- Но если ты говоришь правду, тогда где ее приданое, навь тебя возьми! - Аскольд наконец не выдержал и заорал, стукнул кулаком по стене. - Где этот Велемысл? Где его дружина? Где доказательства, что ты привез настоящую воеводскую дочь?
- А моего слова тебе недостаточно? - Белотур ответил ему твердым гневным взглядом. - Я могу поклясться перед богами и чурами, что именно эту деву я увидел в доме ладожского воеводы Домагостя, что именно ее он вручил мне как свою среднюю дочь от знатной свободной жены, что именно она - Огнедева ильмерских словен и правнучка князя Гостивита. А ты, княже, готов поверить варяжскому рабу и не веришь своему родичу? Чего стоит после этого весь наш род?
Повисла тишина. Всю жизнь Аскольд ждал от Белотура подвоха, но не мог открыто признать, что не верит ему. Старейшины и гости переводили взгляды с одного на другого, ожидая, чем кончится этот странный спор.
- Мне не к лицу взять жену, за которой тянутся такие подозрения! - среди молчания тихо, но твердо проговорил Аскольд. - Я не назову своей княгиней ту, которую любой раб сможет обвинить в недостойном происхождении.
- Мало чести мужу, который не в силах защитить знатную и достойную жену от низких обвинений со слов всякого брехливого пса! - так же твердо ответил Белотур.
- Пусть она живет у вуйки Елини, пока дело не прояснится, или возвращается назад в Ладогу. Я не вправе обвинить тебя в обмане со слов раба. Но если мы так и не получим доказательств ее происхождения… я буду знать, кто пытался сделать меня мужем купленной полонянки!
- Коли надо, я сам опять в Ладогу поеду. А покуда прощай, княже.
Белотур поклонился, пошел вон из гридницы. Все в нем кипело от возмущения и гнева, но он старался не показать виду. Со временем вся земля полян узнает, кто такая Дивляна, и дурень Аскольд сгрызет себе все локти по самые плечи. Но пока дела шли все хуже и хуже. Велем! Спасая себя и Красу, он невольно погубил Белотура и Дивляну. Ведь ладожская невеста была только одна, и Велем на божьем поле доказал, что она досталась Станиле! Да, у него не было другого выхода. Он считал, что его настоящая сестра в безопасности. И спасал тех, на кого мог обрушиться гнев обманутого Станилы. Но он не подумал о том, как, приехав в Киев, будет доказывать, что Дивляна - его настоящая сестра. Велем на Вечевом Поле сделал все, что мог, все, что в человеческих силах и даже гораздо больше. Но судьба обманула…
Не судьба, а проклятие! Белотур даже остановился и огляделся, будто здесь, среди родных киевских круч, ему привиделось лицо Незваны. Она сказала, что ее мать, Безвида, прокляла Огнедеву. Похоже, это правда. Проклятие привело Грима сначала на Вечевое Поле, а потом и в Киев, чтобы опорочить честь и разрушить судьбу Огнедевы. На Вечевом Поле проклятие одолел Велем. Здесь, в Киеве, его, Белотура, черед постоять за Солнцеву Деву. Теперь только он может спасти честь Дивляны и свою собственную, избавить ее от обвинения в низком происхождении, а себя - в обмане. Но как? Даже на божье поле вызвать некого! Арнвид и дуралей Ольма сами ничего не видели и не знают, а с рабами свободные не дерутся.
Добравшись до своего двора, Белотур так ничего и не решил. Перед клетью ему попалась мать.
- Воротеня где?
- К Зажитихе пошла. Нужна?
- Нет пока. А Дивляна?
- Шьет сидит. Ты чего такой взбудораженный? Взмок весь - бегом, что ли, бежал?
Не ответив, он толкнул дверь материной мазанки. На ходу развязывая пояс и стаскивая нарядную свиту, в которой ходил к князю, разгоряченный Белотур толкнул дверь, спрыгнул с трех ступенек и через сени влетел в истобку.
Дивляна, сидевшая на скамье под отволоченным окошком, подняла голову, рука с иглой замерла. Заволока выходила на двор, и она услышала его голос.
- Что случилось? - Она подалась к нему. - Велем?
- Да. Не сам, - торопливо уточнил Белотур, видя, что она встрепенулась, будто готовясь куда-то бежать. - Но вести от него есть.
