Звали ли ее… ну, пусть Надька, не суть важно, назови хоть Склодовской-Кюри, мозгов от этого не прибавится. По молодости вышла замуж. Любила парня безумно – высокий, статный, рукастый, инженер… Знаешь, как бабы любят инженеров? Вот я никогда не мог этого понять: ты ей – стихи, цветы, горячее сердце и полное погружение во внутренний мир, а она, бля, западает на специалиста по электропроводке и механосборочным работам… Впрочем, ничего плохого про парня сказать не могу, носил он ее на руках честно, первое время ни налево, ни к мужикам в гараж не бегал, деньги не ныкал, на тещу не рычал. Мирный такой чувачок. Но через пять лет ушел. Куда – не знаю, никто не докладывал, а сама Надюха предпочитала помалкивать. Повела себя довольно мудро, не стала в спину ни проклятия посылать, ни камнем висеть на шее, требуя вернуться. Переехала на квартиру к матери, устроилась на хорошую работу. Бывший муж присылал алименты вовремя и по выходным дочку водил в зоопарк. Все как-то тихо-мирно улеглось. Ты же помнишь: нет любви – нет боли, а с душевной грустью и ребенок родной поможет справиться, если ты с ним дружишь.
Но встретила Надя другого мужчину. Теперь уже все совершенно иначе, не как в молодости. Ведь опыт печальный уже имеется и на мякине теперь не проведешь. С такими женщинами очень интересно, хотя и довольно хлопотно для нашего брата, привыкшего к простоте. Посуди сам: возраст, привычки, устоявшиеся взгляды на жизнь и круг интересов, выбранный темп, мироощущение – всё давно при ней, и ты со своим примитивным уставом в ее монастырь уже не сунешься, изволь принимать такой, какая есть, без белой фаты и наивно хлопающих ресничек. Лепить из нее уже нечего, все давно слеплено.
Ее новый избранник все это прекрасно понимал. И принимал, потому что был интеллигентный человек, имел два образования, одно из них вполне себе высшее. И он готов был на ней жениться, даже принять ребенка как своего родного. Словом, скажу тебе с прямотой, Ваше Величество, что это был просто Мечта, а не мужчина! Жизнь иногда преподносит сюрпризы. Иногда ты думаешь, что уже сделал самое важное и теперь можешь остановиться или сосредоточиться на чем-то другом… но спустя время понимаешь, что до сих пор у тебя была лишь разминка. Разрушение первого брака, казавшегося удачным, с последующим счастьем в виде брака второго – одно из таких замечательных потрясений… порой обманчивых потрясений, потому что второй счастливый брак тоже может оказаться расписанной под хохлому фанеркой, прикрывающей безнадежный долгострой на городском пустыре.
В общем, собралась было моя Надежда войти в ту же реку во второй раз, и дочка ее Леночка с удовольствием согласилась называть дядю Жору "папой". Но случилась тут промашка дикая…
Павел умолк, посмотрел в окно. Под нами к первой платформе, мягко сбавляя ход, подходил еще один пассажирский поезд. Как и в первом случае, я не мог увидеть табличку с маршрутом следования. Впрочем, помочь мне должна была диктор вокзала. Не удивлюсь, если новый поезд также следует в Адлер из какого-нибудь замерзшего сибирского захолустья.
– Так что там с промашкой? – напомнил я.
Паша очнулся и продолжил рассказ:
– Пришел дядя Жора однажды к ним с цветами…
…Георгий протягивает три гвоздики в газетном свертке. Смущенно отводит глаза. Что-то он явно замыслил. Наверно, побег, не иначе.
– Дядя Жора! – приветствует из-за угла десятилетняя Ленка.
– Здравствуй, моя хорошая, – отвечает Жора, но глаза его по-прежнему ищут трещины в линолеуме на полу.
Надька опускает руки.
– Что-то случилось?
Он смотрит на нее, обильно краснеет. Вслед за ним краснеет и сама Надежда. Очевидно, разговор ее ожидает не из приятных.
