Сверху бегущего было видно, как на ладони, - так же, как и речку, раскинувшуюся между живописных берегов, и рыбацкую лодку на ее середине. Фаргит лениво парил в потоках воздуха, раскинув огромные темные перепончатые крылья. Свое демоническое обличие он любил больше, чем человечье. Люди в Фенлане, унидев его таким, пугались до обморока, и это безмерно его радовало. Фаргит находил, что он очень похож на изображение Домгала: тот же огромный рост, зеленовато-оливковая, скользкая, блестящая кожа, желтые глаза с вертикальным змеиным зрачком, острые кривые когти на руках и ногах… И, конечно, крылья… Крылья, позволяющие застигнуть жертву врасплох - упав на нее камнем с высоты. Пусть бежит. Один взмах крыла, один удар серебряным лезвием - оборотень будет мертв. Морэф получит Ключ и, быть может, тогда расщедрится на глоток эликсира бессмертия.
А Яно бежал, не переводя дух. Золотые купола служили ему маяком. Он не устал, напротив, по мере приближения к церкви у него прибавлялось сил, хотя иногда он ловил себя на желании помочь себе передними лапами - тьфу, руками! - или хотя бы высунуть язык. После смерти Якофия он снова отвык от человеческого тела.
Фаргит описал над рекой круг. Храм с золотыми куполами тревожил его. Он словно создавал невидимый заслон, вызывал непреодолимое желание повернуть назад. Надо будет рассказать Морэф, что в этом мире у Домгала есть сильный противник. Однако пора действовать, иначе оборотень окажется в безопасности. Пока он не видит демона, иначе обернулся бы волком, чтобы бежать еще быстрее. Тем легче будет выполнить приказ Морэф! Сжав в руке серебряный кинжал, Фаргит отвел крылья назад и резко пошел вниз.
Резиновая лодка медленно дрейфовала посреди Камышовки. Весла неподвижно торчали в уключинах, два поплавка качались в кувшинках. Прожорливая плотва давно объела червяков с обеих удочек, но рыбаки об этом не сильно беспокоились. Они были заняты. Один разливал водку в нагретые солнцем одноразовые стаканчики, другой пытался выудить из трехлитровой банки маринованный помидор.
- Вот, Петрович, держи порцайку. Как в аптеке!
Петрович с трудом вытащил руку из узкого горлышка, взял стакан.
- Ну, за рыбалку, - произнес он голосом генерала Иволгина. Рыбаки беззвучно чокнулись, прислушались, как организм воспринял теплую паленую водку из местного лабаза. Дружно крякнули.
Эх, хорошо! Благодать… - Петрович снова потянулся за помидорами. - Вот Пушкин дурак-то был, что лето не любил… Ему, видите ли, комары да мухи не правились. А комары, между прочим, для нервной системы полезны. Они дурную кровь пьют. От, я тебя, собака! - Петрович со всей силы хлопнул себя по лицу, но напившийся дурной крови комар вовремя излетел. - Комары - тьфу! - продолжал настроившийся на поэтический лад Петрович. - Главное - это красота. Ты как считаешь, Колян?
- Ну, за красоту, - кивнул Колян, разливая по ноной. - Да, благодать. Третьи сутки так: ночью дожди, а днем на небе ни облачка. Достань-ка мне помидорчик!
Петрович потянулся за помидорами, подымая ввысь мутные глаза, чтобы убедиться в безоблачности неба. И вдруг завыл, захрипел, роняя банку в воду.
- Чо йто? Слышь, Колян, чо йто?
Колян непонимающе проследил за трясущимся пальцем Петровича, которым он водил по небу, словно прицеливаясь, и тоже взвыл, хватаясь за сердце: огромная крылатая тварь стремительно пронеслась у них над головами.
- Ты видел? Ты видел? - повторял Петрович.
Колян только сглотнул.
- Черти что в водку подмешивают, - буркнул он, хватаясь за весла. - Да полно, Петрович, не голоси. И первый раз что ли? Мне вон на той неделе теща покойная померещилась, так это пострашнее было. Сейчас ко мне завернем. Если моя в огороде, я тебе самогону холодненького достану. Вмиг полегчает. С него, с родимого, никогда таких видений не бывает. Держись, Петрович, миленький!
