Но Дэвида все же не позвала и, в конечном счете, так и уснула, сжимая холодное стекло и воображая, будто обнимаю его.
Это породило очень даже приятный сон, который, увы, на самом интересном месте прервал телефонный звонок. От неожиданности я перекатилась в постели, сшибая и разбрасывая все, что подворачивалось (счастье еще, что бутылка не подвернулась, а осталась лежать на простыне со мной рядом), и, убрав с лица спутавшиеся волосы, взглянула на красные светящиеся цифры циферблата прикроватных часов.
Три тридцать утра.
Телефон прозвонил шесть раз, прежде чем мне удалось спросонья сообразить, где трубка, и поднести ее к уху, а когда я это все-таки сделала, оказалось, что разговор уже идет.
- …ну, здравствуй.
Бархатистый, сдобренный мелодичностью британский выговор. Текучий, быстрый, слегка приправленный адреналином.
- Извини за столь поздний звонок. Обещаю, больше в такое неподходящее время звонить не буду. Просто я в Новой Зеландии и совершенно забыл про разницу во времени. Ты меня простишь?
Спросонья мне потребовалась, наверное, минута, чтобы сообразить, почему этот голос кажется мне знакомым. Ох, ну конечно, это же Имон!
Я собралась было предложить ему позвонить в такой час, когда люди не спят, но не успела и рта раскрыть.
Голос Сары, сонный и расслабленный, тем не менее явно указывал на то, что она этому звонку очень даже рада.
- Ничего страшного, ты меня вовсе не разбудил. Я на самом деле еще не спала.
"Врунишка, врунишка, горят твои штанишки".
Чертовски разозленная этим, вовсе не для меня устроенным праздником жизни, я, как воспитанная девушка, уже совсем было собралась повесить трубку, пока не услышала что-то слишком уж личное. А это могло прозвучать в любую секунду.
- Надеюсь, ты неплохо провела день с сестрой?
- С Джо? О, да. Знаешь, она бывает очень милой.
Это прозвучало так неожиданно, что удержало меня на линии еще на секунду, и я услышала следующее:
- Может, когда хочет. Хотя, должна признаться, большую часть нашей жизни она была той еще стервой.
Ну, спасибо! Я мигом избавилась от чувства вины из-за подслушивания. Да и вообще: с чего это вообще этот Английский Соблазнитель вздумал трезвонить моей сестрице ни свет ни заря. Это, между прочим, моя квартира, и мне, между прочим, через час вставать!
Правда, внутренний голос принялся увещевать меня, заявляя, что мне лично очень даже не понравилось бы, попробуй Сара с параллельной трубки подслушать, например, мой интимный разговор с Дэвидом. Я вступила в спор с самой собой, который затянулся достаточно надолго, чтобы услышать следующее:
- Надеюсь, больше вам никто не доставлял беспокойства? Не таскался за вами и все такое?
Голос его звучал озабоченно.
- Я просто беспокоюсь из-за того, что вы с сестрой одни. Город у вас опасный, не лучшее место для двух одиноких красивых молодых женщин. - Беспокойство? Что еще за беспокойство? Нет, с Кретьеном у нее, конечно, проблемы были, но, как я поняла со слов Сары, юридического характера. О физических угрозах речи вроде бы не шло.
Хотя Сара вполне могла о чем-то и умолчать. Скажем, она не сразу раскололась насчет того, что наставляла Кретьену рога с его партнером по бизнесу. Что не больно-то честно с ее стороны.
- Ты такой заботливый, - проворковала она томным, сонным голосом, и я услышала шелест ее простыни. Имон, вне всякого сомнения, тоже его услышал - уж насчет чего, а насчет приемов флирта Сара не знала себе равных. - Нет, думаю, он отступился. Просто звонит мне, когда обнаруживает, где я. И говорит… страшные вещи.
- Как это мерзко!
- По крайней мере, он больше ничего страшного не делает. Ограничивается словами.
