Транспортная компания, в которой работала Люська Закревская, одним из своих подразделений имела туристическую фирму, и Люська в силу своего служебного положения всегда могла раздобыть какой-нибудь очень интересный и недорогой вариант поездки. Панкратьева зачастую этим пользовалась, потому что очень любила путешествовать. Особенно если просто лежать на пляже и купаться в море. Эта дамочка на облаках явно забыла, какую блаженную радость она испытывала от влажного и теплого морского воздуха, от прозрачной воды и шелкового песка.
"Вот ведь, одни оргазмы у этих привидений на уме", – подумала Панкратьева и погрозила пальцем в небо.
Вечер субботы пролетел незаметно. Сначала они ругались с Федькой по поводу правильности заполнения дневника, потом она ужаснулась пробелам в его знаниях, и они вместе делали математику. Панкратьева взахлеб объясняла Федору, что синусы и косинусы – это очень просто, главное – понять систему. А когда Федька эту систему наконец понял, она радовалась и удивлялась, какой он умный и как легко все схватывает. Потом она посмотрела учебник по физике и выдала Федьке замечательную книгу – справочник по элементарной физике. Федька даже зачитался этим справочником, и физика тоже сдвинулась с мертвой точки. Спать они легли очень поздно, весьма довольные друг другом. У Федьки, несмотря на честно выданный матерью шнур, даже не было сил поиграть на компьютере.
Спала Панкратьева хорошо, крепко и без сновидений.
Наутро она проснулась от того, что кто-то на кухне гремит посудой. Оказалось, что это Федька готовит завтрак. Он угваздал всю кухню, но яичницу приготовил отменную. С помидорами и сыром. Они с удовольствием по ели. Федька собрал всю свою амуницию для катания , и они направились за город. Перед выездом Панкратьева заглянула под капот и убедилась, что тормозная жидкость находится там, где ей положено быть. До горы доехали без приключений. Федька со своей доской направился к подъемнику, а Панкратьева пошла в ресторан, села там у стеклянной стены, сквозь которую отлично было видно катающихся, заказала себе кофе и стала смотреть на сына. Федька был очень высокий и, когда съезжал на своей доске, был похож на крючок.
"Ничего, научится, – думала она. – А ведь это тоже огромное удовольствие. Вот так сидеть в тепле, смотреть на искрящийся снег, пить вкусный кофе и видеть радостное лицо своего ребенка".
Она пожалела, что не умеет кататься на доске и лыжах, и представила, как было бы здорово, если б они там на горе с Федькой были вместе.
"А чего представлять? – в итоге встрепенулась она. – Надо пойти и записаться на обучение. Здесь же наверняка есть специальные тренеры".
Панкратьева решительно встала и направилась к выходу, где находилась доска, пестревшая объявлениями для лыжников. Нашла нужное объявление, набрала номер телефона. Инструктор оказался внизу, около маленького подъемника. Панкратьева узнала у него расценки и что из амуниции необходимо для начала обучения. Договорились, что в следующее воскресенье они встретятся и начнут занятия. Конечно, расценки были немаленькие, да и амуниция стоила недешево, но, с другой стороны, для чего же еще Панкратьева зарабатывала деньги? Для того чтобы они помогали ей радоваться жизни. Небесная дамочка должна быть довольна.
После аварии Панкратьева стала совершенно по-другому ощущать себя и окружающую ее действительность. Ведь получается, что ей дали второй шанс. Возможность исправить все, что она натворила к тридцати девяти годам. И не только исправить, но и попробовать жизнь на вкус по-настоящему, а не рассуждать в стиле "А хорошо бы…", ничего для этого "хорошо" не делая.
Федька пришел в восторг от ее решения научиться кататься на лыжах с горы и от того, что в следующее воскресенье они опять поедут на гору. На обед они поели в этом самом ресторане вредного для здоровья шашлыка. Федька объелся и всю обратную дорогу спал, сладко посапывая. Короче, воскресенье удалось. И Панкратьева решила, что будет стараться теперь каждый свой день сделать таким же насыщенным и интересным, как это воскресенье.
