- Ты была женой его незаконного сына, так что никакого родства между вами нет. Более того, не надо будет испрашивать разрешения папы, ибо его святейшество не имеет в нашей стране никакой власти. Король получит разрешение от короля - и дело в шляпе. Король легко успокоит свою совесть, ибо я не сомневаюсь, что, хотя желания короля и подчиняются его совести, эти желания столь искусны, что легко сумеют обмануть его совесть.
- Брат, ты ведешь себя безрассудно. Ты горд и глуп. Однажды тебе отрежут язык.
- Не сомневаюсь, не сомневаюсь. И хочу тебе сказать, дорогая сестра, что иногда бывают моменты, когда мне становится совершенно безразлично, что со мной сделают. Только не думай, что тебе удастся выйти замуж за этого безродного Сеймура. Я категорически против того, чтобы наши семьи породнились.
Мария вскричала:
- Да ты еще глупее, чем я думала! Породниться с зятем короля, что может быть лучше для нашей семьи!
- И для королевской дочери, которая по нему сохнет! - поддел он ее.
- Ты слишком многое себе позволяешь, брат.
- Неужели, моя милая сестричка? Говорю тебе - Сеймур метит высоко. Он зарится на принцессу Елизавету, и кто знает, может быть, он и получит ее. Если король не решит его казнить, чтобы избавиться от своей королевы. Ты ведь помнишь, что Сеймур одно время поглядывал на ее величество. Над господином Томасом Сеймуром, так же как и над нами, навис топор палача, несмотря на то, что король зовет его братом. Так что, дорогая сестра, мечтая об одном мужчине, не забывай поглядывать па других. Будь храброй. Будь умной. Люби Томаса Сеймура, если хочешь, но не упусти возможность вернуть своему роду былое могущество, добившись благосклонности его величества. Говорю тебе, он... созрел для того, чтобы его обольстили. А женщины из нашего рода лучше всех преуспели в этом деле.
Мария поднялась и надменно покинула комнату.
Сюррей, глядя ей вслед, извлек несколько звуков из лютни. Он продолжал играть, когда явился посыльный и сообщил ему, что его присутствие требуется в королевском музыкальном зале.
* * *
Король сидел на своем стуле, украшенном орнаментом, в комнате, приспособленной для музыкальных занятий.
Его окружали придворные, а рядом сидела королева. Она была хороша в своем алом чепце; жемчуга, вышитые по его краю, очень шли к ее бледному лицу. Верхняя юбка платья была сшита из золотой парчи, а из разреза спереди виднелась нижняя юбка алого бархата. "Как идет ей алый цвет, - подумал король. - Если бы она родила мне сына, я был бы очень доволен".
Но она вмешивалась в вопросы религии, а он терпеть не мог женщин, сующих нос не в свое дело. Он преследовал лютеран как еретиков, а папистов - как предателей. Вопросы религии в его стране стали вдруг очень запутанными - он никак не мог понять, почему это произошло, и это сильно раздражало его. Ему хотелось, чтобы люди поклонялись Богу, как и прежде, но не забывали, что теперь главой английской церкви был не папа римский, а он, их король. Ведь все было так просто.
Одно утешало его сейчас - то, что король Франциск, по ту сторону пролива, был таким же старым, как и он. Вряд ли он проживет больше двух лет; он тоже страдал жестокими болями, как и Генрих, и мысль о страданиях французского короля помогала ему переносить свои.
Государственные дела за последнее время стали им обоим в тягость. От войны, которая только что закончилась, ни тот ни другой не получили особых выгод.
По возвращении Генриха в Англию дела в Шотландии пошли плохо; французы атаковали Булонь, которую, однако, усилиями Хертфорда удалось отбить. Но одновременно с этим французы вошли в Солент и, высадившись в Бембридже, попытались захватить Портсмут. К счастью, Лайл напал на французский флот и оттеснил его от берегов Англии; французы ретировались, и в этом англичанам сильно помогла болезнь, охватившая команды кораблей противника.
