– Кто? – Раздался за их спинами голос Коти. Бодрый, надо сказать, голос, лишь самую малость встревоженный. – Кто стер?
– Тот, кто сначала в волчьем обличье растерзал господина Шульца, а потом уже в человечьем вернулся в дом.
– Глупости говорите! – громко, с вызовом сказал Серж. – Запугать нас всех пытаетесь этими своими байками про оборотня!
– Я? – Берг посмотрел на мальчишку удивленно и снисходительно одновременно. – Помилуйте, молодой человек, бояться вам стоит не меня, а его.
– Оборотня? – Гонора в голосе Сержа поубавилось. Видно, вспомнил, что на пристани лежит бездыханное истерзанное тело, и на глупый розыгрыш это никак не тянет.
– Я думаю, стоит вызвать полицию.
Голос Туманова был спокоен. Невесту свою он больше за руку не хватал, она стояла смирно, смотрела не на него, а на Берга. Матрена Павловна тоже посмотрела. А что, может, и есть в словах Сержа резон, может, хочет старый хрыч всех запугать? Да только не похоже. В людях Матрена Павловна разбираться умела, видела, что архитектор поражен до глубины души. Но не напуган, нет. Скорее уж озадачен. Значит, не он. Да и зачем ему? Какой у него во всем этот интерес? А интерес на самом деле имелся если не у всех, то у многих – у наследничков. Надо только разобраться, в чем этот интерес выражается. О своем-то Матрена Павловна знала все досконально, но чужая душа – потемки. Думать нужно, приглядываться.
* * *
В башню Август вернулся под утро. К тому времени в замке уже угомонились, тело несчастного Шульца забрали в город, гости уплыли, хозяева разбрелись по своим комнатам. Из гостей Августа волновали лишь двое: Анна и мальчишка. К себе он отправился сразу после того, как убедился, что они уплыли с острова.
В башне было тихо и темно, пахло сыростью. Август устало опустился на лежак. Раздеваться не стал, сложил руки на коленях, принялся ждать. Та, которую он ждал, явилась почти сразу. Тонкий силуэт выткался из темноты, зазмеились по полу белые косы, и холод пробрал до самых костей. Раньше-то он холод так не чувствовал. Может, привык, а может, кольцо, Тайбеком подаренное, защищало. А сейчас уж что… Нет кольца, зато есть она – албасты. И девицей молодой оборачиваться не стала, явилась такой, какой была на самом деле, старухой с глазами-колодцами. Не к добру. Ну да Август не боится. Устал он бояться. Сказать по правде, он и жить-то давным-давно устал.
– Не боишься, старик. – Вздернулась вверх губа, обнажая бескровные десны и острые зубы. Албасты его знала не хуже, чем он сам себя знал.
– Убьешь? – Теперь, когда не стало у него защитного кольца, рассчитывать больше не на что.
– Не знаю. – Белые косы взмыли в воздух, зависли аккурат над Августа головой. – Старый ты дурак.
– Уж какой есть.
Под лежаком зашуршало, и на колени к Августу запрыгнула рябая кошка, заурчала громко, спину выгнула дугой. А смотрела-то не на него, хозяина своего непутевого, смотрела на подружку – албасты. Защищала? Острые кошачьи когти впились в кожу, Август поморщился, но кошку сталкивать не стал, осторожно погладил по свалявшейся шерсти.
– Защищает. – Кончик косы дернулся перед самым кошачьим носом, едва не задел Августа, но он руку убирать не стал. От неминуемого не убежишь. – Я бы не стала этакого хозяина защищать.
А вот он стал, кольцо-оберег отдал почти незнакомому мальчишке и умереть теперь сможет со спокойным сердцем. Сделал все, что в его силах. Не в чем будет Евдокии его упрекнуть.
– Глупый старик. – Коса убралась восвояси, а старуха вдруг перекинулась юной девой, такой, что глаз не отвести.
