Пока миссис Херст пела дуэтом вместе со своей сестрой, Элизабет, листая песенники, лежавшие на фортепиано, не могла не видеть, что мистер Дарси частенько на нее поглядывал, и поэтому путалась в догадках – как это она могла стать объектом восхищения со стороны такой важной персоны? И еще более странным было бы, если бы он смотрел на нее именно потому, что она ему не нравилась. В конце концов, ей не оставалось ничего другого, как предположить, что было в ней неправильного и достойного осуждения (в соответствии с его представлениями) еще больше, чем в ком-либо из других присутствующих. Это предположение отнюдь не смутило ее. Слишком мало она симпатизировала ему, чтобы ее беспокоило наличие у него симпатии к ней.
Исполнив несколько итальянских песен, мисс Бингли решила сменить настроение и заиграла оживленную шотландскую мелодию; мистер Дарси сразу же придвинулся к Элизабет и предложил:
– А нет ли у вас, мисс Беннет, сильного желания воспользоваться такой возможностью и станцевать рил?
Она улыбнулась, но ничего не сказала в ответ. Несколько удивленный ее молчанием, он повторил свой вопрос.
– О, я услышала вас очень хорошо, – ответила Элизабет, – но не могла сразу придумать, что сказать в ответ. Знаю – вы хотели, чтобы я сказала "да", и тогда бы вы получили удовольствие, презирая мой дурной вкус. Но я тоже получаю удовольствие, когда разрушаю подобные коварные замыслы и лишаю человека возможности потешиться пренебрежением. Поэтому мой ответ будет такой: я вообще не хочу танцевать рил! Теперь можете меня презирать, если есть такое желание.
– Да нет у меня такого желания!
Элиза ожидала, что он обидится, и поэтому была крайне удивлена его галантностью; вообще-то ее манерам была присуща смесь игривости с доброжелательностью, и поэтому трудно было представить, что кто-то может на нее обидеться; к тому же никакая женщина никогда не очаровывала Дарси так сильно, как она. Он действительно считал, что если бы не низкое происхождение родственников Элизабет, то опасность брака с ней могла стать вполне реальной.
Мисс Бингли заметила (а скорее – заподозрила) достаточно, чтобы почувствовать ревность; поэтому ее желание избавиться от Элизабет только усилило ее большую заботу о выздоровлении дорогой подруги Джейн.
Она часто пыталась вызвать у Дарси неприязнь к их гостье, разговаривая об их воображаемом браке и планируя их дальнейшую счастливую жизнь.
– Надеюсь, – сказала она ему на следующий день во время прогулки среди кустарниковых насаждений, – когда это памятное событие произойдет, то вы не забудете намекнуть вашей теще, что лучше ей держать язык за зубами; если вам удастся – вылечите младших сестер от пагубной привычки бегать за офицерами. А еще – если мне позволено касаться такой деликатной темы – попробуйте устранить один маленький недостаток вашей дамы, а именно ту черту ее характера, которая граничит с тщеславием и наглостью.
– Вы больше ничего не хотите добавить к вашим рецептам моего семейного счастья?
– Конечно же, желаю. Позаботьтесь, чтобы портреты дядюшки и тетушки Филипс непременно повесил в картинной галерее в Пемберли. Надо расположить их рядом с портретом вашего двоюродного деда, который был судьей. Как вам известно, они – представители одной профессии, только вот работали почему-то в разных ее областях. Что касается портрета Элизабет, то, видимо, придется вам обойтись без него, потому что вряд ли найдется художник, который сможет передать обаяние этих прекрасных глаз.
– Воспроизведение их выражения действительно будет нелегким, но можно достаточно точно скопировать их цвет и форму, а также ресницы – они так безупречно хороши!
Вдруг им встретились миссис Херст и сама Элизабет, которые прогуливались по другой тропинке.
