– Да, – процедил он сквозь зубы. – Если ты разумная девушка.
Со страшным скрежетом тормозов он остановил машину около ее дома.
– Большое спасибо за приятную беседу, – насмешливо бросила Зуки, отстегивая ремень. – Что дальше?
Паскуале вышел из машины и открыл ей дверцу.
– По-моему, все очевидно. Я поднимусь к тебе.
– Нет, не поднимешься, – ответила она с бьющимся сердцем.
– Попробуй меня остановить.
Ну, не странно ли: она совсем не была напутана! Даже наоборот. Она была достаточно честна с собой, чтобы понять, отчего у нее так бьется сердце.
От возбуждения.
– Думаешь, я не посмею, – не отрывая от него взгляда, бросила она ему вызов.
– Не знаю. Любопытно было бы посмотреть, как ты это сделаешь, – ответил он с решимостью, от которой она почти задохнулась.
Не дожидаясь, когда закроется входная дверь, он схватил ее в объятия и пинком ноги захлопнул за собой дверь.
– Насмотрелся ковбойских фильмов? – поддела она его, не желая ни пугаться его "галантного" поведения, ни поддаваться сильным объятиям.
Он смотрел на нее горящими глазами.
– Как, черт возьми, тебе это удалось? – потребовал он хрипло.
– Что именно? – удивилась она.
– Так себя вести.
– Как?
– Не разыгрывай невинность! – театрально воскликнул он, и сразу стал заметен его итальянский акцент. – Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю.
– О чем же?
– Бог мой! – простонал он. – О том, какой ты была сегодня, как выглядела. Твои губы, твои глаза, твое тело в этом платье…
– Которое выбрал ты! – в недоумении возразила она.
– Да, я сам выбрал и, о Мадонна, как же я ошибся! У тебя был такой вид, будто ты занимаешься любовью со всеми мужчинами в зале! Ты это нарочно?
– Ради Бога! – Зуки вырвалась из его объятий. – А ты чего ждал? Ты нанял меня, чтобы я помогла тебе продавать продукцию твоей компании, не так ли? Ты хотел, чтобы я была очаровательна и сексапильна. Это твои слова, если помнишь. Да, я флиртовала, я провоцировала – ведь именно этого ты хотел, Паскуале. Так работают все модели, и не притворяйся, что ты настолько наивен, что не знаешь этого. Все совершенно безобидно.
– Ты так считаешь?
– Разумеется.
– А если бы меня там не было, не думаешь ли ты, что один из этих фоторепортеров – из тех, кто особенно напился, – не увязался бы за тобою, чтобы проводить домой? Ты бы с любым пошла, Зуки?
Она так разозлилась, что влепила ему пощечину. Однако Паскуале даже не дрогнул, он вообще никак не отреагировал, лишь сверкнул глазами и стиснул зубы.
– Как ты смеешь! – Она была так потрясена, что голос ее дрожал, а речь звучала сбивчиво. – Не говоря уже о том, что я абсолютно в состоянии сказать "нет", все эти мужчины в большинстве своем женаты и имеют детей, а остальные отлично понимают, что это всего лишь работа. Сомневаюсь, что кто-нибудь из них повел бы себя так примитивно, как с удовольствием это делаешь ты. Нормальному человеку не пришло бы в голову силой увозить меня, как будто мы живем в каменном веке!
– Тебе кажется, что я всегда веду себя так ненормально?
– Откуда мне знать, что ты считаешь нормальным? Мы по-разному понимаем это слово. Для тебя нормально прибрать к рукам дело моего брата, чтобы заставить меня работать на тебя. Или, если я буду упрямиться, грозить судом за нарушение контракта…
– Забудь об этом.
– Забыть о чем? – подозрительно прищурилась она.
– Я не буду подавать иск о нарушении контракта. Ты приняла мое предложение под давлением. Раз ты не хочешь на меня работать – не надо. Я отказываюсь от твоих услуг.
– Но ты же в таком случае потерпишь огромные финансовые убытки: ты ведь только что представил меня прессе! – удивилась она.