– Не убивай его.
– Уже пыталась. – Дева улыбнулась, обнажая все те же смертельно острые зубы. – Не вышло.
– Кольцо…
– Еще до кольца. Коснулась я его, старик. Тебе ли не знать, что от моих прикосновений бывает.
Не ответил, лишь молча кивнул.
– Думала, заберу тепло, а там и до души доберусь, а не вышло. Девочка… – Албасты снова улыбнулась, но на сей раз другой, почти человеческой улыбкой. – Она ему помогла, поделилась теплом. Как такое вышло, ума не приложу, только им обоим легче стало.
Откуда же ей понять, нежити болотной, что у людей так бывает, что делят они иногда не только тепло, но и судьбу.
– Не тронь, – только и смог повторить.
– Не стану. И тебя не трону.
Легче не сделалось, смерти Август не боялся, но холод отступил, и кошка, почуяв, что буря миновала, спрыгнула с коленей, на прощание больно царапнув.
– Ты видела? – Он говорил, не глядя на албасты, рассматривал собственные морщинистые руки. Без кольца как-то сразу навалилась усталость, та самая, что годами копилась тяжким грузом. Прожитые годы напомнили о себе болью в суставах и дрожью в пальцах.
– Видела. – Албасты присела к столу, костяным гребнем принялась расчесывать волосы.
– Я своими собственными руками ее похоронил.
И даже место запомнил, где тело пани Вершинской закопал. А другого оборотня на острове не было…
– Был. – Албасты хмыкнула, мысли его она давно научилась читать. – Или ты так памятью слаб стал, что забыл?
– Это не он! Скажи, что не он…
Верить в такое не хотелось. Да и неправда это! Темнит албасты.
– Не скажу. – Она пожала плечами. – Скучно мне, старик. Одно только и есть развлечение, что за людьми подглядывать. Или не людьми… – добавила многозначительно.
Значит, не скажет. Будет развлекаться. А то, глядишь, и сама присоединится к кровавому пиру. Август тяжко вздохнул, потер уставшие глаза. Захотелось выпить. Где-то у него самогон был припрятан…
– Гляди, играми своими ей не навреди. Люди – существа хрупкие. Тебе ли не знать.
– Кровь чую. – Точеные ноздри хищно раздулись. – Много крови. Хорошо, будет и мне радость.
– Не трогала б ты их, – попросил Берг, уже заранее зная, каким будет ответ.
– Не буду. Они сами все сделают. Веришь? – И взгляд свой черный вперила в Августа. Снова стало холодно, и от холода этого вдруг занялось сердце.
– Верю. – Человеческую натуру Август знал хорошо, понимал, что иная человеческая душа почернее будет, чем душа албасты. Или у албасты нет души?
– Есть, старик. – Она усмехнулась. – Если бы не было, разве б я сейчас с тобой разговаривала. – Длинный язык жадно облизнул алые губы, Августа замутило.
– Устал я, – сказал правду, как есть.
– Так уплывай с острова. Тебя я отпущу.
– А остальных отпустишь?
– Я бы, может, и отпустила, а вот дом… – Седые космы сами собой заплетались в косу. – Тебе ли не знать, старик, кто заточен в этом месте.
Знал. Разве ж о таком забудешь? Но надежда есть, что тот, кто заточен, так в заточении и останется, не отравит своей ненавистью этот многострадальный остров.
– Уже отравил. И остров, и озеро, и дом твой. Молись, старик, чтобы не нашлось дурака, способного его из заточения вызволить. Молчи, никому не рассказывай про пещеру. – Голос албасты сделался глухим, словно грозовые раскаты.
– Не стану.
И под пытками бы не стал. Албасты это знает. Не оттого ли он до сих пор еще жив?
– Я ей обещала, что тебя не трону.
– Евдокии?.. – Мог бы догадаться, старый дурень.
– Ей. – Албасты кивнула. – Умеет она обещания вырывать.
