Она заметно нервничала, то и дело переводила взгляд с пистолета на меня, как будто боялась, что я выбью его из рук, как в фильме. Нет… Это будет лишь жалкой и смешной попыткой, которая вряд ли кончиться удачей. Нож тоже бессилен. Не показывай свою слабость. Будь гордой. Нужно быть гордой. До конца.
- То, что ты мне говорила - это правда? Правда ему было все равно, выживу я или нет? - мой голос чуть не дрогнул, не от страха - от горечи. Она была слишком напряжена, чтобы заметить это.
- Да, если тебя это так волнует. Ему на тебя наплевать. Это уже не имеет значение. - и она задумалась. И тут я увидела. Каким-то невероятным, непостижимым образом. Я увидела все, как бы со стороны. Он несет на руках мое тело, а из раны на пол крупными каплями льется кровь. Его рубашка в крови, его руки в крови. Он бережно кладет меня на операционный стол, и рыжеволосая женщина срезает с меня кусками куртку с того места, где зияет кровавая рана.
- Много крови. Слишком много. Что-то не так? - спросил он.
- Еще не знаю… - сказала она, пинцетом приподнимая лоскут куртки. - Ты запросто мог девочку инвалидом оставить…
Он тяжело упал на диван. Тишина.
- Сейчас простерилизую и буду зашивать... Глубоко, черт побери, слишком глубоко. - она склонилась над моим телом.
- О, Господи. - он побледнел.
- Ладно, очухается. Ты лучше подумай что им сказать, чтобы они ее забрали сейчас…А не то какая разница, что я тут с ней вожусь?.. Кстати, если все пойдет как надо, ее надо будет напичкать снотворным, а то вдруг ненароком в вертолете придет в себя… Ты сильно рискуешь, Франс, очень сильно… Они могут не поверить…
Он долго смотрит на свои руки, переводит взгляд на пол. Он прячет лицо в окровавленных ладонях, а потом вздрагивает.
- Почему он вздрогнул тогда, когда ты зашивала мне рану? - спросила я спокойно.
- Ты произнесла его имя… - мгновенно ответила она. - Откуда ты это знаешь?
- Это уже не имеет значение. - я закрыла глаза.
- Ты знаешь, именно тогда я поняла, что ненавижу тебя! - эти слова она почти прокричала, и нажала курок.
Щелчок и тишина. Я горько улыбнулась. Я поняла одну страшную истину. Истина приходит с последним вздохом, как некоторая компенсация за страдания. Я поняла все. Я поняла, что неведомая сила хранит мою жизнь не просто так. Я поняла суть моего желания и его последствия. Чудом прошедшая анкета, мое зачисление в стройные ряды доблестных колонизаторов темной стороны, чудесные спасения в безвыходных ситуациях и самое главное…
- Закончились патроны… - выдохнула она, - ты невезучая. Не смейся. Тебе же хуже. Вместо легкой смерти тебе придется помучаться.
И тогда она бросила пистолет в снег и ловко выхвалила нож. И словно в замедленной съемке я видела, как он летит к моему сердцу, и как его поглощает тьма.
Между нами стоял он. В черном расстегнутом кашемировом пальто с рукавами три четверти, из его рта валил пар. Он стоял ко мне вполоборота, и его длинные волосы были собраны в хвост. Только некоторые пряди свободно падали на лицо. Он был бледен и тяжело дышал.
Он резко повернулся ко мне спиной и на снег упал нож. Я стояла, прислонившись к холодной стене, и не могла пошевелиться. Он упал на колени, подхватив ее оседающее тело. Я не могла понять, что там произошло. Я слышала лишь тихий женский голос:
- Ну, вот и все… Ты сделал свой выбор... Я… я… люблю тебя... .
Скажи… скажи, что ты меня любишь… Такая любовь заслуживает взаимности… Ты ведь любишь?
- Да. - его голос был тих.
- Наклонись… - прошептала она, и его голова склонилась над ней.
Потом он встал. И на снегу в темном кровавом пятне, раскинув руки, лежала Джин. Она была так же красива, как и при жизни: снежинки, падали на ее темные локоны, а глаза были полуоткрыты, только поразительная бледность лица и неестественно запрокинутая голова выдавали присутствие смерти. Он встал ко мне спиной, и я не могла разглядеть его лица, чтобы понять, что он сейчас чувствует. Но можно было предположить.
- Пойдем. - сказал он не глядя на меня.
Я не шелохнулась. Он сделал несколько шагов вперед.
- Я не собираюсь повышать голос. Пойдем! - он остановился.
На его черное пальто ложилась снежинки. Он встряхнул головой, и устало сказал:
- Не упрямься. Ты же не хочешь тут оставаться?
