Вижу то, чего так боялся: тетушка Герда мертва, она лежит в пяти шагах от супруга, бледное лицо смотрит в потолок, рот раскрыт в беззвучном крике. Я вмиг ощущаю себя больным, мне хочется схватиться за периллы, чтобы не упасть, но я не могу показать остальным, что сломался, поэтому делаю то, что могу - иду дальше.
Оказавшись на площадке второго этажа, для формальности, проверяю пульс у трупов. Они уже окоченели, должно быть их убили вчерашней ночью, и когда я приглядываюсь повнимательней, замечаю, что на одежде и телах есть следы возгорания. Это были Бессмертные, должно быть старики не пожелали уходить из родного дома, просто потому, что у них не было другого и в их возрасте гнезда не покидаю, и еще потому, что знали - их Леонард нуждается в помощи. И вот их нет, как нет моих родителей и Руфь.
Я собираюсь позвать Спартака, чтобы он присмотрел за византийцами, пока я буду выносить тела на улицу, но слышу шорох в спальне. Тут же поднимаюсь на ноги и как можно тише иду на звук. Готов поспорить, что один из Бессмертных засранцев попался в ловушку, потому что дядя Сэмми умер с ружьем в руке.
Дверь в спальню стариков приоткрыта, и оттуда по-прежнему доносится шорох, я прислоняюсь к косяку и с доступного ракурса рассматриваю комнату. Внушительных размеров платяной шкаф, в котором мы с Руфь прятались в детстве, весь прошит пулевыми отверстиями - значит, дядя до последнего пытался остановить напавшего, но уйти они с тетей не успели. Позволяю себе еще немного наклониться и, наконец вижу того, кто убил дорогих мне людей.
Кукольная рожа пытается раскрыть оконную ставню, наверное, решив спрыгнуть, лишь бы добраться до своих, а уйти обычным способом он не может, так как его отстреленная фарфоровая нога валяется у кровати.
Я могу больше не таиться и спокойно, как всегда чувствуя поток разливающегося по венам гнева, вхожу в спальню и в два шага оказываюсь за спиной Бессмертного. Парнишка в белой форме с нагрудным знаком в виде держащей яблоко руки, с удивлением оборачивается, и я вздрагиваю, увидев его лицо. Половина нижней челюсти снесена, трещины от разбившейся кожи расползлись до самых глаз, а левое ухо свисло над плечом и не понятно как оно вообще держится. Он должен чувствовать страх, это должно отразиться в его взгляде, но он пуст и бесчувственен. Значит правда, что о них говорят - после приема яда на Церемонии Перехода, они на время лишаются любых эмоций, становятся обычными куклами, чьи отравленные сердца продолжают биться.
Я хватаю Стража за горло, хочу открутить ему башку, но вот держа его жизнь в своих руках, задумываюсь: да я ненавижу его и ему подобных всем сердцем, я зол, я только что узнал, что потерял еще двоих близких людей, но убийца ли я? То есть они, конечно, уже не люди, но даже лишить существования Бессмертного, требует перехода какой-то запретной черты. Первородный, фундаментальный запрет, до последнего удерживающий меня от убийства. Я, безусловно, не самый святой парень на земле, я вспыльчив и даже временами жесток, часто дрался, а сегодня вообще похитил девушку, но я не могу решиться отнять жизнь у Стража.
- Что ж ты натворил…ублюдок. - смотря в яркие стеклянные глаза, говорю я, но он не сможет мне ответить, не хватает нижней челюсти!
А потом я кое-что придумываю, такое от чего мне и смешно и страшно одновременно.
Ирония в том, что Бессмертные не могут умереть от естественных вещей - болезни, кровопотери, переохлаждения или асфиксии, им, конечно, можно оторвать голову ну или вырвать сердце, но, в общем, они долгожители! А вот поместить их между жизнью и смертью я могу, тем самым заставив долго мучиться.
Что я придумал?
Командую Спартаку отвести Аврору и Августа на кухню и накормить, а сам возвращаюсь в спальню, хватаю Стража за уцелевшую ногу и тащу вниз. Никто ничего не замечает, и я оказываюсь с кукольной рожей на крыльце.
