- Трудно поверить, что мы сейчас в Лос-Анджелесе, а не в настоящем лесу, - сказала она и удивилась, как громко прозвучал ее голос в мягкой тишине ночи.
- Да, можно представить, что мы одни во всем мире. - Дэвид обхватил ее за плечи. - Не бойся, здесь нет ни диких зверей, ни грабителей.
Он сошел с дорожки и увлек ее за собой. Они оказались на крохотной полянке, заросшей высокой травой. Дэвид снял пиджак и бросил его на землю.
- Прошу, принцесса! Кэтрин зябко повела плечами, не решаясь сесть. Рядом с Дэвидом ей было так легко и спокойно, но тьма вокруг и ощущение заброшенности все-таки пугали. Она вдруг вспомнила, как однажды в детстве, гуляя с родителями в каком-то сквере, отстала и заблудилась. Тогда впервые в жизни она поняла с необычайной ясностью, что каждый человек одинок в этом мире и бывают моменты, когда никто не приходит на помощь.
- Ты замерзла? - Дэвид привлек ее к себе и поцеловал. - Я согрею тебя…
Его горячие ладони скользили по коже. Кэтрин казалось, что они обжигают. Уже через несколько минут ей стало жарко, сердце забилось часто-часто. Он медленно, как в сладостной дреме, снял с нее платье и отстранился, чтобы рассмотреть белеющее в темноте стройное тело, в котором не было ни малейшего изъяна.
Кэтрин неожиданно для себя смутилась и прикрыла ладонями грудь. Эта поза, невинная и влекущая одновременно, ее дрожащие губы и потупленный взгляд привели Дэвида в состояние какого-то неземного восторга. Он упал на колени и обхватил узкие бедра Кэтрин, губами прижавшись к нежному холмику.
- Ты прекрасна…
Его голос звучал приглушенно.
Он целовал ее, проникая кончиком языка в горячую и влажную глубину, а пальцами лаская затвердевшие от возбуждения соски. Кэтрин тихонько вскрикнула, когда почувствовала приближение блаженства, она хотела разделить его с Дэвидом, но он не отпускал ее. Она вздрогнула и запрокинула к небу порозовевшее лицо, закусив губу.
Это были мучительные и сладкие ощущения, раз за разом дарившие все большее удовольствие. Слезы выступили у Кэтрин на глазах, она уже не сдерживала стонов, прижимая голову Дэвида к себе, зарываясь пальцами в его волосы. Сколько это длилось - мгновение или вечность? Ее тело изгибалось и словно таяло под жаркими ласками, каждая клеточка отзывалась на нежное прикосновение. Она не могла уже стоять, коленки подгибались от странной пьянящей слабости. Кэтрин опустилась на расстеленный в траве пиджак, притягивая Дэвида к себе, требуя и умоляя утоления желания, но он не спешил. Как будто предчувствуя что-то, он хотел насладиться ею, запомнить, сохранить в памяти образ прелестной женщины, чьи губы шептали его имя. Дэвид целиком, без остатка, отдался одурманивающей страсти. Он жалел, что не может одновременно обнимать и целовать Кэтрин везде. В ней все было прекрасно - и трогательно впалый живот с ямкой пупка и крохотной родинкой, и маленькая грудь, которую можно было укрыть ладонью, - все. Но Дэвид, чье желание уже достигло предела, сдерживал себя. Он хотел дождаться того момента, когда Кэтрин совершенно потеряет голову и, может быть, произнесет те три слова, которые он боялся сказать первым.
Но нет, она только звала его - к себе, в себя, требовательно и нежно просила утолить жажду. Дэвид развел в стороны ее бедра и проник в сокровенную глубину. Их тела сплелись, превратившись в одно целое, они задыхались, они слились в поцелуе, они перестали слышать что-либо вокруг. Во всем мире не осталось ничего - только они вдвоем и темно-синее, усыпанное звездами небо. Они разделили наслаждение, обжегшее их одновременно, подхватившее и поднявшее в заоблачные выси, а затем мягко опустившее на землю, в траву, пахнувшую солнцем и медом. Когда Кэтрин открыла глаза, то сначала даже не поняла, где находится. Ей казалось, что прошла вечность с того момента, когда они очутились здесь, на полянке, окруженной со всех сторон кустами диких роз.