- Добрые? Он жив? - Дивляна невольно поднялась, шитье упало на пол.
- Он жив. А добрые ли - и сам пока не понял.
- Говори, не томи! - Дивляна схватила подошедшего Белотура за руку. - Где он?
- Сейчас где - не знаю, а в последний раз видели все там же - на Вечевом Поле, будь оно неладно. Приехали люди, варяги одни, и рассказали про Велема такое, что я чуть на месте не окаменел. Ты не знаешь такого Грима сына… какого-то лешего, он из ваших краев, в Вал-городе был.
- Не знаю никакого Грима.
Белотур коротко пересказал ей новости. Дивляна, будто в беспамятстве, снова села на лавку, не сводя с него широко раскрытых глаз, поставила ногу на недошитую рубашку и ничего не заметила. "Велько…" - бормотала она-то ли в страхе за брата, то ли в гордости за него. Она тоже ничего не понимала. Как он осмелился выйти на божий суд, отлично зная, что не прав? И почему боги не разоблачили его ложь? Оправдали Велема и Красу в глазах Станилы?
- Это… так не бывает! - Дивляна мотала головой. - Боги таких обманов не прощают. Дали ему победить - значит, тот варяг им еще противнее был. И не мудрено - сорок девок с родной земли увез и козарам продал! Но Велько… В тот раз повезло - это ему боги взаймы удачи дали. Потом не повезет. Да как бы хуже не было! Ой, матушка! - Она закрыла лицо руками. - Брате мой любезный, где же ты теперь! Что дальше-то с нами будет?
Белотур встал на колени возле нее, отнял руки девушки от лица и сжал в своих. Она произнесла нечто такое, что помогло ему понять происшедшее. Боги дали Велему удачи взаймы! И не повезет ему в другом месте. Он даже теперь знал, в каком.
- Оно уже случилось, - негромко ответил он, и Дивляна перевела на него блестящие от слез глаза. - Я теперь понял. Велем божьим судом доказал, что его сестра - Краса, полонянка. И… из того выходит, что ты - не его сестра. Ладожская невеста ведь одна была. И раз это она, стало быть, не ты. Вот чем нам боги подга… наказали. Велем там победил, а здесь нас погубил.
Это был конец. Чувствуя, что вот теперь небо рушится ей на голову, Дивляна не сдержалась: слезы ручьем хлынули из глаз.
- Да не плачь ты, лада моя любезная! - Белотур сел рядом, обнял ее, прижал залитое слезами лицо к груди. - Все выяснится, и Велем приедет, приданое привезет.
Дивляна продолжала заливаться слезами, кажется, еще сильнее от того, что ее жалеют. Прижавшись к широкой груди, плакать даже приятно. А Белотур утешал ее, поглаживая по голове:
- Аскольд сам своего счастья не знает, ну и дурак. Велем приедет, все узнают, что ты Огнедева, звездочка моя ясная. Ну, подумаешь, божий суд! Род ведь от тебя не отрекался! Тебя из рода с честью замуж проводили. Хочешь, за меня выходи.
- Ты меня возьмешь? - Дивляна недоверчиво подняла голову.
- Возьму.
- Да кто я теперь? Никто! Былинка в поле, кто пройдет, тот и стопчет!
- Ты - Огнедева, и всегда ею будешь! - Белотур взял в ладони ее залитое слезами лицо и приподнял. Для него она была прекраснее всех, и ничто на свете не могло этого изменить. - Не приданое же тебя делает Огнедевой, не рушники вышитые! Для меня ты сама Денница. Хочешь за меня? Или я тебе не хорош?
- Хочу, - шмыгая носом, но уже улыбаясь, Дивляна рукавом вытерла слезы. - Ты добрый. Я с тобой ничего не боюсь.
- Не жалко, что княгиней не будешь?
- Нет! - Дивляна и обняла его за шею. - Что мне в этом князе? Я тебя люблю.
Белотур целовал ее влажные щеки, горячие губы, и она отвечала ему с таким же пылом, с которым недавно плакала. Она так устала от забот и волнений, что теперь просто отбросила их все и думала только о том, что Белотур - хороший человек и любит ее! Княгиней быть, что ни говори, почетно, но Дивляна убедилась на опыте, что только любовь облегчает житейские ноши, делает богатым без серебра и защищенным без дружины.