Петрович только икал, сматывая удочки, и все глядел вслед ужасному крылатому существу, не похожему ни на птицу, ни на человека.
Глава 5
ДВОЙНАЯ РАДУГА
Крестик Катя обнаружила только перед умывальником. Разжала руку и тут же узнала украшение, которое вчера нашла на шее странного волка. Вот и еще одна странность: как волк умудрился снять с себя цепочку? И зачем он это сделал, если явно дорожил необычной вещицей? И снова по спине пробежал холодок - предвкушение чего-то необычного, может, настоящего чуда. И снова оно было на корню задавлено железной логикой. Чему удивляться? Тому, что зверь совершил осознанный поступок? Тоже мне, чудо. Никакого владельца собаки этим не удивишь. В Катиной семье пятнадцать лет жила пуделица. Когда Катина мама долго болела, она так переживала, что принесла ей к постели самое дорогое - старую замусоленную кость. А ведь обычно попробуй, отними: укусит, даром что маленькая. Вот и волк отблагодарил Катю за гостеприимство.
На веранде Катя внимательно рассмотрела подарок, даже вытащила из дедушкиной коробки с инструментами лупу. Цепочка была простого грубого плетения, похоже, серебряная, но очень грязная. А вот подвеска оказалась очень интересная. Ни на православный, ни на католический крест она не походила. Вертикальная планка была длиной сантиметра три; с внутренней стороны плоская, с внешней - с острой гранью. Ровно посередине ее пересекала планка покороче. На ней в простой оправе лежали два камня - один прозрачно-желтый, другой темно-красный, почти черный.
Серебряных вещей Катя не носила с юности, давно для солидности перейдя на золото. Кроме того, она всегда с осторожностью относилась к украшениям из драгоценных камней и металлов. Например, ей никогда не приходило в голову купить что-нибудь по - дешевке в ломбарде: бог его знает, кто раньше носил эти вещи, о чем думал при этом, чем болел… Катя верила, что настоящие самоцветы умеют все это помнить. А это явно были настоящие и горели они изнутри неярким глубоким сиянием подлинной драгоценности. Носить такие было бы недоступным шиком. И цепочку потом, конечно, придется поменять, но пока можно отчистить эту. Раздобыв в аптечке зубной порошок, сохранившийся с незапамятных времен, она тщательно натерла металл, сполоснула, высушила чистым полотенцем. Потом примерила, подошла к зеркалу, подняла волосы… Украшение загадочно мерцало на загорелой коже. И вдруг девушка вздрогнула, вспомнив позабытую детскую мечту…
Лет в одиннадцать, начитавшись Грина, Катя мечтала не об алых парусах. Ей почему-то хотелось, как Ассоль, проснувшись, обнаружить на своей руке кольцо. Ну, не кольцо - браслет или что-нибудь еще. Вещь - подарок неизвестности. Вещь - обещание чуда… Вещь - символ огромной любви, что выпадает одна - на миллион. Сколько раз она просыпалась с умеренностью, что уж сегодняшним утром это непременно произойдет. Но чудо опаздывало. А потом Катя выросла и перестала верить в чудеса. И странный дар заплутавшего в деревне волка показался ей насмешкой над детской мечтой. Но снимать крестик Катя не стала: забавная вещица, жалко, если потеряется. Надо будет не пожалеть денег, позвонить маме, рассказать эту историю.
Катя схватилась за мобильник. Вот балда, она оставила его включенным на ночь, и батарея разрядилась. Девушка воткнула в розетку зарядное устройство, подключила телефон, но тот не реагировал. Сморщившись от нехорошего предчувствия, Катя щелкнула выключателем. Так и есть. Электричества по-прежнему не было. Девушка отшвырнула телефон, ставший бесполезным куском железа, и с трудом подавила панику. Как быстро мы привыкаем к удобствам цивилизации! И как теряемся, неожиданно оставшись без них…
- Чего ты психуешь? - сердито обратилась Катя к самой себе. - Кому тебе так приспичило позвонить? Мама переживет, если не узнает о твоем приключении. А больше звонить некому.
