- Неужели мы должны терять время на проявление ложной скромности? Я не намерен посягать на ваше целомудрие. - Он рассмеялся, увидев, как она чуть не задохнулась от негодования. - Вы, оказывается, активнее реагируете на оскорбления, чем на лесть, - это любопытно.
Она решила, что единственный способ избавиться от него, это выслушать его.
- У вас есть пять минут, сеньор Таварес.
Она не замечала футляров для драгоценностей, лежавших на ее кровати, пока он не взял один из них. Вернувшись к ней, он отпер замочек и открыл крышку.
Филадельфия охнула. Она в своей жизни видела много прекрасных вещей - у ее отца их было немало, - но никогда не видела такого эффектного ожерелья: тяжелые грубые золотые медальоны, украшенные чеканкой, которая показалась ей языческой. В центр каждого из них был вставлен топаз размером с ноготь ее большого пальца, но и это было не все - с каждого медальона свешивался золотой ромб. И в центре каждого сиял крупный аметист. И с каждого ромба свешивалась золотая капля, в которую был вкраплен рубин. Филадельфия в изумлении смотрела на ожерелье.
- Ну как?
- Невероятно красиво. - Она подняла на него глаза. - Это ваше?
Он не ответил, только улыбнулся, закрыв футляр.
- Вероятно, следует показать вам еще кое-что. - Он прошел к кровати и вернулся с длинным плоским футляром. Когда он открыл футляр, Филадельфия думала, что знает, чего ожидать, но она ошиблась.
На подушечке из белого шелка лежало золотое колье в испанском стиле шириной в полтора дюйма. По всей его длине была расположена дюжина драгоценных каменьев, сверкавших, как бриллианты, цвета, похожего на яйца дрозда.
- Что это за камни?
- Голубые топазы, - ответил он и улыбнулся, когда она потрогала пальцем один из камней. - Они напоминают мне летний день, когда земля дышит жаром, солнечные лучи заставляют вас зажмуриться, а небо холодное и голубое.
- Они из ваших копей?
Он опять ничего не ответил, вынул колье из футляра и приложил к ее шее. Одобрительно кивнув, сказал:
- Да, вы предназначены для того, чтобы носить это колье.
Он застегнул замочек и поднес ручное зеркало, лежавшее поблизости.
Филадельфия посмотрелась в него. Даже при слабом освещении голубые топазы светились лазоревым огнем.
- Ожерелье прекрасно. Не могу представить себе что-либо более изысканное.
- Конечно можете, - отозвался он. - У вас есть дар делать невозможное возможным. Все, что вам нужно сделать, это вообразить.
Филадельфия повернулась к нему, ее глаза внезапно затуманились.
- Хотелось бы, чтобы это было правдой.
Выражение его лица смягчилось, но взгляд был почти непроницаем.
- А чего бы вам хотелось? Новых туалетов? Денег? Драгоценностей?
Филадельфия отвела глаза.
- Я хочу одного - доказать невиновность моего отца, - медленно произнесла она. - Но прежде я хотела бы найти способ вернуть все деньги до единого цента, в краже которых его обвиняют, чтобы, когда правда обнаружится, его кредиторы поперхнулись бы ими.
Эдуардо видел на лице Филадельфии абсолютную уверенность в невиновности ее отца и тот барьер, который, как минное поле, лежал между ними.
- А как насчет истины? Как быть, если то, что вы хотите, - ложно?
Она взглянула на него.
- Вы как-то странно воодушевляетесь насчет истины. Я подозреваю, что это потому, что сами-то не имеете дела с истиной.
Он пожал плечами и слегка отодвинулся от нее, испытывая некоторую неловкость из-за того, что он знал все о ее отце и понимал, как может ранить ее истина.
- Драгоценности подлинные.
Филадельфия сняла с шеи колье.
- Тогда я должна вернуть их вам и поблагодарить за то, что вы мне их показали.
Она протянула ему колье. Но он вместо того, чтобы взять его, сжал ей руки.
