- Он убил десятки ни в чем не повинных людей, в том числе женщин и детей, и послужил причиной множества других подобных убийств. Он не только потворствует самоубийству, что само по себе тяжкий грех, - он приказывал другим людям совершать самоубийство. Он рубил головы своим политическим противникам, или делал так, что они лишались головы, и усугублял эти зверства, отсылая отрубленные головы этих несчастных их родным и близким. Подобная жестокость просто не укладывается в голове! Боже мой, и вы называете это соответствием самым высоким требованиям порядочности?!
- Успокойтесь. Вот, выпейте чаю.
Эмилия нуждалась в паузе. На все те вопросы, которые затронул Фаррингтон, нетрудно ответить - на все, кроме одного. Об убийстве жителей той деревни. Быть может, если она обойдет его молчанием и ответит на остальные, Роберт не заметит?
Роберт уселся. Он тяжело дышал, словно разволновался от перечисления грехов Гэндзи.
- Простите, - спросил он, - а нельзя ли, случайно, попросить кофе?
- Боюсь, что нет. А вы действительно предпочитаете его чаю? - Похоже, кофе был одной из последних причуд в послевоенных Соединенных Штатах. - Мне оно кажется каким-то кисловатым, и от него расстраивается желудок.
- Думаю, это из-за непривычного вкуса. Во время войны, когда бразильский кофе был куда доступнее английского чая, я обнаружил, что кофе имеет одно огромное преимущество. Он, в отличие от чая, вызывает настоящий взрыв энергии.
- Я бы сказала, что у вас скорее избыток энергии, чем недостаток, - заметила Эмилия. - Возможно, вам в любом случае стоило бы пить поменьше кофе.
Роберт взял предложенный чай и улыбнулся.
- Возможно, - сказал он. По тому, как он улыбался, Эмилия поняла, что сейчас ей без особых трудов удастся увести разговор в другом направлении. То направление, в котором Роберт уже пытался свернуть в ходе нескольких предыдущих бесед, тоже имело свои опасности, потому Эмилия поспешила уцепиться за первую же подвернувшуюся тему.
- Роберт, следует ли мне еще раз объяснить вам насчет гейш и буддизма?
- Я допускаю, что ваши объяснения, если они соответствуют истине, можно счесть вескими и убедительными. - Он вскинул руку, останавливая Эмилию, которая уже готова была запротестовать. - И чтобы наконец прекратить спор, я готов признать их вескими.
- Благодарю вас. Далее: вы, будучи и сами человеком военным, наверняка знаете, что воинская традиция иногда требует, чтобы самурай сам лишил себя жизни. По нашим, христианским меркам это - смертный грех. Тут никаких вопросов быть не может. Но до тех пор, пока они не обратились в истинную веру, нам вряд ли следует судить их по стандартам, которые, на настоящий момент, совершенно для них неприемлемы.
- Мне это кажется чрезмерно гибкой точкой зрения для христианского миссионера, Эмилия.
- Я не соглашаюсь с этим обычаем. Я просто понимаю его, и прошу вас о том же.
- Хорошо, продолжайте.
- Что касается передачи голов, - Эмилия глубоко вздохнула и попыталась не представлять себе этого зрелища, но не вполне преуспела. Ей случалось видеть слишком много отрубленных голов наяву, - то здесь это считается достойным деянием. Если бы князь Гэндзи этого не делал, то это было бы нарушением того, что у самураев соответствует рыцарскому кодексу.
- Рыцарскому кодексу? Как вам только в голову пришло использовать это слово по отношению к подобной бессмысленной жестокости?