Работа над ошибками. Карьера
В понедельник Дубов притащился на работу на костылях. Когда Панкратьева отвезла Федьку в школу и добралась до офиса, он уже сидел у себя в кабинете, успев выразить секретарше свое недовольство отсутствием Панкратьевой. Как ни странно, на это его недовольство Панкратьевой было глубоко наплевать. Когда она вошла к нему в кабинет с вопросом "Чего надо?", Дубов возмущенно заявил, что надо на работу приходить вовремя.
– Слушай, Дубов, разве кто-то за меня мою работу сделает? Если я пришла позже, значит, и уйду позже. А может быть, и раньше. Не знаю пока, как дела пойдут. Во всяком случае, ты прекрасно знаешь, что я работаю без обеда, на который у тебя уходит часа два как минимум. Давай не будем заниматься фигней и строить друг друга. Давай-ка лучше мне зарплату прибавим.
– Чего-чего? – Дубов явно удивился такой невиданной наглости.
– Того! Мы с тобой кто? Правильно, собственники. Так сказать, владельцы. А владельцы должны получать от своего бизнеса вы году. Или, как говорят ученые финансисты, – дивиденды. Мы же ничего такого не получаем, а только пашем в поте лица на благо горячо любимой фирмы. Я вот уже допахалась до того, что ребенка родного в его опасном возрасте забросила. Вот и приходится теперь его в школу возить, чтоб не забурился куда не следует.
– Меньше надо с мужиками разными яшкаться.
– Якшаться, Шура, до чего же ты неграмотный.
– Не учи, я так и говорю – яшкаться.
– Хорошо, пусть будет яшкаться. Это к делу не относится. Давай зарплату прибавлять, раз дивиденды не платим. И не всем подряд, а то я тебя знаю. А только нам с тобой и другу нашему большому и красивому.
– Ему-то за что, у него свой интерес, ему наши копейки не нужны.
– Ну как скажешь, можно только нам с тобой.
Глубоко внутри Панкратьева веселилась. Ведь он даже не заметил, как согласился, и без всяких золотистых шаров. Хотя настроеньице у него аховое, да еще и обе ноги сломаны. Самое время поорать на кого-нибудь.
– Давай приказ! Будто я тебя не знаю, – хмуро пробурчал Дубов, – небось уже нарисовала.
– Ага! – Панкратьева протянула ему бумагу.
Дубов посмотрел на цифры, присвистнул и размашисто подписал.
– Нахалка ты, Анька! – сказал он, протягивая ей подписанный приказ.
– Точно! Мне еще денег в долг надо. Квартиру хочу купить.
– Сколько?
Панкратьева протянула ему заявление на кредит.
Дубов взглянул на требуемую цифру, глаза у него округлились, он сказал:
– Фигассе! – и подписал заявление.
Панкратьева быстро выхватила свое заявление у него из рук. Вдруг передумает.
– Шур, ты не заболел?
– Заболел. Не видишь, что ли? – ответил он, указывая на свои ноги.
Панкратьева встала, обошла его костыли, подошла к Дубову и чмокнула в щеку.
– Спасибо тебе, ты настоящий товарищ!
– Еще бы! Ты же прешь как танк, попробуй от тебя увернуться! Да еще на костылях. У тебя все в порядке? Ты как-то изменилась, – заботливо спросил Дубов.
– Я в субботу в аварию попала, тормоза отказали, а потом Федьку застукала за курением марихуаны.
– Пипец!
– Вот и я так думаю. Поэтому, Шур, давай я пока некоторое время без командировок поживу. Понятно, сейчас, пока ты в гипсе, я поеду, если надо. Но только в крайнем случае. Ты же сам знаешь, что я гораздо полезнее на своем рабочем месте, и тебе спокойней.
– Чегой-то мне спокойней? – Дубов нахмурился.
