня была своя лошадь, я даже участвовала в соревнованиях по конкуру.
– Отлично, – кивнул Рене. – Вспомните, когда конь не подчиняется, что надо прежде всего сделать?
– Осадить его, – недоуменно пожала плечами Анаис, не понимая, зачем ее об этом спрашивают.
– Как?
– Что значит как? Просто подать корпус назад и натянуть поводья.
– Вот то-то и оно, – подмигнул Рене. – Подать корпус назад. Как только вы перемещаете центр тяжести, грубо говоря, с передней части лошади на заднюю, животному становится сложнее двигаться. Оно останавливается. А теперь взгляните на этого парнишку, в нем всего-то весу килограмм сорок, для такого жеребца – пушинка, а не наездник. Не забывайте, что исход забега зависит не только от лошадей, но и от жокеев. Надо вовремя одернуть, вовремя осадить, чтоб лошадь знала, что ей делать. Конь только животное. Ему нет дела до собравшихся людей, до денег, он не рассуждает. Не рассчитывает, кого обогнать, как обогнать. Он молод, горяч, ему хочется с утра пораньше поноситься, погарцевать. То есть Гектор пришел просто побегать, как говорится, от полноты жизни и избытка энергии, а вот заставить его победить – дело жокея. Но при такой комплекции этот мальчик просто не сможет сдержать, где нужно, бег этого зверя. Это же не жеребец, а энерджайзер из плоти и крови. Попробуйте-ка осадить такого, тем более он еще молод и под седлом ходит не больше года. Могу поспорить, что толком слушаться еще не умеет. Опытный конь чувствует наездника и, доверяя ему, выполняет все команды, едва успев почувствовать, как дернулись удила. А этому танцору лишь бы вырваться. Поноситься всласть. Он и седока-то на себе не почувствовал бы, если б не седло. После старта он рванет, а потом хоть трава не расти. Жокей будет бессилен. А сам по себе конь, как бы силен ни был, без правильного руководства человека не выиграет.
– Хорошо, но я все равно на него поставлю, – улыбнулась Анаис. – Хотя бы просто наперекор вам. Вы очень интересно рассказывали, но не убедили меня. А на кого поставите вы?
– Видите вон ту кобылу, левее от вашего Гектора. – Рене указал рукой. – Почти черная.
– Да, – закивала Анаис. – Седьмой номер. – Она склонилась над программкой. – Ее зовут Джеральдина, принадлежит частному владельцу. Кстати, дочь только что выступавшего итальянца Паяца. Он проиграл, пришел третьим. Вас это не настораживает?
– Я не видел, как бежал Паяц, – пожал плечами Рене. – Но могу объяснить, почему отдаю предпочтение Джеральдине. Во-первых, наездник – ему около тридцати – самый опытный. Во-вторых, посмотрите на характер: спокойная, никуда не рвется, жокей ее размял, погонял чуть-чуть перед выездом. В-третьих, телосложение. Ноги чуть толще, чем у вашего Гектора, но и круп мельче. Она кажется самой маленькой из участников, но, безусловно, старше многих из них. Ей около пяти лет, потому и спокойная, набегалась уже, но ни разу не рожала. Видимо, это ее последний сезон, максимум предпоследний, потом обязательно отдадут на развод, чтоб не началось проблем со здоровьем. Так вот, маленькие лошади обычно выносливее крупных. А при опытном наезднике – и того лучше. Он сэкономит ее силы, попридержав до поры, и к финишу она будет почти свежая. А потом даст ей шенкелей и обгонит всех на последней стометровке. Помяните мое слово.
В этот момент раздался голос комментатора, предлагающий делать ставки. Еще раз были повторены имена жокеев и клички лошадей.
– Ну, – Рене вопросительно посмотрел на Анаис, – так я ставлю сто фунтов на Гектора за вас и пятьсот – на Джеральдину за себя.
– Вы так уверены в своей победе, – покачала головой Анаис. – Смотрите, не промахнитесь.
И Рене пошел делать ставки. Через несколько минут он уже снова сидел рядом. Оба застыли в напряженном ожидании. Но вот раздался выстрел, лошади сорвались вперед. У Анаис перехватило дыхание.
– Ну же, Гектор, давай, давай, мой хороший, давай! – не смогла она удержать азарта. – Давай, миленький! Умница, молодец!