Кретьен? И что-то страшное? Мне трудно было совместить одно с другим. Французский богач всегда казался мне поверхностным и чопорным, я его и бранящимся-то плохо себе представляла. Да и она должна была мне рассказать, какой бы стервой меня ни считала. Должна же была сестра рассказать мне, что вышла замуж за человека, который жестоко с ней обращается. Верно?
- Сара, он человек богатый и обозленный, - заявил Имон. - Это опасное сочетание. Ему известно, куда ты направилась?
- Нет, но он может догадаться. Семейство наше невелико.
- Побаиваешься, верно?
Она вздохнула:
- Немножко. Из-за Джо. Она порой не врубается, что к чему. Боюсь, если он кого-то послал, ей может не поздоровиться.
- Может, это преждевременно, но… звони мне в любое время, хоть днем, хоть ночью. Я все брошу и прибуду, - произнес, почти прошептал Имон низким, глубоким голосом.
Должна признать, что мой немедленный ответ был бы - бэби, бросай все и двигай сюда прямо сейчас. Но он прозвучал бы лишь в моих мыслях, а вслух я бы спокойно сказала ему: "Нет, спасибо, не надо…"
"Правильно, - напомнила я себе со своих немыслимых моральных высот, - ты, конечно, не такая, ты ведь никогда ничего подобного не делала…
Черт возьми, можно подумать, будто это не я подцепила Дэвида, голосовавшего у дороги. И мигом съехала с моральных высот, встав на пресловутый скользкий путь.
- Ты опасный соблазнитель, - проворковала Сара низким, грудным голосом.
- Ничего подобного, - ответил он. - Я человек чести. Буду спать на кушетке, платоническим манером. Чистый, как свежевыпавший снег…
Голос его упал еще ниже, хотя, казалось, ниже уже некуда.
- Сара, а если серьезно, то, как бы неожиданно все это ни прозвучало, но ты мне очень нравишься. И я очень хочу узнать тебя лучше. Надеюсь, ты не считаешь это неприемлемым.
- Нет.
- Вот и хорошо.
Я разве что не увидела через трубку его улыбку.
- Тогда ты не будешь против, если я позвоню снова? Или мы увидимся?
- Вовсе нет, - промурлыкала она.
"Вовсе нет", - мысленно передразнила ее я, скорчив рожицу в трубку, после чего, затаив дыхание, осторожно ее повесила. Решив наконец, что, пожалуй, с меня хватит.
Едва я сделала это, как теплые губы прикоснулись к моему плечу.
- Что это ты делаешь? - спросил Дэвид.
Я громко пискнула, развернулась в простыне, оказавшись в итоге спеленутой, точно мумия, и увидела, как он потягивается, опершись на локоть. Великолепный, как полуночный сон, с горящими глубинным огнем глазами.
- Нет, что ты делаешь? - удалось выдохнуть мне. - Ты вроде как должен быть…
Он коснулся пальцами моих губ, заставив меня умолкнуть.
- Я должен быть здесь.
Пальцы сменились губами: жарким, страстным, нежным поцелуем, от которого я полностью растаяла, и внутри и снаружи. Я чувствовала его язык, его руки, скользнувшие под простыню, - господи, как это было здорово. Все мои нервные окончания гудели от электрического возбуждения.
Снаружи, не прекращаясь, шелестел по стеклу дождь, напомнивший, что мне остался всего час до того, как надо будет принимать душ, катить в студию и опять разыгрывать унизительное представление с Марвином и его чертовыми предсказаниями, слишком точными, чтобы такое могло быть.
- Мне скоро вставать, - проворковала я, припадая губами и языком к его голой груди, а потом соскальзывая все ниже, к животу…
И услышала его медленный, стонущий вздох.
- Тогда нам надо поторопиться, - промолвил он, разглаживая мои кудряшки.
Утром - точнее сказать, в предрассветном сумраке, дождь наконец прекратился, как раз к тому времени, когда я прикатила на студийную парковку. Взглянув на себя в зеркало и с удовольствием отметив пышность и блеск распрямленных волос, я быстро наложила макияж, не допустив на сей раз Женевьеву к моей прическе, после чего взглянула на одежку, которую она подготовила для меня, повесив на вешалку у двери.
- Смеешься, да?