– Ой, будто я не знаю, как ты волнуешься, что я тебя подсижу.
– Еще чего? Много о себе представляешь! – возмутился Дубов, однако глаза его предательски забегали.
– Нет? Ну, значит, я ошиблась. Вот и славно.
– Трам-пам-пам, – сказал Дубов. – Иди работай, госпожа министерша.
– Яволь, мой фюлерт!
– Сама ты фюлерт!
– Нет, я яшкаюсь, а фюлерт – это ты! – С этими словами довольная собой Панкратьева вывалилась из кабинета Дубова.
"Интересно, что это было?" – думала она.
Ведь сейчас, только что, Панкратьева, шутя и играючи, сделала то, что собиралась сделать уже лет пять. Собиралась, но никак не решалась. Необходимые бумаги у нее еще ой как давно были заготовлены. А сегодня пошла и сделала. Когда она еще только заходила в кабинет Дубова, в ней была твердая уверенность, что она не просто провернет все, как и задумывала, в ней была уверенность в том, что она это уже сделала. Осталось только сказать слова и станцевать ритуальные танцы. А вопрос на самом деле давно решен. Панкратьевой очень понравилось это ее новое ощущение себя и своих сил. Вспомнилась дамочка, с которой они гуляли по облакам. Да, все правильно. Жизнь должна приносить удовольствие.
Вот взять, например, Дубова. Так он может на работу вообще без денег ходить. Уж очень ему нравится играть в большого начальника. Сидит в своем кабинете, руководит почем зря, а людишки подневольные бегают туда-сюда, туда-сюда. Процесс идет, работа кипит, а в эпицентре он, Дубов, демиург в отдельно взятом офисе. Другое дело – Панкратьева. Ее хоть горшком назови, только деньги плати приличные. Она не живет ради работы, а, наоборот, работает ради жизни. Наверное, это потому, что она все-таки женщина. У женщин как-то все по-другому устроено. У них на первом месте личная жизнь и семья. И вот за-ради своей красивой личной жизни и семьи будет Панкратьева ходить на работу. И по фигу ей, сколько там людей у нее в подчинении и можно ли в ее кабинете на велосипеде кататься или еще пока маловат он для этого дела. Главное удовольствие, которое Панкратьева имела от своей работы, заключалось в конверте, который она получала два раза в месяц. И теперь это удовольствие будет, наконец, адекватно затрачиваемым ею усилиям. Не когда-нибудь в светлом будущем, а именно сейчас она будет пожинать плоды своего труда. Кто ж его теперь знает, будет ли оно вообще – это светлое будущее?
Люська позвонила уже ближе к вечеру и сообщила, что нарыла отличный новогодний тур. И пальмы будут, и океан, и отель пять звезд, и номера удобные с отдельными спальнями для пацанов, и "все включено", и новогодний ужин. И важно, что их чартер, который организует Люськина компания, вылетает двадцать девятого декабря и у них будет время, чтобы прийти в себя, приспособиться к местному часовому поясу и слегка акклиматизироваться, прежде чем приступать к празднованию Нового года. А самое главное – если они с Панкратьевой оплатят путевки прямо сейчас, то получат скидку тридцать процентов. Но при этом отказаться от поездки будет уже нельзя. Панкратьева задумалась, вспомнила лицо Алика Зотова. Сердце тихонько екнуло, но тут на глаза ей попался портрет зеленоглазого незнакомца, который украшал стену ее кабинета.
– Хорошо, Люсенька, я тебе сейчас денежку привезу, – согласилась Панкратьева.
– Не торопись, – ответила Люська, – я уже все оплатила. На неделе завезешь, когда тебе удобно будет.
– Люсь! Как ты могла? А если б я отказалась?
– Ни за что не отказалась бы! Ты ж не дура, я тебя знаю, – ответила Люська.
Панкратьева представила, как хорошо они встретят Новый год, и подумала, что хорошо бы прикупить себе новый купальник.