Генрих твердой рукой укротил Булонь. Он действовал жестоко, не колеблясь ни минуты. Налоги и поборы с населения под видом добровольных приношений превысили все, что было раньше. Враги Генриха надеялись, что его долготерпеливый народ наконец-то восстанет. Он был тираном, убийцей, многие пострадали от его гнева, и если бы кто-нибудь решился свергнуть его, то более подходящий момент трудно было найти. Но жители Англии считали Генриха своим королем; он был сильным правителем, и они верили, что в годину испытаний он их не подведет. И они с радостью снесли все поборы; король же в эти тревожные месяцы думал только о том, что надо спасать страну. Он отдал свое столовое серебро, чтобы из него начеканили денег, и заложил королевские земли; если он требовал, чтобы его народ напряг все свои силы, то и сам не должен был отставать. Он всегда очень заботился о популярности среди своего народа; теперь он пожинал плоды этой популярности. Это для тех, кто жил с ним рядом, он был кровавым тираном - для народа же он был любимым королем.
И вся Англия сплотилась вокруг своего монарха. Французы были изгнаны; их армия, которую косила болезнь, вернулась домой. Франциск не менее Генриха жаждал мира, и он был заключен. Генрих получил право владеть Булонью в течение восьми лет, после чего французы могли выкупить ее. Война в Шотландии продолжалась, но теперь это была война на один фронт.
Король мог немного отдохнуть от своих забот и развлечься.
Сюррей вошел в музыкальную комнату, элегантный и дерзкий, как всегда. Почему это он сегодня вызвал гнев короля? Он был хорошим поэтом и прекрасным джентльменом, но наглости его не было предела. Вместе с Сюрреем вошла его сестра Мария, невестка самого Генриха, девушка, обладавшая фамильной красотой Ховардов и их же фамильной хитростью, - уж в этом король не сомневался.
Мария преклонила перед ним колени, и, когда она подняла на него глаза, он пристально посмотрел на нее. Мария слегка покраснела, как будто прочитала в его взгляде то, чего там на самом деле не было. Королю показалось, что она смутилась и затрепетала, словно ослепленная блеском его глаз, и Генрих испытал удовольствие, которое всегда вызывало у него подобное выражение женского лица. Оно говорило о том, что женщины смотрели в лицо могущественного монарха, но видели желанного мужчину.
Глаза короля потеплели; он проводил Марию взглядом, она отступила назад и заняла свое место среди дам королевы. Он мысленно раздел ее, освободив от бархата и драгоценных украшений. "Готов поклясться, что она пригожа и без этих украшений", - подумал он; ему показалось, что освещение в комнате стало более мягким; настроение его тут же поднялось, даже пульсирующая боль в ноге, казалось, немного стихла.
Гардинер и Райотесли тоже присутствовали здесь, "Что-то уж больно довольный вид у них сегодня, наверное, опять что-то затеяли, - подумал король, - когда закончится концерт, я все у них выведаю".
Здесь же был и Сеймур, теперь лорд верховный адмирал. Король улыбнулся. Как этот молодой человек был похож на него в юности! Дамы обожали Сеймура, а сам он когда-то заглядывался на королеву, негодник! Но при этом не забывал и о принцессе Елизавете. Надо хорошенько присматривать за ней.
Но сейчас король не мог отвести взгляда от Марии Ховард. Она затмевала всех женщин, чем-то напоминая крошку Екатерину Ховард.
Инструментальная пьеса, которую играли музыканты, закончилась. Она понравилась королю, и он решил наградить того, кто ее написал.
- Браво! - вскричал король. - Браво! Ничто так не успокаивает отягощенную заботами душу, как приятная музыка.
- Надеюсь, - произнесла королева, - что душа вашего величества не отягощена ими сверх меры.
- У короля, милая женушка, всегда много забот.
Райотесли, никогда не упускавший случая польстить своему царственному хозяину, прошептал:
- Нашей стране очень повезло, что ею правит наше величество.