Она пожала широкими мускулистыми плечами.
- Нет, правда. Я тебе заплачу, только скажи, что это шутка.
- Не получится, дорогая, - сказала она и зажгла сигарету "Мальборо". Курить в гримерной не полагалось, но ее это никогда не волновало.
Придержав дыхание, я встала со стула, сняла съемочный наряд с вешалки и подняла на свет, чтобы получше рассмотреть.
Так, ясно, что на сей раз Марвин вознамерился прогнозировать теплую, солнечную погоду. Мне предстояло вырядиться солнышком: залезть в желтый пенистый резиновый шар с прорезями для лица, рук и ног. И натянуть желтые колготки.
- Нет, - заявила я. - Этого надевать не стану. Скажи Марвину…
- Что мне сказать?
Марвин, войдя в гримерную, обхватил меня тяжелой рукой за плечи, наклонился и заглянул мне под блузку. От него пахло скверным одеколоном и мятной жвачкой, перебивавшей сохранившийся со вчерашнего вечера запах алкоголя. Его имплантированные волосенки выглядели как саженцы, но перед выходом в эфир он прикрывал их накладкой, от красноты в глазах избавлялся с помощью "Визина" и, разумеется, отбеливал зубы. Все, касающееся съемочной площадки, Марвин знал так, как другие, не ему чета, настоящие метеорологи знают спутниковые графики.
- Что, не нравится костюмчик? Надо было вчера принять мое приглашение на завтрак, хи-хи.
Я вымучила улыбку, напоминая себе, что без работы мне никак и платят здесь всяко больше, чем в магазине сети "Севен-илевен", а шансов быть ограбленной несколько меньше.
- Мне кажется, это неподходящий наряд, - промолвила я, стараясь говорить в профессиональной манере. - Как насчет чего-нибудь другого? Чего-нибудь не столь?..
- Детишки любят Солнышко, - заявил он и сжал пенистую резину как раз на том месте, где должна была оказаться моя грудь. - Смотри, так и хочется обнять. Давай, Джо. Веселее.
Его игривый тон меня не одурачил: глаза у него были злые, и я понимала, что отрицательного ответа он не примет. Понимала я и то, что директор программы новостей, торопливый молодой парень по имени Майкл, едва ли примет в расчет мое неприятие пенистой резины, а профсоюза, способного защитить меня от этого гнусного надругательства над стилем, на телестудии не было.
- Ладно, - пролепетала я, из всех сил изображая улыбку. - Нет проблем.
Богом клянусь, он еще и подмигнул! Мне потребовалось приложить усилие воли, чтобы не сгенерировать импульс и не шарахнуть его молнией.
* * *
Все последовавшее далее оказалось настолько плохо, насколько только можно было предполагать. Все мои реплики отличались крайней тупостью, в резиновом костюме было отчаянно жарко, Марвин был отвратителен, моральная поддержка со стороны Черис отсутствовала. Меня опять нещадно поливали водой, на сей раз, чтобы предупредить посетителей пляжа о возможном волнении на море. Один из рабочих сцены при этом мерзко хихикал.
Когда я по окончании этого кошмара стягивала потные, липкие колготки, Женевьева, оторвавшись от своего курения, бросила мне полотенце со словами:
- Знаешь, как партнерша ты лучше, чем он того заслуживает. Благодаря тебе этот тип и сам выглядит лучше. Будь я на твоем месте, я бы - раз и подзабыла свою роль: пусть выкручивается как сумеет.
Она многозначительно приподняла одну выщипанную бровь и щелчком выбила из пачки очередную канцерогенную сигарету.
Я бросила мокрые колготки в корзину - бросок попал в цель, радуясь обретенной свободе, пошевелила пальцами ног и поинтересовалась:
- Думаешь, это сработает?
- Как пить дать, - уверенно заявила она. - Во всяком случае, у двух предыдущих девчонок срабатывало. Правда, одна из них, похоже, сбрендила и отхлестала его резиновой рыбиной. Но знаешь, рейтинг-то поднялся, так что, может, это и не лучшая идея, во всяком случае, насчет рыбины… Слушай, знаешь что: у тебя прекрасно выглядят волосы. Тебе бы надо провести денек на пляже… тем более, говорят, день будет солнечным.