- Хочу. - спокойно произнесла я. - Если ты ее так любишь, почему ты выбрал меня?
- Ты просто ничего не понимаешь! - он повернулся ко мне. Он с трудом сдерживал себя.
- Нет, это ты не понимаешь! - Я наклонилась за пистолетом. Он напряженно смотрел на меня. Я приставила его к виску. Рука не дрожала.
- Избавь меня от этой комедии. Не нужно пустых демонстраций. Он не заряжен. - он смотрел на меня холодным ничего не выражающим взглядом. Я молчала.
- Не понимаю, чего ты хочешь эти добиться? - он начинал заметно нервничать.
- Дело в том, что это моя вина, что тебе пришлось из нас двоих выбрать меня.
- Что ты…
- Молчи и слушай. Я загадала желание. Желание просто: "я хочу быть с ним всегда, я хочу жить с ним единой судьбой, и чтобы ничто не стояло на нашем пути". Именно так в тот злосчастный день я сказала ей - Черной Мадонне. Пойми Франс, жалость и любовь - это две разные вещи. Я приняла одно за другое. Мне не нужна твоя жалость!!! Понял!!! Не нужна! Ты поступил, как тебе велел долг - защитил слабого. Я была твоей расплатой… Я не хочу, чтобы ты жалел о своем выборе, а ты пожалеешь. Придет время - пожалеешь. Смотри, каково мое желание. - Я улыбнулась, глядя ему в глаза, и нажала на курок. Я опомнилась, лежа на снегу. Я видела звездное небо и чувствовала невероятную тяжесть, а он лежал, сверху прижимая к земле мою руку с пистолетом.
- Зря ты помешал. Неужели ты не понял? Ничего бы не произошло. Осечка… Еще осечка… Это все не случайно. Мы связаны по собственной воле или против нее, как тебе угодно. Пока жив ты - жива я. И наоборот. Если мы умрем, то только вместе, одновременно. Когда два сердца остановятся враз. - сказала я поднимаясь и отряхиваясь. - И я хочу освободить тебя от этой связи, но никак не могу это сделать. - после этих слов я получила вторую в жизни пощечину. Он молча сжал кулаки.
- Неужели тебе приятно делать мне больно! Неужели тебе не понятно, почему я так поступил? - он дотронулся до своей переносицы и зажмурился. - Если ты такая дура, то тебе не понять. - сказал он резко. - Какого черта заставлять меня страдать, размахивая незаряженным пистолетом?
- А я как же я что-то пойму, если ты такой гордый и упрямый! Почему ты так испугался, ведь он - не заряжен? - я выстрелила в стену, оставив небольшую дырку в кирпичной кладке и, швырнула пистолет на землю.
Он молча ударил меня по лицу. Боли не было. Только звенящая тишина. Я закачалась, но не упала. Сознание чуть не покинуло меня. Кровь во рту, кровь на губах.
- Вот она какая - твоя жалость. - сказала я сплевывая кровь на снег, - В этот раз было не так больно, как в предыдущий. Наверное привыкаю. - мне не было обидно или больно. Мне было приятно мучить его…
Он остолбенел. Страшная бледность покрыла его лицо. И он сказал:
- Прости меня… Я не сдержался… Я не знал, что пистолет…
- Бог простит. - мой голос был ровным и спокойным.
- Я больше никогда не подниму на тебя руку. - проговорил он.
- Нет, поднимешь. Ударил один раз - ударишь и второй раз, а за ним третий и четвертый. А потом каждый раз, когда тебе что-то не понравиться. Я не хочу всю жизнь прожить, пригибаясь, видя поднятую руку. Может, в следующий раз ты меня ногой пнешь? Чтобы больнее. С размаху. А потом пожалеешь. - горько усмехнулась я, наслаждаясь его болью.
- Прости, Наора... Пожалуйста, прости… - он встал на колени. Меня ничуть не тронул подобный жест с его стороны.
- Вставай, не унижайся… - сказала я разворачиваясь.
- Я ударил тебя потому, что не мог смотреть, как единственная женщина, которая мне нужна в этом мире, в истерике собиралась пустить себе пулю в голову на моих глазах. - проговорил он, тихо.
- Я тебе не верю. Только что ты признавался в любви другой… Хотя… Даже если это так - это ничего не меняет. Ты меня не понимаешь. Ты не просто не можешь понять. Самое страшное, что ты не хочешь понимать. Я говорю, а ты не слышишь. Или слышишь только то, что хочешь услышать. Я так больше не могу. Я для тебя, ребенок, игрушка, зверюшка, которую ты не воспринимаешь в серьез. Это мое мнение.