Почти стемнело, загорелись первые звезды и в воздухе виден пар от моего дыхания. Я бросаю взгляд на Стража и вижу, что он не дышит, но жив. Черт знает что! Я волоку его за собой на задний двор к забору, у которого дядя Сэмми вырыл внушительных размеров пруд, раньше он разводил рыбу, и иногда они с отцом рыбачили. Вода темная как небо над головой, кажется, что очень глубоко, но я знаю - не больше трех метров. Этого достаточно, Бессмертному с одной ногой ни за что не выбраться.
И вот, я чуть поднимаю его с земли и как мешок с мусором выбрасываю в воду. Раздается всплеск, и фарфоровое тело вечно живого Стража опускается на дно пруда и, думаю, уже навсегда. Какое-то время я смотрю на поверхность воды, представляю, что вот сейчас появится бледная скрюченная рука Стража, или хотя бы пузырьки воздуха, но нет никакого движения. Прислушиваюсь к звукам леса за невысоким забором, где-то в глубине чащи ухает сова и тут и там слышны звуки живой природы. Вслушавшись достаточно хорошо, я разбираю шум, доносящийся с моста до которого полчаса езды на машине. Что бы это могло быть? Я думаю, Стражей зачем-то поспешно эвакуируют с Окраины и, возможно, они даже насовсем покинут здешние места, что, безусловно, хорошо для нас. Утром путь будет открыт.
Стоять и просто слушать звуки больше нельзя, есть очень важное и очень неприятно дело. Похороны стариков. Мне больно от мысли, что придется закопать их недалеко от дома, как каких-то домашних животных, которым вроде бы не положено устраивать полноценную панихиду, но у меня просто нет другого выбора. Все не должно было сложиться именно так, они еще имели силы жить и право узнать, что случится с их родным городом!
Около двух часов мы со Спартаком роем могилы, уставшие, потные, обессиленные, мы позволяем себе только несколько раз передохнуть, а потом снова беремся за лопаты. Когда мы опустили тела в ямы, и настало время закапывать стариков, мне в голову пришла мысль позвать Августа и Аврору, чтобы они взглянули на то, к чему привел византийский режим и всеобщее желание заполучить бессмертие - примера нагляднее не отыскать - но я все же не решился, в большинстве из-за девушки. Почему-то именно ее мне не захотелось награждать ночными кошмарами.
Итак, около четырех утра все закончилось, и мы отправились отдыхать.
Я открываю окна на первом этаже, дабы сквозняк, хоть немного разогнал трупный запах и к счастью, это помогает. Все вчетвером устраиваемся в гостиной, кто где. Спартак и Август развалились в креслах, натянув клетчатые пледы до подбородков, а Аврора на правах единственной дамы заняла кожаный диван с высокой спинкой. Я сел на пол возле нее. Она так ничего и не сказала, поэтому я подумал, что может она, готовит план побега и решил, что правильнее держаться к ней как можно ближе.
Подтянув колени и положив на них локти, я пытаюсь задремать, спиной ощущая - Аврора не спит. Невыносимое молчание нарушает посапывание Спартака, но меня все равно не покидает ощущение, что я должен что-то сказать девушке у себя за спиной. Она ерзает, постоянно, то скидывает, то снова укрывается пледом, думаю ей очень не комфортно засыпать в новом, необычном месте. От этого молчание и ее неспокойности, еще не родившиеся даже в сознании слова, обжигают язык, хотят сорваться с губ. Но что ей сказать? Я хочу ее угомонить и в то же время не напугать слишком сильно. Какая-то нелепая ситуация, как будто бы все и без того не сложно.
Не нахожу слов для пленницы в холодном доме, где еще пахнет трупами!
- Если ты замерзла, могу принести одеяло из спальни. - вот что я говорю ей, сдавленным сухим голос, отчего он наверное кажется недоброжелательным.
- Нет, спасибо. Все хорошо. - отвечает она, мягко, даже слишком.
