Элизабет занервничала. Ее мысли метались, словно мотыльки вокруг горящей свечи. Интересно, зачем Том ей все это наговорил? Зачем он вообще завел этот странный разговор о сбывшихся и несбывшихся мечтах?! Просто так, без определенной цели или… у него была какая-то цель? Но какая? Напомнить ей о том, как много она потеряла, отказавшись десять лет назад выйти за него замуж? Но ведь Том не может быть настолько мстительным и жестоким! Возможно, он просто поделился с ней своими сокровенными мыслями и не стоит искать здесь какой-то скрытый подтекст.
А может, он сказал это с намеком? Чтобы напомнить ей о том далеком дне?! Элизабет чувствовала себя совершенно сбитой с толку. Устав теряться в догадках, она выпрямилась и посмотрела на Тома: долгим, вопрошающим и довольно мрачным взглядом. В ответ он слегка нахмурился, затем наклонился в ее сторону и с беспокойством спросил:
– Что случилось, Бет? Почему ты так недобро на меня смотришь? Я сказал что-то не в тему?
– Господи, Том, что за странные вопросы! – воскликнула она с нервным смешком. – И вовсе я не смотрю на тебя недобро.
– Ну тогда я принесу виноград. А сам пока пойду на кухню и приготовлю обещанный десерт, – прибавил Том с многообещающей улыбкой.
Элизабет неловко кашлянула.
– Ну что ты, Том, не стоит утруждаться! Конечно, мысль о десерте звучит заманчиво, но мне не хочется, чтобы ты стоял у плиты в выходной день. Тебе ведь и так приходится каждый день что-то готовить.
– Пустяки, Бет, – отмахнулся он. – Я же говорил, что люблю иной раз повозиться на кухне. К тому же приготовление десерта из мороженого и вишневого варенья не займет много времени. Минут пятнадцать-двадцать, не более. Ты еще не успеешь доесть виноград, как я уже управлюсь.
Возразить было нечего, и Элизабет только смущенно кивнула. Минуту спустя Том поставил перед ней тарелку винограда, а сам умчался на кухню. Вскоре до Элизабет донеслась негромкая, медлительная музыка; наверное, Том включил на кухне приемник, чтобы ему было нескучно работать, а Элизабет – отдыхать.
Какой он все-таки заботливый, думала она, неспешно обрывая с веточки виноградинки и так же неспешно отправляя их в рот. Заботливый и внимательный. Нет, конечно же он не мог намеренно сделать мне больно.
Вообще говоря, Том ничего обидного не сказал, внезапно пришло ей на ум. Он лишь сказал, что серьезно смотрит на отношения между мужчиной и женщиной. Какие тут могут быть подтексты! Эти же самые слова Элизабет десятки раз слышала от других мужчин. Правда, в их устах это был всего лишь треп, имевший целью расположить женщину к себе и запудрить ей мозги. А Том говорил серьезно. Он вообще не имел привычки шутить такими вещами. Но почему его слова отозвались в ее сердце такой острой болью?
А потому, что ты просто жаждешь услышать от него предложение руки и сердца, сказал Элизабет безжалостный внутренний голос. Потому, что ты хочешь, чтобы он влюбился в тебя до безумия – так, как способны любить только такие сильные и неординарные натуры. Потому, что ты наконец узнала, какой это замечательный человек, и оценила его. Но не поздновато ли, голубушка?
Отодвинув тарелку с виноградом, Элизабет откинулась на спинку кресла, заложила руки за голову и закрыла глаза. Какое-то время она сидела в этой неподвижной позе, пытаясь унять волнение и собраться с мыслями. Что ей делать? Набраться смелости и признаться Тому в любви или продолжать притворяться, будто она испытывает к нему исключительно дружеские чувства? Нервы Элизабет находились в таком напряжении, что ей казалось: еще немного – и она не выдержит и выложит Тому всю правду. Но одно небольшое соображение останавливало ее от столь решительного и весьма рискованного шага. Не женская гордость и не самолюбие, а надежда. Надежда на то, что Том все-таки влюбится в нее и захочет на ней жениться.