- Что это было? - прошептала она, встречая туманный взгляд Дэвида счастливой и благодарной улыбкой.
- Не знаю, - ответил он, нежно поглаживая ее по теплому влажному плечу. - Может быть, любовь?
7
Утро, нежно-розовое и ясное, показалось Дэвиду самым лучшим в его жизни. Проснувшись, он потянулся и, чувствуя в теле приятную истому, встал и раздвинул шторы на окне, впуская в комнату солнечные лучи. Умываясь, он с улыбкой заметил крохотные царапинки на плечах, следы страстной ночи, метки любви, оставленные Кэтрин.
Дэвид ощущал необычайную легкость, несмотря на то, что достижение цели оставалось таким же далеким, как и прежде. Но влюбленность словно подарила ему крылья: он думал, что все решится само собой, без его участия, надо только немного подождать. Что было тому причиной? Наверное, то, что ночью Дэвид убедился в чувствах Кэтрин, а это давало надежду и согревало душу.
Он даже запел, стоя под душем, какую-то веселую песенку из прошлого, чего с ним давно уже не было. Счастье ли это, спрашивал он себя, любовь, новая жизнь, наполненная радостью и смехом? И словно издалека приходил ответ - в памяти всплывало озаренное нежностью лицо Кэтрин, ее мечтательный взгляд, устремленный в будущее, общее для них двоих.
Поэтому даже в больницу Дэвид ехал в приподнятом настроении. Но, войдя в палату, замер на пороге, прижимая к груди букет алых тюльпанов. Вокруг кровати стояли несколько медсестер и врач, они загораживали от него Мэри, встревожено переговаривались о чем-то.
- Что случилось? - спросил Дэвид срывающимся голосом, уже предчувствуя беду. - Что с ней?
На него зашикали, а врач взмахом руки указал на дверь. Они вышли в коридор.
- Вы муж?
- Да. Что происходит?
- Мне очень жаль, но… Это агония, мы ничего не сможем сделать. - У врача был усталый вид, под глазами залегли глубокие тени. - Проститесь с ней…
Дэвид на негнущихся ногах вернулся в палату и подошел к кровати, где, укрытая простыней, лежала Мэри. Она тяжело дышала и кончиками пальцев безостановочно водила по синей ткани, то собирая ее в складки, то разглаживая.
- Ты пришел…
Ее голос был так тих, что Дэвиду пришлось склониться к ее губам. Он погладил Мэри по голове, не зная, что сказать, как облегчить ее страдания.
- Я… Я так виновата перед тобой и нашим малышом, - прошептала она, и слезинка скатилась по бледной щеке. - Это ужасно… Я не боюсь смерти, нет. Но мне так больно от мысли, что вы не вместе.
- Все будет хорошо, обещаю. - У Дэвида щемило сердце. В это мгновение он готов был даже отказаться от Кэтрин, лишь бы Мэри жила. - Я позабочусь об Эрни.
- Я любила тебя… - Она словно не услышала его слов. - Скажи… Пусть это и неправда… Скажи, что любишь меня.
В дверном проеме показался врач, манивший Дэвида к себе. Он склонился над запрокинутым лицом Мэри и с нежностью коснулся губами ее щек и солоноватых от слез глаз.
- Я люблю тебя, девочка.
Он медленно отступал к двери, не в силах оторвать от нее взгляд, мысленно прощаясь навсегда, прощая все, что она сделала. И на какой-то миг то старое чувство вернулось, и тогда Дэвид заплакал, уже не сдерживаясь, проклиная жестокую судьбу, которая развела их в разные стороны.
- Повтори это еще раз, пожалуйста…
- Я люблю тебя! - громко повторил Дэвид уже с порога.
- Прощай…
- Вам лучше сейчас уйти, - сказал врач, поддерживая его под руку. - Прогуляйтесь, выпейте чего-нибудь крепкого и возвращайтесь через час. У нее есть родственники кроме вас?
Дэвид отрицательно покачал головой и, не глядя по сторонам, ничего не слыша, с сердцем, словно покрывшимся корочкой льда, выбежал из больницы. Он не заметил ошеломленной Кэтрин, прижавшейся к стене возле входа в палату Мэри.
