- Это Ночь Войны. Все может измениться.
Это была самая лучшая часть - возможно все.
- Я скрестила пальцы. Готова отправиться на поиски.
- Обожаю сводить тебя с кем-нибудь.
- Могу и сама свестись. Ты так, на подхвате. Народу много?
- Толпу подстегивает жара, и она увеличивается. Будет та еще ночка.
- Ночь войны всегда такая, - сказала я, но понимала, о чем он говорит. Люди в Новом Орлеане никогда не были робкими, и Ночь войны не будет исключением.
Он посмотрел на часы на стене.
- Вначале встретимся с Таджи. Через сколько закроешься?
Таджи Дюпре была последним членом нашего дружеского трио.
- Работаю до шести, значит, через пятнадцать минут.
- Будь бунтаркой, - сказал он. - Закройся раньше.
Деньги в эти дни доставались нелегко, и я не собиралась прикрывать бизнес на пятнадцать минут раньше. Хотя с другой стороны, вряд ли сегодня будет хорошая торговля. Люди будут думать о джазе и выпивке, а не о сухих фруктах и клейкой ленте.
Снаружи загремел джаз, и мы, ведомые музыкой, вышли к главному входу.
Пол дюжины мужчин в ярких костюмах и замысловатых головных уборах с перьями и вышивкой из бусин заполнили улицу. Они были из Авангарда, жители Нового Орлеана. Служившие в войну, организовавшие первый парад Ночи войны шесть лет назад. Некоторые из участников в одежде из перьев были известны под именем Индейцы Марди Гра, и они привнесли в эти празднества некоторые из своих традиций.
Один из участников остановился и постучал в окно темным кулаком. Я улыбнулась Тони Мерсье, у которого между зубов был зажат серебряный свисток, темная повязка прикрывала его глаз, потерянный во Второй Битве. Тони сражался с Девятыми из Девятого района. А теперь он был главным в Авангарде.
Он жестом указал, что они пойдут вниз по улице, а затем повернулся ко мне. Сообщения было понятным: они шли к месту начала, и мне было пора к ним присоединиться.
- Скоро приду! - крикнула я и помахала им. Они пошли вниз по улице, за ними следовала вторая линия банды, выдавая ноты старенькими духовыми инструментами. Туба задавала ритм, а тромбон и труба выводили мелодию, а пол дюжины женщин, мужчин и детей с тамбуринами, серебряными свистками и самодельными барабанами танцевали за ними.
Песня, инструменты и парад были горько-сладким напоминанием жизни до того, как открылась Завеса. Но еще они напоминали о том, что делало Новый Орлеан восхитительным: креативность, традиции, желание объединиться и встретиться с общим врагом вместе.
Я отбросила идею, что была тем общим врагом. Кроме того, сегодняшняя ночь не место для страхов и сожалений. Сегодняшняя ночь для жизни, опыта и празднования.
- Так, - произнесла я, улыбаясь Гуннару. - Закрывай дверь. Поживем на полную катушку.
- Laissez les bon temps rouler, - согласился он.
Глава 2
Черный, серый, светло-коричневый. В Новом Орлеане, особенно в Квартале осталось не так уж много мирных жителей, и мы предпочитали носить одежду естественных цветов. Военных цветов. Цвета нашей одежды мешались с их, и меня это устраивало.
"Веди себя тихо, усердно работай". Это был мой девиз.
Но это была Ночь войны. Ночь войны заслуживает больше, чем камуфляж, так что я надела светло-фиолетовое платье, украшенное белыми цветами. Пока Гуннар ждал внизу, я переоделась в более подходящий для Нового Орлеана фиолетовый, который отлично гармонировал с моими зелеными глазами и длинными рыжими волосами. К счастью, я рада тому, что они прямые, потому что кудряшки они не держали, как не умоляй.