До сих пор Георгий не давал поводов бояться чего бы то ни было. Забота, любовь, внимание – он словно источает все это, как пот через поры в душной сауне. Настоящее Солнышко. Возил их недавно с дочкой в Турцию, с улыбкой наблюдал, как они радуются жизни. Надя уже решила, что впустит его в свою жизнь с любым багажом прошлого. Мужчина, который ТАК любит, не может быть подлецом…
– Пойдем в комнату, – говорит Жора и берет ее за локоть, подталкивая вперед, словно собирается отшлепать за плохое поведение. Они проходят в одну из двух имеющихся в квартире комнат, детскую. Там мягкий диван, на котором Надя и Жора много раз боролись с бессонницей, пока Лена гостила у бабушки. Жора знаком велит ей присесть, прикрывает за собой дверь…
…и начинает ходить из угла в угол, отмеряя своими длинными ножищами скромные хрущевские три метра. На ходу кусает губы, чем ввергает свою возлюбленную уже в полную кататонию.
– Может, ты как-нибудь начнешь? – говорит Надя.
Он останавливается, поворачивается к ней лицом. На него нельзя смотреть без слез.
– Дорогая… любимая моя… драгоценная…
Наде кажется, что все ее самые мрачные предчувствия начинают сбываться. Она опускает голову и старается не смотреть на суженого.
– Ну, дальше.
– Да… – Жора тихонько прокашливается. – В общем, я не знаю, как это получилось. Я… она…
– Кто – она? – спрашивает Надя, хотя уже понимает, о ком идет речь.
– Она… моя невеста… бывшая невеста… мы с ней расстались, когда я познакомился с тобой, ты помнишь. Я твердо решил, что буду с тобой… а теперь…
Пауза. Тишину можно потрогать руками.
– Теперь она беременна… – заканчивает Жорик. Бедняга так сконфузился, что Надюха не могла удержаться от смешка. Ей стало его жалко. Милый идиот.
Но очень скоро за вслед жалостью пришла обжигающая боль. Смена ощущений происходит буквально за секунды.
– Света беременна?
– Угу.
– И ты имеешь к этому отношение?
Он отворачивается к окну. На шее пульсируют жилы. Никогда еще Принц не выглядел таким раздавленным. Кажется, будто он сражается с целой армией ветряных мельниц, каждая из которых не только вращает лопастями, но и отстреливается патронами со слезоточивым газом.
– Жора! Я спросила, ты имеешь хоть какое-то отношение к ее беременности ?
Он выдает ответ с изяществом интеллигента:
– Непосредственное.
…Слезы не пошли. Горло словно забили деревянной чуркой – ни вздохнуть, ни всплакнуть. В коридоре у двери тихо шуршит любопытная Ленка. За окном чирикают воробьи. Муха жужжит под потолком.
Великая Пустота.
А Жора все вещает и вещает. Кажется, у него пробку из горла, наоборот, вынули.
– Я пришел к ней попрощаться. Есть такая глупая традиция – сказать последнее "прости". Мы ведь неплохо с ней ладили, я не мог сказать, что она была случайной женщиной в моей жизни… Да, я встретил тебя, моя дорогая, моя ненаглядная… но и с ней я должен был поступить по-человечески, считаешь, я не прав?
Надя молчит. Она еще не знает, что считать.
– Когда я пришел, Света говорила по телефону. Стол у нее был накрыт: фаза с фруктами, два фужера, шампанское. Я еще подумал, что она ждет кого-то, наверно, а я приперся не вовремя. А она все болтает и болтает по телефону, ходит по квартире и говорит мне знаками – дескать, давай, располагайся. Ну, я сел на диван перед столом… и потом как-то так резко получилось, я даже среагировать не успел. Светка села мне на колени, обняла одной рукой за плечи…
Надя зажмуривается. Ей не хочется слышать, как все это произошло, но Жорика в его приступах откровенности ничем не заткнуть. Он всегда разоблачается с самозабвением, будто рвет рубашку на груди. Поэтому она слушает, ощущая себя при этом гостьей татарского Сабантуя, пытающейся достать ртом монетку со дна таза с катыком. Так уж устроена жизнь.