- У меня на этот счет совсем другое мнение.
- Оставь его при себе. Прощай.
И я медленно пошла. Снег падал на мое лицо и таял от жара моего гнева, ненависти и стыда. Мне почему-то было стыдно перед собой. Ненавидела я себя. Себя, за то, что я отомстила, так больно и страшно ни сколько ему, а себе. Но я упорно шла, без дороги и без пути.
- Прощай. - сказал он. - Если ты так решила, то прощай. Я не стану, как ты говоришь "унижаться". Если ты права, то значит, наши шансы умереть одновременно резко уменьшаются, когда мы далеко друг от друга.
И мы разошлись в разные стороны огромного темного мира. Он шел к своему одиночеству, я шла навстречу тьме. Я сама себе испортила жизнь. Я сама себе придумала его, и сама себе придумала любовь. И теперь никак не могу выбраться из заколдованного круга, который сама себе и очертила. Он ударил меня… Неважно, что это он сделал после того, как я хотел на его глазах застрелиться. Это уже не важно. А мне просто хотелось выместить на ком-то свою злобу и ненависть. Я отомстила за его показное равнодушие, за каждое несказанное слово любви, за то, что он заставлял меня страдать. Нет… Это уже не важно… Важно то, что ни он, ни я не знаем, чего хотим. Ни от жизни, ни друг от друга… Если честно, то будь он хоть чуть-чуть настойчивей, то я, возможно, передумала бы. Простила. Забыла. Забыла, каким он был жалким, когда стоял на коленях и просил прощения. Я не думала, что он тоже может быть слабым. Я не думала, что он так легко меня отпустит. Я хотела… Я хотела… чтобы он схватил меня за руку, прижал к себе и сказал, что я теперь никуда от него не денусь. Я теперь точно знала, что сказала ему Джин и эти слова вертелись у меня на языке: "Спасибо за ложь". Я произнесла их шепотом, только для того, чтобы попробовать на вкус: "Спасибо за ложь". Спасибо тебе, Наора, за ложь. За свою проклятую жизнь благодари себя сама.
Мне холодно. Мои пальцы потеряли чувствительность, но я нащупала застежку меховом воротнике, и застегнула ее. Без разницы замерзну я или нет. Мне некуда идти. Не имеет значение, что я готова вернуться и броситься к нему. Не имеет значения, что я погорячилась…Я знаю, что я тоже была не права. Но я гордая. В этот раз я не пойду против гордости. Я стала старше. Я уже не та испуганная девочка, готовая тут же забыть обо всем и простить.
И как все-таки здесь красиво. Белый рой снежинок, черные дома, и темно синее небо на горизонте. Странный танец на руинах… Снежинки… Снежинки… Снежинки… Я уже давно никуда не иду, я стою посреди улицы и смотрю, как из черноты небес рождается снежный вальс. Мне уже не холодно, а как-то тепло и спокойно. Чувствую, как кружиться голова... Мне кажется, что я падаю на мягкую постель, а метель поет нежным голосом песню зимы. Мне уже не холодно. Я просто устала… Сильно устала… И очень хочется спать… Сон приходит незаметно. Я вижу ее глаза. Предо мной стоит Черная Мадонна. Ее губы повторяют мое имя, а я внимаю ее словам. Она говорит о расплате. За каждое желание приходиться платить свою цену. Что каждый, кто хоть раз что-то просил должен был расплатиться за это потом. И я спросила, какова моя расплата? Какова цена несбывшегося желания? И она ответила:
- Жизнь. Я заберу ее, потому, что ты - не ценишь ее. Я заберу ее. - она грустно улыбнулась, - Желание не сбылось. Ты сама этого не захотела, потому что не смогла простить другому слабости, хотя он часто прощал их тебе. Ты сама не захотела этого, потому, что решила поиграть с его чувствами. Тебе доставляло удовольствие смотреть на его мучения, но маску мученицы одела на себя ты. Если ты еще сомневаешься, то я тебе скажу - ты стала другой. Злой, черствой и жестокой. Мне нравилась та девочка, которая загадала самое лучшее на свете желание - быть вместе с любимым человеком, без каких либо условий, без каких либо преград. Та, которая шла к своей цели и плакала, если что-то не получалось… Мне она нравилась. Он любил ее.
Я смотрела на нее и не могла оторвать глаз. Я ничего не могла изменить, ничего. Да, я стала другой. Губы мои дрожали от бессилия.
- Ты сама свела нас! Если бы ты не потребовала от него такой расплаты я была бы давно мертва! Ты сама решила все за нас! Почему?