Когда Гуннар допил чай, и магазин был заперт накрепко, мы пошли по улице Роял, мимо полуразрушенных кирпичных домов, затем повернули к улице Канал. Как и сообщил Гуннар, толпа уже была огромной.
Раскачивались несколько из оставшихся пальм, воздух становился прохладнее, солнце опускалось за горизонт. Звуки и запахи Ночи войны уносил бриз: мелодию духового джаза, фруктовый запах сегодняшнего Напитка, стойкий запах фейерверков.
Авангардцы стояли в начале улицы Бурбон, дирижёры размахивали жезлами под самодельными арками из металлолома, бумажных цветов, бус с предвоенных парадов Марди Гра. В этом году темой парада Ночи войны был рай, поэтому они также держали пальмовые ветви, испанский мох, и цветы, сделанные из обрезанных банок из-под содовой.
Парад пойдет зигзагом по Кварталу, вниз по улице Бурбон к улице Св. Анны, а затем к площади Джексона, великолепному парку, который не смогла разрушить война. На площади парад превратится в вечеринку, которая будет длиться, пока не устанет банда, не закончится выпивка, или пока нас не разгонят Сдерживающие.
- Клэр! Гуннар!
Мы огляделись и увидели Таджи, которая махала нам с середины улицы. Она была высокий и стройной, с бархатной темной кожей и кудрявыми волосами, которые обрамляли лицо с красивыми скулами и широким ртом. Сегодня на ней было шафрановое боди, с прозрачной фиолетовой туникой, на ее пальцах сверкала дюжина золотых колец. Весь этот ансамбль - струящаяся по ее сильному телу ткань, делали ее похожей на языческую богиню.
Она была шикарной, помешанной на своей работе и обычно невозмутимой.
Если только дело не касалось магии.
Таджи была на несколько лет старше меня. Она родилась в маленькой общине в Акадиане, франкоговорящей части Луизины, но оставила штат после окончания школы. Раньше ее мама и тетя, а до них бабушка, практиковали вуду, изготавливали гри-гри и кью-ол для соседей, помогали им призывать лоа и духов.
Таджи считала их шарлатанками, злилась и стыдилась того, что они хотели привлечь ее в семейный бизнес. Лишь когда открылась Завеса, мы узнали, что у практикующих вуду и худу, ясновидящих и фокусников действительно есть какие-то силы. Но я не уверена, попадают ли родственники Таджи под эту категорию.
В итоге она помирилась с мамой и тетей. Но не говорила о них много, лишь то, что они часто переезжают. Она никогда не хотела говорить о них или о магии.
Сейчас Таджи получает высшее образование, изучает лингвистику в Тулейне, единственном открытом в Луизиане университете. Она опрашивала выживших в южной Луизиане, чтобы узнать, как война повлияла на язык в Зоне.
В университете я не училась, но и так справляюсь. Я читала все, что могла, и на улицах я научилась тому, чему не научишься на уроке. Но я все равно уважала то, что Таджи знала так много. Иногда даже немножко завидовала, хотя и знала, что сама выбрала магазин.
Мы обнялись, а с Гуннаром они расцеловались в щеки.
- Эй, ребята! - она постаралась перекричать грохот барабанов. - Счастливой Ночи войны!
- Счастливой Ночи войны! - крикнули мы в ответ. Из своей большой сумки на плече защитного цвета она вытащила бумажные стаканчики и бутылку лимонада с Напитком.
- За Новый Орлеан, - сказал Гуннар. - Пусть всегда остается странным.
Я отпила, мои глаза расширились от сводящего рот кислого вкуса с ярким привкусом алкоголя.
Таджи хорошо давался язык. А вот химия не очень.
- Очень… крепкий, - сказала я, пока Гуннар хрипел за мной.
- Это бензин? - спросил он.
- Что? - Таджи удивленно моргнула. - Ты о чем?
Она попробовала напиток.
- Хорошо получилось, да? Хорошо.
- Это почти напиток, - сказал Гуннар, затем указал на улицу Бурбон. - О! Глотатели огня.