Она проводила его растерянным взглядом: все произошедшее просто не укладывалось в голове. Утром Кэтрин вспомнила о просьбе Мэри Шон и поехала в больницу. Медсестра проводила ее до палаты и попросила подождать, потому что там уже был посетитель. Кэтрин услышала последние слова - о любви, и голос показался ей знакомым. Но она и предположить не могла, что это был Дэвид. Ее потрясли его побелевшее, искаженное болью лицо и потухший невидящий взгляд.
Ничего не понимая, она нерешительно вошла в палату и притворила за собой дверь. Сначала Кэтрин не узнала Мэри в очень худой и изможденной женщине, с трубочками капельниц, подключенных к какому-то аппарату. Она присела на краешек стула и вдруг заметила на низком столике, среди журналов и газет, яркую глянцевую фотографию. Точно такую же она недавно вклеила в собственный альбом: Эрни, румяный и веснушчатый, с широкой счастливой улыбкой, за рулем маленькой машины…
Страшная догадка озарила Кэтрин, но она еще не готова была поверить в нее. Странный треугольник, на вершине которого находился ее сын, а по бокам - мужчина, которого она любила, и умирающая женщина, которой он только что говорил о любви.
- Мэри? - Кэтрин несмело коснулась ее руки. - Вы просили меня прийти…
- Кто вы? - Та открыла глаза, затуманенные болью.
- Кэтрин. Я… Я приемная мать Эрни… - Эти слова дались ей с огромным трудом, губы едва шевелились.
- Да… - Голос шелестел, как сухая трава на осеннем ветру. - Я должна кое-что сказать вам. Ваш муж, Тимоти, подделал документы. Отец Эрни никогда не отказывался от ребенка, он ничего не знал о нем… - Мэри вдруг глубоко вздохнула и закашлялась. - Я одна во всем виновата, но уже слишком поздно… Я прошу вас лишь об одном: позвольте ему встречаться с сыном. Это последняя просьба…
Она замолчала, и Кэтрин, испуганная и потрясенная этим признанием до глубины души, почувствовала, что пол уходит из-под ног. Подделанные документы… Отец Эрни… Но причем здесь Дэвид? Она склонилась к Мэри и спросила охрипшим голосом:
- Кто он? Кто здесь был до меня? Мужчина со светлыми волосами…
- Мой бывший муж, Дэвид Колбери… Отец…
Кэтрин расширенными от ужаса глазами посмотрела на умирающую женщину, разбившую все ее мечты, сломавшую будущую жизнь, как хрупкую игрушку. Смысл сказанного медленно доходил до нее, но прежде, чем она окончательно поняла страшную правду, Кэтрин потеряла сознание.
Она очнулась на застеленной синим покрывалом кушетке в маленькой темной комнате и попыталась сесть.
- Лежите, вам лучше пока не вставать.
Перед ней возникла, как призрак, медсестра в белом халате с пластиковым стаканчиком в руке. Кэтрин огляделась, еще не совсем придя в себя, и в следующее мгновение вспомнила все, о чем сказала Мэри. Острая боль пронзила ее замершее на миг сердце, горячие слезы потекли по щекам.
- Мне надо домой! - закричала она, отталкивая медсестру.
Ее малыш, ее Эрни находился в опасности. Этот отвратительный человек, которому она поверила, соблазнил ее лишь для того, чтобы вернуть сына. Господи, какая же она была глупая! С самого начала нужно было понять, что его интерес к ребенку слишком велик для постороннего человека.
Кэтрин попыталась встать, но медсестра мягко остановила ее.
- Я не могу отпустить вас одну, вы очень слабы.
- Мне срочно надо домой! - Кэтрин чувствовал себя как загнанный в угол зверь.
- Позвоните кому-нибудь, пусть за вами заедут. - Медсестра была настойчива и не собиралась отпускать Кэтрин.
- Хорошо, дайте телефон. - Она дрожащей рукой набрала номер. - Элис? Ты можешь забрать меня из больницы? Потом объясню, поторопись, умоляю!
Полчаса Кэтрин провела, словно в беспамятстве. Ни о чем, кроме Эрни, она не могла думать. Надо защитить его, спрятать, увезти куда-нибудь далеко. Образ Дэвида, похищающего ребенка или требующего его возвращения через суд, приводил Кэтрин в ярость. Негодяй, обманщик, вор! Правы были родители, предостерегая ее. А если бы она не попала сегодня в больницу, если бы не узнала всей правды?