А потом она вовсе ни о чем уже не думала, растворяясь в страстном влечении, которому наконец могла дать волю. Что бы ни происходило с ней - жар его губ, сила его рук были счастьем, вознаграждавшим ее за все недавние тревоги, и этого счастья ей было достаточно. Белотур переложил ее на скамью, покрытую овчиной, и она торопливо развязала поясок - чего еще откладывать, когда наконец сама судьба отдала их друг другу?
Воротислава вернулась домой, уже зная, что произошло на княжьем дворе. С горы на гору карабкаться долго, но слухи, будто птицы, перепархивают с одной вершины на другую. За своими воротами ей никто не попался. Она знала, что Белотур пошел домой, но в доме его не оказалось. Забериславна метнулась к свекровиной мазанке и в сенях наткнулась на саму Елинь Святославну. Увидев невестку, старуха переменилась в лице и шагнула вперед, норовя вытеснить ту назад, во двор.
- Ты чего здесь? - строже обычного прикрикнула на Воротиславу старая воеводша.
- А где… Белотур где?
- Не знаю. - Старуха вышла вслед за ней из сеней и плотно затворила за собой дверь.
Торопясь узнать, что за новости принес сын, она сама недавно хотела войти… Потянула дверь истобки и различила внутри женский вскрик, потом полувздох-полустон, в котором узнала голос сына. Елинь Святославна была не настолько стара, чтобы забыть, что все это означает. А стало быть, с разговорами надо немного обождать. И хорошо еще, что она успела к этим сеням вперед невестки. Елинь Святославна понимала, к чему дело идет. И понимала также, что дочь Заберислава не смирится с тем, что в этот дом войдет новая молодая жена.
Не сразу, но чуть позже, опомнившись, Дивляна сообразила, что слышала под самым окном голоса - Елини Святославны и Воротиславы. Женщины были совсем рядом и чудом сюда не вошли! Она запоздало испугалась и тут же рассердилась: так и придется ей всегда тайком хватать крошки счастья, боясь Воротиславы?
- Не всегда, - утешил ее Белотур. Он стоял на коленях перед скамьей, на которой она лежала, и покрывал поцелуями то ее шею, то бедра, высоко открытые задравшейся рубахой. - Я скажу им… сейчас же скажу, что я тебя в жены беру.
- И тогда уж я… - начала Дивляна и запнулась.
Потом повернулась к Белотуру спиной и уткнулась лицом в густую, уже слегка свалявшуюся шерсть черной овчины, на которой лежала. Блаженство еще наполняло ее, растекаясь в крови, как медово-молочная река, но уже проснулись тревожные мысли. Белотур, не опомнившись, целовал ее в затылок и висок, однако она почти не замечала.
И что тогда? Воротислава останется старшей женой воеводы, и не потому даже, что старше годами и ее сын почти взрослый, вот-вот меч получать. Потому что Воротислава - дочь радимичского князя, вошедшая в дом с приданым и с докончанием между родами, как положено. А она, Дивляна, так и останется невесть какой девкой, привезенной леший знает откуда. Белотур станет спать с ней, но распоряжаться домом будет Забериславна. И помыкать ею, молодой ненавистной соперницей, выдавать ей самые тяжелые уроки из работы по дому и пенять, что худо исполнила. Может быть, Елинь Святославна встанет на ее сторону, но старая воеводша не вечна. Ее, Дивляны, дети еще когда родятся и вырастут, а Ратибор уже взрослый. И даже любовь Белотура мало ей поможет. Он - мужчина, у него свои дела, он и дома бывает не всегда. Уедет он куда-нибудь надолго - Воротислава ее со свету сживет. А встревать в бабьи дела воеводе неприлично. Не станет же он бить старшую жену, даже отослать ее не сможет - князь Заберислав с полками придет. Ее здесь ждет почти та же жизнь, от которой Велем спас Красу на Добшином займище. А заступится ли за Дивляну ладожская родня, когда обо всем узнает, неведомо. Не очень-то отцу понравятся ее нынешние дела. Опять, скажет, за старое принялась! Мало из дому бегала, мало ее судьба учила! И приданое потеряла, и имя свое чужой девке, за шеляги купленной, отдала, и сама не к тому в дом вошла, к кому посылали. И кем - младшей женой, мало что не челядинкой! Не для того внучек Радогневы Любшанки мать растила, чтобы они младшими женами были!