– Мое финансовое положение не пострадает от случайной ошибки, – философски заметил он.
– А как же Пьер и "Франклин моторз"? – недоверчиво спросила она, удивившись такому повороту.
– Не беспокойся, я не отказываюсь от своего слова вложить деньги в предприятие твоего брата. Я его сдержу.
Когда до нее дошел смысл его слов, она поняла, что у нее появилась возможность освободиться от него. Но реакция ее была совершенно неожиданной, даже для нее самой.
– Ты ничего подобного не сделаешь, – холодно заявила она.
– Как это? – не понял он, решив, что ослышался.
– Тебе незачем отказываться от моей работы в компании, потому что она мне понравилась. А если ты меня уволишь, то я подам на тебя в суд за нарушение контракта. Это ты понял, Паскуале?
Наступило напряженное молчание, а потом он сделал нечто неожиданное. Он рассмеялся.
Услышав этот смех, Зуки растаяла.
– Ах, Зуки, – пробормотал он. – Вижу, я нашел в тебе достойного противника! – Он пытливо посмотрел на нее. – Ты это умышленно? Ты понимаешь, что делаешь?
– О чем ты? Не говори загадками! – растерялась она.
– Да о том, что чем больше ты воюешь и сопротивляешься, тем становишься желаннее?
– Это я знаю, – съязвила она. – Тем сильнее твое желание сделать меня своей любовницей! Гнусное слово!
Она удивилась, увидев, что лицо его стало серьезным.
– Согласен, дорогая. И я был не прав.
– Не прав? – Зуки не поверила своим ушам.
Паскуале признает свою вину!
– Ммм, любовница – это женщина, которую можно купить, подчинить себе, но для такой непредсказуемой, как ты, это слово не подходит. Я не представляю себе мужчину, который смог бы тебя подчинить, даже если бы он держал тебя в цепях. Тебя же я описал бы совсем другими словами.
Зуки каким-то образом удалось сохранить безразличное выражение лица, но сердце ее при этом билось неистово.
– Неужели? Горю желанием услышать.
– Любимая женщина, – прошептал он бархатным голосом. – Ты согласна быть моей любимой женщиной?
Он произнес эти слова с нежностью и снова привлек ее к себе.
Разочарование охватило ее. Ей придется навсегда расстаться со своей романтической мечтой! Совсем не это слово она хотела от него услышать. Во всяком случае, не такое расхожее.
– Не согласна, – гордо ответила она и, огромным усилием воли высвободившись из его объятий, отошла к окну.
– Позволь не поверить, – просто сказал он. – Почему ты отрицаешь, что мы оба чувствуем одно и то же? Ты изо всех сил сопротивляешься, хотя мы оба знаем, что больше всего на свете ты хочешь отдаться своему чувству.
Зуки отвернулась, не желая показывать, что его слова вывели ее из равновесия, боясь, что по ее глазам он прочтет, как она уязвлена. Он был прав. Она хотела его, никогда раньше она не испытывала такого сильного влечения.
Но того, что он предлагал, было недостаточно – не могло быть достаточно: любимой женщиной на время, до тех пор, пока он ею не пресытится.
– Нет, Паскуале.
– И все же, зная, что мы будем все время пересекаться, ты согласна остаться в компании. А ты спросила себя, почему? Ты не думаешь, что наша постоянная близость сломит твое и без того слабое сопротивление?
– Это вызов? – холодно взглянула она на него.
– Я не совсем уверен. А ты его примешь?
– Я так устала от всех этих игр!
Тут она заметила небольшую царапину у него на щеке и побледнела.
– У тебя царапина, – сказала она, закусив губу. – Прости, Паскуале. За то, что ударила тебя.
– Я это заслужил. Моя критика была несправедливой. Ты всего-навсего работала. – Его глаза вспыхнули. – А я приревновал.
Эти слова ничего не значат, уверила себя Зуки.
– Но ты, если хочешь, можешь заслужить прощение, – мягко сказал он.
– Представляю себе, каким образом, – язвительно ответила она.
– Свари мне кофе. Жизнь готов отдать за чашку кофе.