- Что, если я могу осуществить хотя бы часть ваших желаний? Что, если я предложу вам достаточно денег, чтобы вы могли вернуть все долги вашего отца, в обмен на некоторые услуги с вашей стороны?
Филадельфия побледнела. Деньги в обмен на ее услуги? Значит, вот в чем причина его появления здесь - он явился, чтобы ослепить ее драгоценностями? Выходит, он думает, что она настолько бедна, что падет так низко…
Она пыталась вырваться, но он крепко держал ее руки.
- Отпустите меня! Я вам не проститутка!
- Проститутка? - Он вдруг нахмурился и выпустил ее руки. - Ах вот в чем дело! Вы решили, что я хочу сделать вас своей любовницей. Немудрено, что вы оскорбились! - В его голосе звучало подлинное негодование. - Я уже говорил вам, что хочу, чтобы вы помогли мне продать мои драгоценности.
Эдуардо вздохнул и отошел от нее на несколько шагов, чтобы взять тяжелое золотое ожерелье, которое первым показал ей.
- Что, если я скажу вам, что этому ожерелью сотни лет, и что оно сделано индейцами Амазонки для королевы Португалии, и что его может купить любая чикагская леди, у которой достаточно денег?
Она неуверенно сказала:
- Я ответила бы вам, что это великолепный образец ювелирного искусства, но слишком роскошное, чтобы его носил кто-то не королевского рода. Ни одна американская леди не наденет такое ожерелье.
- А если вы не американская леди? Если вы некто иной, скажем, обедневшая аристократка? Вы приехали в Америку, чтобы забыть прошлые беды, избавиться от воспоминаний о вашей погибшей семье, о вашем отце, убитом врагами. Что, если это ожерелье - единственная вещь, оставшаяся от легендарного сундучка с драгоценностями? И вы теперь вынуждены расстаться с ним? Но продать не первому встречному, а человеку, который будет ценить его так же, как цените вы, если покупатель понимает, что он приобретает.
Филадельфия прикрыла глаза еще до того, как он кончил говорить.
- Вы смеетесь надо мной?
- Ни в коем случае!
Он произнес мягко, но так настойчиво, что она открыла глаза.
Он подошел к ней поближе и нагнулся, чтобы его глаза оказались на уровне ее глаз, а она подумала: "Он прекраснее, чем сам грех".
Филадельфия не знала, почему так подумала или почему ей вдруг захотелось поверить ему. Но мысль эта пришла и осталась, как дрожь страха и возбуждения.
- Что вы от меня хотите?
Он улыбнулся.
- У вас есть дар мечтать. Вы способны заставить людей вообразить то, что они не могут увидеть собственными глазами. Я предлагаю вам возможность использовать ваш уникальный талант. Если вы поможете мне продать мои драгоценности, я отдам вам половину выручки. Вы согласны, милая?
Его убедительный тон победил ее страх, но сомнения не покидали ее.
- Это безумие. Я не могу согласиться, потому что на мне будет клеймо шлюхи и меня навсегда изгонят из приличного общества. Нет, не могу.
- Не можете или не хотите?
- Я не приму участия ни в каком обмане.
Он заулыбался еще шире.
- Какая драгоценность может быть более желанной для женщины, чем та, которую она видит на другой?! Называйте это завистью или жадностью. Благодаря вашей красоте, любая женщина, которая увидит на вас мои драгоценности, захочет их иметь. Продавая драгоценности, мы только дадим этим женщинам возможность получить то, о чем они всегда мечтают, - купить у другой женщины ее красоту.
Филадельфия была так поражена его словами, что не знала, что и думать, но все-таки она отреагировала.
- Это непристойно! И незаконно… я так полагаю.
Он пожал плечами и стал укладывать голубые топазы обратно в футляр.
- Прошу прощения, что побеспокоил вас, сеньорита. Я совершенно неправильно представлял вас себе.
Она знала, что не должна провоцировать его на продолжение разговора, но удержаться не смогла.
- А что вы неправильно представляли себе?
Он пожал плечами - привычка, которую она начинала ассоциировать с его раздраженностью.