Генрих поднял тяжелые веки и посмотрел на канцлера. Этот Райотесли всегда тут как тут со своей лестью и, хотя он был прав, мог бы и помолчать. Впрочем, лесть для короля была слаще райской музыки.
- Добрый мой канцлер, - ответил король и, решив переменить положение на стуле, поморщился от боли, - такова королевская доля - брать па себя тяготы своих подданных. Я сижу на троне Англии вот уже много лет, но когда-нибудь мне придется уступить это место другому.
Он посмотрел на королеву, и в его глазах сверкнула злость - почему она никак не родит ему сына; потом его взгляд переместился на прекрасную фигуру его невестки.
Наблюдая за ними, Сюррей подумал: "Значит, мои слова не пропали даром. Мария одарила его многообещающим взглядом. Семена посеяны. Бедная Катарина Парр, мое сердце обливается кровью от жалости к тебе, но мы все тоже ходим по острию ножа, так почему же твое сердце не обливается кровью от жалости ко мне? Моя голова может слететь с плеч вместе с твоею. Я поэт, король тоже поэт. Но я лучше его, и ему это обидно. Я имею больше прав на престол, чем его величество, и к тому же пишу стихи. Двое величайших писателей нашего времени - Мор и Рошфор - уже сложили свои головы на плахе. Том Уайет был прекрасным поэтом, но ему повезло. Ему удалось - хотя и чудом - ускользнуть от топора палача. А тот, чье перо проворнее королевского, - должен ли он умереть? И уж не Сюррей ли его имя?"
Катарина побледнела, а король с издевкой в голосе произнес:
- Но не будем говорить об этом. Нашей королеве не нравится этот разговор. Ведь правда же, женушка?
- Есть темы, которые нравятся мне гораздо больше, ваше величество, - спокойно ответила королева.
- Так не будем же говорить о грядущих днях, - подхватил король, - когда меня не станет. В нашей стране неспокойно, а это мне не нравится. - Он оглядел всех собравшихся и крикнул: - Мне это не нравится! Я хотел бы, чтобы везде царил мир, и, хотя не в моих силах установить его за пределами Англии, я требую, чтобы у нас дома был мир.
Гардинер придвинулся поближе к королю. Королева взглянула на епископа, и их глаза встретились. "Что-то случилось, - подумала Катарина, - какие-то новые козни против меня".
Она заметила быстрые взгляды, которые король бросал на герцогиню Ричмондскую. Может быть, Гардинер подал королю мысль сделать ее своей седьмой женой, а шестой уготовить судьбу второй и пятой?
- Мы все молимся вслед за вашим величеством, чтобы в Англии наступил мир, - сказал Гардинер. - И во имя него мы денно и нощно следим за тем, чтобы никто не осмелился нарушать ваши повеления. Хотя в нашей стране, мой сеньор, есть много людей, которые стремятся разрушить все то, что вы, в своей мудрости и предусмотрительности, сделали основой нашей жизни...
Генрих замахал на него рукой - эти разглагольствования совершенно не трогали его. Епископ принадлежал к тем несчастным людям, которым не удалось завоевать любовь короля. Генрих не испытывал к нему такой неприязни, как к Кромвелю, по и такой горячей симпатии, как к Уайету и Сеймуру, епископ у него тоже не вызывал.
Гардинер, как и Кромвель, казался королю плебеем. Он терпел обоих за их ум, за то, что они были ему нужны, но никогда не любил их. И король знал, что при первом же промахе Гардинера разделается с ним безо всякого снисхождения, как в свое время с Кромвелем.
- Королевская доля весьма тяжела, милорд епископ, - сказал Генрих. - И никто не знает этого лучше меня самого.
Райотесли прошептал:
- А вокруг вашего трона столько врагов!
Его взгляд, будто бы случайно, остановился сначала на королеве, а затем на Сеймуре.
Катарина поежилась. "Неужели они что-то задумали против меня и Томаса? Нет, только не Томас, - взмолилась она про себя. - Все, что угодно, только чтобы он не пострадал".