– А я и не знала, что вы собираетесь на прогулку, – сказала, смутившись, мисс Бингли, потому что не была уверена – услышали их разговор или нет.
– Вы же нас просто обманули, – ответила миссис Херст, – сами сбежали и не сказали нам, что идете гулять.
С этими словами она взяла мистера Дарси за свободную руку, предоставив таким образом Элизабет возможность идти дальше самой. Ширина тропы была как раз достаточной для троих. Мистер Дарси, почувствовав, что она поступила некрасиво, тут же сказал:
– Эта тропинка недостаточно широка для нашей компании. Давайте лучше выйдем на аллею.
У Элизабет не было ни малейшего желания оставаться с ними, поэтому она засмеялась и ответила: – Что вы, не надо! У вас такая замечательная компания! Вместе вы выглядите еще лучше. Появление четвертого человека только испортит красоту этого зрелища. Всего наилучшего.
И она весело направилась прочь, а потом, прогуливаясь туда-сюда, радовалась тому, что через день-два сможет вернуться домой. Джейн уже настолько поправилась, что собиралась в тот вечер выйти на час-другой из своей комнаты.
Раздел XI
Когда дамы вышли после обеда из-за стола, Элизабет побежала к своей сестре, заставила ее тепло одеться и привела в гостиную, где ее с удовольствием встретили две подруги, наперебой выражая свою радость. Элизабет никогда не видела их такими доброжелательными, как в течение часа, который прошел до прихода джентльменов. Собеседницами сестры были очень интересными. Какую-то шутливую историю они рассказывали точно и образно, анекдот – с юмором, а над своими знакомыми шутили с веселым энтузиазмом.
Но когда в комнату зашли мужчины, Джейн перестала быть главным объектом внимания сестер. Мисс Бингли сразу же направила свои глаза на мистера Дарси; не успел он сделать и нескольких шагов, как она уже собралась что-то ему сказать. Но тот обратился к мисс Беннет, вежливо поздоровался с ней и поздравил с выздоровлением. Мистер Херст едва заметно поклонился и пробормотал что-то вроде "я очень рад"; а многословие и эмоциональность содержались именно в поздравлениях Бингли. Чувство радости, симпатии и заботы переполняли его. Первые полчаса он только и делал, что подбрасывал в камин дрова, чтобы Джейн опять не простудилась от смены комнаты; затем она, выполняя его пожелания, села с другой стороны камина, чтобы быть подальше от двери. Наконец он уселся рядом с ней и почти ни с кем, кроме нее, не разговаривал. Элизабет, сидя за шитьем в противоположном углу, созерцала все это с большим удовольствием.
После чаепития мистер Херст напомнил своей невестке о столике для игры в карты – но тщетно. Каким-то образом ей удалось узнать, что мистер Дарси в карты играть не хочет, и поэтому даже открытое обращение мистера Херста ко всем присутствующим было отклонено. Кэролайн заверила его, что никто играть не собирается, а молчание, с которым все общество встретило ее слова, казалось, подтверждало их правдивость. Поскольку мистеру Херсту больше ничего не осталось делать, то он развалился на одном из диванов и захрапел. Дарси взял книгу; мисс Бингли сделала то же самое, а миссис Херст, в основном играя своими браслетами и кольцами, иногда присоединялась к разговору своего брата с мисс Беннет.
Мисс Бингли, поглощенная своей книгой, успевала все же наблюдать и за тем, как мистер Дарси читал свою; она непрерывно или делала какое-то замечание, или заглядывала в его книгу. Однако ей никак не удавалось вызвать его на разговор – он просто отвечал на ее вопросы и продолжал читать. Наконец, совсем обессилев от попыток заинтересоваться собственной книгой, которую она выбрала только потому, что это был второй том той книги, которую он читал, мисс Бингли зевнула, широко раскрыв рот, и сказала:
– Как приятно вот так проводить вечер! Теперь я действительно убедилась, что нет занятия более приятного, чем чтение. Все надоедает очень быстро, книга – никогда. Когда у меня будет собственный дом, я буду не я, если не соберу себе приличную библиотеку.