Когда Таджи повернулась посмотреть, он забрал мой стакан и вылил оба в коробку, с росшей в ней травой. Я сомневалась, что растения переживут эту ночь.
- Гумбо, - прошептал он кодовое предупреждающее слово.
Я люблю Таджи. Но за все наши воскресные ужины - еженедельную традицию, мы поняли, что она не умеет готовить. Насколько я понимаю, ее вкусовые ощущения не такие, как у других, и ей в общем-то не интересна еда. Я не считаю себя гурманом, но предпочитаю что-нибудь съедобное жевательному картону. И это мягко описывает то гумбо, что она однажды вечером приготовила для нас. После этого мы с Гуннаром старались удержать ее подальше от плиты.
Раз уж не было смысла распекать того, кто вообще не видит смысла в готовке, Гуннар просто продолжал улыбаться.
- Очень хорошо, - сделал он комплимент после того, как вернул мне мою кружку, но покачал головой, когда она протянула ему бутылку. - Не хочу начинать слишком рано.
Ее глаза сказали, что она не купилась на извинения, но спорить не стала.
- Сам разберешься. Мне нравится твое платье, - сказала она мне.
Я посмотрела вниз. Наверное, оно было немного старомодным для Ночи войны, но и по этой же причине, оно казалось более уместным. В конце концов, именно поэтому мы здесь - вспомнить традиции и роскошь, которую больше не можем себе позволить.
- Спасибо, - сказала я. - Ты выглядишь восхитительно.
Таджи проигнорировала комплимент. Она их не очень хорошо воспринимала, я считала, что это остаточное чувство вины от того, что она приходит домой с большим, чем у нее было, когда она ушла. И, наверное, с большим, чем есть сейчас у ее семьи.
Когда Авангардцы приготовились идти, музыка стала громче. Над нами разливались золотые фейерверки, а мое сердце замерло, когда толпа криками вторила грому.
- Nous vivons! - прокричали мы вместе. Это означало "мы живы" - наша мантра памяти, горя и радости от того, что мы пережили войну, хотя и жили в тени.
Вперед вышли Авангардцы, перья и блестки сверкали в свете газовых горелок, заменявших фонари. Мы были в нескольких дюжинах футов от остальной толпы, и могли сделать лишь несколько крошечных шажков вперед. Нам потребовалось десять минут, чтобы дойти до арки, которая с обеих сторон охранялась агентами Сдерживающих, в грязно серой форме и черных ботинках. Они осматривали толпу в поисках тех, кто ищет неприятностей.
Один из агентов встретился взглядом со мной. Я вымученно улыбнулась и притворилась, что всего лишь рыжеволосая девушка в толпе.
Проходя под аркой, Гуннар, Таджи и я взялись за руки, цветы из банок содовой сверкали, когда их шевелил бриз.
Гуннар сжал наши руки.
- Давайте сделаем эту Ночь войны запоминающейся, дамы.
* * *
Люди были уверены, что им понравится Ночь войны, не смотря на жару. Праздник был роскошью, которую они ни за что бы не пропустили.
На улице Бурбон осталось не так уж много балкончиков с перилами из кованого железа. Но люди по-прежнему толпились на них, потому что в Новом Орлеане не бывает парадов без того, чтобы с них что-нибудь не бросали. Бусы были дорогими, их не очень-то приветствовали военные конвои, но бумагу все еще легко было достать, так что ожерелья из скрученной бумаги с самодельными цветами стали традицией Ночи войны. Люди на балконах держали дюжины ожерелий в руках, и они бросали их на парад, наполняя воздух бумажными лепестками.
Я схватила два, протянула одно Таджи, и мы надели их. Скрученное ожерелье с большими цветами, как старомодные пионы, были сделаны из страниц телефонной книги. Да нам они и не были нужны, война уничтожила большинство телефонов, кабели и волоконно-оптические линии и вышки. Пара быстро сообразили, что надо нацелиться на них.