Да что с ней такое? Где ненависть, что я должен у нее вызывать, или хотя бы какое-то проявление неприязни.
- Я мешаю тебе спать? - вдруг продолжает она разговор.
- Да! - сам не понимаю, почему отвечаю ей слишком резко и так поспешно.
Мы больше не заговариваем, а спустя примерно минут тридцать усталость наконец-то берет верх надо мной и я засыпаю. И я благополучно проспал бы до самого утра, возможно даже увидел бы какой-то хороший сон, способный на время отвлечь меня от всего происходящего дерьма, но меня разбудили.
Я открываю глаза и понимаю, что прошло совсем немного времени с нашего короткого разговора с Авророй, но не подаю вида, что проснулся. Секунда требуется мне на то, чтобы понять, что выдернуло меня из сновидения.
Она, Аврора, кончиками пальцев прикасается к моим волосам, и я не понимаю, что мне делать, но не останавливаю ее.
Глава 6
Аврора
Моей дорогой подруге.
Ну вот, это снова я, моя дорогая. Ты не представляешь о скольком мне нужно тебе рассказать! В автомобиле моих похитителей (об этом позже) я нашла двойной тетрадный лист, правда он испачкан в каких-то масляных пятнах, но думаю, ты сможешь разобрать, что я пишу. Итак, первое - я врезала Парису по физиономии, да так сильно, что до сих пор ощущаю боль в костяшках пальцев, но это не главное, а важно то, что путешествие на Окраину, оказалось для меня фатальным, я даже думаю, что больше не увижу Византию и знаешь что? Я не уверенна, что мне это не нравится.
Немыслимо, но я, именно я - замкнутая, ничем не примечательная, ничего не стоящая девушка, вечно опекаемая отцом, оказалась в центре какого-то совершенно не понятного мне заговора. Мой приятель Август (мелкий очкастый подонок!) заключил сделку с двумя парнями с Окраины, и они меня похитили! Уау! Кто бы мог подумать…
В этот самый момент мы едим по старым железнодорожным путям, нас окружает осенний лес, и думаю, скоро пойдет дождь или мокрый снег. Окраина абсолютно не такая, как я думала, здесь есть дома, магазины, даже центральная улица и многое другое, что не дает думать об этом месте, как о логове первобытных людей, только и ждущих момента, как бы меня зажарить и съесть. Моя дорогая подруга, все оказалось куда трагичней и серьезней.
Все как будто исчезли в один момент, этих людей заставили покинуть родные места, потому что… Я сама не знаю почему, но из разговоров парней, я поняла, что это сделали Стражи, а соответственно руководит "зачисткой" Византийское правительство. Огромное разорванное в клочья полотно правды, понемногу начинается соединяться; мой отец Организатор Церемонии Перехода, но как к таковому действу, он имеет посредственное отношение. Насколько я знаю, отец ведет отчет о перечисленных на счет правительства деньгах и дает "добро" на участие граждан в Церемонии. По сути, он единственный человек, который может позволить кому-то попасть в зал Перехода, и думаю, именно поэтому похитили меня.
Да уж… Вот, когда я пишу эти строки тебе и смотрю как бы со стороны трезвым прагматичным взглядом, ничего романтичного в моем похищении не остается. Чей-то циничный расчет. Но не думай, что я сошла с ума окончательно и просто позволяю себя использовать, подвергая отца опасности, совсем нет! Пока я с похитителями за чертой Византии, мне ничего не угрожает, меня берегут как особо ценный инструмент, и я хорошо играю свою роль, но как только придет нужный момент, я сбегу. Мне нужно время, чтобы узнать как можно больше о замысле тех, кто меня похитил, и собрать всю возможную информацию о восстании на Окраине.
Да, да! Вообразила себя шпионкой, изо всех сил претворяюсь героем - вот что ты наверняка скажешь обо мне. Но… там мой отец и мой город, единственное, что я когда-либо знала и любила. Можно и немного поиграть в отважную девушку (требуется-то от меня не много, сидеть и помалкивать), но как мы с тобой знаем, не профессиональные герои кончают плохо.