Ей никто не ответил. Тогда она зевнула снова, небрежно отложила свою книгу в сторону и окинула взглядом комнату в поисках хоть какого-то развлечения. Услышав, как ее брат сказал что-то мисс Беннет о бале, она резко повернулась к нему и сказала:
– Кстати, Чарльз, ты что – действительно планируешь дать танцевальный вечер в Недерфилде? Может, прежде чем принять решение, ты прислушаешься к пожеланиям присутствующих? Я не ошибусь, если скажу, что для некоторых из нас этот бал может из удовольствия превратиться в наказание.
– Если ты говоришь о Дарси, – сказал ее брат, – то он может отойти ко сну еще до того, как этот бал начнется. Что же касается самого бала, то он уже является делом решенным: как только Николс приготовит достаточно еды, я разошлю свои приглашения.
– Балы бы мне гораздо больше нравились, – ответила она, – если бы их проводили по-другому. В привычной же процедуре таких собраний есть что-то чрезвычайно скучное. Не сомневаюсь – было бы гораздо нтереснее, если бы упор делался на разговорах и общении, а не на танцах.
– Действительно, дорогая Кэролайн, так было бы гораздо интереснее, но это уже был бы не бал, а что-то другое.
Мисс Бингли ничего не ответила; чуть позже она встала и прошлась по комнате. Она имела прекрасную фигуру и элегантную ходу, но Дарси, которому все это адресовано, проявлял полное безразличие и упорно держался за свою книгу. Совсем отчаявшись, мисс Бингли осмелилась на еще одну попытку и сказала, обращаясь к Элизабет:
– Мисс Элиза Беннет, позвольте посоветовать вам взять с меня пример и пройтись по комнате. Уверяю вас – такая смена занятий чрезвычайно полезна, особенно после долгого сидения.
Элиза удивилась, но советом воспользовалась немедленно. Такая усердная заботливость мисс Бингли достигла своей настоящей цели – мистер Дарси поднял глаза. Он – как и Элизабет – был настолько поражен изменением поведения мисс Бингли, что даже закрыл книгу. Его сразу же пригласили присоединиться к их обществу, но он отклонил приглашение, отметив, что, насколько понимает, дамы, решив пройтись по комнате, руководствовались при этом двумя мотивами. Его же появление среди них только навредит каждому из этих мотивов. "Что он хотел этим сказать?" – переполошилась мисс Бингли. Ей ужасно хотелось узнать, что же мистер Дарси имел в виду, поэтому она спросила Элизабет, поняла ли та, что именно он хотел сказать.
– Ничего, – ответила Элиза. – Но убеждена, что ничего хорошего. Поэтому лучше нам его не сердить и ни о чем не спрашивать.
Однако мисс Бингли, видимо, очень уж хотелось разозлить мистера Дарси, поэтому она начала упорно требовать объяснений относительно этих двух мотивов.
– Я дам вам объяснения безо всяких возражений, – сказал он, как только она дала ему возможность раскрыть рот. – Вы выбрали такой способ проведения вечера или потому, что, доверяя друг другу, хотите обсудить какие-то женские тайны, или потому, что решили продемонстрировать свои красивые телосложения, которые при ходьбе выглядят еще лучше. Если правдивым является первое, я вам совсем не нужен, если второе – то мне лучше любоваться вами, сидя у камина.
– Какой кошмар! – воскликнула мисс Бингли. – Никогда не слышала ничего более отталкивающего! Как мы накажем его за такое нахальство?
– Нет ничего проще, если вы действительно собираетесь это сделать, – сказала Элизабет. – Все мы можем надоедать друг другу и друг друга наказывать. Дразните его, насмехайтесь над ним. Вы – близкие друзья, поэтому вам лучше знать, как это делается.