Почему бы и нет? Она достаточно красива для этого, и потом, им с Томом, без сомнения, очень хорошо вместе. Так почему бы ему и не влюбиться в нее, если его сердце свободно? А ее преждевременное признание может все испортить, оттолкнуть Тома. Ведь мужчины по натуре охотники, их не привлекают женщины, которые сами бросаются им на шею. Уж кому, как не ей, незадачливой Элизабет Джемисон, это знать!
Если бы Элизабет не была так поглощена своими мыслями, она бы заметила, что Том возится на кухне слишком долго. Он обещал вернуться минут через пятнадцать, а прошло уже полчаса. Но причина задержки объяснялась вовсе не сложностью приготовления десерта, а тем, что Том тоже увлекся размышлениями. Так увлекся, что прозевал момент, когда варенье вскипело и залило плиту.
А думал Том примерно о том же самом, что и Элизабет. Он думал, не пора ли ему признаться ей в любви. Но так же, как и Элизабет, не мог решиться на такой рискованный шаг. Действительно, риск был большой. Ведь, если Элизабет еще не влюбилась в него по-настоящему, его признание может все испортить. И тогда он снова потеряет Элизабет, теперь уже навсегда.
Не делай этого, несчастный глупец, не делай! – энергично протестовал его мудрый внутренний голос. Ты же не можешь знать, что у нее на уме, а по внешним признакам очень легко ошибиться. Она кажется тебе открытой книгой, но ведь она так переменчива, так непостоянна! Если хочешь наверняка добиться своей цели, лучше пойди другим путем. Тем самым, которым идут все нормальные мужики. И только некоторые из них, честные, бесхитростные максималисты – а проще говоря, идиоты, – предпочитают рубить сплеча и портить себе весь расклад!
И, чуть поразмыслив, Том решил последовать совету своего внутреннего голоса. А потому снова напустил на лицо добродушно-беспечную улыбку и, подхватив вазочки с десертом, направился в гостиную.
– А вот и мы с десертом, – весело пропел он, опуская вазочки на низенький столик. – Надеюсь, вы еще не заснули, дожидаясь нас?
– Нет, – с улыбкой отозвалась Элизабет. – Да это было бы и невозможно: вы вернулись слишком быстро. Так быстро, что мы даже не успели доесть виноград.
– Неужели? – удивился Том. – Одно из двух: или виноград попался невкусный, или вы слишком плохие едоки. – Говоря это, он украдкой взглянул на часы и тихо ужаснулся: оказывается, он проторчал на кухне сорок минут! Интересно, о чем же так задумалась Элизабет, что эти сорок минут пролетели для нее как одна минута?
– Нет, виноград замечательный, – возразила Элизабет. – Просто ты меня уже обкормил. Даже не представляю, как в меня сможет влезть еще и мороженое с вишнями.
– Ничего, – лукаво улыбнулся Том. – Только начни есть – и увидишь, что места в твоем желудке еще достаточно. А если серьезно, то такая легкая пища не причинит тебе вреда.
– Надеюсь, на этот раз со мной не случится того, что произошло в "Шахерезаде"?
– А если и случится, то не беда, – невозмутимо заявил Том. – И туалет, и балкон находятся под боком.
– А также мудрый и заботливый доктор, который всегда готов прийти на помощь перебравшим молодым леди, – с добродушной усмешкой прибавила Элизабет.
– Безусловно! – рассмеялся Том. – Так что сама видишь, что беспокоиться не о чем.
Попробовав десерт, Элизабет так и замурлыкала от удовольствия.
– Пища богов! – восхищенно промолвила она. – Потрясающее лакомство!
– И к тому же очень просто готовится, – заметил Том. – Да разве ты сама никогда не делала такого десерта?
– Делала. Только очень давно и с готовым вареньем. А в детстве мы с подругой любили ходить в одно кафе, где подавали мороженое с джемом, сиропом или шоколадом, – произнесла Элизабет с ностальгическим вздохом. – Ты, наверное, тоже заходил туда. Это кафе называется "Сладкий лед".