- Прошу прощения, госпожа Эмилия. - Ханако опустилась на колени у порога и поклонилась, коснувшись правой рукой пола; пустой левый рукав изящными складками лег рядом. - К вам еще один посетитель. Я сказала ему, что у вас гость, но он настаивал…
- О, как приятно видеть вас предающимся досугу, адмирал. Но вы действительно можете позволить себе тратить время на такие излишества? - Чарльз Смит улыбнулся и приподнял бровь, глядя на Роберта. Эмилия заметила, что он растягивает слова на манер жителя Джорджии - нарочито растягивает, как всегда в присутствии Роберта. - Разве не осталось каких-нибудь домов, которые можно ограбить, городов, которые можно сжечь, беззащитных мирных жителей, которых можно обстрелять из пушек?
Роберт вскочил.
- Я не намерен терпеть подобные оскорбления от такого предателя как вы, сэр!
- Джентльмены, пожалуйста, успокойтесь! - воскликнула Эмилия, но мужчины словно бы не слышали ее.
Чарльз коротко поклонился сопернику.
- Я к вашим услугам, сэр, в любое удобное вам время. И выбор оружия, сэр, тоже за вами.
- Роберт! Чарльз! Прекратите немедленно!
- Поскольку вызов бросил я, - сказал Роберт, - то выбор оружия за вами, сэр.
- Я вынужден отклонить ваше предложение, сэр, поскольку это даст мне слишком большое преимущество, а это нечестно, - заявил Чарльз. - Я, естественным образом, выбрал бы пистолет или шпагу, в то время как вы и вам подобные, насколько я понимаю, предпочитаете обстреливать своих противников из пушек или морить их голодом при осаде.
Если бы в этот момент Эмилия не бросилась между мужчинами, несомненно, драка разразилась бы прямо тут. К счастью, они оба сохранили еще достаточно здравомыслия, чтобы остановиться прежде, чем налетели на нее.
- Мне за вас стыдно, - сказала Эмилия, неодобрительно посмотрев сперва на одного, затем на другого. - Вы христиане и джентльмены, и должны были бы служить примером для здешних жителей. А вместо этого вы ведете себя, словно дикари, в худшей их манере.
- Я, несомненно, имею право ответить на намеренно нанесенное оскорбление, - заявил Роберт, гневно глядя на Чарльза, который, в свой черед, продолжал сверлить его взглядом.
- Если правда - это оскорбление, то вам, быть может, стоило бы задуматься о тех отвратительных деяниях, которые заставляют говорить об этой правде, - не остался в долгу Чарльз.
- Что может быть отвратительнее рабства? - спросил Роберт. - Мы правильно сделали, что положили ему конец, вместе с вашим сопротивлением.
Чарльз презрительно рассмеялся.
- Можно подумать, вам есть дело до судьбы хоть какого-нибудь негра! Это не причина, а всего лишь лживые оправдания!
- Если вы немедленно не прекратите этот спор, я буду вынуждена просить вас обоих удалиться! - заявила Эмилия. - А если я узнаю, что вы совершили друг над другом какое-либо насилие, я не сочту более возможным встречаться с вами. Никогда.
Судя по виду Роберта Фаррингтона и Чарльза Смита, они готовы были убить друг друга на месте, и, несомненно, эта готовность сохранится в обозримом будущем. Впрочем, Эмилия была уверена, что они этого все же не сделают, потому что ссора их была порождена не политикой вообще, и даже не последней войной в частности. Во-первых, хоть семья Чарльза и происходила из Джорджии, его предки уехали оттуда несколько поколений назад. Сам Чарльз родился в Гонолулу, в Гавайском королевстве, как и его родители. Он должен был со временем унаследовать плантацию сахарного тростника и ранчо, где разводили крупный рогатый скот - но он никогда не бывал в Джорджии. Более того, Эмилия знала из предыдущих бесед, что Чарльз сам был ярым аболиционистом и вносил значительные суммы в их поддержку. Нет, если говорить начистоту, гнев молодых людей был порожден тем, что оба они стремились завоевать руку Эмилии.