– Но я не знаю, как это делается, честное слово. И то, что мы – близкие друзья, еще не значит, что я умею это делать. Как можно дразнить спокойного и рассудительного человека? Нет, мне кажется, что тут он просто нас проигнорирует. Что касается насмешек, то, насмехаясь без подходящего на то повода, мы будем выглядеть просто дурами. Мистер Дарси только обрадуется этому.
– Ага, значит над мистером Дарси вообще нельзя насмехаться? – воскликнула Элизабет. – Какая редкая привилегия! Надеюсь, что она так и останется редкой, мне бы не хотелось иметь много таких знакомых, потому что я очень люблю посмеяться.
– Мисс Бингли, – сказал он, – меня явно перехвалила. Самый рассудительный и достойный мужчина, нет – самые рассудительные и достойные деяния может превратить в посмешище человек, которому хлеба не давай – только дай посмеяться.
– Такие люди действительно существуют, – ответила Элизабет, – но надеюсь, что я к ним не отношусь. Надеюсь также, что никогда не буду высмеивать разумное и доброе. Глупость и бессмыслица, прихоти и непоследовательность действительно ублажают меня, что тут греха таить, и я смеюсь над ними при всякой возможности. Но, думаю, эти недостатки вам не присущи.
– Они присущи каждому. Просто я всю жизнь старался избегать тех пороков, которые часто дают веские основания для насмешек.
– Например, тщеславие и гордыня.
– Да, тщеславие – это действительно недостаток. Но надменность… умный человек всегда сможет держать ее под пристальным контролем.
Элизабет отвернулась, пряча улыбку.
– Думаю, вы уже закончили свое исследование мистера Дарси? – спросила мисс Бингли. – И к какому же выводу пришли?
– Я пришла к убеждению, что мистер Дарси – личность абсолютно безупречная. Кажется, он и сам этого не скрывает.
– Ничего подобного, – возразил Дарси. – Я не претендую на безупречность. У меня достаточно много недостатков, но надеюсь, что ни один из них не имеет отношения к моим умственным способностям. Однако за свой характер я ручаться не могу. Возможно, он не очень податливый – не знаю; недостаточно податливый, чтобы всем нравиться. Я не способен так просто забывать глупости и пороки других, тем более – обиды, которые они мне нанесли. Я не спешу откликнуться на первую же попытку надавить на мои чувства. Пожалуй, мой характер можно охарактеризовать как уязвимый. Если кто-то теряет мое уважение, он теряет его навсегда.
– Это действительно недостаток! – воскликнула Элизабет. – Безжалостная и непримиримая уязвимость действительно является недостатком характера. Что же, вы очень удачно выбрали ваш недостаток. Ничего смешного я в нем не вижу. Можете меня не бояться.
– Мне кажется, что любой человек имеет склонность к определенным недостаткам, какому-то врожденному пороку, который не могут преодолеть даже хорошее образование и воспитание.
– И ваш недостаток – это склонность относиться ко всем людям с презрением?
– А ваш, – ответил улыбаясь Дарси, – это склонность упираться в своем нежелании правильно этих людей понимать.
– Давайте немного помузицируем! – воскликнула мисс Бингли, устав от разговора, в котором ей не суждено принять участие. – Луиза, ты не против, если я разбужу мистера Херста?
Ее сестра нисколько не возражала, и вскоре открыли фортепиано, а Дарси, немного поразмыслив, решил, что так, наверное, будет лучше, потому что в его сознание закралось неприятное подозрение: не слишком ли много внимания он уделяет Элизабет?