– Умела… К ней хочу.
– Успеется еще, старик.
– А ну как не дождется? – На албасты он посмотрел с мучительной надеждой.
– Дождется, – сказала и исчезла, растворилась в рассветной мгле, забрала с собой и холод, и запах сырости, оставила лучик надежды…
* * *
Мертвеца Анна не испугалась. Наверное, события этого странного вечера притупили все чувства, а иначе чем объяснить эту холодную отстраненность, словно бы происходящее ее не касается, словно бы она не собственную жизнь проживает, а читает книгу. История в книге вырисовывается жуткая и загадочная – с оборотнем. Так сказал мастер Берг, о том говорили огромные кровавые следы и ужас, поселившийся в глазах островных жителей. А еще разговоры: тревожный шепоток мужиков, истеричные вздохи баб. Оборотень вернулся на Стражевой Камень…
А Туманов уже тащил Анну к дому, туда, где мастер Берг изучал перепачканный в крови пол, где исчезали волчьи следы. Люди испуганно галдели, говорили все разом. Туманов толпу слушал молча, лишь однажды сказал, что следует вызвать полицию. Не поверил в оборотня? Странно, если бы поверил. Слишком уж холоден, слишком уж расчетлив. Венчальное колечко впилось острой бриллиантовой гранью в кожу, и Анна едва удержалась, чтобы колечко не снять. Снимет, вот доберутся они до усадьбы, и снимет к чертовой матери! А потом к чертовой матери отправит и Туманова с этой его дичайшей затеей.
И с Мишей надо поговорить, спросить, отчего он позволил такому случиться. Но Анна точно знала, что не станет. Он в своем праве, он никогда ей ничего не обещал. Это она, наивная, навыдумывала себе разного, позволила глупым девичьим мечтам взять верх над здравым смыслом. Все, теперь здравому смыслу следует вернуться на прежнее место, погулял и хватит. Только отчего же так щемит сердце, словно бы от сердца этого по живому оторвали кусок?.. И станет ли легче, если Миша с ней заговорит? Вот он смотрит на нее, улыбается потерянно, то и дело поправляет на переносице очки, а это признак величайшего волнения. Анне ли не знать. Вдруг заговорит, вдруг попытается объяснить. Может быть, еще не поздно все исправить?..
– Уже поздно. – Туманов словно мысли ее читал. Или отвечал не на ее невысказанный вопрос, а себе самому. – Нам пора, Анна Федоровна. – И руку сжал еще крепче. Хотя куда уж крепче, и без того синяки останутся. – Позвольте, я отвезу вас в усадьбу.
Она бы с превеликим удовольствием не позволила, но в насмешливом взгляде Туманова прочла приговор своей строптивости. Если не отвезет он, то придется добираться самой. Наверное, можно было попросить Мишу, по старой дружбе… Но Миша исчез. А сама она даже дорогу до усадьбы не найдет.
– Уж будьте так любезны, Клим Андреевич, – сказала она тоном, от которого могло заледенеть Стражевое озеро.
Озеро бы заледенело, а вот Туманову хоть бы хны, лишь плечами пожал и совсем уж бесцеремонно потащил Анну к одной из лодок. Лодок этих, надо сказать, осталось совсем мало, гости спешили покинуть остров. Анна их не осуждала, она и сама чувствовала себя не слишком уверенно и не могла до конца понять, чего в ней сейчас больше: злости или страха.
Оказалось, что все-таки злости, потому что стоило лишь им с Тумановым отплыть на достаточное расстояние от пристани, как злость эта выплеснулась наружу.
– Что вы себе позволяете? – спросила Анна, мысленно вспоминая те приемы, которым учили ее дядька Трофим и Венька.
Прежде чем ответить, Туманов снял пиджак, набросил ей на плечи.
