Я спешилась и, не чуя под собой ног, пошла по дороге вслед за Чангом. Даже переход в другой мир потряс меня меньше, чем метаморфоза с моей собакой…
- Видишь ли, хозяйка, - заявил мне пес, - как только мы сюда прибыли, со мной стало твориться что-то странное. Я начал понимать человеческую речь. То есть я и раньше понимал то, что ты говоришь, но по-другому… Я узнавал отдельные слова и знал, что мне следует делать. Мне нравились слова "печенье", "гулять", "красивая собачка". И я очень не любил, когда ты говорила "фу" или "нельзя". А здесь, в Лаверэле, вдруг выяснилось, что жизнь гораздо сложнее, чем я думал раньше. Но я не сразу понял, что могу говорить. Я пару раз пробовал - сам с собой, разумеется, - и очень пугался. А сегодня как-то вышло само собой. Ты не сердишься?
- Н-нет, - неуверенно отозвалась я.
- Вот и славно, - кивнул Чаня. - В конце концов, мне давно хотелось тебе сказать… В общем, не думай, что я не помню, что ты сделала для меня. Правда, иногда мне казалось, что, останься я бродячим псом, у меня была бы более интересная жизнь. Можно было бы сколько угодно таскать кости с помойки, валяться в тухлятине, спасть на люке и не надо было бы мыть лапы… Но иметь свою миску и любимое кресло - это не так уж плохо, верно? С возрастом я начал это понимать и ценить. И я очень благодарен тебе за то, что ты взяла меня с собой в Лаверэль.
Я молча хлопала глазами, понимая, что должна что-то сказать. Признаюсь, мой вопрос не был слишком умным:
- Э… Надеюсь, тебе не слишком скучно с нами… С людьми?
- Отнюдь, - глубокомысленно сказал пес.
Мы продолжали путь к реке Бло. Сэф шел, ведя Карамэля в поводу. Нолколеда намазала коню спину какой-то мазью, но это лишь временно снимало боль и зуд. Чтобы вылечить застарелый укус мухи зозот, нужен был хороший знахарь.
Все мы постепенно привыкали к тому, что у нас полнился новый собеседник. Чаня болтал, не умолкая. Это было понятно: он слишком долго копил свои собачьи мысли, прежде чем получил возможность их высказать. Все, что мы видели по дороге, вызывало у него бурный поток воспоминаний. При этом ассоциации были совершено непредсказуемые… Например, обнюхав трухлявый ствол дерева, поваленного непогодой, он заявил:
- Это напоминает мне того ротвейлера, который задирал лапу на столб у нашего дома. Зря ты меня тогда оттащила, хозяйка. Честно слово, я бы ему так всыпал!
- А кто такой ротвейлер? - поинтересовался Бар.
- Порода собак, - моментально ответил пес. - Такие тупые, неповоротливые твари. Ну, в Шимилоре они пока редкость…
- Надо же, - подивился Бар, - никогда не слышал.
Я почувствовала, что Нолколеда испепеляет меня взглядом. Что ж, она была права. Болтун - находка для шпиона. Пришлось мне снова спешиться и, оттащив Чаню за ухо в сторонку, провести с ним воспитательную беседу…
Мы продолжали неспешное путешествие. Все так же светило солнце и щебетали птицы. Однажды, к восторгу сенса Зилезана, на дорогу выскочил ошалелый заяц потрясающего оранжевого цвета. Чаня подпрыгнул на всех четырех лапах и с криком: "Сенс! Сенс! Я поймаю его для вас!" - ринулся в погоню. Бар долго и тщетно свистел ему вслед, а потом горе-охотник вернулся сам - разумеется, ни с чем.
Этот заяц был единственным живым существом, встретившимся нам на пути. Вокруг стояла жуткая, противоестественная тишь. Мне все время казалось, что кто-то невидимый следит за нами из-за деревьев. Остальные тоже чувствовали себя неуютно.
- Да, это вам не Шимилор, - выразил общее настроение Сэф.