- Я думал, что в вас живет склонность к приключениям. Желание рисковать ради достижения своей цели.
Ее глаза расширились. Неужели он действительно думал, что увидел в ней эти качества? Ее отец предполагал совершенно обратное. Филадельфия не чувствовала в себе склонности к приключениям. И тем не менее в ней была потребность, насущная потребность быть храброй и готовой к приключениям. Возможно, сеньор Таварес и является тем спасителем, о котором она молилась. В этом она сомневалась. При его бросающейся в глаза мужской красоте он скорее походил на Люцифера, чем на какого-нибудь ангела-хранителя.
- Если я буду рассматривать ваше… ваше предложение, я должна быть уверена, что то, что мы будем делать, - законно.
- Конечно законно, - поспешно подтвердил он.
- И я должна иметь право покинуть службу у вас в любое время.
Какое-то мгновение он смотрел на нее.
- Если я не ошибаюсь, у вас есть причина принять мое предложение, помимо вашего стесненного положения.
- Мне нужна, сеньор, моя доля выручки. Можете быть уверены, что я не откажусь от нее.
"Выражение триумфа на его лице явно превосходит масштаб одержанной им победы", - подумала она с вновь возродившимся подозрением, но тут он вновь заговорил.
- Договорились! Сделка совершилась! - К ее изумлению, он протянул ей руку, как мужчина мужчине, и, когда она в ответ протянула ему свою, он от всего сердца пожал ее. - Теперь мы партнеры!
- Партнеры, - повторила она, чувствуя, как ветер удачи начинает дуть ей в спину.
Сделала ли она этот выбор по своей воле, или этот блестящий мужчина ослепил ее? Он назвал ее любительницей приключений. Тогда почему же она чувствует себя такой отчаянной и безрассудной, как школьница? Она знала ответ. Он крылся в его невозможно красивой наружности.
3
Ночь была теплой. Зловонный ночной ветер дул порывами, вздувая портьеры, но он не облегчал беспокойства Эдуардо. Запахи раскалившейся за день мостовой, навоза и чикагских пристаней, которые приносили бриз, были враждебны ему. И он был слишком далеко от дома и слишком давно, чтобы в душе его был покой.
Дома в такие часы Эдуардо отдыхал на веранде в своем имении, где воздух был напоен запахами всего, что росло на его полях. В саду зрели апельсины, лайма, манго и бананы, а в полях рос сахарный тростник, ананасы и картофель. По ночам сюда доносился аромат жасмина и дикого тимьяна и дымок от горящих костров. Там царил ничем не тревожимый покой, который он не испытывал нигде, даже в своих снах.
Эдуардо начал рассеянно растирать левое запястье. Под накрахмаленными манжетами были старые шрамы, осязаемые воспоминания о прошлом, которые вели его жизнь последние четырнадцать лет. Боли он давно уже не испытывал. Только иногда память возвращала эту боль, и тогда словно призраки с острыми клыками начинали терзать его по ночам.
Он положил ноги на письменный стол и взял сигару. Он снял себе квартиру в припортовом районе Чикаго потому, что здесь он меньше привлекал внимание к себе и к людям, которых он нанимал и которые приходили сюда и уходили, чем в апартаментах большого отеля на Мичиган-авеню. Конечно, комнаты здесь выглядели много лучше, чем малюсенькая конура, в которой жила Филадельфия Хант последнее время, но набитые конским волосом сиденья у стульев, тяжелые диванные подушки из бархата и мебель темного дерева оскорбляли его взор. Ему больше нравилось убранство дома Тайрона в Новом Орлеане, где мебель из вишневого дерева, инкрустированная медью, и легкие стулья эпохи Людовика XV, и небольшие диваны времен Директории.
Мысль о Тайроне раздражила Эдуардо. У него в кармане лежало письмо, содержащее окончательные расчеты между ними. Семь лет они работали в согласии, но, хотя Тайрон доказал, что он твердый и находчивый союзник, он еще и непредсказуем. Тайрон не поймет того, что делает сейчас Эдуардо. Он будет возражать против того, что он помогает дочери человека, которого они вместе хотели уничтожить. Поэтому будет лучше, если Тайрон никогда не узнает об этом.