– Да, знаю, – улыбнулся Том. – Мне тоже доводилось там бывать.
– Для меня походы в "Сладкий лед" были настоящим праздником, – мечтательно продолжала Элизабет. – Наверное, не потому, что дома меня хуже кормили, а потому, что есть вкусные вещи в кафе было как-то интересней.
– Понимаю. Мне тоже было интересней пить пиво в баре, а не дома. Хотя это было связано с определенным риском. Ведь, сама знаешь, тем, кому не исполнилось восемнадцати, запрещается пить алкогольные напитки. А продавцам – продавать их несовершеннолетним.
– Но, несмотря на это, в некоторых барах торговля шла полным ходом! – рассмеялась Элизабет. – Правда, я была ужасной трусихой и побаивалась ходить в такие заведения.
– Конечно, – улыбнулся Том. – Ты же у нас была примерной девочкой!
– Зато ты был изрядным озорником! Но при этом всегда был истинным джентльменом, не то что другие мальчишки.
– Приятно слышать.
– Впрочем, ты, кажется, и остался таким, – прибавила Элизабет, слегка покраснев. А затем, желая перевести разговор на нейтральную тему, оживленно проговорила: – Знаешь, что мне вспоминается, когда я смотрю на свечи, огонь в камине и мороженое? Мне вспоминается Рождество! И не просто абстрактное рождество, а то, которое мы встречали в Нью-Йорке, под главной елкой страны. Ты помнишь?
– Конечно, помню, – улыбнулся Том. – Разве такое можно забыть? Мы тогда учились в последнем классе, и я уже был… – Он хотел сказать "влюблен в тебя", но вовремя спохватился. – Насколько помню, идея с поездкой в Нью-Йорк исходила от тебя. Ты сказала мне, что давно мечтала встретить Рождество у главной нью-йоркской елки, и я ухватился за эту идею.
– И подбил на эту поездку половину наших одноклассников! – рассмеялась Элизабет. – К глубокому возмущению их родителей, считавших, что Рождество нужно встречать в семейном кругу. Но они возмущались уже потом, после всего, потому что мы уехали в Нью-Йорк тайком. И в этом тоже была своя прелесть. Сбежать из дому в сочельник, оставив родителям коротенькую записку… Это казалось таким романтичным! Да и путешествие в поезде, длившееся целых восемь часов, тоже было полно романтики. Особенно когда мы ехали назад и отмечали праздник!
– А отмечали мы его весьма бурно, – оживленно подхватил Том. – Мы сели в поезд в три часа ночи и веселились до восьми утра, пока не начало светать. Да, это была потрясающая ночь!
– А все благодаря тебе! Ведь, если бы не ты, мы бы не смогли организоваться и поехать в такую дальнюю дорогу.
– А если бы ты не подкинула мне эту идейку, то поездки вообще не состоялось бы, – со смехом парировал Том. – Так что еще неизвестно, кто из нас двоих больший авантюрист!
Переглянувшись, они весело расхохотались. Потом Том вдруг встал, подошел к Элизабет, облокотился на спинку ее кресла и взволнованно спросил, пристально глядя ей в глаза:
– Бет, скажи мне, пожалуйста, а после этого ты часто ходила в Рождественскую ночь на елку? Ну, за те годы, что прожила здесь?
– Ты удивишься, но нет, – ответила она, растерянно пожимая плечами. – Ни разу не ходила! Каждый год собиралась, но мне все время что-то мешало. То не находилось компании, то приходилось уезжать в Питтсбург, к родителям, то еще что-нибудь. Так что за целых десять лет я ни разу не встречала Рождество под главной нью-йоркской елкой. А ты?
– И я ни разу, – с улыбкой ответил Том. – По тем же причинам, что и ты. Как глупо, не правда ли? Жить в этом городе и за столько лет ни разу не попасть на Рождественскую елку!
– Ужасно глупо!