От этой мысли девушке стало совсем грустно. Опять припомнился подлец Миша Титаренко, а это грозило затянувшейся депрессией. Надо было садиться за перевод: Кате работа всегда помогала лечить душевные раны. Хорошо, что ноутбук может поработать еще часов пять без подзарядки.
Однако, взглянув за окно, Катя вздохнула: погода стояла совершенно нерабочая. После вчерашней грозы природа отдыхала в умиротворенной тишине. Солнце рассыпалось сквозь тюль по столу, по стенам, завешанным черно-белыми портретами знаменитостей и родственников. Сирень в вазе, все еще свежая, уронила на клеенку несколько цветков. Девушка по привычке, заведенной с детства, посмотрела, нет ли среди них с пятью лепестками, однако приметы счастья не нашла. Что ж, работать, работать…
Позавтракав, Катя включила ноутбук и раскрыла подстрочник. Надо было еще раз вернуться к эпизоду первой встречи Фиби и Рауля. Девушка, однако, никак не могла сосредоточиться. Она то теребила цепочку, то помимо воли возвращалась к эпиграфу: "там, где дни облачны и кратки…" Ну как, как эти волшебные слова могут сочетаться с такой фразой: "Вернувшись домой, Фиби вся трепетала: она поняла, что встретила, наконец, настоящую любовь". Вот так вот просто взяла и поняла? Катя раздраженно хлопнула рукой по распечатанным листам, вскочила, заметалась по комнате в поисках сигарет. Найдя пачку, убедила себя не курить хотя бы до обеда. Не выдержала, все-таки зажгла сигарету. Да что она так нервничает, черт возьми? Не потому ли, что завидует этой глупой Фиби, так легко поверившей в сказку?
Катя рассеянно набрала еще страничку текста, а потом решительно ее удалила. Она выбежала в сад и сняла с веревки купальник. Забытый с вечера, он был еще влажным после ночного дождя. Ну и ладно, так легче будет входить в воду. А работу придется оставить до вечера: все равно сейчас ничего путного не получится. Быстро сунув подстилку в старомодную пляжную авоську, девушка закрыла дом и отправилась на реку.
Однако сегодня все складывалось неудачно. Из сада было не видно, что на горизонт снова наползает мрачная туча, ничем не уступающая вчерашней. Успеть бы до дождя окунуться, обсохнуть и вернуться домой… Катя ускорила шаг, раздеваясь на ходу. Но на обрыве замерла, ахнув…
Прямо над церковью шла война: густо-фиолетовая туча сошлась с сияющим голубым небом; ослепительными стрелами солнце пронзало неповоротливого врага. За рекой по горизонту расплылись светлые полосы: гам уже шел дождь. А крест все еще сиял, горел, полыхал солнечным заревом. Но вот купола вспыхнули в последний раз, и тьма обрушилась на деревню. По нолю пронеслась зеленая волна с бурлящей пеной на гребне - это ветер вздыбил заросли белых и желтых цветов, растрепал соцветия бузины и рябины.
Дождь хлынул внезапно - как это бывает летом. Завизжав, Катя бросилась в реку, надеясь, что вода в ней окажется теплее, чем больно бьющие по разгоряченному телу крупные капли. Ветер поднял настоящие волны, на которых закачались глянцевые листья кувшинок. Кате вдруг стало безудержно весело, как будто ей не хватало именно этого бешенства стихии.
- Он уехал прочь на ночной электричке! - заорала она во весь голос, но сама себя не услышала в шуме дождя. Зато вдали полыхнула молния, приглушенно пророкотал гром.
- Не нравится вам Алена Апина? - вопила Катя. - Ну, тогда держитесь, я вам другую спою! У меня мурашки от моей Наташки… - запела она.
Молния от возмущения раздвоилась.
Исполнив отечественные хиты Муз-TV разных лет, привязавшиеся как банный лист (в городе их даже мурлыкать было как-то неудобно), Катя наконец охрипла.