Эдуардо похлопал себя по нагрудному карману. Ему было жаль рвать связывавшие их узы, но при этом он испытывал облегчение. Он отправит письмо Тайрону перед тем, как уедет из Чикаго. К тому времени, когда Тайрон получит его, даже если он в Новом Орлеане, Эдуардо и Филадельфия уедут отсюда и их след затеряется.
Он засунул в рот сигару, откусил ее кончик и потянулся за спичками, но не стал зажигать. Вместо этого он уставился на дверь комнаты для гостей. Вот уже более трех часов Филадельфия закрылась там с женщиной, которую он нанял для нее.
Способ установить над ней контроль был обманчиво прост. Она согласилась на его предложение потому, что нуждалась в том, что ему легче всего было дать ей, - в деньгах. Однако их общение в течение недели только усилило его восхищение ею. Эдуардо предполагал, что Филадельфия будет вести, как ведут себя знакомые ему женщины, предлагая свое общество в ответ на его щедрость. А она отказалась переехать из своей тесной квартиры в его апартаменты, наотрез отвергла его предложения съездить в театр или вместе пообедать. Филадельфия держала его на приличном расстоянии, как работодателя.
Эдуардо улыбнулся и покачал головой. К его удивлению, она приняла за чистую монету абсурдный повод, который он придумал, чтобы нанять ее. В течение того короткого времени, что они провели вместе, она почти ни о чем не говорила, кроме как о своем желании доказать невиновность отца и заплатить его долги. Поэтому ему не оставалось ничего другого, как разыграть первый акт этого фарса.
Его предложение работать на него затруднялось тем, что как Филадельфия Хант она больше не принадлежала к высшему обществу. Следовательно, возникла необходимость ей стать кем-то другим. После того как он в течение многих лет менял свою личность, преследуя собственные цели, найти для нее новое обличье не составляло большого труда. К завтрашнему утру Филадельфия Хант перестанет существовать. Вместо нее появится мадемуазель Фелис де Ронсар, французская аристократка, сирота, наследница утраченного состояния.
Эдуардо бросил незажженную спичку и вынул сигару изо рта. Он будет доволен и сможет поздравить себя. У него не должно быть и тени сомнения в отношении того, что он делает. И тем не менее он колебался. Его увлеченность Филадельфией переходила все границы.
Он не мог просто уехать от нее. С того момента, как он впервые увидел ее, Эдуардо почувствовал, что они созданы друг для друга. Он не мог найти причину этого, не мог объяснить, по какой иронии судьбы он связался с женщиной, которая станет его смертельным врагом, если узнает о его участии в гибели ее отца. Ибо сколько Эдуардо себя помнил, им двигала клятва, данная над двумя могилами в самом сердце бразильской сельвы. Теперь его судьба в его руках, и, если возникнет необходимость, он будет сражаться со всеми силами неба и ада за свое право помогать Филадельфии Хант и будет терпелив и вежлив. Эдуардо добьется того, что она станет доверять ему и тогда, возможно, не сможет отвернуться от него, когда правда откроется. На это Эдуардо надеялся, об этом мечтал.
Он пробормотал сквозь зубы португальское ругательство и со вздохом сел. Неожиданно дверь, за которой он следил, отворилась, и все сомнения вылетели у него из головы.
В комнату вошла молодая женщина, ее темные волосы были собраны на затылке и ниспадали длинными локонами на нежные плечи, открытые низким вырезом платья. Она выглядела прелестно, утонченно и благородно.
Филадельфия неохотно вошла в комнату. Она отвергла предложение надевать платья, которые купил ей Таварес, предпочитая оставаться в своем строгом траурном одеянии. Однако, увидев это вечернее черное платье, она не могла удержаться от того, чтобы не примерить его. Что касается других изменений в ее внешности, то она чувствовала себя одновременно и скованной и возбужденной.