- Судьба повторяется. И я ничего не могу с этим поделать. Мне это неподвластно. Значит, пусть все будет так, как и должно было быть изначально. Я заберу то, чем ты больше всего дорожишь.
- Зачем тебе моя жизнь?
- Почему ты решила, что речь идет о твоей жизни? - она смотрела на меня пристально. - Я заберу его жизнь.
И слабость пришла в мое тело. Я поняла, что не смогу без него. Я люблю его больше своей жизни… Я готова умереть вместо него. Я хотела крикнуть ей это, но мой голос отказался повиноваться мне. Я рвала когтями в кровь горло, чтобы выдавить хотя бы один звук. Я чувствовала, как силы покидают меня. Я упала и билась в истерике.
- Нет… нет… нет… умоляю… не надо… я готова сделать все что угодно… Только не это…Умоляяяяяю…
- Тогда вернись к нему. - сказала она коротко. - Это твоя расплата… Больше я тебя не потревожу. Я выполнила твое желание. Прощай навсегда. И она исчезла.
Я приоткрыла глаза и почувствовала, что полулежу в тепле и темноте и чувствую губами ободок кружки. Кто-то настойчиво пытается влить ее содержимое мне в рот. Оно горячее и приторное. Фу!
- Я, конечно, все понимаю, но лекарство нужно выпить… Проснись… Черт… да проснись ты уже и пей. А потом спи, сколько влезет... - Мне держат голову и пытаются разжать зубы. Бе! Я сделала первый глоток и проснулась окончательно… Я находилась в знакомой мне башне. Я узнавала ее зарешеченное окно, горы хлама и одеяло, в которое я была закутана.
- Господи, какая гадость! - всхлипнула я, все еще ощущая на языке мерзкий привкус лимона. - А еще и горячее…
Кружка исчезла. А потом вернулась.
- Нормальное. Пей уже. - на моей кровати, сидел собственной персоной Франсуа Элис. На нем был черный свитер и черные штаны, а волосы, цвета воронова крыла, свободно лежали на плечах. На треугольном лице горели желтые, самые красивые на свете глаза. Одной рукой он пытался влить мне содержимое кружки, а другой придерживал, чтобы я не вырывалась.
- Пей. - сказал он твердо.
- Хорошо… Можно я сама… - голос мой был хриплый и тихий.
Он аккуратно вложил кружку мне в руки. Я сделала над собой усилие и выпила до дна.
- Я сейчас умру. - прохныкала я, отдавая кружку.
- Размечталась - он поставил ее на пол.
- Ну, ведь оно же гадостное. Есть что-то запить. - я скинула с себя одеяло.
- Запивать нельзя. - он посмотрел на меня и накинул одеяло обратно. Он разулся и лег поверх его рядом со мной.
- Ты заразишься, - сказала я, шмыгая носом. Кажется ко всему комплекту у меня еще и насморк.
- У меня иммунитет. - сказал он глядя в потолок.
- Франс… я… это… вчера вела себя… как... дура... я… - мне было неловко и голос в добавок ко всему срывался в противный сип.
- Это мягко сказано - вчера. Три дня назад...
- Сколько?!! - я резко дернулась.
- Тише, не дергайся… Три дня назад. За эти три дня я успел сходить в Аванпост, обнаружить, что кто-то не закрыл дверь… - он посмотрел на меня, и я увидела небольшую царапину на его скуле.
- Во первых у меня не было ключа, а во вторых - это последнее, о чем я думала, тогда. - прошептала я, чтобы на напрягать голосовые связки. Я прекрасно знала, что он все слышит. Слух у него отменный.
- Но это полбеды. Там была парочка незваных гостей, пять трупов, причем один из них, в столовой выглядел так, как будто над ним поработал мясник-недоучка…
Я вздрогнула, вспоминая тот день. Я старалась забыть… а тут он напомнил и та кровавая картина снова встала перед глазами.
- Там царит такой беспорядок - не перелезешь. Мне пришлось уничтожить всю информацию об исследованиях достаточно радикальным способом.
- Ты раскурочил всю технику, что там нашел. - мрачно закончила я. - Там же был мой ноут, а на нем куча полезной информации по учебе.
- Я куплю тебе новый. - сказал он, зевая.
- Последней модели. - обижено сказала я. - И курсовую мне сделаешь…
- Ноутбук - любой. На выбор. А курсовую - и не мечтай!
- Это значит... что... мы… вернемся... вместе. - начала я, боясь спугнуть эту прекрасную идею.
- Это значит, что пора спать… А завтра все решим. - сказал он поворачиваясь ко мне.
- А поцелуй на ночь? - кокетливо попросила я.
- Не заслужила. Хотя, авансом, в щеку... Фе! Ты права. Лекарство - гадость!