Мы прошли с парадом шесть кварталов, потная толпа собралась вместе, абсолютно забыв о понятии личного пространства. Чуть дальше от нас Гуннар нашел партнершу для танцев, так что когда передо мной стал прыгать четвертый потный человек, я решила сделать паузу. Я схватила Таджи за руку и потащила мимо толкающихся тел к краю толпы.
Бриз показался чудом.
- Господи, намного лучше, - сказала Таджи, обмахивая себя туникой. - Хорошая мысль.
Я кивнула.
- Я уже была готова ударить следующего человека, который заедет мне локтем в живот.
- Следующего человека, который заедет тебе локтем в живот, или ты была готова ударить его в живот?
Иногда не очень хорошо дружить с женщиной, помешанной на словах.
- Ха-ха. Дело в том, что в толпе много потных людей, - я оглянулась, осматривая кучу людей. - Мне кажется, что в этом году вечеринка даже больше, чем в прошлом.
Она кивнула.
- На самом деле, за последние несколько лет популяция немного возросла. Некоторые посчитали, что снова стало безопасно, и что Завеса не откроется вновь. А некоторые так очарованы тем, что случилось, что надеются, что она откроется.
Ее голос стал тише, и я повернулась к ней, обнаружив, что ее взгляд прикован к стенам Острова Дьявола, видневшегося на другом конце улицы Бурбон, в небе над ним светилась электрическая сетка, которая закрывала район и не давала Пара сбежать.
- Ты никогда не задумывалась, каково там? - спросила она.
Я задумывалась, и мне не нравится то, что я себе воображала. Несколько тысяч Пара и Восприимчивых, запертых для нашей защиты, и потому что правительство не знало, что еще с ними можно сделать. В конце концов, Завесу мы закрыли. Это сделало их военнопленными из мира, к которому мы больше не имеем доступа.
Это заставило меня подумать о неприятных вещах. Я не была плохой, но Сдерживающие все равно забросили бы меня на Остров Дьявола. Если я не была плохой, то как насчет других Восприимчивых, запертых там?
- Я стараюсь не думать об этом, - ответила я честно.
- Это та еще проблема. Но блин, как бы я хотела попасть туда. Можешь себе представить, как изменился их словарный запас? Возможно, Паранормальные создали совершенно новый язык, просто, чтобы объяснить, что они пережили.
Наверное, она была права, и я могла признать, что это было любопытно. Но мне по-прежнему не был нужен Остров Дьявола, и я не хотела туда попасть. Особенно, учитывая возможность того, что обратно меня не выпустят.
Пока Таджи смотрела парад, пританцовывая под музыку, я оглядывала улицу. На углу был бывший магазинчик дайкири. В нем отсутствовала стена, но агент Сдерживающих, который в данный момент не был при исполнении, мужчина, которого я раньше видела в магазине, стоял за баром и наливал красную жидкость в пластиковые кружки. Наверное, это была его собственная версия Напитка, возможность немного подзаработать. И я не могла его за это винить.
Куча его коллег Сдерживающих в униформе с дорожки подозрительно переводили взгляд с парада на клиентов магазина.
Большинство агентов, работающих в Квартале, воевало. Они видели ужасы и трагедии войны. Остальные либо пришли из мест за Зоной, либо были слишком молоды, чтобы помнить битвы. Они пропустили сражения, ранения, сладко-горький запах смерти и битвы. Может быть, в их глазах было такое рвение из-за того, что они не видели всех ужасов. Они научились ненавидеть Пара и жаждали собственного шанса сразиться с магией.
Я отвернулась, меня как обычно разрывало то, кем я была и то, кем сделала меня магия, я позволила себе оглядеть остальных развлекающихся. Парочку, чья бледная кожа блестела от пота, чьи глаза были наполнены любовью, которая жадно пила из пластиковых стаканчиков. Друзей, сидевших в ряд на обочине в пропитанных потом рубашках, весело улыбавшихся. Мужчину, который стоял один, скрестив руки на груди, и наблюдал за праздником.