Когда сеньор Таварес встал из-за письменного стола, ее тревога усилилась. Он внимательно осматривал ее, вероятно, не одобряя ее наряд.
Миссис Коллинс, которая помогала Филадельфии с туалетом, сразу же уловила сдержанность джентльмена и постаралась разрядить напряжение.
- Ну, не картинка ли она? Вы должны быть довольны, сэр.
Однако было очевидно, что он недоволен. Он был безразличен и хмур, когда подошел к этой элегантной молодой женщине.
Филадельфия стояла неподвижно, ощущая на себе взгляд его черных глаз, но сердце ее забилось сильнее, когда он тронул локон, прикрывавший ее левое ухо. Его прикосновение заставило ее щеки вспыхнуть от удовольствия. Она тут же потупила глаза, надеясь, что он не заметил ее реакции.
Когда Филадельфия вновь подняла глаза, он все еще смотрел на нее. Она ощутила, не зная, как объяснить это, - пугающую силу, скрывающуюся в глубине этих слишком нежных глаз. Этот осмотр рассердил ее. Почему он молчит, хотя бы сказал, что ему не нравится, как она выглядит. Однако нет, он смотрел на нее своими непроницаемыми глазами, пока Филадельфия не почувствовала, что либо закричит, либо упадет в обморок. Наконец он нетерпеливым жестом показал ей, чтобы она повернулась.
Бормоча про себя какие-то возмущенные слова, она все же повиновалась.
Когда она отвернулась, Эдуардо улыбнулся. Трансформация прошла с успехом. Прекрасная идея! Краска превратила ее золотые волосы в темные и совершенно изменила ее внешность. Глаза казались ярче: янтарь без цвета меда. Немного помады, тени, наложенные вокруг глаз, сделали черты ее лица более заметными и пикантными. Самый близкий друг не признает ее с первого взгляда.
Она прошлась по комнате, и улыбка Эдуардо стала еще шире. Вечернее черное платье, отделанное золотыми нитями, подчеркивало контраст между ее кожей и волосами, а желтые и черные розы из шелка усиливали впечатление от ее молодости. Его глаза на мгновение задержались на низком вырезе ее платья, чуть обнажавшем ее великолепные груди, потом его взгляд перешел на корсаж платья без рукавов, открывавший округлые руки и локти с ямочками. Алый турнюр подчеркивал покачивание ее бедер, и он неожиданно ощутил напряжение у себя в паху, но подавил соблазн. Если она заподозрит, насколько нравится ему, то испугается.
Филадельфия повернулась к Эдуардо и скрестила руки на груди, поняв, что осмотр закончен.
- Ну как?
Он широко улыбнулся.
- Что может мужчина сказать прекрасной даме, кроме того, что вы очаровательны и восхитительны.
Филадельфия покраснела и взглянула в сторону миссис Коллинс.
- Благодарю вас, хотя ваши комплименты слишком преувеличены, чтобы звучать вежливо.
Он тоже посмотрел на миссис Коллинс.
- Вы можете идти.
- Я буду в соседней комнате, если понадоблюсь вам.
Эдуардо достал бумажник и вынул оттуда чек.
- В этом нет необходимости. Сегодня вы нам больше не понадобитесь.
При виде чека лицо женщины расплылось в улыбке.
- Вы так щедры, сэр.
Этот джентльмен нанял ее в качестве горничной к его, как он сказал, "подопечной", но она заметила, как сверкнули его глаза, когда они с ней вошли в комнату. Скорее, любовница. Но ее это не касается, не ее дело судить о других.
Проходя мимо Филадельфии, она метнула в ее сторону игривый взгляд.
- Вам предстоит отличный вечер, дорогая. Ваш джентльмен очень щедр.
Выражение лица этой женщины не оставляло сомнения в смысле ее слов. Филадельфия холодно взглянула ей вслед.
- Вы не должны были этого делать, - сказала она, когда дверь за женщиной закрылась. - Она теперь думает, что я… что мы… это выглядит неприлично.
Он пожал плечами.