Мост показался впереди за два часа до захода. Это было старое сооружение, сложенное из массивных каменных плит и достаточно широкое, чтобы на нем разъехались две повозки. Дорога к мосту сбегала с небольшого холма, а за рекой снова шла в гору. Один берег зарос высоким кустарником, цветущим крупными, с мужскую ладонь, розовыми цветами. Их терпкое благоухание мешалось со свежестью, которой веяло от воды. Вдоль другого берега тянулись заросли дикой смородины. Река Бло была немногим уже Невы. Ее неторопливые волны казались лиловыми в свете низкого солнца.
Мы въехали на мост. Конские подковы гулко застучали по желтоватому камню. Я заметила, что Сэф держит руку на эфесе шпаги, а Нолколеда проверяет пистолет.
- Хорошее место для засады, - еле слышно пробормотала немка. - Эй, Бар, что ты там нашел? - окликнула она вдруг моего слугу, поворачивая коня.
Бар действительно отстал от отряда. Спешившись и присев на корточки, он внимательно рассматривал что-то на мосту.
- Вот так штука, - вдруг сказал он. - Растерзай меня Пегль, если такое носят маландрины.
- Дай сюда.
Нолколеда забрала у Бара маленькую бриллиантовую запонку. Никогда в жизни не обратила бы на нее внимания!
- Ничего себе! - присвистнул Сэф. - Знаете, кому принадлежала эта пустяковина? Нокселю Аррогану, дипломатическому советнику двора. На минувшем празднике Возрождения он хвастался обновкой… Арроган сопровождал молодого Лесанта. Так что мы напали на след, господа. Хорошо бы знать еще, куда он нас приведет…
Тут Сэф покосился на Бара, которому по-прежнему полагалось думать, что мы едем в Священную рощу. Но мой слуга, если и догадывался о "политической" подоплеке нашего путешествия, крепко держал язык за зубами. Он вертел в руках еще какой-то предмет.
- Что там у тебя еще? - нетерпеливо спросила Нолколеда.
- А Пегль его знает, - ответил Бар, протягивая ей небольшой продолговатый цилиндр. Немка переглянулась с Сэфом.
- Гильза?! - ошеломленно воскликнул тот.
- Угу, - мрачно кивнула Нолколеда. - А вот и следы выстрелов.
Теперь и я отчетливо видела выбоины на каменных перилах. И еще - подозрительные бурые пятна, забрызгавшие всю середину моста. От вида этих пятен мне стало нехорошо…
- Тех, кто здесь проезжал, обстреляли с дороги, - невозмутимо рассуждал Бар, продолжая рассматривать следы. - Ох, и жестокая это была переделка, доложу я вам! Чудо, если кто-то уцелел. Только что это было за оружие - ума не приложу. Ведь стреляли-то с расстояния двух сантонов. Я про такое никогда не слыхал. Может быть, вы, господа, знаете, что это могло быть?
Ему никто не ответил.
- Два сантона - это больше двухсот метров, - тихо сказал Сэф. - Ни одно лаверэльское оружие не обладает такой дальнобойностью… А это уже наше, шимилорское…
Он поднял кожаный, с металлическими заклепками мешочек, в котором шимилорские солдаты носили порох. А я в оцепенении смотрела вниз, где у самого берега, запутавшись в речной траве, качался на воде берет. Зеленый берет с изумрудным фазаньим пером…
- Принеси берет, умник, - велела Чане Нолколеда.
- Раскомандовались тут все, кому не лень, - пробубнил мой пес, однако приказ выполнил.
Немка взяла в руки мокрый бархат и нерешительно подняла глаза на сенса.
- Друзья мои, это еще ни о чем не говорит, - торопливо сказал ученый и покачал головой.
Сэф ударил кулаком по перилам и выругался, потирая ушибленную руку. Последняя находка потрясла нас больше всего. Согласно шимилорским законам, носить одежду зеленого цвета дозволялось жрецам великого Шана или… особам королевской крови. Неужели мы опоздали, и юный принц погиб от рук мускаров?
Сэф с досадой бросил оземь свой пистолет и отшвырнул его ногой.