Сюррей произнес:
- О каких врагах вы говорите, милорд канцлер, о наших общих врагах, милорд, или о врагах короля? О врагах, скажем... лорда верховного адмирала или милорда епископа?
Во взгляде Райотесли вспыхнула ненависть, а улыбка стала язвительной, когда он мягко произнес:
- Разве у верных и преданных подданных могут быть иные враги, чем враги короля?
- Можно также сказать, - продолжал неугомонный Сюррей, - что в нашем королевстве есть люди, которые, как мне кажется, думают в первую очередь о своей карьере, а уж потом о благе Англии, да и то если это помогает им достичь своей цели.
Король свирепо посмотрел на поэта:
- Поосторожнее с такими обвинениями, милорд граф. Вы утверждаете, что среди моих подданных есть такие люди, которые добиваются выгод для себя, пусть даже в ущерб благу Англии?
- Увы, ваше величество, я высказал такое предположение, поскольку боюсь, что это правда.
Глазки Генриха сузились в знакомой всем манере. У всех присутствующих, за исключением Сюррея, тревожно забились сердца, никто не мог понять, чем закончится эта выходка поэта.
- Если кто-нибудь из вас, - продолжал король, - знает за кем-нибудь такую вину, то его долг и прямая обязанность - сообщить об этом нашему Совету.
Король попытался встать, но неожиданно сердито взревел и упал на стул. Катарина бросилась осматривать его ногу.
- Ваше величество, повязка слишком тугая.
- О боже, ты права! - закричал король. На лбу его выступили капельки пота, а лицо почернело от боли.
- Ты мое спасение, Кейт. Никто не может перевязать мою ногу так, как ты. Когда ее перевязывает кто-то другой, повязка всегда или слишком тугая, или, наоборот, слишком слабая.
Катарина обрадовалась, что сможет заняться повязкой.
- Дает ли ваше величество свое позволение ослабить ее?
- Конечно... и побыстрее, Кейт.
Пока она перевязывала его ногу, король на несколько секунд откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Он не мог думать ни о чем, кроме боли.
Но наконец он открыл глаза и посмотрел на придворных.
Как только король немного позабыл о боли, Райотесли сказал:
- Когда граф говорит о врагах вашего величества, он, вероятно, имеет в виду арестованную совсем недавно госпожу Кайм.
- И что сталось с госпожой Кайм? - быстро спросил Сеймур.
- Она сидит в Тауэре, как и полагается всем врагам короля.
И епископ отчетливо произнес:
- Да будет так.
Катарина увидела испуганные глаза трех своих дам - сестры, падчерицы и маленькой Джейн Грей. Эти трое любили ее сильнее всех и знали, что открытый удар по Анне Эскью был на самом деле открытым выпадом против нее. Сюррей спросил:
- И что с этой Анной Эскью? Она хотела, чтобы ее звали Эскью, а не Кайм. Миловидная дама. Изящна, высока и вечно грустна. Ее волосы такого же цвета, как и лютики в полях, а кожа белая, как у лилии; ее глаза своим цветом напоминают летнее небо.
- О ком это вы? - проревел король, почувствовав, что боль в ноге отпустила.
- Об Анне Эскью, ваше величество, - ответил Сюррей.
Король неприятно рассмеялся:
- Как и милорд граф, я ее хорошо запомнил, Слишком смела на язык. Я не люблю, когда женщины начинают учить меня, что надо делать.
Он зарычал от внезапной боли.
- Что ты делаешь, Кейт? Зачем ты мнешь мою могу?
- Тысяча извинений, ваше величество, - ответила Кейт. - Повязка выскользнула у меня на рук.
- Поаккуратнее, моя милая.
Сюррей решил продолжить опасный разговор об Анне Эскью:
- Она ушла от своего мужа, ваше величество.
Но тут его довольно энергично поправила леди Херберт:
- Правильнее было бы сказать, что это муж выгнал ее из дому, ваше величество.
- Что-что? - спросил король.
- Ее муж, ваше величество, выгнал ее из дома.