Когда вечером после проверки уроков Федька узнал, что на Новый год они вдвоем улетают к океану и будут там купаться сколько влезет, радости его не было предела. Он скакал по квартире как конь, пытался поднять Панкратьеву, в результате чего уронил ее, затем спел ей песню "Ничего на свете лучше нету, чем бродить друзьям по белу свету" и в качестве апофеоза явил себя в новых, закупленных еще летом купальных трусах и маске для подводного плавания. Панкратьева хохотала, потирая ушибленный при падении бок, и с удовольствием подпевала Федьке.
Работа над ошибками. Свободное место
Во вторник прилетел Зотов. Он позвонил из аэропорта, сказал, что заедет на завод, а потом сразу домой. Панкратьева одновременно и ждала приезда Зотова, и боялась его. За эти горячие денечки после аварии она много думала о своей личной жизни и в конце концов решила все-таки прислушаться к советам своего внутреннего голоса. А внутренний голос все настойчивее и настойчивее говорил о том, что если что-то в жизни не устраивает, то надо это что-то искоренять и гнать поганой метлой. И не с помощью колдунов и золотистых шаров, а с помощью своих собственных рук, ног, а главное – головы с мозгами.
Действительно, ее жизнь с Аликом, особенно в последний год, все больше и больше напоминала ей жизнь с бывшим мужем, Федькиным отцом. Конечно, бывший муж и Алик были совершенно разными людьми, но ощущение, что она наступила на те же грабли, последнее время не покидало Панкратьеву ни на секунду. Ей откровенно не хотелось идти домой. А так как у нее не было такой страсти к работе, какая была у Дубова, Панкратьева чувствовала себя подвешенной между небом и землей. Может быть, и квартира ее так ей не нравилась только потому, что она никогда не была в ней по-настоящему счастлива. Когда она жила здесь с бывшим мужем, единственным местом в квартире, где она чувствовала себя свободной, был туалет. Туда она забиралась с книжкой, когда ребенок уже ложился спать. С Аликом все было несколько иначе, но духота была все та же. Панкратьева не была самой собой. И очень от этого устала.
– Алик! Я тебя очень прошу, приди, пожалуйста, не поздно, мне надо с тобой обсудить кое-что очень для меня важное, – попросила его Панкратьева.
– Что-то случилось? – настороженно спросил Зотов.
– Да так, ничего особенного, но обсудить надо.
– Хорошо, я постараюсь.
Старания Зотова привели к тому, что до дому он добрался в двенадцатом часу вечера. Панкратьева уже проверила у Федьки уроки и запихала его в кровать.
Алик поставил чемодан в прихожей и стал не торопясь раздеваться. Панкратьева смотрела, как он снял идеально чистые ботинки, аккуратно поставил их на место, повесил куртку на плечики, снял пиджак и распустил галстук. Выглядел Зотов очень даже симпатично. Высокий, плечистый, ни грамма лишнего жира, пахнет дорогим парфюмом. Слегка лысоват, улыбка приятная, глаза добрые, ласковые и внимательные.
"Чего еще надо девушке для счастья? – думала Панкратьева. – Может, зря я это все затеяла?"
"Ага, милочка моя, – откуда ни возьмись, прорезался вдруг внутренний голос. – Ты, никак, забыла, что у этого симпатяги в башке? Что, твой бывший не симпатяжка разве был?"
– Ну, чего тут у вас? – спросил Зотов у Панкратьевой, чмокнув ее в щеку.
– Пойдем на кухню, поговорим, а то Федька уже спит, – сказала Панкратьева.
– А есть дадут?
– Нет. Сырой рыбы нету.
Панкратьева не смогла удержаться, чтобы не подковырнуть Зотова. Тем более что он не знал о том, что она в курсе его сургутских приключений.
Зотов открыл холодильник.
– Да! – возмутился он. – Полный холодильник всякого говна, а есть нечего.
– На вкус, как на цвет, товарищей нет, – заметила Панкратьева.