Мы сбавляем скорость. Все, затормозили! Лесная посадка прерывается, и впереди я вижу что-то вроде парка развлечений, только безумно старого и наполовину ушедшего под землю. Жутковато и слишком мрачно для меня, хотя не скрою, это место имеет особое очарование. Так, почему мы остановились? Наблюдаю за выражением лица парня, что сидит за рулем, кажется, приятель назвал его Лео. Странное имя. Оно полное или это сокращение?
Лео, тот, что ему помогает - мускулистый и очень симпатичный, и даже Август напряженно всматриваются куда-то вдаль, но из-за веток со своего места мне ничего не разглядеть.
- Там целая толпа Стражей. - шепотом поясняет мне Август. В его голосе я чувствую вину, но не имею права ему сочувствовать. Предатель!
- Они все направляются к мосту. Переждем в безопасном месте. - говорит Лео своему приятелю, и я задумываюсь - какой у них план? Ну да, пытаться проникнуть в Византию вечером и даже ночью, это глупо, мост слишком хорошо охраняется, но тогда, куда они меня отвезут, что это еще за "безопасное место"?
Начинаю второй лист. Пишу в каждой строчке, потому что хочу написать больше, чтобы ты ощущала себя частью происходящего, мне самой от этого легче. Мы продолжили путь и сейчас проезжаем по двухсторонней дороге, пронизывающей жилой комплекс Окраины. Полагаю, раньше народу здесь была тьма, а сейчас…
О, моя дорогая подруга, ты бы только это видела! Невыносимо… Тут повсюду разбросаны вещи, люди пытались забрать с собой хоть что-нибудь, но им не позволили остановиться. Невыносимо, невыносимо, невыносимо! Такое чувство, что я слышу сотни криков и стонов на этих опустевших улицах, вижу заплаканные лица детей. Как такое возможно? Человечество изобрело бессмертие, но неужели в обмен на человечность? Почему никто из византийцев никогда не интересовался тем, что происходит на Окраине, почему большинство волнует лишь то, какие персоны будут сегодня в Неоне? И самое главное, почему я задумалась о других людях только сейчас? Когда, наверное, уже слишком поздно.
О, Дориан Великий! Подруга, я только что увидела… Я не могу сдерживать слез, хочу, чтобы остановили машину, хочу выбраться наружу! Там, в одном из переулков, мимо которого мы проезжали, был человек, наверное, он "голодранец" - или какое правильное слово - нищий? У него темный цвет кожи, лицо в морщинах, и он сидел на земле, дремал. И тут к нему подошел Страж, весь в белом, на груди та самая эмблема, и пнув старика, приказал убираться, но тот не сдвинулся с места. Может он был слишком болен, чтобы идти? И …
И тогда Страж выпустил в старика заряд электричества! Он убил его, понимаешь!? Только за то, что тот не захотел или не смог уйти.
И это представитель власти? Это лицо закона!?
Помогите! Вот что я хочу кричать, когда пишу тебе, когда от слез промокли насквозь тетрадные листы. Как же все несправедливо и самое страшное, что никто не услышит.
Я могу пообещать тебе и тому убитому в переулке мужчине, что не забуду! Я не забуду… Не забуду. Не забуду. Не забуду. Не забуду. Не забуду. Не забуду. Не забуду. Не забуду. Не забуду.
Нельзя забыть о несправедливости, потому что только так, только с этими воспоминаниями, можно попытаться что-то изменить…
Я сижу напротив Августа в кухне дома, куда нас привел Лео. Я съела два кусочка обжаренного хлеба и выпила стакан молока и теперь жду, когда парни вернутся с улицы. Я знаю, что они там делают, хотя вроде как и не должна быть в курсе случившегося. Они закапывают тела! Думаю, убитые многое значили для Лео, иначе он бросил бы их где-нибудь в лесу, а он роет им настоящие могилы. Мне бы хотелось сказать ему какие-то слова сочувствия, попытаться объяснить ему - я понимаю что он чувствует, как никто понимаю - но губы словно сшиты толстыми нитками, я не нахожу в себе смелости заговорить с ним.