- Не говори ничего пока. - Дивляна обернулась и легла на спину, устремив взгляд на закопченные балки кровли. - Я младшей женой быть не могу. А в старшие не годна.
- Мне все равно. - Белотур разбирал кудряшки на ее вспотевшем лбу, с такой нежностью касаясь кожи, какой трудно было ждать от его загрубелых рук.
- Мне не все равно. Ведь я - настоящая Огнедева и замуж выходить могу только так.
- Но что же делать, если…
- Пока - ждать. Не так уж много времени прошло, чтобы руки опускать. А там - как богам поглянется. И если… я лучше сама на божий суд пойду, чем позволю меня и мой род с грязью мешать.
- Ты с ума сошла! - Тревожно хмурясь, Белотур сел на лавку, взял ее за руки, поднял и заставил сесть, словно она бредила во сне и ее нужно было скорее разбудить. - На какой божий суд?
- Водой. Огнем. Железом. Мало ли способов?
- Нет. Я не позволю. - Белотур решительно помотал головой. - Хочешь и красоту, и здоровье, и жизнь загубить!
- Но ведь я права! За мной - моя правда, и боги меня оправдают!
- А если нет? Велема боги оправдали, а варяга того погубили, хоть он и был прав! Ты-то об этом точно знаешь! Может, боги теперь Красу считают Домагостевой дочерью…
- Да что ты такое говоришь? - Дивляна скривилась и снова чуть не заплакала. - Как это - Красу? Ведь это я - Домагостева дочь! Я должна это доказать! Хоть как! Иначе мне и жить незачем!
- Ну, как это незачем? - Белотур обнял ее. - А я?
Дивляна не ответила, прижимаясь лицом к его плечу, но уже не находя в этом прежнего утешения. Любовь - это хорошо, но если она не найдет способа снова стать собой, не заставит племя полян уважать ее как дочь ладожского воеводы, то и любовь не принесет ей счастья. Не для того ее оторвали от Вольги и родной земли, не для того она боролась с людьми и духами, доказывая, что достойна носить имя Огнедевы, чтобы теперь жить в младших женах!
Прошло еще несколько дней. Воротислава явно догадывалась, к чему дело идет, на самый простой вопрос отвечала резко. Дивляна старалась не попадаться ей на глаза, но понимала, что вечно так жить нельзя. Белотур ходил мрачный: он хотел покончить с этой неопределенностью, вынести гнев старшей жены, но примирить ее с неизбежным. Он знал, что вызовет бурю, да и не хотел бы обижать Воротеню, но что поделать? Они прожили вместе пятнадцать лет, с тех пор как шестнадцатилетнему Белотуру отец и еще живой тогда князь Дир привезли рослую, угловатую, некрасивую, но крепко сбитую девушку-невесту пятнадцати лет. Из-за этой некрасивости князь Дир не взял дочь радимичского князя за себя, а его сын Аскольд был женат с четырнадцати, тоже на княжне, и пришлось сосватать племяннику. Они с ней вместе повзрослели, одного сына вырастили, пятерых младенцев схоронили. И ладили неплохо: некрасивая, упрямая и вспыльчивая, Воротислава, однако, была умна и не зла сердцем. Будучи обычным здоровым мужиком, Белотур не уклонялся от случайных даров Лады и Ярилы, но ни разу еще не предполагал, что главное место в его жизни займет другая женщина. Они думали и состариться вместе, но она состарилась раньше. Со временем Воротеня смирится, хотя смирение ее дорого обойдется всей семье. Люди ее осудят, вздумай она перечить мужу, решившему взять младшую жену. Ведь что она сама? У бабы года летят, как зерно из мешка сыплется. Тридцать лет - бабий век, и пусть она хоть трижды княжья дочь, никто не упрекнет мужа, если он оставит на ее руках все хозяйство, а для постели приведет новую жену! Где твои дети, Воротислава Забериславна? На угорье за Бабиной горой схоронены? Ну и молчи!