Он был высокий, с развитой мускулатурой, на нем были джинсы и рубашка с короткими рукавами, облегавшая мускулистые руки и грудь. У него были короткие темные волосы, ярко голубые глаза, тонкие брови, прямой острый нос. Он моргал длинными темными ресницами, которые казались полумесяцами на его загорелой коже.
Слово "красивый" даже близко не описывало его внешность. Его привлекательность была яркой и острой, как оружие, которое он мог выхватить в любой момент. Наверное, у него была куча женщин, скорее всего, у него были все романтические навыки, о которых только может представить женщина.
А у меня, из-за проживания в военной зоне, было активное воображение.
С первого взгляда можно было сказать, что ему наскучило веселье. Но он бы не принял позу пантеры, готовой атаковать, и его глаза не были бы напряжены от скуки. Он излучал энергию, его напряженный и внимательный взгляд был направлен на толпу, как будто он ожидал, что произойдет нечто грандиозное.
Неожиданно он перевел взгляд, эти сапфировые глаза заглянули прямо в мои.
У меня ухнул желудок, как будто моя душа переместилась, изменилась и подстроилась под него. Под мужчину, которого я никогда раньше не видела.
Секунды тикали с каждым глухим ударом моего сердца, а он не шевельнулся и не отвернулся. Взгляд не стал менее напряженным, из-за этого по моей спине катился холодный пот. Почему он сосредоточился на мне?
Мимо нас прошла группа мужчин и женщин, трясущих тамбуринами и маракасами, и разорвала контакт наших глаз. Их было примерно двадцать, танцоров, с пластиковыми кругляшками, нашитыми на их костюмах, в волосах перья. Когда они наконец покинули квартал, он ушел.
Я обернулась, оглядывая улицу и толпу на ней в поисках его, наполовину раздраженная от того, что он ушел, наполовину испытывая облегчение. Он точно не наблюдал за мной. Но он был… интересным. С резкими чертами лица, серьезными глазами, красивым телом. И я бы не возражала, если бы он подошел ко мне и спросил мое имя. А такое я говорю не часто.
- Ты слышала, что я сказала?
От голоса Таджи я моргнула.
- Прости, что?
- Ты снова пялилась.
Плохая привычка. Как и мужчина с голубыми глазами, я наблюдала за миром.
- Каюсь, - сказала я, цепляя улыбку на лицо, стряхивая неожиданное напряжение с плеч. - О чем ты говорила?
- Я спрашивала, готова ли ты вернутся.
- Конечно, - я взяла ее под руку. - Давай вернемся на парад.
* * *
Через несколько часов мы стояли напротив Кабильдо, где парад превращался в вечеринку.
Раньше Кабильдо был зданием городского совета, судом, музеем. После шторма там обосновалась Полиция штата Луизиана. Теперь это была штаб-квартира Коменданта Острова Дьявола, и Гуннар сидел за крошечным столиком снаружи его офиса. Его бывшие соседи, собор Св. Луи и Пресбите были уничтожены в войну, оставив Кабильдо одиноким стражником Площади Джексона.
Магия в основном огибала Площадь. Растения пережили войну, создавая великолепное зеленое местечко посреди серого Квартала. Но статуя Эндрю Джексона, героя первой Битвы при Новом Орлеане в 1815 не пережила вторую. Джексон смог дать отпор британцам. А вот с Паранормальными не справился.
Вокруг Площади и за ее воротами Военные Ночные Гуляки оставили бумажные цветы и костюмы на жаре, и сменили выпивку на воду в бутылках, привезенную продовольственной компанией, которая находилась за Зоной, это либо была благотворительность, либо они хотели прорекламировать свою продукцию людям, пришедшим повеселиться в Зону.