- Пока мы будем возиться с этим антиквариатом, мускары перестреляют нас, как зайцев, - заявил он.
- Только твоей истерики тут не хватало, - оборвала его Нолколеда. - Ведешь себя, как кисейная барышня, - тут она стрельнула глазами в мою сторону. - Нам надо немедленно съехать с моста. Там решим, что делать дальше.
Сэф ничего ей не ответил, но поднял оружие, заткнул его за пояс и вскочил в седло.
Мы пришпорили коней и вскачь пронеслись по мосту, в любой момент ожидая выстрела в спину. Печальные находки продолжались и на другом берегу: по левую сторону дороги мы увидели три невысоких одинаковых холмика. Несомненно, это были могилы. По лаверэльскому обычаю умерших полагалось сжигать, но у спутников погибших явно не было времени позаботиться о погребальном костре. А может, мускары похоронили своих. Про их обычаи мы ничего не знали.
Не покидая седла, мы мрачно смотрели на это место последнего успокоения. Честно говоря, я впервые пожалела, что согласилась отправиться в Лаверэль. Даже после стычки в "Медвежьем углу" я с такой реальностью не ощущала опасность задания, возложенного на нас фраматами. Только теперь стало ясно: увеселительная прогулка в приятной компании закончилась, вполне возможно - раз и навсегда…
- Бедолаги, - вздохнул Бар. - Кто бы они ни были, негоже это: гнить в земле.
Он взял с одной из могил горсть каменистой земли, помял ее между пальцев.
- Я так думаю, это случилось дней пятнадцать назад, - сказал он. - Эй, а ты чего скалишься, приятель?
Мой пес насторожил уши топориком и глухо рычал, забыв о новообретенном даре речи. Действительно, в кустах смородины слышался какой-то шорох. Как только все мы уставились в ту сторону, шорох прекратился.
Сэф достал пистолет.
- Кто там? А ну, выходи немедленно!
Ответа не последовало.
- Выходи! Стрелять буду! - повторил Сэф.
- Подожди! Не стреляй, - остановил его Чанг. - Там не человек - зверь. Я посмотрю.
Пес скрылся в кустах. Оттуда послышалось тихое сопение и ворчание. Мы с удивлением переглянулись.
А потом на дорогу вышло существо… Очень знакомое мне существо - треххвостая "панда", какую я впервые увидела в агентстве "Лаверэль". Великий Шан, как принято тут говорить, как же это было давно…
- Кабарим! - воскликнул сенс Зилезан.
Чаня с гордостью смотрел на нового знакомца, обнюхивая его густой белый мех, украшенный черными пятнами.
- Да, так он себя называет, - сказал пес. - Он хотел с вами поговорить, но не решался. Но я убедил его, что мы не причиним ему вреда.
Удивительный зверь сидел на задних лапах. Он внимательно вглядывался в нас печальными фарфоровыми глазами - как будто искал кого-то. Его большой черный нос был все время в движении. Наконец кабарим, вздыхая, сказал:
- Я обознался… Мне почудился знакомый запах… Много лет назад так пах один человек, странник, добрый друг кабаримов… Ты пахнешь похоже, - зверь взглянул на меня.
- Ты видел, что здесь произошло? - прервала его Нолколеда.
- Я не интересуюсь человеческими делами, - обиженно заявил кабарим, собираясь удалиться. Один из его хвостов, самый пушистый, решительно поднялся кверху, два других свернулись сердитыми пружинками.
- Постой, - вмешалась я, мысленно проклиная бесцеремонность немки. - Не уходи, пожалуйста. Мне жаль, что ты не нашел того, кого искал. Но нам нужна помощь. Мы ищем людей, проехавших здесь дней пятнадцать назад. Если ты знаешь, что с ними случилось, пожалуйста, расскажи нам.
Кабарим хмыкнул, а потом, очевидно, сменив гнев на милость, снова уселся, сложив лапы на животе.