Он устроился поудобнее на одном из ее диванов и одарил ее обольстительной улыбкой.
Она уставилась на него, пытаясь понять секрет такой непринужденной самоуверенности, которая была для него как вторая кожа. И рассмеялась, несмотря на свои опасения.
– После всего, что случилось, – ты просишь чашку кофе! Ты невозможный человек – тебе это известно?
– Вообще-то говорят, – признался он.
Его глаза смеялись, и в его арсенале это оказалось гораздо более сильным оружием, чем сексуальность. Потому что взаимная ирония тоже может быть невероятно интимной…
– Какой ты любишь кофе?
– Любой, – улыбнулся он. – Спасибо.
– Только не вздумай снова меня обольщать, – шутливо пригрозила Зуки.
Выскочив из комнаты, она услышала его тихий довольный смех.
Возясь в кухне и доставая яркие керамические кружки, которые она собирала, привозя из различных поездок, она размышляла о том, какая женщина станет варить кофе для мужчины, которого ей так нравится ненавидеть. Только сумасшедшая, вот какая, призналась она себе и принялась молоть кофе. Но если она и решила играть в эти игры, ей трудно будет переиграть Паскуале.
Все же, пыталась она рассуждать, если они просто будут пить кофе, как цивилизованные люди, он не станет вести себя как пещерный человек. Возможно, он даже не будет просить ее стать его… Любимой женщиной.
Эти слова и возбуждали ее, и заставляли холодеть. И если бы она услышала их не от Паскуале, она бы, возможно, поддалась искушению. Но если связаться с Паскуале, разбитое сердце обеспечено, а такое оно ей ни к чему.
Так что его вопрос, почему она не приняла его предложение аннулировать контракт с компанией, остался без ответа. Были ли ее гордость и упрямство желанием доказать себе и Паскуале, что она может ему противостоять? Или ей просто хотелось идти наперекор его желаниям?
В растерянности она покачала головой. Поставив на поднос тарелку с домашним печеньем и кофе, она вернулась в гостиную. Паскуале внимательно изучал одну из ее картин, словно собирался подвергнуть детальному разбору.
Будь вежливой, напомнила себе Зуки. Выпей с ним кофе. Как это принято повсюду в Европе. Может быть, это заставит его быть галантным, а не возбудит в нем страсть.
Кажется, Паскуале все понял. Он взял из ее рук поднос и поставил его на столик около дивана. Она села, он опустился на диван напротив.
Зуки не привыкла, чтобы мужчины вот так непринужденно рассиживались у нее дома; но присутствие Паскуале кажется таким естественным, подумала она, наливая кофе. Такой мощный и одновременно такой грациозный и раскованный… Он взял из ее рук кружку, поблагодарил и, посматривая на нее из-под полуопущенных густых ресниц, сделал один глоток.
– Отличный кофе, – произнес он с наигранным удивлением.
– Хочешь сказать, для англичанки?
– Извини, это прозвучало высокомерно.
– Ну что ты! Ты великолепно говоришь по-английски, – заметила она.
– Сдаюсь! – сверкнул он глазами.
Она поймала себя на том, что в интеллектуальном плане Паскуале нравится ей не менее, чем в физическом. Но это было еще хуже. Не хочу, чтобы он казался мне все более привлекательным, жалобно простонала она про себя.
– Хочешь печенья?
– Спасибо. – Взяв печенье и надкусив его, он поднял одну бровь. – Тоже очень вкусно. Неужели сама пекла?
– Да, сама. Удивлен? – насмешливо спросила она.
– Еще как.
– Почему?
– Твоя квартира полна сюрпризов.
Широким жестом смуглой руки он обвел комнату – темно-красные стены, служившие таким выигрышным фоном для ее картин, ряд ярких красивых ваз, украшавших каминную полку, расшитые цветные подушки, привезенные из Индии, которые, казалось, должны были бы дисгармонировать со светло-вишневой обивкой дивана, на самом деле великолепно оттеняли ее.
– Что ты имеешь в виду?
– Эта комната – полная противоположность тому, что я о тебе думал.