Он жалел жену, но и отказаться от Дивляны не было сил. Как он хотел, чтобы эта солнечная дева принадлежала ему по праву, эта красавица, его мечта, драгоценность, нежная и горячая, лукавая и волнующая своей невыразимой прелестью. Все у нее есть - знатный род, сильная родня, веселый нрав. Сбылось бы то, о чем он мечтал уже не первый месяц, с тех пор как впервые, еще где-то на Ильмере, поймал себя на чувстве жгучей зависти к Аскольду. И вот теперь мечты могли бы стать явью. И она любит его. Уже давно она отвечала манящей и ласковой улыбкой на каждый его взгляд. Она доверяет ему, почти как родному брату, у него ищет защиты, и он не обманет ее надежд. Теперь он наконец-то может сделать для нее действительно важное дело - закрыть от грозящего бесчестья, ввести в дом по обычаю. У них будут дети, и его род получит достойное продолжение. Воротеня… покричит и смирится, думал он и тяжко вздыхал. Иной раз хочется начать жизнь заново, но ведь и прежняя жизнь - не отопок, с ноги просто так не стряхнешь.
Елинь Святославна качала головой, иногда роняла замечания, что двум медведицам в одной берлоге не ужиться. Будь Дивляна и в самом деле безродной полонянкой, все сошло бы легче: она не покушалась бы на главенство Воротиславы, а та не опускалась бы до ревности к ней. Но они были равны. Белотур сам понимал, что Дивляна заслуживает гораздо большего, чем он может дать ей при Воротиславе. Но отослать жену - нанести оскорбление ее роду. И не настолько он потерял голову от любви, чтобы поссориться с тестем-князем, когда брат-князь смотрит на него волком и подозревает в попытке позорного обмана. К тридцати годам пора поумнеть и понять, что ни себе, ни девушке он таким путем счастья не принесет. Выхода не было. Белотур, воевода, привыкший всегда находить выход и склонный надеяться на лучшее, теперь не знал, куда податься. Даже сын, Ратибор, не смея осуждать его вслух за разлад в доме, смотрел исподлобья и уклонялся от разговоров.
Дивляна старалась радоваться тому, что жизнь ее теперь соединена с Белотуром, который нравился ей с самого начала. Она даже не могла вспомнить, когда это началось. Страдая от разлуки с Вольгой, навсегда, как казалось, погубившей ее счастье, она неосознанно стремилась к утешению, настойчиво искала того, кто поможет ей вновь обрести радость жизни. И нашла - видно, Лада и Макошь любили свою непутевую внучку. Да, проводили ее из родного дома с честью, но до места она этой чести не довезла. Уж больно далеко оказалось. И попрекать ее этим люди смогут до конца дней. Иногда она даже жалела, что не родилась дочерью какого-нибудь ловца. Легче не иметь ничего с самого начала, чем все иметь и потерять!
Однажды утром Дивляна вернулась в мазанку, умывшись во дворе, а перед тем зайдя в нужной чулан в дальнем углу.
- Ну что? - шепотом окликнула ее Снегуле, видя озабоченное лицо своей то ли хозяйки, то ли уже просто подруги.
Дивляна поджала губы и помотала головой.
- Опять нет?
- Нет.
- Ты не обсчиталась?
- Нет.
- А у тебя раньше так не бывало?
- Нет.
- Ну, три дня - это еще ничего не значит, - попыталась утешить ее Снегуле. - У меня вот тоже было один раз - лишних две пятерицы дожидалась, ну, все уже, думаю, благословила меня Ла…
- Тише!
Дивляна вдруг вскинула руку, призывая ее к молчанию. Снегуле застыла на полуслове - не услышал ли кто-нибудь их разговор? Если мужик - то ничего, а любая баба сразу догадается, о чем речь…
А Дивляна услышала такое, что не поверила своим ушам. Через заволоку, выходящую во двор, до нее долетел знакомый голос. Не смея так сразу предаваться надежде, она вышла в сени, поднялась по ступенькам, выглянула в двор… И увидела Велема. Словно с неба упав, в той же синей верхнице, которая была на нем в день их последнего расставания под Числомерь-горой, зато в новой куньей шапке с красным шелковым верхом - должно, подарок от кого-то, он стоял перед Белотуром и лицо имел скорее недовольное, чем радостное.