Хотя мне очень хочется.
Сколько прошло минут с очень важного осознания, или уже часы отмеряют ту точку невозвратности, где я поняла, что этот молчаливый угрюмый парень с невероятно огромными глазами мне небезразличен? Я вдруг перестала волноваться, потому что момент, который я по неведомой причине уже давно ждала, настал - я встретила его. И это не мои догадки или девчачьи выдумки, наша встреча что-то значит! Невозможно объяснить словами, то чувство, когда понимаешь, что он где-то рядом. Мы еще никто друг другу. Вроде как даже враги, или люди по разные стороны баррикад, но мое сердце неустанно твердит о важных вещах на языке, которого мне пока не разобрать.
Особенный человек хоть раз в жизни появляется в судьбе каждого из нас, и это не значит, что вы обязательно найдете общий язык, воссоединитесь и, пройдя миллионы трудностей, будете счастливы вместе, чаще всего, как я думаю, все совсем на оборот. Вы даже не решитесь заговорить, полагаясь на волю случая, будете сидеть на своем месте и размышлять о том, как вы могли бы подойти друг другу, но так ничего и не сделаете для этого.
Смелость, это такая суперспособность. У большинства ее просто нет.
Я внимательная, даже слишком наверное, раз за разом замечала, как там в его красной машине, он смотрит на меня в зеркало заднего вида, каждый раз пытается себя заставить отвести взгляд, но, то и дело возвращается. Я была куда умнее его. Как только он вышел ко мне из переулка, еще там, в самом сердце Окраины, я уже начала рассматривать Лео; ему так идет черный цвет и дело не в подчеркивании каких-то конкретных черт лица, а в том, что весь его образ окутан мраком и дерзостью. Такие точно должны носить только черные одежды! Странная изношенная спортивная обувь, облегающие (пожалуй даже слишком) штаны из черной джинсовой ткани, широкая футболка того же цвета и слегка великоватая ему кожаная куртка. Он всегда сжимает кулаки, словно каждый раз из последних сил пытается удержать ярость внутри себя, но огромные темные глаза отражают слишком много из того, что Лео хотелось бы утаить. Он вел меня в качестве пленницы к своей машине, а я только и думала, какая же у него грациозная походка, и эти напряженные мышцы ног под плотной джинсовой тканью завладели моим вниманием.
В письме своей подруге, пусть и воображаемой, я бы о таком не написала.
Мои губы сомкнуты, но в голове гремят, как барабаны, ломающие стенки моего черепа слова - разные, в большинстве не имеющие какого-то определенного смысла, просто слова, предназначенные для того, чтобы ОН обратил на меня внимание.
Всю дорогу в автомобиле и даже сейчас, когда я жду распоряжений, сидя на кухне, придумываю фразы, с которых могла бы начать разговор, но ничего не меняется, я, как и прежде в тишине, в тюрьме собственного сознания. Он там, на улице, добраться до него не составит труда, но руки мои сомкнуты и неподвижно лежат на столе, лицо ничего не выражает.
А послушал бы кто-нибудь биение моего сердца! Этот бешеный ритм оглушает меня, в висках кровь пульсирует с такой скоростью, что, кажется, тонкая кожа вот-вот не выдержит и вены лопнут. Я представляю его лицо; огромные темные глаза смотрят на меня из мрака фантазии, и мне ничего не хочется, лишь бы, он так же, хоть разочек посмотрел на меня в реальности!
Я кое о чем узнала: о приговоре, который мне вынесен - до самого последнего дня моей смертной или бессмертной жизни, до самого последнего вдоха, я буду помнить и хранить его лицо в своем сознании. Этот юноша, постоянно сжимающий кулаки, чтобы не выплеснуть на кого-нибудь свою ярость, не принадлежащий никому в этом мире, стал для меня, сам о том не зная, кем-то, кого я долго ждала. Он будет моим приключением, моей дорогой, моим шансом и, возможно, моей трагедией.