Отчего, интересно, мужчины думают, будто могут завоевать сердце женщины, демонстрируя смертоносную ярость? Такое впечатление, будто в груди даже самых цивилизованных лиц мужского пола таится что-то от первобытных времен, и эта древняя память постоянно готова воскреснуть. Воистину, без облагораживающего влияния женщин даже лучшим мужчинам христианского мира - а Роберт Фаррингтон и Чарльз Смит, несомненно, принадлежат к их числу, - грозит опасность снова скатиться к варварству. Что касается Эмилии, она недвусмысленно дала им понять, что всякое применение насилия, пусть даже оно не будет носить фатального характера, - немедленно лишит того, кто к нему прибегнет, малейшей надежды на внимание с ее стороны.
Решить, чье же предложение принять, было весьма нелегко, но Эмилия была полна решимости вскорости дать согласие либо одному, либо другому. И причина этой поспешности была той же самой, из-за которой Эмилия прежде не желала даже и думать ни о каких предложениях. Любовь. Любовь глубокая и нерушимая. Но, к несчастью, любовь эта не была обращена ни на одного из двух джентльменов, добивающихся ее руки.
Когда они ушли - по настоянию Эмилии, с интервалом в пятнадцать минут, - Эмилия вновь вернулась к своим трудам, переводу "Судзумэ-но-кумо" - или, по-английски, "Воробьиной тучи", - тайных свитков, в которых были записаны история и пророчества предков князя Гэндзи, клана Окумити, правителей княжества Акаока.
На столе у Эмилии лежала красная роза; после весеннего равноденствия каждое утро на ее столе появлялась новая роза. Роза того сорта, который в клане Гэндзи именовали "Американской красавицей". Неожиданное наименование для цветка, растущего лишь во внутреннем саду замка "Воробьиная туча". Эмилия осторожно коснулась нежных лепестков губами. Ради любви она выйдет замуж за Роберта или Чарльза, хотя не любит ни того, ни другого. Она поставила розу в маленькую вазу, которую специально для этого держала под рукой, а вазу поставила на стол.
Сегодня она собиралась начать трудиться над новым свитком. Поскольку свитки не были пронумерованы и вообще никак не были помечены, иногда получалось, что Эмилия успевала проработать изрядную часть свитка, прежде чем понимала, о каком историческом периоде идет речь. То, что первый свиток, который она перевела еще шесть лет назад, был написан в 1291 году, было чистой случайностью. Второй датировался 1641 годом, а третий - 1436-м. Если же два хронологически близких свитка и оказывались рядом, то это явно происходило непреднамеренно. Гэндзи сказал, что так получалось из-за того, что каждый последующий князь, читавший семейную историю, перечитывал одни свитки чаще других, и потому, если изначально в них и наблюдался какой-то порядок, с годами они был безвозвратно утрачен. Поначалу отсутствие последовательности докучало Эмилии. Но вскоре она поймала себя на том, что подобная непредсказуемость завораживает ее. Это было все равно что разворачивать рождественский подарок и всякий раз получать приятный сюрприз.
Это чувство особенно усиливалось, когда ей предстояло - вот как сегодня, - не просто начать новый свиток, а вскрыть новый сундучок. Беспорядочность клановой истории вполне соотносилась с манерой хранения. Многочисленные свитки, относящиеся к разным десятилетиям и векам, лежали в сундучках самого разного размера и вида. Поскольку последовательность все равно отсутствовала, то всякий раз, когда наступало время открыть новый сундучок, Эмилия принималась разглядывать ящички, сложенные в углу ее кабинета. И, как обычно, делала выбор, руководствуясь собственными капризами.
Какой же взять - большой или поменьше? Вон тот, явно достаточно старый, или поновее? Или тот - европейский, старомодный, закрывающийся на ржавую железную задвижку? Или тот изящный чернолаковый овал из Китая? Или ящичек из благоуханного сандалового дерева, корейской работы? Но едва лишь взгляд Эмилии упал на странный ящик, обтянутый кожей, она поняла, что любопытство не позволит ей взяться ни за что иное. На крышке сундучка красовался рисунок; он уже потускнел, но краски еще были различимы. Красный дракон, парящий над синими пиками гор. Эмилия уже достаточно изучила искусство Восточной Азии, чтобы угадывать происхождение большинства встречающихся ей изделий. Но понять, в какой стране изготовили этот предмет, она не могла.