– Она хватает меня за плечо, но продолжает говорить, говорить… С какой-то подругой она разговаривала, что ли, а у той проблемы с мужиком. Я выслушал этих разговоров тысячу, если не меньше, и все они заканчиваются одинаково… хм… В общем, дальше я уже ничего не понимаю, потому что как-то быстро все произошло. Я хотел сказать ей, что ухожу, потому что полюбил другую, а посмотрел и послушал, как она трогательного болтает с подругой, как уверяет ее, что у нее такой замечательный мужчина, то есть я, и что она желает подруге найти такого же себе, хотя их уже почти не осталось на свободе, потому что всех хороших мужиков быстро разбирают. И все это время она так ласково смотрела на меня, так ерошила волосы, что я… понимаешь, я не смог выдавить ни слова, забыл все, что хотел сказать, хотя проговаривал каждую фразу несколько раз, пока ехал. В общем, как-то так быстро все произошло. Она закончила говорить по телефону, обняла меня… мы выпили шампанского… а потом… как-то молниеносно все, представляешь… я даже не заметил…
– Угу, – выдавливает Надя. Горло ее осипло. Она по-прежнему смотрит в пол, не решаясь поднять глаза на мужчину. Она боится, что он увидит в ее глазах ненависть и расстроится еще больше. Милый идиот.
– Это было в прошлом месяце. А позавчера она позвонила мне и сказала, что беременна. В ее голосе было столько радости, и я…
– И ты не смог ей ничего сказать. Ни в прошлом месяце, ни позавчера.
Жорик молчит. Надя не хочет смотреть на него, потому что чувствует, какая буря эмоций угрожает вырваться наружу.
– Все понятно, – говорит она. Узоры на линолеуме расплываются перед глазами. – Это все?
Жорик всхлипывает:
– Почти.
И тут она не выдерживает. Поднимает глаза. Любимый смотрит на нее, как побитая собака, но маленькая и едва заметная искорка облегчения мелькает во взгляде. Умная собака чувствует своего хозяина лучше, чем он сам, а Жорик, паршивец, был чертовски умен. Во всяком случае, казался таким до сих пор.
– Я все продумал, – говорит он. – Надеюсь, тебе мой план понравится. Он, конечно, не без изъянов, но все можно обсудить. Хочешь его услышать?
Надя смотрит на него сквозь едва сдерживаемую пелену слез (внутренних, невидимых миру, слез – внешне она все еще холодна). Она не хочет слушать его план, но разве у нее есть выбор?
– Ну, давай…
…Рыжий филофонист стал недвусмысленно разглядывать пустой графин. Мне показалось, что он ожидает продолжения банкета, и я уже собрался предложить свое радушие, но Павел, предвосхищая манипуляции с бумажником, отрицательно покачал головой.
– Воздержусь, – сказал он, – надираться на вокзале некрасиво.
– Ладно, хорошо. Мне не терпится услышать, что за план предложил твой интеллигент.
– О, план был гениален. Признаюсь, в литературе ничего подобного я ранее не видывал, хотя прочел уйму разных книг – от кулинарных фолиантов Франции до сборников китайских сатириков. Но вот в жизни, старина, такая бредятина встречается сплошь и рядом. Жизнь не перешутишь, верно?
В общем, схема следующая: Жорик женится на Светлане, помогает ей родить и поднять на ноги ребенка, а потом возвращается. На все это ему потребуется лет десять, не больше. Сущая безделица – вырастить ребенка, определить его в школу, создать, так сказать, необходимый задел для дальнейшего личностного роста и развития. Десяти лет вполне достаточно. Все это время они с Надей могут продолжать встречаться, любить друг друга на квартирах, в гостиничных номерах, гулять в парке, обедать в ресторанах… ну, все как полагается у тайных любовников.
Я с трудом сдерживал улыбку. Павел это заметил.
– Хочешь спросить о чем-то?
– Ага.