- У него были на то причины, - произнес Райотесли, криво улыбнувшись леди Херберт и королеве. - Ему не поправилось, что она не хотела подчиняться указам вашего величества.
- И правильно сделал, что выгнал, - сказал король. - Я не потерплю в своей стране неповиновения - от мужчины ли, от женщины ли, какой бы миловидной она ни была.
- Не все могут, - небрежно сказал Сюррей, - склонять голову туда, куда дует ветер.
Король бросил на графа свирепый взгляд, но для этого ему пришлось повернуться на стуле - и его нога выскользнула из рук Катарины, и Генрих вскрикнул от боли.
- На этот раз вы, ваше величество, неосторожно повернулись, - сказала Катарина, - но потерпите, сейчас я закончу перевязку, и вам станет легче. У меня есть новая мазь, которая, я уверена, облегчит боль.
Король снял свою шляпу с пером и вытер пот со лба.
- Как мне надоели все эти новые мази, - ворчал он.
- Как бы мне хотелось вылечить вашу ногу! - воскликнула Катарина.
- Я бы тоже наградил того, кто нашел бы лекарство от этих язв. Клянусь Богом, я не сплю по ночам из-за боли в ноге. Мы сегодня же попробуем твою мазь, Кейт. Ну вот, уже полегчало. - Король повернулся к придворным и нахмурился. - Не женщинам учить меня, что надо делать, - сказал он. - Я согласен в этом со святым Павлом: "Пусть женщины хранят молчание в церкви, ибо им запрещено там разговаривать; им велено подчиняться".
Генрих замолчал и многозначительно посмотрел на жену, стоявшую перед ним на коленях. Он хотел, чтобы Кейт запомнила эти слова. Она была хорошей женщиной и имела самые нежные пальчики при дворе. За это он и любил ее. Но он не терпел женщин, вмешивающихся в дела, которые должны решаться мужчинами, ибо женскому уму далеко до мужского. А Кейт, как и ее подруга Анна Эскью, очень любила вмешиваться не в свои дела. Очень хорошо, что Анну заточили в Тауэр. Генрих надеялся, что его заботливая сиделка Кейт прислушается к его мягкому предупреждению.
Гардинер подобострастно закончил цитату:
-...как велит закон.
Генрих кивнул и пальцем, унизанным драгоценными камнями, погрозил сначала придворным, а потом жене, стоявшей перед ним на коленях.
- У этой Эскью, как я знаю, нашли запрещенные книги, она выступала также за отмену мессы. Держите ее в Тауэре, милорд. Держите до тех пор, пока она не поумнеет.
Гардинер выступил вперед; он склонил голову и заговорил очень серьезным тоном:
- Увы, эта женщина так дерзка, потому что у нее есть друзья при дворе.
- И кто же эти друзья, лорд епископ?
- Это, ваше величество, - произнес епископ, кинув взгляд на королеву, - нам еще предстоит выяснить. - Милорд епископ, - вмешался в разговор Сеймур. - Зачем его величеству знать такие пустяки - кто друзья этой женщины.
- Я тебя не понимаю, братец, - произнес король.
- Эта женщина глупа, ваша милость, только и всего.
- Скажешь тоже, - прорычал король.
- Не стоит о ней говорить, - сказал Сеймур. Катарина, пытаясь унять дрожь в пальцах, молила про себя, чтобы он прекратил этот опасный разговор. Зачем он впутывается в это дело? Неужели не понимает, что его враги только этого хотят?
- Может, и не стоит, - ответил король, - но я хочу преподать урок тем, кто осмеливается оказывать мне неповиновение.
- От женщин, - сказал Гардинер, - бывает столько же неприятностей, сколько и от мужчин. Поэтому пол не служит ей оправданием, Сеймур. По-моему, всякий, кто выступает против нашего правителя короля, - враг Англии, будь то мужчина или женщина.
- Хорошо сказано, - произнес король. Он посмотрел на сэра Томаса и хмыкнул. - Я знаю, о чем подумал наш галантный Сеймур. Она - женщина, поэтому ее надо пожалеть. Ну давай, братец, сознавайся.