- Концерт по заявкам окончен, - объявила она и решительно повернула к берегу. Ничего, домой добежит бегом и согреется. Правда, почему-то выгрести против течения ей не удалось. Сонная деревенская Камышовка показала свой истинный норов. Посередине закружились воронки, ветер гнал упругие стальные волны, а вместе с ними и Катю. Течение увлекало ее все дальше и дальше от пляжа, где остались мокнуть под дождем и покрывало с бабы Вериной кровати, и сарафан, и шлепанцы. Девушка захлебывалась в волнах, перемешанных с дождем. Где же берег? Сколько она так барахтается - пятнадцать минут? Полчаса? Катя почувствовала приближение паники, особенно когда вместо воздуха очередной раз вдохнула порцию воды. Руки устали бороться с рекой, ноги начали замерзать.
Однако утонуть в Камышовке оказалось мудрено. Схватившись за стебли камыша и порезав руку об острый лист, Катя, наконец, нащупала ногами дно.
Дождь лил, не переставая, и задувал по-осеннему холодный ветер, - или так только показалось промерзшей в воде Кате… Надо было как можно скорее возвращаться, найти брошенные вещи и спрятаться дома, под одеялом, с кружкой горячего чая в руках. Из последних сил, напрягая онемевшие мышцы, Катя полезла на обрыв. Но тело отказывалось ей повиноваться. Уцепившись пораненной рукой за куст осоки, Катя вырвала его с корнем и съехала вниз. Теперь исцарапан был и живот. Швырнув траву в реку, девушка собралась было "нова штурмовать неприступный берег, как вдруг ей навстречу с обрыва протянулась рука.
Катя сейчас схватилась бы и за медвежью лапу. Но рука была обычная, мужская. Вытянув девушку наверх, спаситель набросил ей на плечи тяжелый плащ - палатку - в таком Катин дедушка ходил на рыбалку.
- Идемте скорей! - снова схватив девушку за руку, незнакомец поволок ее за собой. - Да не бойтесь же! - крикнул он сквозь ветер замершей на месте Кате. Однако девушка и не думала сопротивляться, просто идти у нее уже не было сил. Спаситель, без плаща гут же промокший насквозь, без лишних слов подхватил ее на руки.
Далекое студенческое лето… Позади - беспримерный подвиг по уборке моркови с колхозных полей. Впереди - последний вечер в колхозе. Твои ноги закутаны чужим свитером, и чьи-то глаза поглядывают па тебя с молчаливым признанием. Тихо-тихо бренчит гитара, и хрипловатый молодой голос бормочет что-то бардовское о дыме костра, о парусиновых брюках, о городе, в который поездом не доехать и самолетом тем более не долететь…
Катя вскочила на матрасе, ударившись головой о табуретку. Гитарный перебор стих.
Осторожнее, девушка. Ну, как же вы так! - укоризненно произнес знакомый голос. На матрасе у противоположной стены сидел атлетического телосложения мужчина с красивым, чуть грубоватым южнорусским лицом, с кудрявой шапкой темных волос а-ля молодой Андрей Макаревич. Увидев, что спасенная им дама пришла в себя, он отложил гитару. Карие глаза смотрели доброжелательно и весьма заинтересованно. Катя тут же вспомнила, что на ней по-прежнему только бикини, и поплотнее закуталась в шерстяное одеяло.
- Простите, где я нахожусь? - спросила она и отчаянно чихнула.
- Вопрос философский, - пробасил хозяин, деловито помешивая что-то в закопченном котелке на примусе. - Я бы ответил так: вы в тепле и в безопасности. Я - Василий Кропотов, к вашим услугам. Эта времянка - наше с приятелем летнее пристанище. Приятеля моего зовут Иван Плющенко, но он пошел прогуляться, чтобы вас не смущать.
- А чем он мог меня смутить? - удивилась Катя.
- О, у Плюхи свои тараканы в голове. Плюха - его студенческое прозвище, - пояснил Василий, потом заговорщицки огляделся и доверительным шепотом добавил: - Он вообразил, что вы - искушение, посланное ему дьяволом.
У Кати вытянулось лицо, и собеседник поспешил ее успокоить:
- Не принимайте, пожалуйста, близко к сердцу. У Плюхи дикая блажь: он собирается стать монахом. Как, кстати, ваша рука? Помощь не требуется?