Зотов достал из холодильника банку с медом, взял из хлебницы шибко полезный хлеб с какой-то шелухой и стал не торопясь намазывать его медом. Панкратьева этот хлеб никогда не ела, не могла в рот взять, но всегда покупала свежий для Алика.
– Чаю хоть дай! – попросил он Панкратьеву.
– Уже, – ответила она, ставя перед ним чайник со свежезаваренным зеленым чаем.
– Слушаю тебя внимательно. Рассказывай, а то я спать хочу.
Зотов налил чай в блюдце и начал громко прихлебывать. Ничего более подходящего он изобразить не мог. Более всего в Зотове Панкратьеву раздражала эта его манера пить чай из блюдца, растопырив пальцы и громко прихлебывая при этом. И если еще пять минут назад она сомневалась в том, стоит ли сейчас говорить то, что она собиралась, то при первых звуках этого роскошного чаепития все сомнения моментально рассеялись.
– Алик! Нам надо расстаться, – объявила Панкратьева.
– Не понял! – Зотов со стуком отставил блюдце.
– Чего непонятного? Я останусь тут с Федькой, а ты будешь жить у себя на Невском.
– А с какого перепуга?
Сказать, что лицо Зотова в этот момент выражало удивление, значит, не сказать ничего. Таким растерянным Панкратьева его не видела никогда. Даже стало его немного жалко.
– Алик! Я очень много думала о нас с тобой и поняла, что ты мне не подходишь.
– Здравствуйте, приехали! – возмутился Зотов. – Чем это я вам, Анна Сергеевна, не подхожу? Я не пью, не курю, матом не ругаюсь, деньги какие-никакие зарабатываю, даже не бил тебя ни разу!
– Это верно, спасибо тебе, конечно, но этого мне мало.
– Ты что, нашла кого-то себе, пока я в Сургуте заказчиков ублажал?
– Не говори глупостей, если б я кого-то нашла, я бы тебе так и сказала: мол, нашла мужчину своей мечты.
Панкратьева села за стол напротив Зотова и налила себе чаю. Вот уже два года она пила этот зеленый чай только потому, что так хотел Алик Зотов, и, может быть, поэтому никак не могла уразуметь его вкус, понять, чего же в нем такого хорошего.
– Ты мне так и не сказала, что во мне тебя не устраивает, чего тебе надо?
– Алик! Я хочу жить счастливо, радоваться каждому дню, делать то, что мне нравится, то, что я сама хочу, а не кто-то. Замуж, в конце концов, хочу, как все нормальные женщины.
– Замуж? – Зотов облегченно захохотал. – Ну так бы сразу и сказала. Я, конечно, на эту тему не думал, но если это так тебе важно, то можно и замуж.
Он опять наполнил свое блюдце и продолжил хлюпать чаем.
– Дурак! Я ж не за тебя замуж хочу, а в принципе. Семья мне нужна дружная.
– А у нас не дружная, что ли?
– Нет, у нас каждый сам по себе. Ты на заводе, Федька в школе, а я, как экскремент в проруби, туда-сюда, туда-сюда. И нашим, и вашим. Только я-то где?
– Ага, а ты хочешь, чтобы я, как все, отсиживал на работе восемь часов, потом приходил домой, надевал тапки и ел бы твои вредные для здоровья щи. А потом мы бы все вместе смотрели телевизор. Так вот, этого не будет никогда! Такого ты от меня не дождешься!
– Слушай, я и не жду от тебя ничего. Ты не понял разве? Кстати, а чем тебе тапки-то не угодили? Ты вон вроде тоже тапки надеваешь, когда в дом заходишь.
– Тапки? Какие тапки? А! Это я образно. Представил себе толстого мужика в трусах, майке и тапках, который сидит и телик смотрит.
– Ничего в твоей картине плохого не вижу, очень на папу моего похоже. Только я не об этом. Мне муж нужен, с которым я буду дружить. Не хочу больше с мужчинами воевать или нянькаться.