– А хочешь, пойдем туда в этом году? – неожиданно предложил Том. – Вдвоем, только ты и я?
– Да! – радостно воскликнула Элизабет. – Очень хочу!
– А потом поедем ко мне и устроим шикарный праздник. Да, дорогая?
– Да, – промолвила Элизабет внезапно севшим голосом.
И было от чего потерять голос: Том назвал ее "дорогая"! Но не было ли это просто оговоркой? Наверное, глаза Тома могли бы подсказать Элизабет ответ, но она была так взволнована и смущена, что не решалась взглянуть на него. И вдруг она почувствовала, как пальцы одной руки Тома ласково пробегают по ее волосам, а другая рука нежно скользит по ее шее и плечу. Потом он мягко запрокинул ее голову и приник к ее губам. В тот же миг Элизабет бросило в жар, и огоньки свечей закружились перед ее глазами.
Сладкая дрожь охватила все ее тело, губы радостно раскрылись навстречу его губам, руки обвили сильные плечи. Том осыпал поцелуями ее пересохший от волнения рот, лицо, шею. Притянув к себе его голову, Элизабет начала пылко отвечать на его поцелуи. Ее пальцы зарылись в непослушные пряди его волос, проникли за вырез рубашки, с наслаждением ощутив упругую твердость развитых мускулов. Счастье переполняло Элизабет, от нахлынувшей нежности ее глаза вдруг наполнились слезами, и она чуть не разрыдалась от избытка чувств. Застонав от удовольствия, она закрыла глаза и откинулась назад, подставляя лицо жарким поцелуям Тома, всем своим видом призывая его разделить ее страсть, утолить так долго сдерживаемое желание.
– Ты хочешь заняться со мной любовью, милая моя Бетти? – Голос Тома доносился до Элизабет сквозь густую завесу блаженного тумана. – Пожалуйста, скажи, я хочу услышать от тебя эти слова. Ты хочешь быть со мной? Хочешь, чтобы я любил тебя этой ночью?
– Да, – чуть слышно промолвила Элизабет. – Я хочу быть с тобой, хочу, чтобы ты меня любил…
Он пылко прижал ее к себе, а затем на какое-то время оставил одну. Не решаясь открыть глаза, Элизабет с замирающим сердцем слушала шорох снимаемой одежды. Потом до ее слуха донесся какой-то щелчок, и она догадалась, что Том разложил диван. Затем он вернулся к Элизабет и, осыпая поцелуями ее лицо и плечи, медленно раздел ее. Когда он легко приподнял ее и прижал к себе, ей показалось, что жар его сильного тела опалил ей кожу. Она тихо вскрикнула и широко открыла глаза. Их взгляды встретились, и ей показалось, что она тонет, растворяется в бездонном омуте его глаз.
Никогда в жизни ни один мужчина не смотрел на нее так: с глубокой, всепоглощающей нежностью, безудержным желанием и теплотой, обволакивающей словно бархатное одеяло. Этот взгляд так взволновал Элизабет, что ее глаза снова наполнились слезами. Тихо всхлипнув, она порывисто обняла Тома за плечи, и он тут же крепко прижал ее к себе, так крепко, что ей стало трудно дышать. Потом нашел ее губы и припал к ним в горячем, страстном поцелуе, раздвигая языком податливые влажные лепестки. Томно застонав, Элизабет еще крепче стиснула его плечи и принялась пылко отвечать на его поцелуи. Так пылко, как даже не могла от себя ожидать. А потом перед ее глазами все смешалось…
Когда, спустя целую вечность, Элизабет пришла в чувство, в комнате царил полумрак. Розовые свечи догорали, яркий огонь в камине превратился в приглушенное красноватое свечение. Прислушавшись к своим ощущениям, Элизабет с радостью обнаружила, что ей очень тепло, покойно и уютно. Так, как не было, наверное, еще никогда.