- Мы, кабаримы, - настоящие хозяева этой земли, - проворчал он. - Пусть люди живут за большой рекой и не тревожат нас… Так нет же, теперь они превращают наши леса в поле битвы. Короче говоря, мы не слишком жалуем людей. Но запах велит ответить тебе… Я привык доверять своему нюху. Глаза могут обмануть, нос - никогда. Я искал на том берегу съедобные коренья и видел, как по дороге действительно проезжали люди - десять солдат и четверо придворных. Среди них - мальчик в зеленом камзоле…
- Это принц! - воскликнула Нолколеда. Сэф шикнул на нее. Кабарим недовольно покосился в их сторону и продолжил:
- Я видел, как неподалеку от моста их встретил человек. Я узнал его. Он поселился здесь недавно. Нам, кабаримам, нравится его запах: он пахнет лесом и травами. Он местный знахарь, лечит маландринов от всяких хворей. Что было потом, я не видел. Но я слышал выстрелы, я чувствовал запах огня и крови… Лошади кричали от ужаса. Почему-то в ваших, человеческих битвах первыми гибнут они, - кабарим сокрушенно покачал головой. - А когда все стихло, и я вышел к мосту, там были люди в коричневых плащах с капюшонами. Здесь, - кабарим кивнул на могилы, - они похоронили своих убитых. А куда делись тела людей из отряда, я не знаю.
- Кто-нибудь из отряда уцелел? - спросил Сэф. - Сколько убитых ты видел?
Кабарим совершенно по-человечески пожал плечами.
- На мосту было меньше десяти тел. Но кого-то, возможно, унесла река…
- А мальчик? Ты видел его среди мертвых? - Нолколеда задала вопрос, который волновал нас больше всего.
- Нет. Но живым я его тоже не видел. В лесу никого нет. Но если кому-то и удалось спастись, укрыться они могли только в одном месте. Домик знахаря стоит в полудне пути отсюда. Враги не найдут туда дорогу, а вы разыщете его без труда.
- Как?
- Я покажу вашей собаке след, - сказал кабарим.
Они действительно о чем-то пару минут совещались с Чаней. Кабарим водил пса вдоль дороги, пока тот, радостно залаяв, не сообщил нам:
- Я найду, найду! Очень отчетливый след! Это напоминает мне…
Не знаю, какую историю Чанг собирался рассказать на этот раз. Меня вот уже несколько минут преследовала смутная, совершенно сумасшедшая догадка, которую я боялась выговорить вслух.
- Прости, пожалуйста… С кем ты меня перепутал? - затаив дыхание, спросила я кабарима. - Кем был тот ваш друг?
Фарфоровые глаза пристально уставились на меня.
- Еще не пришло время об этом говорить, - важно сказал кабарим. Он слегка поклонился и вдруг начал таять, становясь невидимым. Некоторое время его морда висела в воздухе, словно улыбка чеширского кота, а потом исчезла и она. Но в кустах смородины еще долго слышался тихий шорох.
Смеркалось. Багряный закат расползался по небу. В этом фантастическом свете лес казался марсианскими джунглями, а мы, собравшиеся вокруг костра, - первопроходцами на далекой планете…
Судя по указаниям кабарима, до домика знахаря оставалось не больше четырех часов пути, да и Чане темнота не мешала вести нас по следу. Но все-таки мы решили сделать привал и остановились для ночлега на берегу лесного ручья, заросшего гигантским папоротником, но укладываться спать не спешили. Хотелось получить от этого вечера все - несколько часов покоя, уюта и дружеской беседы. Ведь кто знает, что готовил нам завтрашний день…
Чаня, как самая обыкновенная, неговорящая собака, долго грыз баранью кость, а потом заснул с ней в обнимку. Бар увел лошадей на водопой. Сенс Зилезан достал свою книжечку, подсел поближе к свету и быстро застрочил, иногда перечеркивая написанное. Нолколеда лежала прямо на земле, подложив мешок под голову и уставившись в темнеющее небо. Сэф заряжал пистолеты, ловко орудуя шомполом.
Мне было делать нечего, и на ум приходили грустные мысли. Например, почему в Лаверэле принято сжигать умерших на погребальном костре…
- Сенс, - окликнула я ученого, - Можно мне вас отвлечь? Вы наверняка знаете. Почему лаверэльцы хоронят не тела, а пепел?