Жеребец действительно обошел соперников уже на первых пятидесяти метрах и теперь бежал впереди всех в гордом одиночестве. Жокею не приходилось даже подгонять его. Вырвавшись на свободу, Гектор потерял всякие тормоза и несся, что называется, сломя голову. На первом же повороте это дало себя знать: жокей, как и предполагал Рене, не сумел осадить опьяненное бегом животное, и Гектор сделал слишком большую дугу, тогда как остальные наездники прошли по касательной. Впрочем, это не помешало ему опять сигануть на прямой. Напротив, маленькая Джеральдина тянулась в хвосте, даже не пытаясь вырваться вперед. Глядя на нее, можно было подумать, что это конная прогулка, а не скачки. Однако чем ближе был финиш, тем более сосредоточенным, если так вообще можно сказать о лошади, становилось выражение ее морды. Появилась какая-то почти человеческая упертость, уверенность, и, получив команду от жокея, Джеральдина, абсолютно не уставшая, начала обходить одного соперника за другим. Планомерно, размеренно наездник вел ее к финишу. Наконец она поравнялась с идущим впереди Гектором. И тут неопытность жокея сыграла решающую роль. Жеребец, который, как ему самому думалось, бегал ради удовольствия, увидев самку, тут же стал притираться к ней. Собственно, финиш, и раньше почти не интересовавший его, теперь и вовсе обесценился в сравнении с возможностью провести время в компании дамы. И Гектор, не скрывая своих игривых намерений, побежал уже не впереди кобылы, а за ней, подчиняясь не воле жокея, который не смог с ним справиться, а своей собственной, жеребцовой прихоти. Джеральдина же даже не удостоила ухажера взглядом и ровно, спокойно продолжала бежать дальше. Жокей дал ей шенкель и…
– Победил седьмой номер, лошадь Джеральдина, итальянского заводчика… – заговорил комментатор.
– Ну? – улыбнулся Рене.
– Так нечестно, – возмутилась Анаис. – Ваша кобыла соблазнила моего жеребца. Он не виноват.
– Конечно, не виноват, против природы не пойдешь, – кивнул Рене. – Все зависело от жокея. Он один виноват в вашем проигрыше. Но не расстраивайтесь, на сегодня забеги закончились, приглашаю вас отметить выигрыш.
Интересно, а если бы не задание, Рене пригласил бы Анаис или нет? Дюлье, впрочем, любил проводить время в хорошей компании. Так почему нет? Тем более что у них есть общие темы -
– Что ж… – Анаис расстроенно вздохнула. – Пойдемте, Мартин все равно вернется не раньше чем завтра.
Выйдя из ложи, они направились к выходу.
– Поделитесь со мной еще какими-нибудь секретами? – Анаис лукаво улыбнулась. – Очень хочу выиграть по-настоящему большую сумму.
– Это не так сложно, как может показаться…
– Рене! Рене! Подожди!
Неожиданно к молодым людям подбежал высокий веснушчатый парень в форме жокея.
– Дюлье?! Глазам своим не верю! Это ты? На "Аскоте"? В этом шикарном фраке и цилиндре? Я едва узнал тебя!
Анаис изумленно смотрела на Рене. Дюлье? Что еще за Дюлье? Рене между тем тоже расцвел.
– Люсьен! Боже мой! Ты выступаешь на самых знаменитых скачках мира!
Друзья обнялись. Рене не видел Люсьена Легри около десяти лет. Школьный друг, товарищ всех детских шалостей, единственный по-настоящему близкий человек. И вот он здесь. Какой подарок судьбы!
– У тебя дома невозможно ничего добиться, – продолжал Люсьен. – Как сквозь землю провалился! Ни слуху ни духу. Ладно мачеха, но и отец понятия не имеет о твоей жизни. Хотел бы я посмотреть на его физиономию, узнай он, где проводит свободное время сын.
Рене уже хотел ответить, что так этому болвану и надо, но тут неожиданно ему на глаза попалось изумленное лицо Анаис. Она, можно сказать, потеряла дар речи. Принц голубых кровей совершенно забыл о своем происхождении.
– Послушай, Люсьен, – Рене отвел друга в сторону, – мы с тобой потолкуем об этом завтра. Я сейчас немного занят. Как тебя разыскать?
– Да приходи прямо на конюшню, там спроси любого, тебе скажут.
– Отлично, тогда завтра куда-нибудь сходим.
– Хорошо, до встречи.
Люсьен выглядел несколько растерянным. От него, разумеется, не укрылась перемена, произошедшая в друге: то обнимался, а то вдруг – занят. Уходя, Рене помахал ему рукой, но это выглядело натянуто, и Легри, кивнув в ответ, пошел назад к лошадям явно расстроенный.
Однако Рене уже не думал о нем. Анаис все еще молчала, но он чувствовал, что это просто затишье перед бурей. Не существует нелюбопытных женщин, тем более что здесь попахивает разоблачением.
Пообедать решили в кафе. Как выяснилось, обоих достали дорогие рестораны с неимоверным количеством столовых приборов. Заказ принесли почти сразу: картофель фри и шампиньоны под овощным соусом. Все просто, без изысков.
– Итак, я жду объяснений, – начала Анаис, деловито постукивая пальцами по столу.
Рене, понявший, что отпираться бесполезно, только развел руками. Как вовремя, однако, он помирился с этой девушкой, ведь так или иначе сегодня ему пришлось бы провести день с ней, а встреча с Люсьеном была неизбежна. Ему не хотелось говорить, но увы… Лучше уж пусть узнает от него, по крайней мере есть шанс, что не разболтает. Если же начать врать, то примется за самостоятельное расследование и, зная настоящую фамилию, не нужно быть гением сыска, чтобы уличить лгуна.