Крышка была запечатана воском; точнее сказать, воск покрывал всю поверхность сундучка. Мелкие обломки воска свидетельствовали, что сундучок открывали совсем недавно, и это было несколько странно. Гэндзи говорил ей, что каждый князь Акаоки обязан прочесть семейную историю сразу же после того, как приходит к власти, так что, конечно же, сундучок должны были открыть уже давно. Наверное, Гэндзи запечатал его, после того, как прочитал, а потом открыл снова, прежде чем передать Эмилии. Надо будет потом его спросить.
Содержимое сундучка было укрыто грубой тканью. Под этой тканью обнаружилась другая, яркий вышитый шелк. Эмилия отвернула верхний слой и увидела узор из роз - настоящее буйство роз, красных, розовых, белых, - на фоне ярко-синего неба, покрытого белой пеной облаков. Поскольку роза "Американская красавица" была почти что неофициальным символом клана, то можно было лишь удивляться, почему Эмилия впервые видит ее на ткани, в которую неизменно заворачивали хранящиеся свитки.
Девушка достала один из свитков и развернула. В отличие от всех прочих свитков, виденных ею до сих пор, этот почти полностью был написан простым японским фонетическим письмом, именуемым хирагана. Остальные были написаны в основном кандзи, китайскими иероглифами, приспособленных японцами для выражения сложных идей на собственном языке. Кандзи давалась Эмилии с трудом, а вот хирагана - дело другое. Она почти без затруднений прочла первую строку.
"Князь Нарихира узнал от посетителя, что прибытие Американской красавицы…"
Эмилия остановилась в удивлении и перечитала еще раз. Нет, она не ошиблась. Вот фонетические знаки, передающие слова "американский" - а-ме-ли-ка-ну. Раз в тексте встречается это слово, значит, он написан уже после того, как японцы узнали о существовании Нового света. Предыдущий свиток, который Эмилия переводила, относился к концу восемнадцатого века. Возможно, этот относится к тому же периоду. Она принялась читать заново.
"Князь Нарихира узнал от посетителя, что прибытие Американской красавицы в замок "Воробьиная туча" возвестит окончательную победу клана Окумити. И он в дурости своей повелел, чтобы во внутреннем садике замка высадили розы, и назвал их "Американской красавицей", вообразив, будто, поступив так, он добьется осуществления пророчества. Воистину, это свойственно мужчинам - пытаться заставить реку течь в какую-то сторону, вместо того, чтобы изучить ее течение и без усилий скользить по нему туда, куда река течет естественным образом. Когда небеса отдали мужчинам власть над миром, боги тем самым показали, что в их чувстве юмора очень много вредности".
Тон этой рукописи очень сильно отличался официального стиля прочих свитков, которые Эмилия переводила до сих пор. Архаический язык создавал некоторые затруднения, но при помощи двуязычного словаря, которого они с Гэндзи составляли совместными усилиями, Эмилия относительно легко понимала рукопись - благодаря отсутствию кандзи. Она продолжала читать, не спеша записывать английский перевод. Это может подождать. А сейчас Эмилия была слишком взволнована.
Она дочитала свиток как раз к тому моменту, когда Гэндзи явился, чтобы пообедать вместе с ней. Она уже успела понять, что в этом сундучке со старинными рукописями содержится не "Судзумэ-но-кумо", а нечто совсем иное. Историю клана писали правители княжества, начиная с 1291 года. А этот свиток явно был написан женщиной.
И она писала свою летопись примерно в то же самое время, когда была начата летопись официальная.
И говорила, как будто зная о том на собственном опыте, о событиях, отстоящих от нее на столетия.