И вдруг она поняла, почему ей так покойно и хорошо. Потому что она лежит в объятиях Тома. Его сильное, жаркое тело прижимается к ее груди, нежные руки бережно перебирают взмокшие пряди ее волос, губы осторожно и как-то благоговейно касаются ее лица и пересохших от волнения губ. А глаза… Они снова смотрят на Элизабет с бездонной, всепоглощающей нежностью и обволакивающей теплотой. Только страсти в них было чуть меньше: теперь она была не на поверхности, а таилась в их морской глубине. Но нежность и теплота остались. И это казалось Элизабет просто невероятным. Потому что никогда ни один мужчина не смотрел на нее так любовно после того, как его страсть была утолена.
– Том, – прошептала Элизабет хрипловатым от волнения голосом, – я хочу сделать тебе одно признание.
– Какое? – ласково спросил он.
– Мне еще никогда и ни с кем не было так хорошо, как с тобой, – смущенно промолвила Элизабет. – Ни с кем и никогда. Понимаешь?
Вопреки ее ожиданиям, Том не выказал удивления, а лишь согласно кивнул головой.
– Понимаю, – сказал он. И тихо, с какой-то непонятной интонацией в голосе прибавил: – Да ведь так оно и должно быть!
– Почему? – удивленно спросила Элизабет.
Но Том не ответил. Вместо этого он нежно поцеловал Элизабет в губы, потом перевернул спиной к себе, ласково обнял и сказал:
– Поспи немного, дорогая. Тебе надо отдохнуть.
– Да, – согласилась Элизабет, устраиваясь калачиком в его объятиях и закрывая глаза. – Ведь у меня был такой трудный день… Трудный и… очень-очень счастливый.
– Правда? – взволнованно спросил Том.
– Правда, – сквозь сон пробормотала Элизабет.
13
Следующие две недели Элизабет прожила как в раю. На работе у нее все ладилось. Ей заплатили деньги за первые три недели, и это оказалась весьма приличная сумма. А самое главное, что теперь они с Томом общались каждый день. Вечером, после работы, он непременно звонил ей и они болтали по целому часу, а то и по два. Иногда Том звонил Элизабет по утрам, если не очень рано уезжал в больницу. А несколько раз он даже звонил ей на работу, в середине рабочего дня. Так сказать, устраивал приятные сюрпризы.
Да и виделись они теперь чаще, не только по выходным, но и на неделе. Пару раз Том возил Элизабет в ресторан, один раз они выбрались в театр. Но больше всего Элизабет нравилось бывать у него дома. Ее так и тянуло в его красивую, уютную квартирку, где они были только вдвоем, без посторонних глаз и ушей. Кроме всего прочего, там они могли заниматься любовью, а Элизабет с некоторых пор ужасно полюбила это занятие. И это тоже порядком удивляло ее.
До встречи с Томом Элизабет относилась к сексу с прохладцей. В отношениях с мужчинами ее привлекала романтика, а не интимная близость. Конечно, ей приходилось тщательно скрывать свое равнодушие к сексу, чтобы не разочаровывать мужчин. И это всегда доставляло ей душевные мучения, потому что Элизабет терпеть не могла игры и притворства. Но с Томом все обстояло иначе. В постели с ним Элизабет с первых минут начала испытывать чувственное наслаждение. И с каждый разом оно становилось все ощутимее. Так что к концу второй недели их близких отношений слово "оргазм" уже не приводило ее в нервозное состояние, как бывало с другими мужчинами. Впрочем, Том, к огромной радости Элизабет, никогда не приставал к ней с тягостными расспросами. Когда же Элизабет наконец испытала это ощущение, она сказала об этом сама. И только тогда Том решился откровенно поговорить с ней на тему, переставшую быть болезненной.
Но больше всего Элизабет удивляло, что Том всегда относился к ней одинаково нежно и внимательно: как до занятия любовью, так и после. Подобная чуткость была для Элизабет внове, и она не могла не испытывать благодарности к Тому за такое прекрасное отношение. А вместе с тем начинала чувствовать все большее отвращение к тем мужчинам, с которыми встречалась до Тома. Теперь она с трудом понимала, как могла влюбляться в бесчувственных, самодовольных и эгоистичных самцов.