- Вы никогда бы не спросили меня об этом, Джоан, будь вы знакомы с лаверэльской мифологией, - охотно отозвался сенс Зилезан. - Все очень просто. Лаверэльцы считают своими прародителями деревья. Точнее - Священный ясень. Миф рассказывает, что когда-то на земле было царство деревьев. Их корни так тесно сплелись под землей, что им стало нечем дышать. Новым семенам негде было взойти. И тогда самый старый ясень отдал свои семена-крылатки в ладони Ламерис, богини солнца. Из этих семян выросло первое племя людей.
Ламерис должна была рассказать людям об их происхождении и вернуть их в лоно леса-прародителя. Но случилось по-другому. Однажды богиня увидела сквозь кроны деревьев прекрасный весенний цветок и воспылала к нему страстью. Эта страсть могла испепелить нежное растение. Деревья пожалели цветок. Все ясени соединили свои кроны, создав из них непроницаемый для солнечных лучей шатер. Сколько богиня не палила жаром листья, под сенью леса сохранялся прохладный полумрак. И так продолжалось, пока не закончилась короткая жизнь цветка.
За это Ламерис так разгневалась на деревья, что не стала рассказывать людям, что их отец - великий ясень по имени Шан. Люди поселились на земле и, расчищая место для жизни, сожгли немало деревьев, не подозревая, что убивают своих прародителей. Но однажды на свет появился мальчик, который обладал чудесным даром. В шуме древесных крон, в треске и стоне стволов, падающих под ударами топора, он слышал человеческую речь. Так люди узнали о своем происхождении. Человек, умеющий слушать деревья, стал первым Смотрителем Священной рощи и предсказателем будущего. С тех пор человек, причинивший вред ясеню, судится, как убийца, а человека, сорвавшего с ясеневого дерева лист, судят, как вора.
- Ну, а погребение? - нетерпеливо спросила заинтересовавшаяся Нолколеда.
- На погребальном костре человеческая плоть соединяется с древесной. Пепел возвращается в землю. Если человек был хорошим, он вырастет снова ростком ясеня. Если нет - останется в подземной мгле. Праведников хоронят в Священной роще. Но в будущем человек снова может возродиться человеком - если ясени помирятся с богиней солнца.
Сенс Зилезан снова углубился в свои записи, да так и задремал - прислонившись спиной к дереву и с книжкой на коленях.
- Ты покараулишь, Сэф? Разбуди меня с восходом Матин, я тебя сменю, - сказала Нолколеда, сладко зевая и поворачиваясь на бок.
- Ну, как тебе эта легенда? - спросил меня Сэф-Игнат.
- Незамысловатая, - пожала плечами я.
- Здесь все такое. Эти лаверэльцы - просто дети по сравнению с нами, землянами…
- А мне кажется, они как раз взрослые. Они точно знают, что в жизни главное, а что - пустяк. Это мы - дети. Бескомпромиссные, жестокие, шумные дети, не знающие, куда девать энергию, которая плещет через край…
- Да ты философ, солнце мое! - рассмеялся Сэф. - Ну и что же получается: значит, это мы у лаверэльцев на воспитании, а не наоборот?
- А чему хорошему мы можем их научить? Если я правильно понимаю, все мы отправились сюда решать какие-то свои проблемы. Финансовые или какие-то еще…
- Правильно понимаешь, - посерьезнел Сэф.
- Это я тебя подвигаю к исповеди, - улыбнулась я.
- Исповедь? Ну что ж, пока наш Цербер спит…
- Это ты про Чаню?
- Это я про Леду.
Мы, как заговорщики, тихо захихикали.
- А исповедь у меня довольно скучная… Ты была в Анапе?
- Была. В очень раннем детстве - с мамой и папой… - я мечтательно прикрыла глаза. - Мы жили там "дикарями", ездили на Утриш жарить шашлыки, вечерами гуляли на Высоком берегу… Представляешь, я все помню!
- А ты была в Анапе зимой?
Я покачала головой.