– Догадываюсь. И сразу отвечу, чтобы тебе лишний раз не проветривать полость рта. Да, все это время Надюха должна была сидеть и ждать его, ненаглядного. Растить дочь, работать, ухаживать за матерью и ждать своего Принца. Правда, Жорик предложил еще заключить один контракт. Он назвал его "Договором о верности". Ключевые пункты Договора гласили, что Георгий и Надежда сохраняют верность друг другу, то есть Жорик трахает только свою супругу и больше никого, а Надя с чистой совестью мастурбирует. Ну, разве не гениально!
Рыжий торжествующе улыбнулся. Я же пребывал в легком шоке.
– Десять лет? – на всякий случай уточнил я.
– Угу, – с довольным видом кивнул рассказчик.
– Пока он с женой, она – ждет?
– Угу.
Я хмыкнул. Пустота графина начинала злить.
– И на сколько их хватило?
Теперь хмыкнул Рыжий.
– А вот это, приятель, уже вторая часть Мерлезонского балета. Может, чайку с лимоном?
…У Жорика родилась очаровательная девочка. Он ласково называл ее Клопиком. На подбородке симпатичная ямочка, как у матери, а носик папин – картошка с двумя задранными вверх дырочками. Была необычайно болтлива почти с самых первых дней существования, даже когда маму еще узнавала лишь по запаху. Говорила без умолку, выработав у родителей привычку волноваться всякий раз, когда в детской комнате воцарялась тишина.
Словом, здоровая, пухлая, розовощекая, с длинными темными волосиками. Мечта поэта.
Жорик рассказывал Наде о дочке почти каждую встречу, а встречались они в лучшем случае раз в месяц, в худшем – по личным и государственным праздникам и особым датам. К последним романтичный Жорик причислял годовщину их первого поцелуя, годовщину первой бутылки шампанского (выпитой на веранде летнего ресторана возле реки, когда Жора пытался прочесть ей по памяти что-то из Мандельштама и одновременно нащупать под джинсами копчик), и даже годовщину первой ссоры. Терпеливая и по-прежнему влюбленная в своего принца Надежда молча и порой даже с интересом, как бывалая мама, выслушивала рассказы, иногда помогала советом, подкидывала телефоны хороших врачей и адреса магазинов, располагавших приличным ассортиментом детских товаров.
Да, она любила его… урода. Порой ей казалось, что она не выдержит – взорвется. В один прекрасный день она уже почти готова была это сделать. Не спала накануне почти всю ночь, ворочалась и периодически поднималась с постели, чтобы напиться воды. Тщательно подбирала слова и обидные выражения, взвешивала все плюсы и минусы. Минусов решения расстаться почему-то всегда получалось больше. Дурацкое уравнение, абсолютно нерешаемое. Всякий раз смотришь на все эти "за", "против", плюсы-минусы, знаки равенства и крестики-нолики, как тупой, слепой и глухой ученик с первой парты, и не можешь дать никакого внятного ответа, а рука учительницы уже зависла над графой в журнале: "Вот смотри, я ставлю тебе "двойку" карандашом, но если ты не ответишь в следующий раз, эта "двойка" стает чернильной". Наивная учительница будто сама не знает, что эти уравнения будешь вымучивать всю жизнь и все равно не решишь.
В общем, встретила она своего ненаглядного дома, приготовилась обрушить на его голову слезную тираду "Я так больше не могу, это глупо и смешно… и больно, в конце концов!", но едва их губы коснулись друг друга, а головы опустились на подушку дивана в Ленкиной комнате, как все эти разъедающие душу слова улетучились. Как назло, в тот день Жорик был весьма голоден до секса и не позволил возлюбленной даже рта раскрыть.
А после удачного секса Надежда – никакая…
Так прошло два года. Третий, как жирный плевок по стеклу, медленно пополз куда-то вниз, в небытие. Ленка росла, превращалась в симпатичную девушку с красивой грудью и требовала внимания и заботы. Сама Надежда будто осунулась. Просыпаться по утрам не хотелось. Ей казалось, что все застыло и никуда не двигалось, что просыпаться нет никакого смысла, и необходимость заботиться о родной дочке уже не гнала на кухню заваривать кофе и готовить завтрак. Зачем? Для чего? День за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем – ждать коротких встреч, думать о том, что сейчас твой любимый – там, с ней, с этой дамочкой, раздувшейся после родов до размеров дирижабля, сидят вдвоем на кухне, пьют чай, закусывая печенюшками, воспитывают свою девочку, дай бог ей здоровья… это невыносимо. Ленка вырастет и тоже уйдет из дома за таким же красавцем и умницей, и останется она, Надюха, совсем одна.