Мы обе покатились со смеху, хлопнули друг дружку по рукам, и я отбыла, оставив ее заниматься прической ведущей полуденных новостей.
Небо на востоке прояснилось, однако, остановившись и прочувствовав ветер, я поняла, что это ненадежно: следом, над океаном, к побережью катилась еще одна волна холодного, влажного воздуха, столкновение которой с уже существующей зоной высокого давления сулило формирование нового облачного фронта. Дождь сегодня, а возможно, и завтра. Какое тут, в задницу, солнце? На сей раз Марвин точно дал маху или же у него в заднем кармане спрятан Хранитель. Но если так, то кто? То, что не я, это ясно. А с учетом того, что местное отделение возглавлял Джон Фостер, один из немногих известных мне по-настоящему честных Хранителей, мне трудно было представить себе, кто бы это мог быть. Однако у Джона имелось слабое место. Будучи честен сам, он доверял людям, пока его не подводили.
Походило на то, что мне самой пора всерьез заняться поисками обвиняемого. В интересах самосохранения.
"У тебя есть сила, - напомнила я себе. - Ты сама можешь вызвать шторма, грозы и ливни. Если приспичит, ты можешь основательно взгреть кому-нибудь задницу".
Ага, так-то оно так, да только при этом недолго навлечь на собственную задницу очень серьезные проблемы, вплоть до магической лоботомии. Не больно-то приятная ситуация. Я слишком хорошо понимала, насчет чего предостерегал меня Льюис.
С самого увольнения я до сих пор вообще не использовало силу, но Хранители все равно против меня ополчились. А уж если я прибегну к ней сейчас, пусть в целях самозащиты…
Свернув за угол и направляясь к машине, я приметила угнетающе знакомый белый фургон. Мокрый от дождя, он сверкал в лучах восходящего солнца.
Проклятье!
Родригес сидел на водительском сиденье и уминал плюшки. В кабине у него находился подключенный к разъему на приборной панели маленький жидкокристаллический телевизор: он работал и был настроен на местный канал. Не приходилось сомневаться в том, что он с удовольствием полюбовался моим утренним унижением - выступлением в прямом эфире в качестве Солнечной Идиотки.
Эта мысль мне почему-то радости не прибавила.
- Как делишки? - спросила я его. Он утер со рта салфеткой крошки от плюшки, облизал губы и отпил кофе. - Тебе не надоело, а? Валил бы лучше домой. Мне нечего тебе сказать.
- Еще как есть, - возразил он. - Попробуй. Расскажи мне, откуда ты знала Томми Квинна и что с ним случилось. Исповедь облегчает душу.
- Ты попусту тратишь время. И свое, и мое.
- Ну, что касается меня, то я в длительном отпуске, так что своим временем распоряжаюсь сам, как мне вздумается. Что же до твоего, то я на него плевать хотел. Тебе придется ответить на мои вопросы. Рано или поздно.
Я чувствовала себя усталой, опустошенной, раздраженной: когда тебя с утра пораньше выставляют в идиотском виде на посмешище, это едва ли обеспечивает на весь день заряд хорошего настроения. Но главное, я чувствовала себя не просто усталой, а измотанной… Постаревшей. И, возможно, по этой причине меня понесло.
- Ладно, - выдала я, - хотел, так слушай. Твой драгоценный Томас Квинн не был хорошим человеком, и ежели ты с ним дружил, то, поверь мне, без него тебе будет гораздо лучше. Этот малый не задумываясь всадил бы нож тебе в спину в тот самый миг, как только решил бы, что дело стоит беспокойства. И я это не в фигуральном смысле.
Родригес выслушал все это, молча глядя на меня с холодной невозмутимостью копа, под которой угадывалась жаркая человеческая ярость.
- Томми был хорошим человеком, - произнес он с нарочитым спокойствием, после того как я умолкла. - Хорошим копом. Хорошим мужем и хорошим отцом.
Ярость из глубины прожгла-таки себе путь на поверхность.