– Холодно, – сказал, не извиняясь, а лишь констатируя факт. – А что касается нашей помолвки, так силой под венец вас никто не тащит. Я вам даже больше скажу, не нужны вы мне ни в качестве невесты, ни уж тем более в качестве жены.
Он говорил и рассеянно крутил на безымянном пальце невзрачное кольцо, которое почти силком всучил ему Август Берг, тоже, наверное, размышлял, стоит ли от кольца избавиться прямо сейчас или лучше подождать.
– Не снимайте, – попросила Анна неожиданно даже для самой себя, и озеро одобрительно качнуло лодку. – Мастер Берг необычный человек, и подарки у него необычные.
Клим Туманов посмотрел сначала на кольцо, потом на Анну и усмехнулся странной, кривоватой усмешкой, а потом проговорил:
– Ну тогда уж и вы не снимайте. Мой-то подарок совершенно обычный, но уж какой есть.
– Не нужно было…
– Кольцо дарить? Бриллиант маловат, не достоин графини Шумилиной?
– Не нужно было устраивать этот балаган. Я бы справилась.
– Не справились бы, – сказал он жестко. – Может быть, в Петербурге на такую вольность, как связь незамужней девицы с мужчиной, и закрыли бы глаза, но в провинции публика иная. Не глаза бы закрыли, а все двери. Вы хотите, чтобы перед вами закрылись все двери Чернокаменска?
Что-то подсказывало Анне, что и теперь эти двери не поспешат открыться, но правоту слов Туманова она была вынуждена признать. Признавать-то признала, но промолчала, отвернулась, чтобы не видеть его насмешливого взгляда.
– А с женихом своим вы уж как-нибудь разберетесь. Потом, когда все это закончится. – Нет, не собирался он щадить ее чувства, не преминул сделать больно. – Или вы в Чернокаменске надолго?
– Не ваше дело, – сказала она резко, почти выкрикнула, и серебристая озерная вода заворчала одобрительно, заплескалась в борта лодки. На мгновение показалось, что в воде она видит женское лицо, черноглазое, беловолосое. Показалось – всего лишь ее собственное отражение, искаженное лунным светом до неузнаваемости. А Туманов напрягся, в весла вцепился так, что под тонкой сорочкой забугрились мышцы. Слова ее его обидели или испугался чего-то? Лучше бы, конечно, испугался. Было приятно знать, что его можно напугать, что обыкновенные человеческие слабости ему не чужды.
Он заговорил не сразу, после долгого и весьма утомительного молчания.
– Ваша правда, не мое это дело. Признаться, у меня и своих дел хватает. Но если уж обстоятельства так сложились, предлагаю сделку. Мы с вами будем играть отведенные роли, пока каждый из нас не достигнет своей цели, а потом разойдемся. Вы ведь не станете меня убеждать, что явились в Чернокаменск лишь затем, чтобы осмотреть здешние красоты? У вас в городе есть какое-то дело.
– Как и у вас, господин Туманов.
– Бросьте этот официоз, Анна. Коль уж мы с вами помолвлены, – он снова усмехнулся, – называйте меня Климом. Так вы принимаете мое предложение? – спросил и руку протянул.
Протянутую руку Анна пожала после недолгих колебаний. Сделка так сделка! О том, какую роль в этой сделке будет играть Миша, она старалась не думать. Как старалась она не думать и о том, что именно Мише следовало находиться на месте Клима Туманова, именно его слово успокоило бы все ее тревоги. Но Миши рядом не было, а Туманов предлагал сделку. На первый взгляд не самую плохую. Как его невеста, она получала доступ в замок и на остров. Да и мастер Берг к Туманову отчего-то благоволил, коль уж подарил свое кольцо. Может, благоволение его распространится и на Анну? В конце концов, он публично признался, что знал ее родителей, назвал их людьми достойными. Это ли не добрый знак? А Миша… Анна закусила губу, чтобы не расплакаться на глазах у Туманова. С Мишей они объяснятся. Когда-нибудь…