Она стала бы доверчивой жертвой, добровольно идущей на заклание. Она бы своими руками отдала Дэвиду сына, который за четыре года стал средоточием ее жизни. Ужасно, нестерпимо! Кэтрин так сжала кулаки, что острые ногти впились в нежную кожу и на ладонях выступили капельки крови.
- Что случилось? - Элис вбежала в комнату и бросилась к рыдающей подруге.
- Пожалуйста, уедем отсюда поскорей!
Они, не обращая внимания на предостерегающие слова медсестры, вышли из больницы. Элис пришлось поддерживать ослабевшую Кэтрин под руку, иначе та бы упала. Только в машине, когда они мчались по широкой улице, она смогла, сквозь слезы и всхлипы, спросить:
- Ты не против, если мы с Эрни несколько дней поживем у тебя?
- Нет, конечно, - удивленно ответила Элис. - Но что все-таки случилось? Как ты оказалась в больнице?
- Дэвид, он… Он отец Эрни… - прошептала Кэтрин. - А его мать, Мэри, умирает… Это она мне рассказала. Господи, я не вынесу этого!
- Это невозможно! - воскликнула Элис. - Ты уверена, что все поняла правильно?
- Да. Оказывается, Тимоти подделал его подпись на документах! - Кэтрин сорвалась на крик. - У меня заберут сына! Моего мальчика! Я не переживу…
- Успокойся, еще ничего толком не известно. Сейчас мы заберем Эрни и поедем ко мне. И все обсудим, хорошо? Но сейчас успокойся, а то испугаешь малыша.
Уже вечером, когда Эрни уснул, Кэтрин и Элис сидели в гостиной на огромном диване, с бокалами разбавленного содовой виски. Они решали, как быть дальше. Постоянно скрываться от Дэвида не получится, значит, надо было искать какой-то другой выход.
Кэтрин уже пришла в себя и воспринимала все не так болезненно. Если сначала она была только испугана, то теперь начинала понемногу чувствовать жалость к Мэри и ненависть к Тимоти, который не нашел ничего лучшего, как совершить подлог. И тем самым поставить Кэтрин в зависимость от случая. А еще она думала о Дэвиде: неужели в его нежности был лишь голый расчет?
Нет! Ведь он был против их сближения: она вспомнила, как обидела ее холодность Дэвида после горячих ласк. Вот, оказывается, в чем заключалась причина его нерешительности и показного безразличия. А он ведь пытался предупредить Кэтрин, что, отдаваясь страсти, они совершают непоправимую ошибку. Она не послушалась, и вот результат…
- Полагаю, твоим родителям лучше пока ничего не говорить. - Элис потянулась к сифону и добавила себе содовой. - Они начнут предпринимать свои меры и все окончательно испортят…
- О чем ты? - спросила Кэтрин.
- Но… Тебе нравится Дэвид, только честно?
Кэтрин отвернулась, прячась от пристального взгляда подруги, проникавшего, казалось, в самую душу. Нравился ли ей Дэвид? Она покачала головой и грустно улыбнулась. Зачем врать себе, когда ответ жжет сердце…
- Я люблю его.
Элис от удивления едва не уронила свой бокал. Она ожидала чего угодно - слез, упреков, вспышки ярости, но не такого признания. Это было так не похоже на Кэтрин! Неужели она взрослеет?
- Тогда тем более ничего не рассказывай Арчибальду, иначе он просто упрячет Дэвида за решетку.
- Но ведь все кончено… Я больше его не увижу.
- Почему? - спросила Элис, обнимая подругу за поникшие плечи. - Если вы любите друг друга, то… Почему бы вам не жениться? Это разрешило бы все проблемы, у тебя был бы муж, у Эрни - настоящий отец.
- Но я не знаю, любит ли он меня! - воскликнула со страстью Кэтрин. - Я не уверена, что вообще нужна Дэвиду…
- Мне кажется, он хороший человек и неравнодушен к тебе. Это, знаешь ли, заметно…
- Но мои родители никогда не согласятся на этот брак, разве ты не понимаешь?