- Я видел, как он вытащил шестимесячного младенца из горящего здания, а когда тот умер у него на руках, его буквально вывернуло наружу. Ни хрена ты о нем не знаешь. Он был хорошим парнем.
Я вспомнила Квинна, припомнила все свои многогранные впечатления от этого малого. Он нравился мне. Он пугал меня. Он вызывал у меня ненависть. При этом я совершенно его не знала, так же, впрочем, как и Армандо Родригес, что бы он сам на сей счет ни воображал. Такие люди, как Квинн, никому не позволяют узнать себя по-настоящему. Они никогда не показывают свое истинное лицо.
- Кроме того, он был еще убийцей, садистом и насильником, - сказала я. - Но знаешь, люди вообще бывают многосторонними.
С этими словами я двинулась дальше, нашаривая ключи от машины.
- Ты сказала "был", - послышался позади голос Родригеса. - В прошедшем времени.
Я продолжала идти, чувствуя холодок между лопатками. Позади лязгнул металл, послышался тяжелый топот ног по бетону, и я едва успела подумать "ох, дерьмо", как он схватил меня и приложил к холодной, мокрой пассажирской двери "Випера". Толчок вкупе с испугом вышиб из меня весь воздух, а прежде чем я успела вздохнуть, он заломил мои руки за спину, сгреб их обе одной своей ручищей, а другой с силой, больно прижал мою голову к крыше автомобиля. Волосы, упавшие на лицо, забивались в рот, вместе с судорожными попытками набрать воздуха. Я была ошеломлена, едва держалась на ногах, руки, казалось, вот-вот будут вывернуты из суставов, так что неудивительно, что у меня возник непроизвольный порыв потянуться к окружавшим меня воздуху и воде: пришлось приложить внутреннее усилие, чтобы его подавить. Иначе я могла нарваться на неприятности посерьезнее, чем общение с детективом Родригесом.
- Не дергайся! - прорычал он мне в ухо и еще сильнее вывернул руки. - Кому сказано, не дергайся!
Я даже не осознавала, что, оказывается, пыталась сопротивляться. Впрочем, в моем положении надежды вырваться все едино не было, у меня не имелось даже точки опоры. Я заставила себя расслабить мышцы, и боль в руках стала менее острой. О том, чтобы прибегнуть к сверхъестественным способностям, не могло быть и речи: судя по тому, что я знала, Хранители могли находиться в машине по ту сторону улицы, отслеживая каждое мое движение.
- Слушай меня внимательно, - промолвил Родригес. - Я тут с тобой не шутки шучу. Ты знаешь, что случилось с Томми, и лучше тебе рассказать мне об этом прямо сейчас, потому что иначе, слово даю, я затащу тебя в фургон и отвезу в такое местечко, где мы сможем поговорить наедине, чтобы никто не мешал. Разговор у нас в таком случае будет долгим и для тебя неприятным, уж ты мне поверь. Дошло?
- Дошло, - прошептала я, чувствуя щекой холодный металл и теплые, словно слезы, дождевые капли. - Но на самом деле тебе лучше этого не знать. Я тебя не дурю, честное слово. Пусть лучше он останется для тебя тем, кем ты его считаешь. И тем более для его семьи. Ничего лучше я для него сделать не могу - я…
Мой монолог оборвался резким криком боли: он вывернул мне запястья, одновременно поддав коленом в зад и приложив об машину. Ничего сексуального, сплошная боль. Ему плевать было на то, что я женщина, я была для него только подозреваемой и располагала нужными ему сведениями.
В этот момент из-за угла на парковочную площадку заехала машина. Мне она была незнакома: не яркий, броский кабриолет Черис, а черный, консервативный седан, судя по номерам, взятый напрокат. Внутри, насколько я могла разобрать сквозь падавшие на глаза волосы и туманившие их слезы, сидели двое.
Автомобиль резко затормозил, водительская дверь распахнулась, я неожиданно почувствовала, что Армандо Родригес меня отпустил. Привалившись к гладкому корпусу "Моны", едва держась на подгибающихся коленях, я отбросила волосы с лица и оглянулась.