– А что ты ожидал?
– Нечто строгое, элегантное и обтекаемое.
– А то, что ты увидел, кажется тебе?..
– Фантастическим и прекрасным, но небезопасным. Я думаю, в такую комнату никогда не допустят дизайнера, но это и не комната независимой деловой женщины, – заключил он.
Зуки не сомневалась, что у него большой опыт по части определения стиля в квартирах женщин.
– А ты видишь меня именно такой – независимой деловой женщиной?
– Разумеется. А разве это не так?
Возможно, так оно и было. Но звучало как-то уж очень холодно.
– Конечно, – пожала она плечами.
– А ты, оказывается, мелешь кофе и печешь печенье.
Это замечание она не могла оставить без внимания!
– Я все-таки женщина, – промурлыкала она с притворным смиреньем.
Паскуале улыбнулся, оценив насмешку.
– В этом нет сомнения.
Допив кофе, он откинулся на спинку дивана и, заложив руки за голову, стал разглядывать ее картины.
– Ты все еще занимаешься живописью, и у тебя хорошо получается.
Его похвала была ей приятна. Даже очень.
– А почему тебя это удивляет? Мне всегда это нравилось. Помнишь?
– Помню. Я уже тогда считал, что ты должна заняться живописью профессионально. Вместо этого ты решила зарабатывать своей внешностью.
– Это потому, что манекенщицам хорошо платят, а художникам – нет, – вспылила она. – И в отличие от тебя мне пришлось самой зарабатывать себе на жизнь!
– А меня ты представляешь именно таким? Бедный богатенький мальчик? Думаешь, мне поднесли все на тарелочке? Ошибаешься. Отец захотел, чтобы я начал с самой нижней ступеньки. Он должен быть уверен, что я досконально изучу бизнес. Знаешь, путь сына босса не усеян розами. Люди ненавидят тебя уже за то, что тебе когда-нибудь достанется большое наследство. Это неизбежно приводит к тому, что ты оказываешься в изоляции. Я чертовски много работал, чтобы моя компания стала сегодня такой, какая она есть, и продолжаю работать.
– Звучит невесело, – тихо сказала она.
– Немного. Меня возмущает, что за все эти годы мачеха растратила так много денег, но, к счастью, положение скоро изменится.
– Да?
– Мой отец сейчас с ней разводится, – сурово улыбнулся он. – Процесс затянулся, но уже виден просвет.
– В сущности, ты осуждаешь мачеху за то, что она несколько увлеклась кредитными карточками?
– Можно простить жадность, – ответил он резко, глядя прямо ей в глаза, – неверность – никогда.
Этот взгляд заворожил ее. Вот уж кому не надо бояться неверности, подумала она. Ни одной из его женщин никогда и в голову не придет взглянуть на другого мужчину.
– А как поживает твоя сестра? – неожиданно спросила она. – Чем она занимается?
– Франческа вроде тебя – независимая деловая женщина. У нее адвокатская контора в Риме.
У Франчески? Сумасшедшая, взбалмошная Франческа – адвокат?
– Боже правый, – отозвалась Зуки.
– Теперь настал твой черед удивляться, – заметил он.
– Да уж. Должно быть, она сильно изменилась?
– Изменилась. Мы перевели ее в пансион поближе к дому, и это пошло ей на пользу.
Зуки ждала, что он начнет ворошить прошлое, припомнив ее старые грехи, но он огорошил ее совсем другим.
– Тебе никогда не хотелось иметь семью, Зуки? – неожиданно поинтересовался он. – Мужа и кучу детей?
Сердце Зуки сжалось, когда она представила себе описанную им картину, но внутренним взором в качестве мужа она видела лишь Паскуале, а дети все, как один, были такими же черноглазыми, как он.
– Да нет. – Она еле сдержала дрожь в голосе. – Ведь я независимая деловая женщина, муж и дети не очень хорошо вписываются в мой образ жизни.
– Поэтому ты не вышла замуж? – настаивал он.