1281 год, замок "Воробьиная туча".
- Я ничего не понимаю, - сказала госпожа Киёми, с надутым видом глядя на мужа. - Почему ты должен помогать князю Хакаты? Разве их клан не враждует с нашим вот уже много поколений?
Масамунэ успокоил своего нетерпеливого боевого скакуна. Ему хотелось вздохнуть, но его окружали пять сотен его вассалов, и он никак не мог при них повести себя настолько неуместно для воина. Нужно ему было послушаться отца и жениться на менее красивой, но зато более послушной женщине.
- Как я уже не раз объяснял, на священную землю наших предков вторглись монгольские орды.
- Ты уже не раз это сказал, мой господин, но ничего не объяснил. Княжество Хаката - вовсе не священная земля наших предков Какое нам дело до того, что орды монголов - кто бы это ни был - вторглись в Хакату? Пускай разрушают ее. У нас станет одним врагом меньше. Разве не так?
Масамунэ повернулся к своему управляющему в поисках помощи, но сей муж, равно одаренный опытом и мудростью, еще несколько минут назад сосредоточил все свое внимание на дальней кромке леса.
- Если монголы уничтожат Хакату, то они явятся и сюда - это будет лишь вопросом времени.
Киёми рассмеялась.
- Пожалуйста, не шути. Хаката расположена на острове Кюсю, а мы - на Сикоку.
Она произнесла это таким тоном, как будто ее слова объясняли все, что только нужно.
Хотя Киёми была его женой уже десять лет и родила ему троих детей, она все еще казалась Масамунэ юной, особенно когда смеялась. Он обнаружил, что совершенно не в состоянии сердиться на нее, хотя она возмутительно мало понимает в политике.
Он поклонился, не сходя с седла.
- Я привезу множество голов монголов.
- Если тебе обязательно нужно везти что-нибудь монгольское, привези лучше монгольские драгоценности, - заявила Киёри. - Я вообще не понимаю, что ты находишь в этих головах.
На этот раз Масамунэ, как ни старался, не смог удержаться, и вздохнул, прежде чем повернуть коня к воротам замка.
- Прощай.
Когда мужчины уехали, старшая из придворных дам госпожи Киёри сказала:
- Госпожа моя, я понимаю, почему вы вели себя подобным образом, но разумно ли это? Разве в такое время ваша мудрость не была бы полезнее для князя Киёми, чем ваша мнимая глупость?
- Если бы я располагала отсутствующими у него знаниями или могла дать совет, которого он ни от кого более не может получить, тогда да, твое беспокойство было бы обоснованным. Но у нашего князя достаточно хороших советников. Он не нуждается в еще одном. Так что пускай лучше он думает, что я ничего не понимаю, - тогда он не будет беспокоиться из-за того, что я беспокоюсь. Когда он вспомнит обо мне, то весело улыбнется, а затем полностью сосредоточится на стоящей перед ним задаче. Быть может, таким образом я помогу ему вернуться обратно.
- Конечно же, в этом не может быть сомнений, - сказала другая из ее дам. - Князь Масамунэ - величайший воин на Сикоку.
- Сикоку - это щепка на волнах, - сказала госпожа Киёри, - а прочие острова Японии - всего лишь щепки покрупнее. Великий хан монголов повелевает армиями, исчисляющимися в миллионах. Он и его предки завоевали государства, во много раз превосходящие величиною это незначительное место. Куда более вероятно, что наш господин погибнет в битве.
Они в молчании прошли во дворик, где играли дети. Там они присоединились к детским играм и не говорили более о войне.
- Масамунэ!
Гэнгё, князь Хакаты, был потрясен, увидев, как один из его злейших врагов спешит ему на помощь.
Масамунэ поклонился и широко улыбнулся. Смятение, написанное сейчас на лице Гэнгё, уже само по себе искупало невзгоды трудного пути.
- Мы пришли, чтобы помочь вам изгнать наглых захватчиков.