- Тебе почти тридцать лет, - немного раздраженно сказала Элис. - Не можешь же ты до конца жизни поступать только так, как требуют они? Если ты любишь, то сумеешь преодолеть все трудности.
- Не знаю… Мне бы не хотелось их огорчать, - задумчиво ответила Кэтрин. - К тому же, отец распоряжается большей частью моих денег. Если я пойду против его воли, то останусь ни с чем…
Элис презрительно хмыкнула и резко встала. Она смотрела на подругу так, словно впервые ее видела. Эта хрупкая женщина, такая нежная и чувствительная, оказывается, ни на минуту не забывала о своих доходах.
- Что ж, если для тебя доллары важнее живого человека, то и говорить не о чем.
Кэтрин покраснела и тоже поднялась с дивана. Она боялась ссоры: Элис была единственным человеком, который относился к ней с искренней приязнью. Но, с другой стороны, та чересчур активно стала вмешиваться в ее дела.
- Я думала в первую очередь об Эрни, - холодно сказала она. - Мэри отказалась от него, чтобы ребенок не рос в нищете. И я обещала ей, что сделаю его счастливым. Мой долг перед сыном - вот что важно для меня.
Некоторое время они молча смотрели друг другу в глаза, потом Кэтрин неожиданно для себя разрыдалась: слишком уж напряженным оказался прошедший день. Элис бросилась утешать подругу, мгновенно забыв обо всем, что только что встало между ними.
- Ну, перестань, пожалуйста. - Она усадила захлебывающуюся слезами Кэтрин обратно на диван. - Все наладится, поверь мне.
Когда Дэвид через два часа вернулся в больницу, его сначала не пустили в палату. Он сидел в коридоре в полной прострации, бессмысленно глядя на разноцветные плитки пола, и ни о чем не думал. Мимо торопливо прошел знакомый доктор и скрылся за дверью. Дэвид успел заметить в дверном проеме край кровати и свесившуюся вниз худую руку.
Он не мог больше ждать, не зная, что там происходит, и решительно вошел в палату, не обращая внимания на окрик медсестры. Мэри, словно почувствовав его приближение, открыла глаза. Слабая улыбка появилась на ее бледных губах, она хотела что-то сказать, попыталась приподняться, но тут же снова упала на подушку.
- Нельзя сюда! - воскликнул доктор, загораживая кровать. - Вы мне мешаете!
Но Дэвид не слышал его. Он, не отрываясь, смотрел на запрокинутое лицо Мэри, приобретавшее постепенно какой-то потусторонний голубоватый оттенок.
- Возьми меня за руку, - еле слышно прошептала она. - Побудь со мной, мне страшно…
Дэвид опустился на колени и взял в ладони холодные пальцы Мэри, стараясь согреть их теплым дыханием, словно это могло ей помочь. Он почувствовал, что по щекам медленно текут слезы, но ему было все равно. Его прошлое, горькое и радостное, уходило от него навсегда за ту черту, где нет ничего, в ледяную пустоту неизвестности. Он вдруг услышал свой шепот: слова молитвы сами собой слетали с его губ…
- Все… - тихо сказал доктор и, отключив аппарат, где зеленая линия перестала пульсировать и выписывать зигзаги, вышел из палаты.
Дэвид в последний раз поцеловал Мэри и провел рукой по ее разметавшимся темным волосам, в которых только теперь заметил тонкие ниточки седины. Все…
- Прощай…
Оказавшись на улице, он побрел по тротуару без всякой цели, равнодушный к солнечному ласковому свету и теплому ветру, к смеющимся или мрачным прохожим, ко всему на свете. В его жизни теперь остался только Эрни. И… Кэтрин. Но сейчас он и подумать не мог о том, чтобы отправиться к ней, говорить какие-то слова, натянуто улыбаться.
Это горе надо было нести в одиночестве, не показывая никому, пряча в самом потайном уголке сердца. Что с того, что он давно разлюбил Мэри? Память о счастливых, напоенных любовью и страстью днях останется с ним. А мелкие обманы, обиды и предательства забудутся, потому что он простил Мэри все. И не для того, чтобы облегчить ей душу перед смертью, нет. Он слишком хорошо знал, что такое жизнь и какой, подчас жестокой и безразличной к человеческим горестям бывает судьба.