– Я не тот, за кого себя выдаю, – коротко отрапортовал Рене, но Анаис явно не устроила такая отговорка.
– Это я поняла, а подробнее?..
– Я сын французского фермера, просто нашлись люди, которые создали мне репутацию аристократа; при моей внешности я этим благополучно пользуюсь. Вот и все.
Так, сейчас эта леди выдвинет целый ряд требований. Рене не сомневался, что история кончится для него шантажом. Причем не в лучшей его форме. Однако Анаис неожиданно улыбнулась вполне добродушно и закивала.
– Понимаю. Одна из этих дамочек когда-то нашла тебя первой. Не беспокойся, я никому не скажу. Вчера Джуди мне полчаса в сортире рассказывала твою невероятную биографию. Внебрачный сын аристократа, бунтующий против отца. Хорошо придумали. И пианистка! Какое изящество!
– Моя мать действительно окончила консерваторию и могла бы иметь успех на сцене, – глухо возразил Рене. Он мог терпеть многое, но если кто-то недоброжелательно отзывался о его матери… Хотя он уже сто лет ни с кем не говорил на эту тему. Вечно приходилось врать, если клиентки интересовались его происхождением. А там уж чего только он не наслушался о воображаемой пианистке! Но ведь на плод фантазии ему было наплевать. Здесь же речь зашла о реальном человеке, самом светлом воспоминании детства. – Она все бросила ради отца, а тот просто сгноил ее на своей чертовой ферме.
Анаис не ожидала, что он пойдет на такую откровенность. В словах Рене она услышала и тоску, и обиду, и боль. Все эти чувства он вынес из детства. Вынес так же, как и она. Рене преклоняется перед матерью… А ведь у Анаис и того не было. Она с колыбели стала сиротой.
– Прости, я не знала. Просто Джуди так расписала роман воображаемых родителей, что в него невозможно было поверить. Мне и в голову не пришло, будто это ложь лишь наполовину.
– Нет, ты права. – Рене поймал себя на том, что чересчур разоткровенничался, надо свести эту тему на нет. – Но давай больше не будем об этом. Я открыл правду, теперь твоя очередь.
Анаис не любила говорить о своей семье, но с Рене она почему-то не чувствовала привычной скованности в этом вопросе. Может потому, что он сам, как выяснилось, не знал, что такое семейная идиллия? Анаис даже Мартину не рассказывала всей правды, а тут ей почему-то захотелось поделиться.
– Боюсь, я могу рассказать еще меньше. Отец бросил мою мать, а мать бросила меня. Вот все, что я знаю о родителях. До десяти лет жила с бабушкой, а когда она умерла, меня отправили в интернат. – Анаис хотела казаться непринужденной, словно семейная трагедия, разразившаяся много лет назад, теперь не имеет для нее никакого значения, но к горлу подкатил ком. Она смешалась и замолчала.
– Прости, – в свою очередь извинился Рене. – Не будем больше об этом вообще. Одно расстройство.
Анаис, смотревшая в окно, почувствовала, как он взял ее руку. И в этом теплом прикосновении она вдруг ощутила невысказанное единство. Словно этот Рене был давно знаком ей. Перед Анаис развернулась картина его юности: мать, затюканная мужем, вечные скандалы из-за нехватки денег. Отец – тупой, ограниченный человек, к тому же еще и пьющий, скорее всего, был не способен понять тонкую натуру женщины, отдавшей ему все. Мать – воспитанная, в высшей степени культурная, погибающая под гнетом провинциального мещанства. И Рене, убегающий из дома на конюшню, чтобы не видеть всего этого. Как похоже, как до боли похоже на ее собственную судьбу. Только не поладив с девчонками в интернате, Анаис убегала на ипподром, к чужим лошадям, а не к своим. Рене держал ее руку, а перед глазами у нее мелькали картинки их безрадостного детства. Их общего детства, их общего горя. И на мгновение ей показалось, что соединились две половинки, так долго искавшие друг друга. Ведь если бы Рене попал в их интернат, какими бы друзьями, какой опорой друг другу они могли бы стать! В детстве Анаис много мечтала о старшем брате, который защищал и оберегал бы ее. И, будь они вдвоем, в их жизнях не нашлось бы места этим бесконечным лживым романам, этой пошлости, развращающего душу притворства. Вдруг где-то глубоко вспыхнуло осознание того, что все еще можно исправить.
– Эй, ты задумалась? – Голос Рене звучал мягко, ласково, а это теплое "ты" вместо холодного "вы" создавало иллюзию единства, родства.
Но только иллюзию. И Анаис горько улыбнулась.
– Мы что-то раскисли. А депрессии – это привилегия богатых, нам страдать психологическими мигренями некогда. Извини, что изливаю тут душу.
– Да ты почти ничего не сказала, – усмехнулся Рене.