Нет, не поэтому. Причина сидела напротив. Она не вышла замуж, потому что не встретила мужчину, равного ему. И по всей вероятности, никогда не встретит – такова была пугающая, но весьма реальная перспектива ее жизни.
– Я все еще слишком занята своей работой, – солгала она и поразилась гневу, вспыхнувшему в глубине его глаз.
– Это заметно!
Зуки поняла, что с вежливостью покончено, и она снова уступила место ссоре – милой, знакомой до боли ссоре.
– А теперь я прошу тебя уйти, Паскуале, – подчеркнуто любезно сказала она, поднимаясь. – Я очень устала.
На этот раз он ничего не возразил и тоже встал.
– Спасибо за кофе, – вежливо произнес он.
Нагнувшись, чтобы взять свою кружку и отнести ее на кухню, он непроизвольно задел руку Зуки, которая в этот момент тоже потянулась за своей.
Зуки отступила на шаг, но ноги ее вдруг стали ватными, и она упала бы, если бы сильная рука с молниеносной быстротой не схватила ее за запястье.
Этого неожиданного прикосновения было достаточно, чтобы напомнить Зуки, какой обезоруживающей силой оно обладало.
Почувствовал ли Паскуале, как под его пальцами забилась жилка на ее руке? Может быть, поэтому в его глазах появилось такое странное выражение, а обычно упрямо сжатые губы дрогнули?
– Спасибо, – выдохнула она, не пытаясь вырвать руку.
– Не стоит. Это доставляет мне наслаждение, – тихо произнес он, не отпуская ее.
Наслаждение… Это было его слово, оно было ему хорошо знакомо. В силах Паскуале было доставить ей наслаждение… невероятное наслаждение, стоило ей лишь протянуть руку. Кончиком языка она непроизвольно облизнула пересохшие губы. Глаза Паскуале потемнели.
– Тебе не следует этого делать, bella mia, – мягко упрекнул он ее, не отрывая взгляда от ее дрожащих губ, – не делай таких движений – провоцирующих… – Он слегка прикоснулся пальцем к ее полной нижней губе. – Если только ты готова справиться с последствиями.
Ошеломленная, завороженная, Зуки не отрывала глаз от его лица. Он все еще держал ее за руку. О Зуки, ради всего святого! – в отчаянии подумала она.
И попыталась высвободиться, но не смогла. Не потому, что он крепко ее держал, а потому, что у нее не было сил. А затем вырваться и вовсе стало невозможно, так как другой рукой Паскуале стал гладить ее талию. Полупрозрачный, серебристый шелк был настолько тонок, что ей казалось: Паскуале гладит ее кожу. Помоги мне, Господи, взмолилась она, отдаваясь своим ощущениям.
– Паскуале, – едва слышно прошептала она, забыв обо всем: о своей борьбе, о лжи во спасение и своих добрых намерениях.
– Что? – Желание, прозвучавшее в его голосе, показалось ей бальзамом, проливающимся на открытую рану.
– Отпусти… меня.
– Не хочется этого делать, но придется. Как жаль, что мне надо завтра лететь в Нью-Йорк, сага, – с сожалением произнес он. – Но… – его голос снизился до шепота, – я оставлю тебе кое-что в залог будущего. – И он прильнул к ее губам.
Она попыталась сделать то, о чем поклялась себе в начале вечера – с тех пор прошла целая вечность, – превратиться в его объятиях в кусок льда. Но мягкое прикосновение его губ моментально растопило этот лед.
Еще она поклялась себе не разжимать губ, но и это ей не удалось. Когда он крепко прижал ее к себе, она со вздохом разомкнула губы и, почувствовав его язык, окунулась в водоворот восхитительных эротических ощущений.
Зуки качнулась, но Паскуале держал ее крепко. Раз у нее нет сил ему сопротивляться, она с таким же успехом может сделать то, чего больше всего хочет, решила она.
И ответила на его поцелуй.
Она с наслаждением обвила руками его широкие плечи, лаская плотный шелк его смокинга, как будто хотела почувствовать сквозь ткань его мускулистое тело Паскуале ответил тихим стоном, который привел ее в восторг.