Катя взглянула на ладонь: порез еще кровил.
- Хорошо бы бинт… - сказала девушка, поморщившись.
Василий засуетился. Он перерыл оба рюкзака, нашел, наконец, аптечку и помог Кате забинтовать ладонь. Потом он протянул ей горячую миску с рисовой кашей, обильно посыпанной сахаром, и толстый ломоть рижского хлеба. Ни сладкий рис, ни хлеб с тмином Катя терпеть не могла. Но сейчас радушное угощение оказалось как нельзя кстати. Катя бодро зачерпывала кашу, пока ложка не застучала о дно, и слушала болтовню нового знакомого. Узнав, что Катя приехала в Камышино из Питера, Василий сообщил, что они с Иваном москвичи.
- Мы с Плюхой учились вместе в МИФИ, а теперь каждое лето ездим сюда добровольцами реставрировать церковь. Слышали, наверное, - Преображенская церковь.
- Очень красивая, - вежливо вставила Катя.
- Наша работа, - гордо заявил Василий. - Нас здесь называют паломниками. Народ здесь чудесный. И места чудесные. Как Плюха выражается, намоленные. А еще говорят - волшебные. Но это уж преувеличивают. С вами здесь никаких странностей не происходило?
Катя, едва не подавившись кашей, на всякий случай помотала головой. Собеседник кивнул.
- Значит, вы нормальный человек. Со мной тоже ничего. А вот Иван на днях рассказывал, будто было ему странное видение. Гулял он как-то вдоль речки, чуть ниже по течению, и вдруг в кустах бузины видит фигуру. Вроде бы человеческую, но только выше и очень темную. Он, естественно, перекрестился, и фигура пропала. Нет, не думайте, Катенька, - смутился Василий под скептическим Катиным взглядом, - мы не злоупотребляли. А у Ивана вообще постный день был. Хотя со мной вот тоже сегодня случилось чудо: я встретил на берегу русалку. Хочешь - верь, хочешь - нет.
Катя рассмеялась. С Василием она сразу почувствовала себя так, будто тоже училась с ним в одном институте, хотя он оказался старше ее на пять лет. Катя уже готова была рассказать Василию про волка и показать загадочный крестик, но тут скрипнула дверь, и но времянку зашел второй ее обитатель.
Иван оказался высок и худ, с благообразным лицом, обрамленным светло-русой бородой, и необычайно ясными голубыми глазами. Этакий князь Мышкин в исполнении Юрия Яковлева. Катя подумала, что ему, пожалуй, пошла бы иноческая ряса. Иван коротко и холодно кивнул Кате, тут же обратившись к приятелю:
- Василий, нас там ждут. Надо ступени померить.
- О, я вас задерживаю, - тактично засуетилась Катя. - Спасибо за гостеприимство, но меня тоже работа ждет. Мне вот только придется у вас плащик позаимствовать, чтобы дойти до дому.
- Я вас провожу, - Василий поднялся. - Лестница подождет. Правда, отец Иоанн?
- Не надоело хохмить? - буркнул Иван. Он явно привык к насмешкам из-за своих убеждений и не принимал их всерьез. - Лучше пригласил бы гостью подняться на колокольню. Оттуда сейчас потрясающий вид.
- Это мысль! - обрадовался Василий. - Пойдемте, Катенька, посмотрите на плоды наших трудов.
- Ой, да неудобно, - замялась Катя. - Я, если вы помните, не совсем одета. Уж точно не для посещения церкви.
- Ерунда. Тем более, мы не в саму церковь, мы на колокольню. Пойдете в плаще. Собирайтесь, мы ждем вас снаружи.
Отказываться было неудобно, да Кате и не хотелось так быстро расставаться с новыми знакомыми: она любила интересных людей. И Иван, похоже, сменил гнев на милость. Убедился, наверное, что она не ведьма.
Надо было, однако, привести себя в порядок. В углу Катя заметила осколок зеркала. Из него на девушку глянули посветлевшие зеленые глаза под распушившейся челкой, загорелые щеки, умытые дождем, и румяные от природы губы. Она пригладила волосы, запахнула поплотнее брезентовый плащ и вышла из времянки.