Раздел XII
По договоренности между сестрами, на следующее утро Элизабет написала своей матери и попросила, чтобы в течение дня прислали карету. Но миссис Беннет, которая рассчитывала, что ее дочери останутся в Недерфилде до следующего вторника – когда прошла бы раз неделя с тех пор, как Джейн поехала туда, – эта просьба не доставила большой радости. Поэтому ее ответ не был благоприятным – по крайней мере, для Джейн, – потому что ей хотелось скорее попасть домой. Миссис Беннет известила их, что никак не сможет прислать им карету до вторника, а в постскриптуме добавила, что если мистер Бингли и его сестра будут умолять их остаться еще на некоторое время, то она прекрасно сможет без них обойтись. Но Элизабет была решительно настроена против того, чтобы оставаться – не слишком она надеялась также, что их об этом станут умолять. Наоборот – она опасалась, что их дальнейшее пребывание будет казаться несколько навязчивым, и поэтому настойчиво попросила Джейн, чтобы та немедленно заняла у мисс Бингли карету. Наконец сестры решили, что они – в соответствии со своим первоначальным замыслом – заявят о своем намерении покинуть Недерфилд в то же утро, а также попросят предоставить им карету.
Их сообщение вызвало большую обеспокоенность; было высказано много пожеланий, чтобы они остались, по крайней мере, до следующего дня, чтобы дать возможность Джейн окрепнуть, поэтому до следующего дня их отъезд и был отложен. Мисс Бингли сразу же пожалела, что предложила сестрам остаться, потому что ее ревность и антипатия к одной сестре намного превышали ее симпатию к другой.
Хозяин дома с неподдельным сожалением выслушал новость об их отъезде и неоднократно пытался убедить мисс Беннет в опасности такой поездки, потому что она еще недостаточно выздоровела, но Джейн, чувствуя, что поступает правильно, была неумолимой.
Дарси воспринял это сообщение с удовольствием, потому что Элизабет оставалась в Недерфилде слишком долго. Она влекла его сильнее, чем ему этого хотелось; к тому же мисс Бингли обращалась с ней невежливо, а к нему придиралась чаще, чем обычно. Поэтому он мудро решил проявлять повышенную осторожность, чтобы никоим образом не выразить ни намека на свои настоящие чувства, не выдать ничего такого, что могло бы породить в ней надежду на его благосклонность. Он понимал, что если такая надежда и возникла, то последний день пребывания будет иметь большое значение – от его поведения зависит, будет жить эта надежда или умрет. Твердый в собственной решимости, он в течение всей субботы не обмолвился с Элизабет и десятком слов, и, несмотря на то, что однажды они оставались вдвоем в течение получаса, он усердно держался за свою книгу, а на нее даже не взглянул.
В воскресенье, после утренней службы, расставание, столь желанное почти для всех, наконец произошло. Мисс Бингли сразу стала удивительно вежливой с Элизабет, а ее симпатия к Джейн резко возросла. Когда же они уезжали – после того как Джейн получила заверения, что ее рады видеть как в Лонгберне, так и в Недерфилде, и после жарких объятий, – мисс Бингли даже обменялась с Элизабет рукопожатием, и последняя уехала, находясь, видимо, в лучшем настроении изо всех, кто принимал участие в церемонии расставания.
Мать встретила их не слишком приветливо. Миссис Беннет удивилась их приезду, считая, что не стоило себе и хозяевам причинять столько хлопот, и выражая опасения, как бы Джейн снова не простудилась. Но их отец, невзирая на лаконичность удовлетворительных высказываний по поводу их приезда, был действительно рад их видеть, потому что хорошо знал, какое важное место занимают они в семейном кругу. Из-за отсутствия Элизабет и Джейн вечерние семейные разговоры стали далеко не такими интересными и почти потеряли свой смысл.
Сестры застали Мэри погруженной – как обычно – в занятия музыкой и в изучение человеческой природы и имели возможность оценить ее новые выписки и выслушать некоторые из ее новых сентенций относительно падения нравственности. Кэтрин и Лидия сообщили им новости несколько иного рода. Многие события и разговоры произошли в полку с минувшей среды: несколько офицеров недавно обедали с их дядей, какого-то солдата выпороли для наказания, а полковник Форстер, по слухам, собирался жениться.