Впрочем, у нее случались и другие дни. Она не сказала бы, что счастливые, но – оптимистичные. Когда приходил Жорик или когда они встречались на нейтральной территории, в гостиницах, на квартирах подруг и друзей, ей казалось, что предложенный им план вполне осуществим. Иногда ждать своего счастья приходится несколько лет, и побеждают те, кто умеет ждать и не хвататься за первый попавшийся вариант, как за манну небесную. Доводы рассудка ("а вдруг отвергнутый тобой вариант был наилучшим, и дальше тебя ждет только шелуха и огрызки?") Надя отметала. Как отметала и кавалеров, недвусмысленно намекавших не только на случайные связи, но и на более осмысленные и продолжительные отношения. Она сохраняла верность любимому – занималась сексом только с ним или с самой собой, надеясь, что он проделывает то же самое лишь с супругой. В такие дни она действительно верила, что выйдет победительницей.
Пока не пришел день, поставивший на ее вере жирный крест.
…Георгий мнется на пороге, протягивает букет из пяти красных, как кровь, гвоздик. Смущенно отводит глаза. Что-то он явно задумал.
– Привет, – вяло здоровается с ним Ленка. После этого сразу уходит в свою комнату и недвусмысленно прикрывает дверь.
Надя и Жорик уходят в гостиную.
– Ну, говори.
Георгий уже не наматывает круги по комнате. Он становится перед женщиной на колени.
– Милая, дорогая, любимая… единственная (от последнего слова ее передергивает, но она молчит). Я не знаю, как это получилось… как-то все спонтанно, мы не принимали никакого решения, не договаривались, не планировали… просто она перестала пить таблетки, а я не знал, и мы… я был верен тебе, я ведь только с ней… в общем…
Он берет ладони Надежды, зажимает в своих, кладет голову ей на колени, плачет, вращает головой, словно отгоняя морок.
– Она беременна… Светлана беременна… у нас будет второй ребенок… я не знаю… я… я…
Он поднимает к ней свое лицо. Красное, заплаканное. Похоже, он в отчаянии и действительно не понимает, как это произошло.
Милый идиот…
…Рыжий развел руками, словно оправдывался за героя своего рассказа.
– Вот такие беляши.
Мы пили чай из настоящих чашек, уютный и почти домашний звон фарфора сливался с непреодолимым мерным гулом вокзала. Удивительное состояние. Клянусь, я уже сожалел, что мой неожиданный собеседник скоро покинет меня и отправится по своей траектории, которая едва ли когда-нибудь пересечется с моей.
– Что было дальше? – спросил я.
– Дальше было еще смешнее, – ответил Павел, рассматривая крышу стоящего внизу поезда. Состав собирался покинуть гостеприимную первую платформу, немногочисленные курящие пассажиры, подгоняемые проводницами, забирались в вагоны. – Он предложил еще один гениальный план.
– Да ладно!!
– Вот именно, еще один сумасшедший план. Конечно, не все безумные идеи гениальны, но почти все гениальные граничат с безумием, будь уверен. Жорик предложил подождать еще немного, пока подрастет еще один плод его семейной любви. Если в первый раз он озвучил срок в десять лет, чем поверг свою возлюбленную в легкий шок, то вторая цифра выглядела уже более оптимистичной. Пять.
– Да, это уже по-божески, – фыркнул я. – Добрый парень.
Павел не улыбнулся. Продолжил рассказ:
– Надежда ничего не ответила тогда на это щедрое предложение. Молча кивнула, поцеловала его, приголубила, насколько позволяли силы и душевное равновесие, и отправила восвояси. Что с ней творилось на самом деле в те дни, я сказать не могу, но, подразумевая у нее наличие некоторого количества интеллекта, представляю, что она была уничтожена.